Последний ангел

От ангела откололся кусок крыла, на левом плече сидела ворона. Он стал на колени и припал щекой к гранитной плите. Плита была холодная и шершавая, на ней проступали только три цифры, 1, 4 и 4. Этой цифры не существует, подумал он.
Этой церкви, этого времени, этого мира.
Он поднялся, на плащ налипли мокрые листья. Он погладил ангела по обрубку крыла и вошел в церковь.
Tuc dam do sheirc, a meic mo Dé...
Tuc dam do sheirc, a meic mo Dé...*
Он почувствовал, как губы подрагивают. Поднес руку к лицу и коснулся их, сухих и потрескавшихся. Тихая музыка долетала откуда-то из-под алтаря.
Deus meus, adiuva me...
- Тебя тоже не существует, - тихо сказал он. Сухопарый человек, единственный посетитель церкви в предрассветный час сидел на скамье, сложив перед собой руки.
- Это грубо, Кастиэль, - сказал человек, улыбаясь ему, как старому приятелю. Они никогда не были старыми приятелями. А человек не был человеком.
Он сел на скамью рядом и поморщился. У него ныла спина, поясница и правое колено. У Христа на распятии прямо перед ним был какой-то злорадный вид. Из-за кафедры торчала черная колонка.
- Зачем...
- Чтобы развеять твое одиночество. И предложить тебе сделку.
- Ты сошел с ума, Азазель.
- А ты с неба.
Domine, da quod peto a te...
Он слушал молча. Мелодия повторялась, колонка скрипела на высоких нотах. Свечи подрагивали и расплывались в глазах. Их становилось все больше, и больше, и больше, и скоро вся церковь утонула в дергающихся янтарных зрачках....

- Эй! Это не спортивно!
Он лежал на скамье, человек, который не был человеком, стоял перед ним на одном колене и расстегивал его воротник.
- Изыди, - пробормотал он и закрыл глаза. Сквозь тихий смех долетало: hanc spero rem et quaero quam. По его лицу скользили пальцы, жесткие и пахнущие можжевельником. От пальцев горели скулы, а в горле совсем пересохло.
- Когда-то давным-давно я хотел стать таким, как ты.
- Это было до или после сожительства с... такими, как я? – слова давались тяжело. Перед глазами стоял ангел с отколотым крылом. Бессмысленный и беспощадный.
- Во время, - просто ответил Азазель.
- Ясно, - сказал он. Азазель гладил его по волосам – мягко, почти по-отечески. От ладоней исходило тепло. Do sherc dam sunn, скрипела колонка, do sherc dam tall.
- Я никого не слышу, - сказал он.
- Никого больше нет, - тихо отозвался Азазель. Горькое дыхание щекотало ресницы.
- Ты лжешь, – сказал он.
- Каждый получил то, чего хотел. Никто больше не взламывает печати. Никто больше не вмешивается в наши дела.
- Это... сделка?
- Это еще один временной парадокс.
- Ты это предвидел.
- В моем плане ей нравилось все, кроме меня. Когда меня не стало, она и не подумала что-либо менять. Осталось только сдать ее со всеми адскими потрохами.
- Ты ничего не приобрел.
- Я развлекся.
- Ты едва не устроил светопреставление – для того, чтобы развлечься?
- Я пал для того, чтобы развлечься. По-моему, это последовательно.
- Ты лжешь.
- Разумеется.
- Уходи.
- Ты этого не хочешь.
Веки были слишком тяжелыми. Руки были слишком настойчивыми. Domine mi, exaudi me – доносилось из другого измерения. Другого времени. Другого мира.
- Я этого не хочу, - сказал он. И тепло превратилось в темноту.

Ворона сидела на прежнем месте, как приклеенная. Он вышел за ограду, прихрамывая на левую ногу. Ветер гонял по пустой улице ярко-желтые листья. Сквозь прозрачные облака светило холодное солнце. Он присел на одно колено и тщательно завязал шнурок.
Надо было с чего-то начинать.

==========================

*здесь и дальше - "Deus Meus", мотет для шести голосов (Рахманинов, 1890).

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.