Путаница

Как и Боб Марли, он не дурак покурить и терпеть не может ампутацию. Он до чертиков цельная личность, Эндрю Галлахер, 24. Ни добавить, ни отрезать. Он добрый малый, но пишет плохие стихи и постоянно путает слова хочу и получу.

Почему бы и нет, думает Энди. Он насвистывает Rastaman Vibration, постукивает пальцами по рулю, будто по наябинги, и выпускает аккуратные круги густого белого дыма.

На чувака за соседним столиком он пялился добрых пятнадцать минут. Чувак был среднего роста, в расстегнутой клетчатой рубашке навыпуск, с русыми волосами - Энди ручается, они мягкие, как лен, на ощупь. Чувак сел, заказал глазунью и кофе, и развернул газету, скрывая надпись "...ог умер. Ниц..." на футболке. Все, что теперь было видно Энди - длинные пальцы и надпись "Нью-Йорк Таймз".

Черт его знает, что его так зацепило. Энди не педик, он просто любит разнообразие и покурить. Скоро чуваку принесли его заказ, он отложил газету. Карие или голубые - ждал Энди. Ну же, чувак, подними голову...

Еще пять минут - он смотрел, как чувак двигает челюстями - равномерно, будто робот, временами откладывая приборы, чтобы перевернуть страницу. Музыкант, решил Энди. Такие длинные пальцы. Музыкант или хирург... Проктолог.

Теперь Энди сидит за рулем своего фургончика и вдохновенно затягивается, и совсем не смотрит на профиль в окне ресторанчика, а очень даже - на белого барашка в небе. Почему бы и нет, в конце концов. Повеселимся. Нет, он не то, чтобы хочет этого сраного чувака, который, точно, в отцы ему годится. Впалые гладкие щеки, педантичные движения, нет, нет, нет, совсем не его тип. Он хочет, чтобы чувак...

...встал...

...скомкал свою газетенку и выбросил ее в мусорник, вот здесь, у входа в ресторан...

...не расплатился, чтобы Трэйси выбежала за ним и кричала вслед: эй, мистер, далеко собрались?!...

...а он чтобы шел...

...не разбирая дороги, вот прямо по газону, чтобы смотрел только на него, на Энди - и шел...

...и стучал в дверцу, и когда Энди наконец-то сжалобится и откроет, сказал: я хочу тебя, парень. Вот просто так чтобы и сказал.

Тогда Энди скажет ему: ты сдурел? - и отпустит, и чувак решит: бля, я точно сдурел. Энди выпустит струю дыма ему в лицо и заведет мотор, а чувак будет смотреть и смотреть и смотреть ему вслед, а Трэйси к тому времени обнаружит, что чувак забыл в ресторанчике свой портфель.

О, может он школьный учитель... Энди жмурится от удовольствия, трава хороша, легенькая, совсем не дерет горло, зато вставляет по самое не балуйся, он пуляет в чужую голову картинку за картинкой и таращится на пальму в небе, которая растягивается и превращается в удава с высунутым раздвоенным языком.

Почему бы и нет, думает Азазель. Поднимается, комкает газету и выбрасывает ее в мусорник у выхода. Ничего интересного мартышки там все равно не пишут.

Энди Галлахер: не ест свинину, моллюсков, соли и укусуса, не пьет вина и молока, не играет в покер, еще ни разу не подставлял задницу незнакомым чувакам.

- Я хочу тебя, парень, - говорит музыкант или хирург или школьный учитель или этот... прозектор... то есть проктолог. Энди плывет, ох бля, как же его понесло, он пытается врубиться где тут газ, а где сцепление, где-то же они точно тут были... Потом он вспоминает, что уезжать по плану рано, и наконец-то поворачивает голову к чуваку, ох, как же от того несет чем-то пряным, таким душно-пряным, что дыхание перехватывает, будто он полфлакона на себя вылил.

- Ты... это... сдурел?

Чувак тянет дверцу на себя, и дверца открывается, да так резко, что Энди чуть не вываливается наружу.

- Эй-эй, полегче, да? - орет Энди, и командует чужой голове: все, все, откат, погудели и хватит, теперь ты сам по себе, дружок.

Как они оказываются внутри фургона? Энди совсем не помнит, шальная трава, и шальные длинные пальцы, так умело стаскивающие с него джинсы, ему немножко страшно, но хрен тут уже затормозишь, тем более, что он не нашел педаль, а глаза у чувака - нет, не карие и не голубые... какие же у него охеренно красивые глаза...

- Ты же сам, да... нет, ты же правда... сам, - только и выдыхает Энди, и захлебывается воздухом, и выгибается и перед глазами все плывет, пальмы и удавы, и у каждого удава - золотые глаза с кошачьим зрачком.

- Это ты - сам, - смеется откуда-то издалека знакомый голос, и чьи-то зубы прикусывают сосок. Он цепляется за узкие плечи, он оставляет глубокие полосы на бледной коже, он говорит: я сам, теперь я сам... а может и не говорит вовсе, но просто вдруг оказывается сверху, и вставляет, ох как же он вставляет теперь этому сукину сыну, как ни одной девке в своей жизни не вставлял.

Энди Галлахер целых три месяца увлекался живописью, он помнит: янтарный, кукурузный, лимонный, горчичный, оливковый, шафрановый, абрикосовый, шартрез, но вот черта с два хоть один оттенок сейчас подходит. Он откатывается на спину, больно приложившись локтем об стену, и смотрит, как музыкант или... нет, точно - проктолог - как этот гад вот просто так встает и начинает одеваться, так же четко и педантично, как до этого жрал свою яичницу. Энди думает: вот странно, почему Трэйси не выбежала следом...

- Молодец, - говорит ему чувак. - А теперь моя очередь.

* * *

Сначала становится темно, потом холодно, потом мокро, потом стремно.

И что ему еще сказать Сэму в ответ на дурацкий вопрос? Привычное слово наябинги, оказывается так обидно созвучным с наебкой.

- Ну, выкурил четвертый бонг...

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.