Давай поженимся

История, которую я вам сейчас расскажу, случилась на самом деле, хотя и кажется полным бредом. Кой-чего из этого я видел сам, своими глазами, но большую часть мне рассказал Джаред, а Джаред - самый правдивый и, мать его, честный парень по эту сторону Атлантики, я вам точно говорю. Потому что не будь он таким правдивым и, мать его, честным, может, и не завертелась бы вся эта свистопляска. Так что, серьёзно, хоть я и знаю, что во всё это трудновато поверить, но это правда, такая же, как то, что звать меня Чад Майкл Мюррей и я владею крупнейшей сетью кегельбанов в Новой Англии. "Мюррей-клаб" - слыхали про такой? Вот, это я самый. Впрочем, в те времена, про которые пойдёт речь, я был всего лишь барменом в заурядной чикагской забегаловке. Был это, страшно вспомнить, дремучий 1981 год, и запомнился он большинству из нас тремя вещами: Рональд Рейган стал президентом Соединённых Штатов, "Рочестер Ред Вингс" и "Ред Сокс" сыграли в Потукете самую длинную игру в истории бейсбола, и Джаред Падалеки решил жениться. И хотя первое обстоятельство радовало всех нас очень сильно (особенно Тома, который счёл это знамением свыше - если актёришка из кино категории Б исхитрился взлететь до таких высот, то уж Томми с его талантами может рассчитывать как минимум на губернаторское кресло), но второе и третье затмили его напрочь. Потому как в ту приснопамятную пятницу, когда нас занесло в Вегас, мы возвращались с того самого матча в Потукете. Таким вот образом наш старина Джаред провожал холостую жизнь.
Тут надо объяснить ещё вот что. Перво-наперво, "мы" - это, конечно, я, потом Джа, а ещё Том Веллинг и Майк Розенбаум. Четыре мушкетёра, друзья - не разлей вода, друг за друга хоть в пекло и всё такое прочее. Том был помешан на джазе, хотя он как раз в то время начал выходить из моды; я протирал стаканы за шесть баксов в час и считал это даром судьбы, потому что у меня было три выходных в неделю и гибкий график; Розенбаум менял по четыре работы в полгода и называл это свободным творческим поиском; ну а Джаред... Джаред держал вместе нас всех. Он платил за выпивку, когда у меня кончалась смена и я уже не мог прихлёбывать казённое виски под стойкой; он доставал Тому зверски дефицитные билеты на концерты его любимых бэндов; он позволял Майку месяцами жить в своей чикагской квартире, когда тот уходил в свободный полёт после очередного увольнения, и закрывал глаза на то, что Розенбаум постоянно таскает на эту квартиру баб. Вот чего не отнять у Джареда - так это щедрости, как душевной, так и всей прочей, хотя по молодости мы, обормоты, широту кармана ценили больше, чем широту души. Поэтому Джаред был нашим всем, мы обожали Джареда. Его отец владел компанией по производству копировальных машин в Бостоне, и на личном счету у нашего Джа болталось что-то около пяти миллионов долларов, которые он тратил на нас - бармена-алкоголика, неврастеничного джазмена и тунеядца с комплексом Дон Жуана. И самым классным в нём было знаете что? - то, что он ни капли не задавался. Мы с ним познакомились, когда он заскочил в мою забегаловку, подсел к стойке и попросил пива - такое большое, лохматое нечто в рубашке навыпуск поверх джинсов, порванных на коленях, и с глазами шестилетки, впервые попавшей в Диснейленд. Я сперва принял его за хиппи, пытающегося завязать с прошлым и поступить в местный колледж, и только потом, присмотревшись, понял, что его рубашка и джинсы стоят по меньшей мере семь сотен. Он, кстати, потом эту свою сорочку Майку отдал - уж очень та ему глянулась. Да, наш Джа всегда готов снять с себя буквально последнюю рубашку и поделиться ею с ближним своим. Он такой, и за это мы все его любим.
Это всё было в 78-ом, что ли, а потом Джаред осел в Чикаго, и началось веселье. Веселились, правда, больше мы с Томом и Майком - Джа, конечно, был постоянным гостем на пирушках, которые мы закатывали на его деньги, но пил всегда немного, травку покуривал более чем умеренно, скромно даже, ну а девчонки... с девчонками было сложно. С одной стороны, такого разбитного парня, как Джаред, ещё поискать - язык у него без костей, руки - как ветряная мельница, а когда он что-нибудь говорит, то его всегда слышно, даже когда на весь дом орёт диско из колонок. Иногда он, правда, смущается по поводу и без повода, но на фоне его солнечного характера это ни капли не раздражает. С другой стороны - я в жизни не встречал парня, которому было бы так трудно с девушками. Не в том смысле, что он им не нравился - висли на нём только так, оно и понятно, парень он красивый, рослый, плечистый - да захоти он, они бы под него штабелями ложились, только успевай штаны расстёгивать. Но стоило какой-нибудь девице поднырнуть нашему Джареду под локоток - он тут же бледнел, краснел и от волнения начинал рассказывать анекдоты, перезревшие ещё во времена Никсона. Жалко его было в такие моменты, слов нет - ну всё ведь при нём, а ведёт себя, будто долбанный девственник. И уж сколько мы с ребятами пытались выбить из него эту дурь - ничего не помогало: наш разбитной и весёлый Джа с девчонками становился застенчивой школьницей, впервые залезшей с парнем на заднее сиденье папашиной тачки. И что греха таить - наверное, за это мы тоже его любили, особенно Майк, ловко и непринуждённо уводивший утешать отвернутых Джаредом девиц. Честно говоря, на месте Джареда я бы ему набил за это морду, а тот ничего, ещё и признателен был - спасибо, говорил, друг, что сгладил конфуз. Ему б всё только было сгладить конфуз и никого не обидеть.
Вот так вон оно всё и шло, то шатко, то валко, пока не появилась Сэнди. Я так и не знаю до сих пор, как и где именно Джаред с ней познакомился. Она вращалась в высших кругах, куда он изредка заглядывал по настоянию своего отца - положение сына одного из богатейших людей Америки обязывало, как-никак. Вот на одном из таких светских раутов, где вашему галстуку уделяют внимания куда больше, чем вам самому, Джаред и встретил Сэнди МакКой.
Вы только не подумайте, я ничего не хочу сказать про Сэнди плохого. Она была милая девочка, чернявенькая, Майку такие нравятся - и, как оказалось, Джареду тоже. Они ещё и двух недель не были знакомы, а он нам ею все уши прожужжал - Сэнди то да Сэнди сё, Сэнди окончила Йелль и всех художников Возрождения знает по именам, Сэнди танцует вальс и менуэт так же хорошо, как румбу и танго, Сэнди настоящая леди, и самое главное - Сэнди его очень, ну очень любит.
- Менуэт - это хорошо, - сказал Майк после длинной паузы, наступившей, когда Джаред наконец умолк. - Редкая баба в наше время умеет как следует сосать. А то все они как-то без души, без искры...
Я заржал, а Томми, артистичная душа, покраснел от стыда за Майка и пнул его под столом с такой силой, что тот повалился на Джареда. Джаред в ответ только улыбнулся.
- Это танец такой, - пояснил он. - Старинный. Ме-ну-эт называется.
- А, - сказал Майк, подливая себе ещё виски - мы сидели в баре. - Ну, танец - это, наверное, тоже хорошо.
- Ты пошлая скотина, Розенбаум, - вмешался я. - Тебе бы всё только потрахаться, а наш Джа не о том совсем, он о высоком.
- Высокое - это тоже неплохо, - согласился Майк. - Была у меня когда-то одна под шесть футов ростом, так мы с ней на столе...
- Сэнди не высокая, - сказал Джаред, продолжая смотреть на нас с по-детски счастливой улыбкой. - Она... она...
Он умолк и наморщил лоб, мучительно подбирая слова. Мы терпеливо ждали, Розенбаум, правда, скучал и пускал в стакане бренди пузыри через коктейльную трубочку.
- Она маленькая, - наконец закончил Джаред таким тоном, что задавать после этого уточняющие вопросы было бы попросту неприлично.
- Да не важно, на самом деле, какая она, Джа, - сказал я, хлопая его по плечу. - Важно, что ты в неё влюблён без памяти, да?
- Да, - мечтательно сказала Джаред, глядя в потолок. - И я на ней женюсь.
Розенбаум как-то особенно громко булькнул бренди и, поперхнувшись, откинулся на спинку стула. У Тома отвисла челюсть, и только я, надо отдать мне должное, остался спокоен, как удав.
- Чё?! - спросил я, так и не убрав ладонь с плеча Джареда.
- Я на ней женюсь. Через три недели, во вторник.
- А сегодня у нас что? Четверг? - слабым голосом спросил Том, а Майк хрястнул кулаком по столу и завопил:
- Йяхууу! Будет мальчишник! Будет вино рекой и много-много голых девок!
- Да заткнись ты со своими девками, Розенбаум, хоть на минуту! - рявкнул я и повернулся к Джареду, явно ожидавшему от нас слёз радости и искренних поздравлений. - Джаред, ты что, серьёзно? Вы ведь с ней едва знакомы..
- Я знаю её дольше, чем Майк своих девиц, - пробормотал Джаред и порозовел, и впервые в жизни эта его склонность постоянно смущаться меня не позабавила, а взбесила.
- Майк не собирается тащить своих девиц под венец! Чёрт, Джа, да ты ведь совсем её не знаешь! Ты только и можешь о ней сказать, что она умеет танцевать менуэт и что она маленькая. Разве ты её любишь?
- А ну-ка, Мюррей, отвали от парня, - решительно потребовал Майк, встревая между нами и жестом собственника обхватывая Джареда за плечи. - Сорвёшь тут нам холостяцкую вечеринку. А я, между прочим, рассчитываю на Вегас!
- Нет, Джаред, Чад прав, - подал голос Том. - Мы все видим, что она тебе нравится, но жениться на ней?..
Джаред какое-то время молчал, обводя нас своими невозможными несчастными глазами. Никогда не мог понять, почему у парня с пятью миллионами баксов на счету вечно такие несчастные глаза. Потом он сказал:
- Парни, вы ведь знаете, я всех вас люблю.
- О да! - воскликнул Майк. - Эй, там, за стойкой - ещё бутылку "Джека Дэниельса"! За это надо выпить.
- Но я... ну... не совсем такой, как вы. Не в том смысле, что я чем-то лучше вас, - торопливо добавил он, хотя никто из нас и подумать не мог ни о чём таком. - Просто вы любите веселиться, любите девочек, виски, рулетку...
- А ты типа не любишь, - подозрительно вставил Майк.
- Люблю, просто, мне кажется, для меня настал момент, когда мне надо... мне нужно...
- Остепениться? - подсказал я. Майк вздрогнул при этом слове, Том понимающе кивнул, а Джаред посмотрел на меня с такой благодарностью, будто это я оплачивал сегодня столик и бухло.
- Ага. Вы же сами знаете, как у меня с девушками... - он переждал взрыв свиста и улюлюканья в исполнении Майка и продолжал: - Мне правда лучше быть всё время с какой-то одной, а не менять их каждую неделю. К тому же отец в последнее время всё чаще меня спрашивает, когда я собираюсь взяться за ум и подарить ему внуков. Так что...
Он пожал плечами и беспомощно улыбнулся. Чёрт, этот парень прямо-таки извинялся перед нами за то, что принимал важнейшее решение в собственной жизни! Мы примолкли, осознавая значительность момента - раз речь пошла об отце, дело было и впрямь серьёзно. Потому что, как знать, не взбредёт ли старому хрычу перекрыть сыночку финансовый кислород в случае неповиновения? Никто из нас этого не хотел.
- Так во вторник, значит? - нарушил тишину голос Тома.
- Да. Будет куча помпы и шума, но мистер МакКой, сэндин отец, запретил мне принимать участие в организации. Сказал, что всё устроит сам, это его подарок нам на свадьбу.
- Конечно, деньги твои, так хоть хлопоты пусть будут его, - одобрил я, и Джаред слегка улыбнулся.
- Вообще-то у него и своих денег хватает. Он голливудский продюссер, совладелец крупной студии...
- Я так и знал, - торжественно изрёк Розенбаум, поднимая бокал с бренди. - Общение с нами безнадёжно растлило юного Падалеки. Как и любой здравомыслящий человек, он женится на деньгах. Виват!
Словом, так вот оно всё и вышло. И разумеется, Джареду было проще оббежать всю Америку по периметру, чем увильнуть от грандиозного прощального турне, которое тут же сообразили для него мы с Майком и Томом. Гулять так гулять, чёрт его дери - коль скоро наш Джа собрался стать семейным человеком, следовало закатить ему такую холостяцкую вечеринку, чтобы он хоть на часок осознал, чего лишается. Первым пунктом нашей программы значился Потукет, где как раз должен был пройти матч века - мы и так туда собирались, а уж на обратном пути - Филадельфия, Майами, Вегас, словом, всё, куда только успеем за оставшееся время.
В Вегасе всё это и началось.

Сейчас уже не вспомнишь толком, как нас занесло в тот клуб. Наверное - я уверен почти на все сто - это вышло из-за Тома, увидевшего афишу с объявлением вечерней программы. На слово "джаз" у нашего Томми был условный рефлекс, как у собаки Павлова на звоночек. Помнится, как-то он выложил четыре сотни за золотую коллекцию Майлза Дэвиса на виниле - четыре сотни, подумать только, в начале восьмидесятых на эти деньги можно было жить целый месяц! Он и сам немного пел, наш Том, и обожал джаз-бэнды, а Джаред, как я уже говорил, знал цену настоящей дружбы и любил делать своим друзьям приятное. Так что да, думаю, именно Том Веллинг затащил нас тем вечером в клуб "Лонг-Айленд", где намечался вечер фьюжен-джаза. Лично мне было без разницы, где пить, хотя я уже тогда предпочитал диско, едва-едва зарождавшееся и ещё не успевшее опопсеть. Майку было тоже в целом пофиг, хотя вот он как раз джаз активно не любил - говорил, там одни мужики и толстые негритянки, и за задок-то ущипнуть некого. Ну и уж совсем всё равно было Джареду, у которого музыкальные пристрастия отсутствовали как класс, благо бедняге ещё в раннем младенчестве медведь отдавил ухо, навеки избавив его как от мук при звуках плохой музыки, так и от экстаза при звуках хорошей. Что, впрочем, не мешало ему оплачивать музицирования Тома, но это потому, что в Тома он верил - просто так, по доброте душевной.
Короче говоря, мы завалились в этот клуб, и счастье Томми не знало предела. Майк был немного мрачен, поскольку холостяцкое турне подходило к концу, и послезавтра мы собирались вернуться в Чикаго, а ещё через три дня Джаред собирался нас покинуть. Последнее обстоятельство меня не слишком радовало, хоть я и понимал, что Джа большой мальчик и сам разберёт, как для него будет лучше. Словом, настроение было не фонтан, хоть я и дал себе зарок веселиться, пока есть возможность и повод. Сам Джаред был, как обычно, весел, бодр и всем доволен, так что даже просто смотреть на него было в радость, и уже через час все мы, даже Майк, оттаяли, приободрились и слегка захмелели от нескончаемых потоков текилы.
- А теперь, дамы и господа, - сказал, наклоняя громоздкий стоячий микрофон над залом, напомаженный конферансье, - с непревзойдённым удовольствием объявляю вам, что следующим номером нашего вечера выступит небезызвестный и несравненный Дженсен Эклз с импровизацией на тему "Весны в Монреале". И-и-и-просим!
Публика в мятых костюмах, дымящая сигаретами в тесном зальчике клуба, резво посбрасывала ноги со столиков и разразилась бурей оваций. Мы с Джаредом вопросительно уставились на Тома (Майк, пользуясь всеобщим оживлением, увлечённо заглядывал в декольте дамы, сидящей за соседним столиком почти вплотную к нам), но тот только выпятил нижнюю губу и пожал плечами.
- Никогда о таком не слышал, - сказал он, и это был приговор, потому что разбуди Томми Веллинга посреди ночи - и он назубок перечислит всех хоть сколько-нибудь стоящих джазменов за последние два десятилетия. Это означало, что ближайшие полчаса можно будет снова просто пить и трепаться, и я отвернулся от сцены.
Но Джаред - нет.
Я начал говорить Майку, что ещё немного, и пот с его лысины закапает прямо в декольте даме по соседству, и тут понял, что Джаред по-прежнему смотрит вперёд и немного вверх, туда, куда он за весь вечер от силы раз или два кинул взгляд. Это меня заинтриговало, и я обернулся тоже, и в эти самые мгновения в микрофоне над нашими головами раздалось шебуршение, а потом негромкий, низкий, бархатистый голос, исполненный такого достоинства, будто его обладатель был принцем Уэльским, сказал:
- Благодарю вас, что пришли сегодня. С вашего разрешения, мы тут сейчас попробуем сделать немножко джаза.
Сказав это, мужчина на сцене отстранился от микрофона, бережно оплёл пальцами трубу саксофона и, аккуратно охватив губами мундштук, заиграл.
На первый взгляд, это был вполне обычный парень. Не очень высокий, смазливый, но среди джазменов вообще много красивых ребят - в те времена джаз ходили не только слушать, но и смотреть, так что любой сколько-нибудь стоящий саксофонист должен был быть не отвратен глазу. На нём был мягкий полосатый свитер с высокой стойкой, плотно обхватывающей шею, идеально отутюженные бежевые брюки и бежевый берет, сидевший слегка набекрень. Я не то чтобы знаток мужской красоты, предпочитаю, уж так получилось, женщин, но в тот момент мне вдруг на секунду захотелось самому стать женщиной. Было что-то особенное в том, как этот парень держал саксофон, перебирая пальцами клавиши, чуть откидывая корпус назад во время особо заливистых крещендо, как чуть заметно сжимал и снова разжимал на выдохе губы вокруг мундштука, как трепетали его приопущенные ресницы, чертовски длинные, кстати, и лёгкая тень от уголка берета паутинкой лежала на его щеке. Я засмотрелся на него; я, Чад Майкл Мюррей, который к 81-ому году был уже дважды женат и дважды благополучно разведён, и который года четыре как перестал считать свои подружек, засмотрелся на саксофониста в прокуренном клубе. Немного стыдно это признавать, но я обещал говорить вам всю правду, так что уж ничего не поделаешь. На пару секунд я действительно забыл обо всём на свете, кроме этого парня.
Но я, слава Богу, отходчивый. Наваждение прошло, и я понял, что передо мной - заурядный паренёк вроде нашего Томми, перебивающийся с консервированных бобов на квашеную капусту в перерывах между выступлениями во второсортных клубах, такой же, как мы, а потому ничем не интересный. Я снова отвернулся от сцены и посмотрел на Джареда, уверенный, что вот-вот отвернётся и он. Но Джаред не отворачивался. Он смотрел прямо перед собой, слегка приоткрыв рот, как ребёнок, вживую увидевший настоящего, всамделишного Санта-Клауса. "А они мне сказали, что тебя не существует", - говорило это выражение лица, и надо сказать, оно меня слегка встревожило. Будь у Джареда слух, я бы решил, что он поражён джазовыми переливами, струившимися на нас со сцены. На всякий случай даже оглянулся на Тома, проверяя свою догадку. Тот слушал со слегка удивлённым видом, будто то, что он слышал, было много лучше, чем он ожидал - но всё же без тени того дикого, слепого восторга, который ясно читался в глазах Джареда. Майк тем временем вообще остался за бортом, попросив у декольтированной дамы за соседним столиком зажигалку и вступив с ней затем в оживлённый диалог.
- А неплохо парень наяривает, ага? - кашлянув, деликатно полюбопытствовал я. Слева от меня тут же гневно зашипели, Том шикнул, а Джаред - Джаред даже голову ко мне не повернул. Он смотрел вверх, на парня в берете, обнимавшего саксофон, и я вдруг совершенно чётко понял, что Джаред сейчас мечтает только об одном - чтобы эта минута длилась вечно и никогда, никогда не заканчивалась.
И как только я об этом подумал, всё кончилось, разумеется. Уж не знаю, сколько длилось выступление, мне показалось - совсем недолго, но когда этот парень, Дженсен Эклз, взял последнюю длинную дрожащую ноту, выпивая её, проглатывая, а потом в наступившей гробовой тишине оторвал саксофон от губ, зал взорвался рёвом. Наиболее впечатлительные зрители вскакивали на стулья и вопили "Браво!" вперемешку с матюгами, Томми бешено хлопал, даже Майк сказал своей новой знакомой: "Да-а, недурно". И только Джаред так и остался сидеть, откинувшись на спинку стула и глядя снизу вверх напряжённым взглядом, которого я за все годы нашей дружбы ни разу у него не видел.
Он наконец почувствовал, что я за ним наблюдаю, вздрогнул, и в его лице мелькнуло что-то затравленное, как будто я поймал его за занятием, которого он сам стыдился. Пряча от меня взгляд, Джаред энергично, даже неврастенично хлопнул несколько раз, пока Дженсен Эклз спокойно раскланивался на сцене. Когда он отошёл от микрофона и исчез в окружающей сцену полутьме, Джаред резко повернулся к столу, положил локти на скатерть и сказал:
- Давайте позовём его к нам.
- Джа, как можно? Ты ведь женишься во вторник! - развеселился Майк и захохотал, решив, что шутка удалась, когда Джаред по уши залился краской.
- Я имею в виду... ну, здорово же было? - кинув умоляющий взгляд на Тома, сказал он. - Ни черта в этом не понимаю, но, по-моему, было просто класс. Я бы поставил этому парню выпивку.
- Я тоже, - горячо поддержал Том. - Не слыхал ничего подобного со времён Орнетта Коулмена. С ума сойти, что может делать чувак с таким талантом в забегаловке вроде этой?
- Вот и спросишь его об этом за стаканчиком скотча, - сказал я, подталкивая Тома в бок. - Давай, иди, скажи, что поклонники его таланта не прочь проставить ему чарочку-другую.
Мне показалось, Джаред посмотрел на меня со смесью страха и благодарности. Тогда-то я помыслить не мог, что происходит и чем всё это потом обернётся - а в тот момент подумал, ну, мало ли, вдруг он и впрямь на двадцать четвёртом году жизни оценил прелести классического джаза. Он такой славный, наш Джаред, что этот небольшой новый недостаток ему можно было простить.
Томми с готовностью поднялся со стула - то ли искренне желая пригласить к нашему столику Эклза, то ли просто для того, чтоб я перестал пихать его в бок. Мы, все трое, с любопытством и некоторым нетерпением следили, как он подходит к напомаженному конферансье и с бодрым видом передаёт ему нашу просьбу. Конферансье ответил. После чего бодрость Тома куда-то молниеносно улетучилась, уступив место полнейшему замешательству, а потом - и тут меня кольнула тревога - неприкрытому страху. Впрочем, он тут же справился с собой, быстро поблагодарил и вернулся к нашему столику втрое быстрее, чем пробирался от него к сцене.
Мы смотрели на его вытянутое лицо, ожидая разъяснений.
- Ничего не выйдет, - сказал Том, снизив голос до полушепота и озираясь с таким видом, будто карманы у него были набиты ворованными серебряными ложечками. - Этот парень, Эклз - он... словом, он дружок Рири Крипке.
- Ох, твою мать! - гаркнул я, и на нас тут же заозирались, а Розенбаум, мгновенно утратив интерес ко всем декольте в радиусе ста ярдов, наклонился над столом и зашипел:
- Тише, придурок! Кто-нибудь услышит, что ты называл его Рири - и мы все покойники.
- А это вообще кто? - спросил Джаред, как обычно, бесконечно далёкий от тягот и опасностей реального мира. Я наклонился вперёд, примостив голову между головами тоже склонившихся Майка и Тома, и Джареду ничего не оставалось, как присоединиться к нам. Только тогда я зашептал, кося глазом по сторонам:
- Эрик Крипке, он же Рири Крипке, он же Бешеный Рири - одна из самых крутых шишек в Вегасе, ты что, чувак?! Быть в Вегасе и никогда не слышать про Бешеного Рири!.. Ему принадлежит четверть нелегальных доходов с местных казино и, по слухам, больше половины дохода от уличной проституции. Сам он, правда, предпочитает мальчиков... так говорят, и...
- И мы теперь в этом воочию убедились, - так же тихо сказал Том, чуть заметно кивая в глубину сцены, где скрылся Эклз. - Этот красавчик - собственность Крипке, ты к нему на пушечный выстрел не подойдёшь, не расставшись с яйцами, и это в лучшем случае.
- На нас смотрят, - прошипел Майк, и мы трое, как по команде, откинулись обратно на свои стулья. Только Джаред продолжал лежать грудью на столе напротив меня, подобрав под себя руки. И я не берусь описать вам выражение его лица.
Впрочем, я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто Джаред Падалеки был великовозрастным тупоголовым кретином. Как-никак, он рос в высшем бостонском обществе, и то, что это общество его не испортило, было заслугой его высоких душевных качеств в той же мере, в которой и врождённой башковитости. Он умел владеть собой, когда было необходимо, поэтому уже через секунду его лицо приняло привычное добродушно-приветливое выражение, и он совершенно ровным голосом сказал, что надо бы заказать ещё выпивку и, может быть, парочку лососей под неё. Том с Майком горячо его поддержали, да и я тоже. Все мы не только хотели лосося и выпить, но и радовались, что опасная тема была вовремя закрыта, потому что парочка мордоворотов в глубине зала, на которых я прежде не обращал внимания, уже стала на нас поглядывать.
Мы просидели в этому клубе ещё часа полтора, и недавний инцидент позабылся, хотя Том скурпулезно записал имя Дженсена Эклза в громадный блокнот, который повсюду таскал с собой - как он объяснил, на случай, если на его пути встретится будущая звезда, и он потом сможет хвастаться, что когда-то слышал её выступление в дешёвом вегасском клубе. На этом тема Дженсена Эклза была закрыта, как все мы надеялись, навсегда.
Когда, уже около полуночи, мы вышли из бара и Майк стал рассуждать вслух, куда бы податься дальше, Джаред сказал:
- Ладно, парни, вы как хотите, а я в отель.
- Как это в отель? - удивился я. - Ты чего, вечер в самом разгаре!
- Хочу Сэнди позвонить, - улыбаясь, ответил Джаред. - Я ей со вчерашнего утра не звонил, соскучился очень. А вы идите, ребята, в самом деле. Чад, на, держи ключи от машины. Я на такси доеду.
- Ну вот, начинается, - проворчал Майк. - Этого я и боялся. Сейчас он сваливает в двенадцать, чтобы позвонить своей Сэнди, а потом его вообще хрен куда вытащишь, потому что они с Сэнди сегодня ужинают у её мамы!
- Да всё в порядке, правда. Езжайте в "Поло", как мы собирались, расходы пишите на мой счёт, как всегда. Увидимся утром.
- Падалеки, ты бог, - серьёзно сказал Майк и полез к нему обниматься, и Джаред, со смехом отмахнувшись от него, шагнул к парковке такси, находившейся за углом. Мы с Томом повздыхали, но ключи от джаредовской шевроле-импалы уже были у меня в кулаке, так что горевали мы недолго. Я успел увидеть, как Джаред скрывается за углом, направляясь к желтой машине такси.
За все годы, что я знаю Джареда Падалеки, это был первый и последний раз, когда он меня обманул.

Джаред стоял за углом клуба, в пяти шагах от парковки, до тех пор, пока мы не загрузились в его машину и не свалили догуливать. Когда гул мотора импалы стих, он вышел из-за угла и быстрым шагом направился обратно к клубу.
Внутри было надымлено, будто в зал бросили газовую гранату. Джаред прошёл мимо зала, в котором мы пьянствовали, и свернул в маленький барчик, какие в заведениях такого рода всегда достраивают спецом для любителей надираться в одиночку. Всё, что было дальше, я знаю с его слов, и первым, что он сказал, когда добрался в своём рассказе до этого места - это что при одном только взгляде на дверь бара ему захотелось напиться вдрызг, причём обязательно в одиночку.
Но воплотить это саморазрушительное намерение он не смог, потому что за стойкой бара уже сидел кое-кто - именно тот кое-кто, кого Джаред и надеялся там увидеть.
Он так и не снял свой пижонский беретик и со спины, должно быть, здорово смахивал на певичку пятидесятых. Джаред шатко подошёл к стойке и уселся через три стула от Эклза, флегматично посасывающего соломинку для коктейля. Саксофонист сидел, поджав ноги и скрестив их на перекладине табуретки, изучал поверхность стойки и казался полностью погружённым в это увлекательное занятие.
Кроме него, Падалеки и бармена, в баре больше никого не было.
- Виски, пожалуйста. Двойной. Без льда, - хрипло попросил Джаред, и, когда бармен отвернулся к ряду бутылок, неистово скосил глаза в сторону Эклза. Ему страсть как хотелось подойти, и в то же время он жутко боялся подойти. Не из-за мордоворотов Бешеного Рири, отнюдь. Просто - боялся.
Но двойной виски без льда творит чудеса даже с самыми застенчивыми людьми. Дженсен, совершенно не смущаясь наличием соседа по стойке, лениво поигрывал с соломинкой, прихватывая её губами и чертя противоположным кончиком на дне бокала, должно быть, инициалы Рири Крипке. Время от времени соломинка начинала выскальзывать, и тогда он придерживал её кончиком языка, на секунду выставив его между губ. Я уже говорил, что предпочитаю женщин, но будь я в тот момент на месте Джареда, я бы точно свихнулся. Так что я его, бедолагу, не виню в том, что он сделал, понаблюдав эту порнографию в течение трёх с половиной минут.
Вы уже догадались, правда? - да, именно, он встал, обошёл два стула и уселся на третий, прямо рядом с Дженсеном Эклзом.
- Привет. Ты Дженсен, да? А я Джаред. Джаред Падалеки. Я слышал сегодня, как ты играл. Это было здорово, - на выдохе сказал Джаред, и на сим фонтан его красноречия безнадёжно иссяк.
Эклз выпустил из губ соломинку и медленно повернул голову к Джареду. Это был первый раз, когда они посмотрели друг другу в глаза, и момент, вопреки всей его романтичности, никак нельзя было назвать возвышенным, потому что во взгляде Дженсена Джаред, как ни старался, не разглядел ни малейшей симпатии. Так смотрят, скорее, на муху, которая прилетела невесть откуда и наглым образом уселась прямо вам на ростбиф. Будете ли вы ей рады? Вот примерно так был рад Дженсен нашему Джареду.
Но наш Джаред не был бы нашим Джаредом, если бы сдался так просто.
- Я мало что понимаю в джазе, - набрав полную грудь воздуху для второго рывка, продолжил он. - Но мой друг, Томми Веллинг - он в этом деле спец, и он говорит, что у тебя талант. Настоящий талант, без всяких, и, я имею в виду, странно, что такой человек, как ты, делает в таком...
- У тебя красивые ноги, - сказал Дженсен голосом, исполненным усталого равнодушия.
Это было первое, что сказал Дженсен Эклз Джареду Падалеки. Джаред Падалеки подавился произносимым панегириком в честь Дженсена.
- Сп-пасибо...
- Такие длинные, - с видимым удовольствием добавил Дженсен, смеряя его оценивающим взглядом и особенно надолго задержавшись на упомянутой части тела. Джаред - наш Джа, он не меняется, нет - тут же рефлекторно подгрёб их под себя.
- Эм-м... Так вот, о чём я тут...
- Очень будет жаль, если их зальют в цемент, - продолжал Дженсен, наклоняясь к своему коктейлю. - Да, будет чертовски жаль.
После чего снова сомкнул губы вокруг соломинки и принялся посасывать её с тем отсутствующим видом, который придавал этому и так довольно двусмысленному действу в высшей степени непристойный оттенок.
Джаред какое-то время смотрел на него, разинув рот. Я уже говорил, что наш Джаред далеко не дурак, хотя по тону моего рассказа у вас могло сложиться превратное впечатление. Нет, Джа не дурак, просто когда человек начинает влюбляться, его действия и реакции становятся весьма далеки от общепринятых представлений об адекватности.
- А, ты насчёт своего приятеля Крипке? Мне приятно, что ты обо мне беспокоишься, но я ведь хочу просто поговорить, высказать своё восхищение твоей игрой, вот и всё. Ну и, может, взять тебе выпить, если ты не против...
- Я против.
- Почему? Я тебе не нравлюсь?
Только наш Джа мог поставить вопрос ребром так быстро и с такой невообразимой доверчивостью. Кого угодно проняло бы на месте Эклза. Тут бы самое время добавить "но Эклз был не кем угодно", однако, по счастью, добавлять этого я не стану.
Ибо после этого вопроса Эклз снова посмотрел Джареду в лицо, и его глаза чуть расширились, как будто он с трудом верил своим ушам. Потом он заговорил, негромко и размеренно:
- Слушай, чувак, не имеет никакого значения, нравишься ты мне или нет. Джонни, бармен, засёк тебя примерно две минуты назад. Секунд сорок назад в дверях появились парни Эрика. И у тебя осталось ещё примерно секунд пятнадцать, прежде чем тебя выбросят через окно головой вперёд. Поверь на слово, это будет больно.
- Так ты всё-таки обо мне беспокоишься, - заключил из сказанного Джаред и просиял. Ох, вам надо видеть нашего Джареда - когда он сияет, на три квартала в округе вырубается электричество. Это ещё одна причина, по которой его невозможно не любить.
- Беспокоюсь, - процедил Эклз сквозь зубы, косясь Джареду за плечо. - Ты вот-вот станешь четвёртым трупом, висящим на моей совести, а в лучшем случае - двенадцатым инвалидом.
- Я готов рискнуть, - сказал Джаред и накрыл ладонью его запястье.
Наш скромница Джаред, шарахавшийся от девушек, как чёрт от ладана, да. Дженсен тоже слегка офигел, и только тут посмотрел на Джареда по-настоящему. Но время вышло, и через миг Джареда дёрнуло назад чьими-то большими и не слишком любезными лапищами.
- Так, это кто тут мешает отдыхать нашей звезде соло? - пыхтя Джареду в лицо вонючей сигарой и сгребая его жирными пальцами за воротник, спросил мужик, лицо которого горело мыслью "Я - шестёрка Бешеного Рири и чертовски этим горд". Джаред примирительно поднял руки, но ответить не успел - Дженсен выпрямился, выпустив стакан с коктейлем, и сказал резко и сухо:
- Оставь его в покое, Фрэнк, это просто ещё один любитель фьюжена. Кроме того, он уже уходит.
- Да-а? Это разумно с его стороны, - нехорошо блестя глазами, сказал Фрэнк и разжал пальцы. Руки на плечах Джареда, державшие его сзади, тоже разжались, и он инстинктивно прильнул боком к стойке.
- Да, сейчас расплачусь за выпивку и уйду, - невинно сказал он; а когда наш Джаред говорит что-нибудь невинно, самый распоследний циник в Вегасе не может ему не поверить. Фрэнк ещё разок пыхнул ему в лицо вонючим дымом, его дружок будто ненароком пихнул Джареда под ребро, после чего оба ретировались в угол бара. Но не ушли.
Дженсен развернулся к стойке и принялся остервенело ковырять дно бокала соломинкой. Джаред тоже повернулся и полез в карман за бумажником.
- Когда и где я смогу тебя увидеть? - спросил он, перебирая купюры и мусоля между пальцами двадцатку.
- О, Господи, - прошипел Дженсен, пиная коленом стенку бара. - Ты уйдёшь наконец или нет?! Они сейчас вернутся!
- Скажи, где и когда, - Джаред повернулся к Эклзу и посмотрел ему в лицо прямо и без утайки. - Я не уйду, пока не скажешь.
- Придурок! Чёрт... Отель "Эль Плаза", восточный фасад, через два часа. Я оставлю открытым окно. Или не оставлю. Ещё не решил. А теперь вали отсюда, ты, психопат без инстинкта самосохранения!
- Эй, мистер, снова какие-то проблемы? - прозвучало у них за спинами, и Джаред, положив на стойку двадцать баксов, повернулся к Фрэнку с выражением вежливого удивления.
- Что вы, никаких проблем. Просто искал мелочь, а то у меня тут одни сотни, - он продемонстрировал Фрэнку битком-набитый бумажник, лишний раз подтвердив истинность прощальных слов Дженсена. А потом спрыгнул со стула и пошёл к выходу под жгучими взглядами шестёрок Крипке и - Джаред клялся мне в этом - под взглядом Дженсена Эклза тоже. Что, конечно, совершенно невозможно, ведь не могло же у Дженсена Эклза быть запасного комплекта глаз на затылке.

Надо ли говорить, где был наш Джаред ровно два часа спустя? О нет, я не откажу себе в этом удовольствии: через два часа наш Джаред был, как штык, напротив восточного фасада "Эль Плаза"с букетом тигровых лилий в вспотевших руках. Я не спрашивал, где он взял тигровые лилии в Лас-Вегасе в два часа ночи; не уверен, что хочу это знать. Но это и не важно. Что важно, так это то, что одно-единственное окно на восточном фасаде было гостеприимно распахнуто настежь. Это хорошая новость. Плохая новость - то, что оно находилось на четвёртом этаже. Оставив открытым окошко, наша Рапунцель как-то подзабыла упомянуть о том, что её принцу надо захватить с собой прицепную косу, коль скоро сама Рапунцель стрижётся ёжиком.
И вот вы представляете себе эту картину, да? Начало третьего ночи, безлюдная улица, и этот придурок с цветочками, стоящий с задранной головой и разинутым ртом. Вот и первое испытание на пути настоящей любви - ну ладно, второе, если за первое считать стычку с шестёрками Крипке. Как думаете, остановила ли эта преграда нашего Джа? Если ответ "да" - то вы совсем, совсем не знаете нашего Джа. В каких-то делах он может быть робким, но если уж что себе в голову заберёт - тут только держись.
Он полез по водосточной трубе. Гостиница была старой, не особенно фешенебельной, лишь натуральный паркет и хрустальные люстры в фойе спасали её от позорного звания мотеля. Водосточная труба шла по внешней стороне стены, держась на редких и довольно хлипких алюминиевых креплениях. И вот Джаред, воистину, напрочь лишённый инстинкта самосохранения, как тонко подметил Дженсен, зная его всего пару минут, - вот этот самый Джаред лезет по трубе вверх, зажав стебли лилий в зубах, и труба под его немаленьким весом шатается и скрипит так громко, что в отдельных окнах начинает вспыхивать свет, а со второго этажа доносится испуганный возглас - Вегас весёлый город, ночные кражи тут не в диковинку. Но Джареду всё нипочём, Джаред продолжает лезть и лезет, даже когда одно из креплений отлетает от стены и труба со скрипом просаживается на полтора фута вниз.
- О, Боже. Ты всё-таки пришёл, - донёсся сверху голос, который для Джареда в этот миг был слаще звуков любого саксофона, и крепкая рука сгребла его за шиворот, затаскивая наверх. Изо всех сил стискивая лилии в зубах, Джаред в последнем отчаянном порыве заработал руками и ногами и наконец перевалился через подоконник. Падать, впрочем, было невысоко и небольно - пол устилал толстый пушистый ковёр, на котором стояли две широко расставленные ноги в домашних шлёпанцах. Ноги оказались неожиданно кривоваты (и, рассказывая всё это, Джаред честно это признал - теперь понимаете, почему я верю каждому его слову?), что, впрочем, не умалило энтузиазма нашего отчаянного друга.
Он выплюнул лилии на ковёр и тут же сгрёб их обеими руками, а потом неловко поднялся на ноги. Эклз стоял напротив, глядя на него со смесью недоверия и любопытства. В комнате царил мягкий полумрак, горел ночник у кровати, и в этом интимном свете Джаред разглядел, что на Дженсене из одежды, помимо шлёпанцев, один только банный халат.
- Не думал, что ты придёшь. А если даже и придёшь, то влезешь, - коротко сказал Дженсен.
Это звучало почти как укор, и Джаред, едва очухавшийся от сражения с водосточной трубой, даже слегка обиделся.
- А ты мог бы и предупредить, что твой номер на четвёртом этаже.
- И что? Ты бы вызвал пожарную команду, чтобы она помогла тебе вскарабкаться по стене?
- Нет, но я был бы морально готов, - сказал Джаред и протянул ему букет. - Это тебе.
Дженсен, до того момента игнорировавший какой-то непонятный веник, который жевал Падалеки, забираясь в окно, уставился на лилии так, словно ему под нос сунули вантуз для унитаза. Несколько секунд Джареду казалось, что сейчас он переспросит: "Это? Мне?" или вовсе расхохочется ему в лицо. Но Дженсен лишь хмыкнул, не двигаясь с места, и сказал:
- Ты ведь раньше никогда не лазил в окна к парням, да?
Тут он, надо сказать, снова попал в самую точку. Да уж, не так-то прост был этот Дженсен Эклз, видел нашего Джареда слёту насквозь.
- Я вообще-то и к женщинам не лазил, - слегка розовея, ответил Джаред. - Но...
- Но в кино это обычно делают с розой в зубах, угу. Дай сюда, - сказал Дженсен, довольно грубо отбирая у него букет. Джаред расширившимися глазами следил, как Дженсен двигается к мойке, почти уверенный, что букет сейчас полетит в мусорную корзину. Но Эклз всего лишь вынул из холодильника бутылку с виски, вылил остатки спиртного в раковину, прополоскал бутылку и набрал в неё воды, после чего до странного бережно погрузил изжёванные крепкими резцами Джареда стебельки лилий в живительную влагу.
- Будем считать, что это дань твоего поклонения моему охренительному таланту, - сказал он вполголоса, не глядя на Джареда и расправляя помятые цветочные лепестки.
- Так и есть, - искренне сказал Джаред.
Дженсен искоса посмотрел на него. Потом усмехнулся.
- Знаешь, я всё-таки не ошибся. Ты забавный. Что будешь пить?
- Виски. Двойной. Без льда, - выпалил Джаред, и усмешка Дженсена стала шире.
- А, да, как я мог забыть. Ну проходи, что ли, - он небрежно мазнул рукой в глубь комнаты и снова повернулся к холодильнику.
Джаред бочком, в смущении озираясь, пробрался по комнате. Это была обычная гостиничная комната, не слишком маленькая, не особенно большая, с когда-то качественными, но уже выцветшими обоями и запылившимися портьерами над окном и входной дверью. "Как-то немного кисло для дружка лихого мафиози", - подумал Джаред - и вздрогнул, когда Дженсен, не оборачиваясь, сказал:
- Знаю. Не ахти какая квартирка для дружка самого Крипке. Но уж что есть. Я не в том положении сейчас, чтобы привередничать.
Звякнули кубики льда. Дженсен взял бокал и отхлебнул, потом протянул другой бокал, без льда на этот раз, Джареду. Тот нерешительно взялся за стекло, и их пальцы предсказуемо и неизбежно соприкоснулись. И ни один из них не отпрянул и не отнял руку.
- На самом деле, ты до сих пор жив только потому, что Эрик ко мне охладел, - сказал Дженсен, усаживаясь на край кровати напротив кресла, в котором сидел Джаред. - Я думаю, он собирается меня бросить.
- Бросить? Тебя?! - воскликнул Джаред, поражённый таким святотатством. Дженсен криво улыбнулся, взбалтывая лёд в бокале.
- Ну, в этом нет ничего особенного. И ничего страшного тоже. Любые отношения себя со временем изживают. Эрик и так для меня сделал больше, чем я мог от него ждать...
- Больше? - с горечью окинув взглядом потёртый номер, переспросил Джаред. - А что он тебе вообще дал? Возможность играть вечерами в дурацком клубе, куда ходят придурки вроде меня, ни черта не понимающие в музыке? И эту комнатушку? И невозможность поговорить с тем, кому ты нравишься и кто нравится тебе, без риска, что вам обоим непоздоровится?
- И ещё этот банный халат, - сухо сказал Дженсен. - Ты... Джаред, верно?.. Мы с тобой сколько знакомы, три часа? Ты ничего обо мне знаешь, и тем более - об Эрике.
- Я знаю, что он тиран, - свирепо сказал Джаред. - И что он тебя не ценит. И плевать, Рири Крипке это или кто-то другой!
- Если бы он услышал, что ты назвал его Рири, он бы открутил тебе яйца и затолкал в глотку.
- Но его ведь тут нет.
- Зато тут есть я.
- Ну, настучи ему на меня.
- Хорошо, - улыбнулся Дженсен и, не вставая с кровати, снял с рычажков телефонную трубку.
Джаред сидел и смотрел, как он набирает номер. В самом деле набирает, не дурачась. Джареду были слышны длинные губки в трубке и щелчок, когда на том конце провода ответили.
- Эрик, привет. Это я, - глядя Джареду прямо в глаза и чуть заметно улыбаясь, сказал Дженсен. - Да, всё хорошо. Был тут один придурок вечером в клубе, но Фрэнк и Чарли с ним разобрались. Решил вот позвонить, сказать, что... - он умолк и какое-то время слушал неторопливый спокойный голос, что-то говоривший в динамике. - Да, конечно. Прости. Буду ждать твоего звонка.
Он отнял трубку от уха, и короткие гудки в ней зазвучали ещё до того, как она легла обратно на рычажки аппарата.
- Ну вот, - подняв голову, беспечно сказал Дженсен. - Теперь он не хочет, чтобы я ему звонил. Говорит, чтобы просто сидел и ждал, когда ему захочется меня увидеть. Или услышать. Или оттрахать. Ты испугался?
- Нет. С чего бы?
- Я мог сказать ему, что тот самый придурок из клуба влез в окно и сидит сейчас напротив меня. Думаю, это бы хоть на минутку вернуло ему интерес к моей персоне.
- Ты бы этого не сделал.
- Почему ты так уверен? Ты меня совсем не знаешь.
- Неправда. Знаю.
Дженсен пристально посмотрел на него. Я так и вижу двух этих парней, сидящих в полутёмной комнате друг напротив друга, и чёрный дисковый телефон между ними. Наверное, там пахло виски и лилиями. Романтичнее, мать его, не бывает.
- Ну хорошо, - сказал Дженсен и, встав, сбросил с плеч халат, оставшись в одних шлёпанцах.
О чём, казалось бы, может думать взрослый мужик, забираясь к кому-то посреди ночи в окно? Я говорил вам, что иногда наш Джа - сущая школьница, только-только собирающаяся стать женщиной? Ну, вот.
- П-постой!! П-подожди! Й-й-я...
- Ты - что? - спросил Дженсен, подступая к нему. - Никогда не спал с мужчиной?
- Вообще-то нет. То есть практически никогда нет! - затараторил Джаред, в панике глядя на надвигающееся на него мускулистое обнажённое тело. - Правда, один раз мы с Чадом, ну это мой друг, Чад, и мы с Чадом напились в дым и как бы ну некоторым образом того...
(Нет, вы теперь понимаете, почему я верю каждому слову этого ублюдка? Он как на духу выложил едва знакомому парню нашу страшнющую тайну, о которой даже Майк с Томом не знали - и честно признался мне в этом, пересказывая во всех подробностях события той ночи! Ну вы видели второго такого козла?)
- Ясно, - сказал Дженсен, мягко охватывая коленями его бёдра и упираясь ладонями ему в плечи. - Ты девственник.
- НЕТ! - возмущённо завопил Джаред, и Дженсен, тихонько хохотнув, прикрыл ему рот тёплой влажной ладонью.
- Не ори, на этаже дежурят ребята Эрика, - прошептал он, наклоняя голову и целуя Джареда в шею. "Прямо в жилку, вот сюда, она колотилась у меня, как ненормальная, прямо так и вопила - я здесь, иди и возьми меня", - сказал мне Джаред, когда дошёл до этого места, и тронул чуть дрогнувшими пальцами свою шею.
Джаред, конечно, девственником не был. У Джареда было, наверное, десятка два девчонок - не так уж и мало, при его-то характере. Но готов спорить, он вёл себя как образец невинности первые пять минут, пока Дженсен, оседлав его, вылизывал ему шею и ухо тем самым вертлявый языком, который выделывал всякие непотребства с коктейльной трубочкой и мундштуком саксофона. Ладони его при этом лежали у Джареда на лице, не давая отвернуть голову, и похоже было на то, что он ни капли не сомневался в дальнейшем развитии событий. И очень скоро Джаред тоже перестал сомневаться. С парнями он не спал раньше, это верно, но когда тебе делают минет или когда ты засаживаешь кому-то, нет большой разницы, с парнем ты или с девчонкой.
С той только маленькой разницей, что ни от одной девчонки нашему Джареду никогда не рвало крышу так, как от этого парня.
Если верить Джареду - а ему, чёрт возьми, верю - следующие полтора часа они трахались, как два озверевших кролика, вдоль и поперёк, на кровати и на полу, на столе, на кресле, на подоконнике, во всех позах, какие могли придумать, а воображение у обоих было что надо. Дженсен большую часть времен грыз что-нибудь, чтобы не кричать - иногда это было плечо Джареда, но Джаред ничего против не имел. Он и сам оставил на крепком красивом теле Дженсена множество следов своего пребывания - потом он говорил, ему страшно хотелось выгрызть надпись "Здесь был Джаред" у Дженсена на заднице, такой подтянутой, упругой и притягательной она была. Вспомнил ли Джаред за эти полтора часа хоть раз о Сэнди, о том, что не звонил ей уже двое суток, и о том, какая она маленькая и как клёво танцует менуэт? Сомневаюсь. Майк бы порадовался за нашего Джа - он наконец-то в полной мере познал истинное значение этого сложного и труднопроизносимого слова.
- Всё, - сказал Дженсен, заваливаясь на спину, так, что голова его свесилась с кровати, а ноги ткнулись Джареду в подбородок. - Не могу больше. Вот-вот сдохну.
- Это плохо? - пробормотал Джаред, целуя его в пятку и крепко придерживая за щиколотку, на всякий случай.
- Плохо? Да это охренеть как хорошо. Девственник, как же, ага. Принимал меня за простачка?
- Нет, - наивно ответил Джаред. - Я правда не спал с парнями. Раньше.
- Ну так тебе стоит почаще этим заниматься, ты в этом офигительно хорош. Я думал, такие дикие самцы все остались в Бронзовом веке... уй-й... перестань грызть мне пятку! Блин, ну Джаред! Ну щекотно же! - он захихикал, дёргая ногой и пытаясь отпинаться от Джареда, они хохотали и возились в постели, перепутавшись в руках и ногах друг друга, дурачась, словно обоим было по восемь лет, и были совершенно счастливы. И кое-кто счёл, что таким огромным и безоблачным счастьем надо делиться с другими.
- Очарова-ательно, - раздался неторопливый мягкий голос из темноты, а за ним - четыре редких весомых хлопка. - Enchanter, Дженсен, мой мальчик. Enchanter.
Дженсен упал с кровати. Джаред, так и не выпустивший его ступню, повалился следом за ним, и на несколько секунд кровать Дженсена превратилась в хаотичное месиво панически мельтешащих рук и ног, запутавшихся к тому же в простыне. За всей этой суетой вспыхнул свет - безжалостно яркий, осветивший двух преступников на постели и их сурового судию, восседающего в кресле посреди комнаты.
Вы спросите меня, как же это надо было трахаться, чтобы не услышать и не заметить, как открывается дверь, как в комнату входят трое мужчин, как один из них садится в кресло прямо напротив кровати, а двое других встают у него по бокам. Я вам отвечу, как: очень увлечённо. Именно так трахались Джаред и Дженсен в ту ночь. Что, увы, не спасло их от момента истины, принесшего скорую и неизбежную расплату.
- Тихо, тихо, ребята, успокойтесь, - примирительно сказал Бешеный Рири Крипке, покачивая закинутой на колено ногой. Ребята, тем не менее, никак не успокаивались, и Крипке слегка кивнул своим подручным. Те среагировали моментально, слаженно и совершенно молча: через пять секунд барахтающиеся в простынях Джаред и Дженсен были водворены обратно на кровать, несколько менее любезно, чем хотелось бы им обоим.
- Так, так, - с удовлетворением проговорил Крипке, поглядывая то на мелко трясущегося Дженсена, то на хлопающего глазами Джареда. - Вот, значит, как ты по мне соскучился, Дженсен. А я-то обрадовался твоему звонку, решил, ты действительно хочешь меня видеть. Дай, думаю, сделаю своему мальчику приятный сюрприз.
Его негромкий вкрадчивый голос бархатисто переливался в гробовой тишине, которую нарушил лишь дробный стук дженсеновых зубов.
- Эрик, я...
- О, - рука с зажатой между пальцев дымящейся сигарой сделала успокаивающий жест, - теперь ты можешь звать меня Рири. Уже можно. Терять тебе всё равно нечего.
- Послушайте, мистер Крипке... сэр, - вмешался Джаред. Он потом говорил мне, что, несмотря на грозную репутацию, Крипке произвёл на него впечатление вполне нормального человека - невысокий, лысеющий, обаятельный мужчина с приятными манерами и спокойным голосом. Он решил, что можно попробовать договориться прежде, чем его ноги сунут в алюминиевый тазик и начнут заливать цементом. - Вы должны знать, что Дженсен тут ни при чём. Я приставал к нему в баре сегодня, и он меня послал, ваши люди вам это подтвердят. А потом я влез к нему в окно и...
- Джаред, если не ошибаюсь, - улыбаясь, сказал Крипке. - Верно?
Дженсен метнул на него умоляющий взгляд.
- Верно, да. Так вот, я...
- Ты, значит, влез к Дженсену в окно. И, я так понимаю, без лишних слов завалил на кровать.
- Да, именно так всё и было! - радостно сказал Джаред, весьма смутно понимая, что ему грозит, если Крипке поверит, и понимая вполне ясно, что грозит Дженсену в обратном случае.
- ...а потом на пол, на подоконник, на кухонную стойку и туалетный столик. Я видел. Это было впечатляюще, - сказал Крипке и осклабился, прижимая зубами кончик сигары.
Джаред сглотнул.
- Я просто хочу сказать, что...
- Что ты его изнасиловал восемь раз подряд. И ему понравилось. Понимаешь, Джаред, такая маленькая загвоздка во всём этом - я давно знаю Дженсена и знаю, что ему нравится.
- Эрик, ладно, хватит уже, - внезапно вмешался Дженсен, и Джаред с некоторым облегчением заметил, что зубы у него уже не стучат и голос не дрожит - он взял себя в руки. Не то чтобы это увеличивало шансы на спасение, но приятно было чувствовать рядом надёжное плечо сообщника. - К чему эта мелодрама? Я же знаю, ты приехал только потому, что твои ребята нас выследили. И тебе всё равно на самом деле, кто меня трахает. Уже давно всё равно.
- Вот тут ты не прав, Дженсен. Ты умный мальчик и верно заметил, что наша страсть уже не та, что была когда-то. Но мне не всё равно, кому ты теперь достанешься, отнюдь. Во-первых, я собственник, и я ревнив. Ты об этом знал. Знал ведь?
Дженсен шумно сглотнул. Джаред поглядел на него с беспокойством и снова попытался встрять:
- Мистер Крипке..
- Заткнись, - даже не взглянув на него, без выражения сказал тот. Джаред подавился, и Крипке мягко продолжал: - А во-вторых, я ведь люблю тебя, малыш, и об этом ты тоже знаешь. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Я собирался позаботиться о тебе как следует. Ты же не думаешь, что я просто выставил бы тебя за двери с одним только драным чемоданом, в том виде, в каком подобрал в трущобах Бруклина? Никогда. Я хороший хозяин и забочусь о своих вещах, даже когда для них больше нет места на моей каминной полке.
- Слушайте, ну это уж слишком! - возмутился Джаред. - Дженсен не вещь, не смейте говорить о нём так!
- Да заткнёшься ты наконец или нет? - простонал Дженсен, без сил сползая на кровать.
Крипке задумчиво перебросил сигару из одного уголка рта в другой. Поскольку скорее всего он размышлял сейчас о цвете алюминиевого тазика для ног Падалеки, Джаред решил использовать паузу по максимуму.
- Вы же деловой человек, мистер Крипке. Не верю, что месть для вас может значить больше выгодного предложения. Послушайте, я мог бы заплатить... за себя и за Дженсена. Любую сумму, только назовите, я тут же выпишу чек и...
Заливистый, громкий, очень неприятный смех Крипке прервал нашего смельчака посреди его отчаянной речи.
- Чек, говоришь? Да ты не без чувства юмора, парень! Одобряю. Нет, ребята, вы слышали? Чек! - он снова захохотал, и двое его мордоворотов покорно заржали с ним в унисон.
- У меня есть деньги, - настаивал Джаред. - Пять миллионов долларов на личном счету, и больше тридцати - на счету моего отца. "Падалеки Прайз", слыхали? Мы делаем копировальные машины. Я уверен, что всё это можно как-то уладить.
Крипке перестал смеяться. Мордовороты тоже.
- Чёрт, - сказал он. - У тебя пять миллионов долларов?
- Твою мать, - сказал Дженсен, в изумлении глядя на Джареда. И тут наш Джаред понял, что этой щекотливой темы они как-то не коснулись - не до того было. Он виновато пожал плечами, смущённо улыбнувшись.
- Угу. А кроме того, я женюсь во вторник. И мне не надо лишних проблем, мистер...
- Ты женишься во вторник? - медленно переспросил Дженсен, а Крипке хлопнул ладонью по колену и снова захохотал:
- Он женится во вторник! Ну надо же! Дженсен, ты слышал? У этого парня пять миллионов долларов, и он женится во вторник! Да что ж ты сразу не сказал? Ну, дела!
Он хохотал и хохотал, так искренне, так заливисто, что Дженсен вдруг тоже стал хихикать, сперва чуть слышно, потом громче, и Джаред, глядя на всё это в некотором недоумении, невольно заулыбался сам, потом зафыркал, а потом тоже захохотал в голос, несколько истерично, но надо же было, чёрт возьми, дать какой-то выход напряжению. И вот так вот они ржали, утирая слёзы, все трое - Бешеный Рири, его дружок и любовник его дружка, которых он застукал вместе в одной постели. Думаю, лишь полное отсутствие мозга спасло двух крипкиных мордоворотов от неизбежного сумасшествия при виде этой картины.
- Ох, ребята, - утирая слёзы тыльной стороной ладони, простонал Крипке. - Ну вы даёте. Давно мне не было так весело. А если задуматься, всё вышло к лучшему. Ну-ка, сделайте дядюшке Рири приятное, поцелуйтесь.
Смех моментально смолк.
- Эрик... - начал Дженсен.
- Я неясно выразился, малыш? Поверни свою хорошенькую мордашку и поцелуй своего дикого самца, пришельца из Бронзового века. И не говори, что стесняешься, я тебя знаю, ты потаскушка та ещё. Считаю до пяти, после этого он полетит в окно, и ты следом за ним. Раз.
- Мистер Крипке, это... - заговорил Джаред, но тут Дженсен резко повернулся к нему и вцепился обеими руками в его лицо.
- Делай, как он говорит, - яростно прошептал он и впился Джареду в губы, заглушив своим ртом его протестующий возглас.
Джаред немного помычал, так, для порядка, а потом его рука как-то сама собой нашарила затылок Дженсена. Ладони Эклза были мокрые и горячие, и цеплялись за Джареда так панически, что ему захотелось сгрести Дженсена в охапку и не отпускать. Вот только единственным следствием этого было бы то, что из окна четвёртого этажа они вылетели бы вместе, сплетясь в объятии. А Джаред умирать не хотел, у него ведь была назначена свадьба во вторник. Так что он просто целовал Дженсена, так жарко и отчаянно, будто это был последний поцелуй в его жизни - надо сказать, именно так он в тот момент и думал, - и опомнился, только увидев сквозь опущенные ресницы слепящие вспышки фотокамеры.
- Ой! - вскрикнул Дженсен, отскакивая от него и прикрывая рукой глаза. - Что за?!.
- Не останавливайтесь, пожалуйста, - попросил Крипке, снова и снова щёлкая затвором фотокамеры. - Дженсен, придвинься к Джареду поближе. Закинь ему ногу на бедро. Руку положи на шею. Джаред, я буду тебе очень признателен, если ты просунешь палец ему в задницу. Сделай одолжение.
- Что?! Вы не...
- Слушайся его, Бога ради, - чуть слышно простонал Дженсен, снова поворачиваясь к Джареду. Тот в замешательстве смотрел на льнущего к нему Эклза, разом забыв, куда в таких обстоятельствах надо девать руки и ноги. Камера продолжала щёлкать.
- Что вы делаете? - пялясь в чёрные зев объектива, наконец выдавил Джаред.
- Мщу, - сладко отозвался Крипке, снова и снова спуская затвор. - Понимаешь, Джаред, меня ведь не просто так прозвали Бешеным Рири. Ещё пять минут назад я собирался утопить в канализации вас обоих. Но твои пять миллионов, богатенький папочка и свадьба во вторник всё изменили. Зачем убивать тебя, когда можно так испоганить тебе жизнь, что ты пожалеешь, что я тебя не убил? - он счастливо засмеялся и, в последний раз щёлкнув затвором, опустил камеру. - Ладно, порезвились и хватит. Вставайте и одевайтесь, ребята.
Дженсен моментально подчинился, Джаред последовал его примеру, чуть помедлив. Всё происходящее казалось ему идиотским, нелепым сном. Он с трудом нашёл свою одежду - точнее, ему её бросил Дженсен, усиленно избегавший его взгляда - и минут пять путался в штанинах брюк, беспрестанно чувствуя на себе нежный, доброжелательный взгляд Бешеного Рири.
Наконец, одетые оба, Джаред и Дженсен неловко застыли рядом, переминаясь с ноги на ногу. Крипке смотрел на них, как умилённый родитель на соединившуюся чету любимых детей.
- Будь кто-нибудь из вас женщиной, я бы отвёз вас в ближайшую церковь и заставил пожениться. Но, увы, в этой великой стране браки между пидорасами строго запрещены. Поэтому мы поступим проще. Я поженю вас сам. Джаред Падалеки, это Дженсен Эклз, и теперь он твой. Я собирался передать его моему другу Робу Зингеру - он бы позаботился о карьере этого парня. Но теперь ничего не попишешь, а я ведь не могу просто выставить беднягу на улицу. Так что передаю его тебе, Джаред Падалеки. Заботься о нём, оберегай и почаще корми омарами, он их любит.
- Эрик...
- Помолчи, Дженсен, я не с тобой разговариваю. Как я уже сказал, силой, данной мне моим физическим, материальным и интеллектуальным превосходством, я объявляю вас созданными друг для друга. Доказательством тому служит брачная ночь, скрепившая ваш союз. Фото, запечатлевшие её, завтра появятся во всех газетах. Я буду следить за тобой, Падалеки, и если в течение года ты бросишь Дженсена без приличествующих твоему материальному статусу отступных, я достану тебя из-под земли и закатаю в бетон. Я понятно изъясняюсь?
- Угу, - сглотнул Джаред; голова у него шла кругом.
Крипке кивнул, довольный ответом.
- Приятно иметь дело с толковым человеком. Кстати, забыл спросить - как он тебе вообще? Стоил разорванной помолвки, вечного позора и испоганенной жизни?
Не думаю, что Джаред тогда был в состоянии как следует обдумать вопрос. И поэтому лично я нисколько не удивлён его ответом. Зная нашего Джа - разве мог он ответить иначе? Разве мог он, после всего случившегося, думать иначе, мать его так?
- Стоил. Сэр.
- Да-а... - кинув на застывшего Дженсена долгий, исполненный лёгкого сожаления взгляд, протянул Крипке. - Пожалуй, и правда так. Он хорошо сосёт. Я, по правде, за всю свою жизнь не знал никого, кто бы так офигенно сосал. С другой стороны, хороший минет - это важная, но не единственная составляющая долговременных отношений И вы убедитесь в этом на собственных шкурах, мальчики. Счастливо оставаться.

Следующим утром в отеле Джаред рассказывал нам эту историю. Не в таких подробностях (до подробностей мы с ним дошли позже, когда выжрали с горя на двоих немеряное количество виски), но даже обрисованная в целом, ситуация не внушала оптимизма. Когда Джаред смолк, уронив голову на руки, я, Том и Майк долго молчали, переваривая услышанное. Потом Майк выматерился, витиевато и затейливо, а Том сказал:
- Чёрт, что же теперь делать?
Никто из нас этого не знал.
Тут ещё вот какое дело: вы не подумайте, что кто-то из нас стал презирать Джареда за случившееся. Во-первых и в-главных, он был нашим другом, настоящим другом, а настоящим друзьям прощаешь и не такое. Во-вторых, гомофобов среди нас не водилось - Майк не брезговал иногда перепихнуться со смазливеньким трансвеститом, а у Тома вообще был когда-то бой-френд, с которым они встречались целых полгода. Правда, тогда мы ещё не были знакомы, и он наотрез отказывался посвящать нас в подробности этой трагической истории. Ну а я... да уж, чего теперь греха таить - было дело, когда мы с Джаредом в очередной раз пили вдвоём, я сгрёб его за воротник рубашки и поцеловал. Не знаю, что на меня тогда нашло, я ведь точно и однозначно предпочитаю женщин - просто наш Джа, он такой... ну, очень сложно его не любить. Во всех смыслах. Мы не трахались - трахнуть лучшего друга было бы пределом цинизма даже для такой беспринципной скотины, как я, - так, повозились немного, поржали, опять же... Но я навсегда запомнил, как он жадно, почти просяще меня целовал, постанывая мне в рот, и как цеплялся руками за меня, будто умолял не отпускать. Наутро мы с ним помнили случившееся весьма смутно и предпочли никогда не вспоминать об этом. И только после всей этой истории с саксофонистом из Вегаса до меня наконец дошло, почему у нашего Джа проблемы с девчонками. На самом деле не было у него с девчонками никаких проблем. Просто он был геем, о чём долгое время даже не подозревал. Слишком долгое, пожалуй.
Конечно, после всей этой истории задерживаться в Вегасе на лишний день мы не рискнули - неземная доброта Бешеного Рири могла быть следствием минутного помрачения, застившего его рассудок, и проверять это предположение вряд ли стоило. Однако прежде чем вернуться в Чикаго, Джаред ещё раз встретился с Дженсеном наедине.
О подробностях этой встречи я не знаю - Джаред так и не рассказал мне об этом. Знаю только, что приятной она точно не была. Джаред разрывался между стыдом, досадой и чувством вины, и чтобы хоть как-то сгладить всё это, предложил Дженсену денег.
В ответ Дженсен дал ему по морде
- Я не шлюха, - сухо сказал он, пока Джаред ошалело моргал, придерживаясь рукой за опухающую скулу. - Хотя знаю, что похож на неё.
- Ты неправильно понял, - залепетал Джаред. - Просто Крипке сказал ведь, что я... ну, я должен дать тебе отступные, вроде как при настоящем разводе...
- Боже, какой ты всё-таки придурок, - поморщился Дженсен. - Какой развод, что ты несёшь?! Мы оба мужчины, и мы НЕ ЖЕНАТЫ!
- Но Крипке...
- Боишься его, да? Не виню тебя, я бы и сам боялся. Честно говоря, то, что мы пережили эту ночь, вообще чудо Господне. Но теперь всё позади, малыш Джаред, выдохни. Эрик сказал, что достанет тебя, если ты меня бросишь. Но ты не бросаешь меня. Считай, что это я бросаю тебя. А в этом случае ты мне ничего не должен.
Так он сказал, весь такой гордый и независимый, в этом своём кокетливом бежевом беретике, и ушёл, закинув на плечо чехол со своим саксофоном.
Вот после этого-то Джаред и напился, и рассказал мне, как было дело.
Но рыданиями в жилетку, к сожалению, делу было не помочь. К тому времени, когда мы вернулись в Чикаго, фотографии Джареда и Дженсена очутились на первых полосах всех крупных газет. Заголовки были один другого гаже: "Сын копировального магната в постели с саксофонистом", "Гомосексуальные оргии в притонах Лас-Вегаса", "Весь этот джаз". Последняя статья была самой ядовитой, она жестоко обличала порок и разврат, царящий в среде любителей этого богопротивного музыкального направления. Том, прочтя статью, очень обиделся.
Сэнди МакКой, как легко догадаться, обиделась тоже.
Я напоминаю вам: это были восьмидесятые. Самое их начало, задолго до разгула политкорректности в отношении гей-сообщества. Сексуальная революция уже отгремела, так что Джаред по крайней мере мог не опасаться линчевания - однако ни в одном приличном доме его теперь не пустили бы на порог. Это очень огорчило его отца, и вдвойне огорчило отца Сэнди. Настолько огорчило, что он вызвал Джареда к себе в кабинет на ковёр, словно тот был клерком низшего звена, и полтора часа бил его по голове клюшкой для гольфа - я, честно говоря, так и не понял, в переносном смысле или в буквальном. Брызжа слюной в пунцовое от стыда лицо Джареда, он вопил, что его девочка, его чудесная малышка, знающая по именам всех художников Возрождения и умеющая танцевать (а может быть, даже делать) менуэт, заслуживает много большего, чем какой-то вонючий пидор, пусть даже у этого вонючего пидора смазливая рожа и куча бабок. Джаред покорно сносил оскорбления, потому что, боюсь, чувствовал он себя в тот момент вполне в соответствии с ними. Хотя если хотите знать моё мнение, то всё это было не слишком-то справедливо. У Джа была холостяцкая вечеринка, и все об этом знали. Никто бы слова не сказал, если бы он переспал по ходу с певичкой или стриптизёршей, или официанткой из придорожной забегаловки. Никто бы особо не шебуршел, если бы фото Джа, прижимающего грудастую блондинку к стенке в сортире, украсило собой передовицы газет. Конечно, семейство МакКой сделало бы оскорблённую мину, может быть, свадьбу отложили бы на недельку-другую, пока всё утрясётся. Вся беда в том, что Дженсен Эклз не был грудастой блондинкой. Малышка Сэнди могла бы, скрепя сердце, простить своему жениху певичку или официантку. Но не саксофониста.
- Подонок! Кобель! Прочь из моего дома! Я расторгаю всё! - закончил свою обличительную речь мистер МакКой, на что Джаред ответил тихо и серьёзно:
- Мистер МакКой, я люблю вашу дочь. Ошибки совершают все. Позвольте мне поговорить с ней, и если она не захочет меня видеть, я исчезну навсегда из её жизни, клянусь.
- Не захочет тебя видеть? Да мне пришлось запереть эту дуру в её комнате, потому что она рвалась повиснуть у тебя на шее! Может, вырвала бы при этом парочку твоих лохм, но потом бы слюнями залила, я её не знаю, что ли?
- Так она не сердится? - просиял Джаред. В радиусе трёх кварталов мгновенно вырубилась вся электрика, но мистер МакКой был непреклонен, как телеграфный столб.
- Она не сердится, она ревёт, как белуга, с тех пор, как увидела эти треклятые газеты. Ты ещё не успел на ней жениться, а уже разбил ей сердце, скотина!
- Я всё исправлю, мистер МакКой. Обещаю. Просто дайте мне шанс.
Понимаете, вся проблема в том, что наш Джа - он хороший. И в тот момент он искренне верил, что всё можно исправить. Он верил, что любит Сэнди, он всё ещё не считал себя геем. В конце концов, он переспал с одним-единственным парнем один-единственный раз. А один раз... ну, словом, вы знаете эту поговорку.
Так что в конце концов мистер МакКой позволил ему встретиться с Сэнди, и всё было так, как и предрекал этот мудрый человек: Сэнди влепила Джареду пару пощёчин, а потом повисла у него на шее, заливая слезами его рубашку. И он гладил её по волосам, целовал в макушку и уверял, что очень сожалеет и всё такое, что всё осталось позади, что он будет ей верен до гроба и вообще. Я думаю, в тот момент он хотел жениться на Сэнди раз в двадцать сильнее, чем до того, как мы поехали в Потукет. Не потому, что вся эта история с Дженсеном Эклзом помогла ему осознать свои чувства. Просто после истории с Дженсеном Эклзом Джаред чувствовал себя чудовищно виноватым. И перед Дженсеном Эклзом в том числе, но тот исчез с горизонта, и искупить свою вину Джаред мог теперь только перед Сэнди, что и намеревался сделать с энтузиазмом солдата, кидающегося грудью на танковую амбразуру.
Буря миновала, но тем не менее, следовало теперь выдержать паузу, чтобы шумиха утихла. Сэнди - вернее, отец Сэнди - дала Джареду три месяца испытательного срока. За это время он должен был показывать себя с лучших сторон, сглаживая неприятное впечатление восхитительными манерами и активной общественной деятельностью. Джаред так и поступил, и следующие три месяца мы практически его не видели - он мотался по стране между десятками благотворительных обедов, балов и собраний, участвовал в кампании по защите животных, ездил на советы директоров в предприятии своего отца - словом, всеми правдами и неправдами искупал свою вину. Я встретил его в эти месяцы только раз, почти случайно; он был похудевший, задёрганный, осунувшийся, с тяжёлыми мешками под глазами и в смокинге за две тысячи долларов, неприятно оттенявшем его чудовищную бледность. Так и хотелось спросить, стоило ли оно того, но я слишком люблю Джареда, чтобы подкалывать его в тяжёлую минуту. В конце концов сам я, да и все мы, никогда не видели от него ничего, кроме добра, а сейчас только и могли отплатить, что искренним состраданием.
Но вот трёхмесячная пытка подошла наконец к концу. Надрывные усилия Джареда быть хорошим и положительным были признаны удовлетворительными, и была снова назначена свадьба - опять на вторник. На месте Джареда я счёл бы это нехорошим знаком, но Джаред был слишком измучен последними месяцами, чтобы придавать значение таким мелочам.
За неделю до свадьбы семейство МакКой любезно выпустило его из своих цепких когтей и позволило в последний раз глотнуть свежий воздух свободы. Джаред тут же помчался к нам, и мы никогда ещё не были так рады его видеть - честное слово, не только потому, что все три месяца нам приходилось самим платить за выпивку. Просто мы и вправду соскучились по нему. Как будто что-то из нашей жизни ушло вместе с ним, какое-то маленькое бестолковое солнышко.
В тот вечер мы, как в старые добрые времена, совершали рейд по барам. Розенбаум заикнулся было про холостяцкую вечеринку, но Джаред так на него посмотрел, что Майк подавился и сконфуженно замолчал. Говорить о прошлом мы дали негласный зарок - чёрт со всем этим, в самом деле, мы не собирались позволить всякой ерунде омрачить нам праздник.
- Поверить не могу, что всё это кончится через неделю, - вздохнул Майк, щедро подливая себе бренди; местечко было шумным, кругом гудели несколько десятков голосов, и говорить приходилось на повышенных тонах.
- Ну ничего, думаю, всё образуется. - с бодростью, которой не чувствовал, сказал я, дружески толкая Джареда в плечо. - Уверен, малышка Сэнди будет держать нашего Джа в чёрном теле только первые год-полтора, а потом, как и все бабы, станет ходить налево. И пока она будет кувыркаться со своим любовничком, Джа будет тут зависать с нами, верно, Джа?
Джаред натянуто улыбался, устало кивая нашим косолапым шуткам. Больше всего мне в тот момент хотелось запихнуть его в багажник его собственной машины и отвезти куда-нибудь, где до него не дотянутся все Сэнди и мистеры МакКои мира.
- Между прочим, сегодня тут должны играть джаз, - сказал Том нарочито весело, как будто пытаясь нас подбодрить. И я даже не успел наступить ему на ногу под столом, когда за нашими спинами раздалось характерное потрескивание микрофона, и до колик знакомый негромкий голос сказал:
- Спасибо, что пришли сюда сегодня. Попробуем сделать немного джаза.
- О, нет, - простонал Майк, и никогда я ещё не был с ним так согласен.
Мы обернулись - все мы. Но Джаред последним, словно отказываясь признавать, что это происходит на самом деле.
Дженсен Эклз совсем не изменился. Вольная жизнь нищего саксофониста явно пошла ему на пользу больше, чем светская суета - нашему Джареду. Он всё так же был чертовски хорош, его брюки, уже немного потёртые, были всё так же идеально отутюжены, а саксофон так же начищен до блеску, и от него слепило глаза. Он так же бережно придерживал трубу, так же сладко втягивал мундштук своими чувственными губами, и так же дьявольски хорошо играл фьюджен. И слушать его было по-прежнему приятно, так же, как и просто на него смотреть.
Впрочем, на этот раз слушали его с куда меньшем вниманием, чем в клубе "Лонг-Айленг" в Вегасе несколько месяцев назад. Толпа по-прежнему галдела, ржала и материлась, и весь этот гвалт перекрывал печальные звуки саксофона. Но Эклзу было, кажется, всё равно; он играл, прикрыв глаза, как будто для себя одного, и выглядел точно таким же далёким и недосягаемым, и таким же невозможно притягательным, как в Вегасе, когда все не могли оторвать от него глаз.
Когда он закончил и отнял саксофон от губ, Джаред встал.
- Джаред, - сказал я, - нет.
Он меня не услышал. Отвернувшись от нас, он отодвинул стул и стал пробираться между столиками. Я схватил Розенбаума за плечо.
- Что вы сидите, олухи?! Надо его остановить!
- И как это сделать, по-твоему? - спросил Том, провожая Джареда взглядом. Я бессильно разжал руку. В самом деле - как? Привязать к стулу? Он перегрыз бы верёвки и всё равно сбежал - я это отчётливо видел по его лицу. Потому что когда Джаред чего-то в самом деле очень сильно хочет, он это делает.
С его слов я в точности знаю, что было потом. Он протиснулся душным коридорчиком, прошёл за сцену и отыскал гримёрку, крохотную, клаустрофобически тесную: сделай два шага и упрёшься в зеркало, ещё шаг - и ткнёшься носом в стену. Дженсен курил над стулом, на котором стоял уже зачехлённый саксофон. Ему в тот вечер было заплачено за полчаса игры, он отработал своё и теперь собирался двигать в следующий клуб - чтобы выжить, ему приходилось выступать в четырёх-пяти заведениях за ночь. Но обо всём этом Джаред узнал позже, а в тот момент он просто прикрыл дверь за собой и тихо сказал:
- Привет...
Дженсен обернулся так круто, что Джаред понял, хотя и несколько запоздало, что там, в зале, Эклз его не заметил. Поэтому Джареду представилась редкая возможность увидеть на его лице совершенно искреннее выражение... вот только выражение чего, он так и не понял.
- Ага. Привет, - после длинной паузы ответил Дженсен, и они оба надолго замолчали. Наконец Эклз отвернулся, снова поднёс сигарету к губам и втянул фильтр, и тогда Джаред слегка улыбнулся. Дженсен моментально обернулся к нему и спросил:
- Что?
- Ничего, - невольно улыбаясь шире, ответил Джаред. - Просто... почему каждый раз, когда я тебя вижу, ты что-нибудь сосёшь?
Дженсен задумался на секунду. Потом ответил:
- Не знаю. Наверное, потому, что это получается у меня лучше всего?
Они ещё какое-то время молча смотрели друг на друга. А потом оба расхохотались, одновременно, и это было как прорванная плотина. Ещё через секунду они были друг у друга в руках, ладони Дженсена скользили у Джареда по спине, пальцы Джареда ерошили мягкий, немного отросший ёжик у Дженсена на затылке, а потом они целовались, и чёрт, даже не знаю, на месте кого из них я в тот момент хотел бы оказаться.
- Я думал, что никогда тебя больше не увижу, - пробормотал Джаред Дженсену в рот между поцелуями, немного невнятно от того, что Дженсен всё время пытался укусить его за губу. - Я почти надеялся.
- А я был абсолютно уверен, - хмыкнул тот в ответ. - Чикаго большой, мы маленькие.
- Как тебя сюда занесло?
- М?
- В Чикаго.
- А почему бы и нет? Хороший город, ничем не хуже других. И публика тут любит джаз.
- Один раз увидев тебя с саксофоном, его невозможно не полюбить, - пробормотал Джаред, вжимая его в облезлую стену гримёрки.
А потом у них был секс, прямо возле этой самой стены, и для Джареда это был уже второй раз, так что общеизвестная поговорка больше не действовала. Второй раз - это, как ни крути, второй раз, и, в отличие от первого, он определённо что-то да значит.
Для Джареда это значило, что он по уши влюблён в саксофониста из Вегаса и хочет провести с ним остаток своих дней. И самое удивительное то, что саксофонист из Вегаса не был особо против.
Что сказать - мы были за них рады. Джаред просто светился, рассказывая об этом, я никогда раньше не думал, что он может светиться ТАК - тут не три квартала, а три города в округе начинали искрить и гудеть. Но вот что, пожалуй, ещё важнее - когда я впервые увидел их вместе, Дженсена и Джареда, я вам клянусь, между ними тоже всё искрило и гудело, даже когда они друг к другу не прикасались. Джаред привёл его в наш компанию - почти насильно, как я понял, Дженсен до последнего отпирался, но потом всё же пришёл - и я смотрел на них, просто сидящих рядом, изредка кидавших взгляды друг на друга с таким видом, будто больше всего на свете им хотелось друг друга съесть... Я видел, как они соприкасаются коленями под столиком, не потому, что они двигались - они-то как раз сидели совершенно неподвижно, - а по тому, как сияли они оба и между ними начинали носиться волны электростатики. Чёрт, этого магнита без дураков хватило бы, чтобы поднять с пола дюжину скрепок! А то и две дюжины.
Поэтому неудивительно, что все мы - я, Том и даже Майк - сразу полюбили Дженсена. С первого взгляда было ясно, что Джаред совершенно счастлив рядом с ним, и этого было вполне достаточно.
- Ну, дела. Ну, класс. Ну вы даёте, парни! И что теперь? - со свойственной ему деликатностью спросил Майк, и этим до основания уничтожил хрупкую красоту безоблачной и безмозглой любви, витавшей над столом мгновенье назад.
Что теперь, да. Хороший вопрос.
Конечно, Джаред не явился на свадьбу во вторник. Ему хватило мужества встретиться с Сэнди и попробовать объясниться, но не думаю, что у него это получилось как следует - он совершенно ошалел от любви и был, вероятно, не столь дипломатичен, как обычно. Сложно сказать, что испытала бедняжка Сэнди, услышав, что от неё сбегают из-под венца второй раз подряд, причём опять с мужиком. Джаред искренне надеялся, что она оправится рано или поздно - ведь, в конце концов, между ними никогда не было настоящей любви, всего лишь рассудочное представление о том, что будет удобно для них обоих. Джаред ценил чувство и страсть больше ежедневного сонливого комфорта. Сэнди, видимо, нет.
Предстояло ещё одно важное объяснение - с мистером Падалеки-старшим, и этот момент Джаред решил слегка оттянуть. Он снял коттедж в пригороде, они с Дженсеном въехали туда и посвятили всё свободное время попыткам измыслить такую форму объяснений, которые отец Джареда сможет принять без риска для своего психического здоровья. В перерывах между этим утомительным времяпровождением они, естественно, трахались, и, подозреваю, этому занятию они предавались с заметно большим энтузиазмом. Джаред потом рассказывал в красках, как он это умеет, про то, как кормил Дженсена клубникой со сливками, и, конечно, омарами тоже - про омаров он не забыл, - и как они занимались сексом в бассейне, и как играли в покер на раздевание, и Дженсен продул и играл Джареду на саксофоне совершенно голый. Эта ничем не омрачённая идиллия длилась три дня, а на четвёртый возле коттеджа затормозил чёрный порш с тонированными стёклами, и из него вылезли четыре гориллы. Джаред сперва решил, что это люди Бешеного Рири, но Дженсен успел сказать ему, что Эрик никогда не ездит на поршах, считая эту тачку слишком пижонской. Больше он ничего сказать не успел.
Гориллы, нанятые мистером МакКоем, отметелили Джареда с той методичностью и старанием, с которой дотошная хозяюшка выбивает на балконе запылённый ковёр. Дженсен пытался им помешать, но они отшвырнули его в сторону, как котёнка, а потом один из них сгрёб его и держал всё время, пока трое его дружков играли Джаредом в английский футбол. Из порша всё это время раздавался задушенный писк Сэнди, которую папаша приволок полюбоваться на расправу над несостоявшимся зятем. В конце концов она, видимо, умолила его сжалиться и не забивать Джареда до смерти - должно быть, у девочки всё же остались к нему какие-то чувства, и ещё она совершенно точно была хорошим человеком. Так или иначе, папаша МакКой дал отбой как раз перед тем, как стало слишком поздно. Гориллы бросили Джареда на ступеньках бассейна, врезали Дженсену парочку прощальных пинков и уселись в порш, который тут же развернулся и уехал.

Всё это мне рассказал не Джаред, а Дженсен, сидя в больничной палате рядом с кроватью Джареда. Он, Дженсен то есть, выглядел херовато - помятый, вся физиономия в синяках, но по сравнению с Джаредом он был просто топ-моделью перед выходом на подиум. Джаред... Джаред, пожалуй, никак не выглядел, потому что в данным момент представлял из себя здоровенный кокон бинтов, растяжек и гипса. Но даже под всеми этими наслоениями я с первого взгляда понял, что он в ярости.
Я до этого ни разу не видел Джареда Падалеки в ярости. Я вообще не думал, что он знает смысл этого слова. Но точно так же, как в лучшие дни от него исходило солнечное сияние, так сейчас он прямо источал желчь и серу, и я готов поклясться, что из ноздрей у него время от времени вырывались струйки чёрного дыма. А может, меня просто слегка глючило от недосыпа, потому что как раз в то время я устроился на работу в кегельбан и оттарабанивал по две-три смены кряду, чтобы закрепиться на новом месте.
Но ярость Джареда глюком совершенно точно не была. У него были сломаны обе руки, голень и два ребра, да к тому же ещё и вывихнутая челюсть, поэтому то, что он говорил, я понимал с большим трудом, но выражение его глаз, метавших громы и молнии, говорило мне всё лучше членораздельных слов.
- Шуший пофлох! - свирепствовал Джаред, раскачивая кровать - Дженсен пытался удержать его и успокоить, но получалось не очень. - Эфа фкофина фумаеф, фто мофет уфафыфать мфе, хах хыть! И ф хем! И на хом шенитфя!
- Да, да, конечно, ты только не волнуйся так, - уговаривал я его, даже не пытаясь понять этот бред - да и не думаю, что это было на самом деле важно, главное, что я вполне разделял его возмущение, хотя и не мог ничем помочь.
- Он фоофлафает, фто я ефо ифпуфаюфь. Афа! Футь хах испуфалфя Фифи Кфипке, и пефед ним тофе обоффуфь, а хах ше!
- Тебе надо поесть супа, Джаред. Ты ел сегодня суп? Тебе надо набираться сил.
- Не фыфать эфому нифофда! - напрочь игнорируя мой миролюбивый тон, продолжал кипятиться Джаред. - Я фам рефу, хах мне хыть. И ф хем. Дшеншен. Фыйтеф фа мефя?
- Ох, чёрт, - сказал Дженсен и выронил тарелочку с размягчёнными на молоке хлебцами, которую уже битый час тщетно подсовывал Джареду под нос. Судя по выражению его лица, услышанное потрясло его до глубины души. Джаред смотрел на него в упор, сверля умоляюще-требовательным взглядом из-под бинтов и гипсовых накладок. Дженсен кинул на меня взгляд, исполненный замешательства. Тут уж я не выдержал:
- Что такое опять?
- Ты что... не слышал?..
- Слышал, но я ни слова не понимаю из того, что он там шамкает!
- А, - сказал Дженсен, ставя тарелку на тумбочку. - Ну, он спросил, выйду ли я за него.
Я бы засмеялся, если бы один только вид распятого на растяжках Джареда не отбивал у меня всякую охоту веселиться.
- Не смешно, Дженсен. То есть было немножко смешно в первый раз, но сейчас...
Джаред замотал головой и разразился пламенным потоком бурной, длинной, экспрессивной речи, из которой я опять-таки не понял ни слова. Дженсен слушал его сосредоточенно, внимательно и с виду совсем спокойно, хотя выражение лица у него за это время поменялось раз пять. Я понятия не имел, о чём он думает. Когда Джаред, задохнувшись, умолк, Дженсен посмотрел на меня.
- Он хочет, чтобы это сделал ты.
- Сделал что?
- Это. Поженил нас.
- Нет, это просто бред какой-то! Я понимаю, Джа долго и больно били по голове, он не в себе сейчас. Но Дженсен, ты-то?! Вы оба мужчины!! И я вам не священник!
- Будь ты священником, мы бы тебя не просили, - с пугающей серьёзностью сказал Дженсен, пристально глядя на меня. - Просто кто-нибудь должен сказать "живите долго и счастливо" и всё такое. В первый раз это был Эрик. Теперь будешь ты. Разве это так сложно?
- Вот именно, Эрик вас уже и так поженил, чего вам ещё надо?!
Джаред что-то оживлённо прошамкал. Дженсен перевёл:
- Мы развелись тогда. Я от него ушёл. Теперь мы хотим соединиться опять.
- Вы оба тронутые. Нет, вообще больные на голову. Ну зачем оно вам надо?! Джа поправится, езжайте куда-нибудь, хоть на Гавайи, хоть в Мексику, живите себе там спокойно - зачем вам эта ерундень?!
Вздох Джареда, ставший ответом на мои слова, я, наверное, никогда в жизни не забуду. В нём было такое страдание, такое... бессилие, и злость, и мольба, что внезапно я сам почувствовал себя идиотом, который ни хрена в этой жизни не понимает.
- Ему это нужно, - просто сказал Дженсен. - Он обещал своему отцу, что женится и остепенится, и хочет сдержать слово.
Клянусь, я бы всё-таки послал их обоих подальше, если бы они не сидели передо мной в больничной палате, избитые, но всё равно держащиеся за руки. И, прости меня, Господи, я это сделал. Не сразу же, но на следующий день, когда всё обдумал и понял, что от меня не убудет, а Джаред... Джаред как заберёт себе что-то в голову - только держись. К тому же это действительно был, наверное, его способ показать миру, который его оскорблял, что он имеет право жить счастливо с тем, с кем захочет.
И ещё знаете, как это ни смешно, именно во время этой дурацкой свадьбы в больничной палате я впервые подумал, что у них с Дженсеном и впрямь всё всерьёз. Потому что когда без труда можешь разобрать речь человека с вывихнутой челюстью, то, наверное, ты и в самом деле любишь этого человека.

О целительной силе взаимного чувства слагают песни все народы мира, и Джаред стал очередным подтверждением расхожей байки. Не сразу, но он оклемался. Медовый месяц они с Дженсеном провели в том же коттедже, где на них напали мордовороты МакКоя, и теперь уже Дженсен кормил Джареда с ложечки - в том числе и клубникой со сливками, так что с определённой точки зрения это было даже романтично. Окончательно весь гипс с Джареда сняли через восемь недель, и я радовался этому чуть ли не больше, чем Джаред и Дженсен, потому что смотреть, как эти двое пожирают друг друга голодными взглядами, будучи физически не в состоянии трахаться, было мучительно больно. Но они и это испытание преодолели с честью. Освободившись от гипса на левой руке, Джаред тут же надел на неё кольцо, которое получил от Дженсена под моим чутким, хотя и дилетантским руководством. Кольца у них были одинаковые - не золотые даже, серебряные, обычные такие широкие ободки, не бросающиеся в глаза. На руке Дженсена оно вообще смотрелось так, будто он прямо с ним и родился. Глядя на них, ковыляющих вокруг бассейна (у Джареда тогда ещё был гипс на ноге, и с помощью Дженсена он передвигался на костылях), я вдруг поймал себя на диком, противоестественном желании жениться в третий раз. Желательно - на ком-нибудь из них.
Майк с Томом тоже навещали ребят, но реже - оба тогда нашли работу и вкалывали, как проклятые. Джаред, несмотря на своё состояние, не забывал о нас и регулярно спрашивал, не подкинуть ли нам деньжат, но мы единогласно решили ничего от него не брать, пока он в буквальном и переносном смысле не встанет на ноги. Пока что мы просто таскали ему апельсины и виски, бурно и радостно обсуждая недавнее банкротство мистера МакКоя и побег Сэнди с неким Фредериком Лейном, сорокалетним ловеласом из обслуживающего персонала киностудии. Жизнь, словом, шла своим чередом. А со временем так и вовсе пошла на лад.
Мистер Падалеки навестил своего сына один раз за время болезни. При этом он довольно ловко улучил момент, когда Дженсена не было дома, и просидел с Джаредом три часа, виртуозно обминая тему его непростой личной жизни. Он улетел к себе в Бостон, взяв с Джареда обещание, что тот вернётся, как только окончательно поправится. Дела в компании в последнее время шли не ахти, и мистеру Падалеки требовалась помощь и поддержка сына.
Консилиум в составе меня, Майка и Тома авторитетно заключил, что главной целью этой просьбы было разлучить наших голубков. Мистеру Падалеки, видимо, даже в голову не приходило, что Джареду хватит наглости приволочь своего "супруга" с собой. Как ни прискорбно это сознавать, мистер Падалеки не слишком хорошо знал своего сына.
С другой стороны, Джаред был, как вы помните, добрым и честным парнем. Он знал, что всем в своей жизни обязан отцу, и меньше всего на свете хотел оскорбить его или даже просто обидеть. Но и оставлять Дженсена в Чикаго он не хотел, даже несмотря на то, что у того в последнее время карьера пошла вверх. Им заинтересовались несколько видных чикагских джаз-клубов, и к тому времени, когда Джаред навсегда отложил костыли, у Дженсена уже случались сольные концерты на целый вечер. Его пригласили на прослушивание в "Columbia Records", и тут из Бостона пришла срочная телеграмма для Джареда. Будто мало было проблем в компании, его отец свалился с инфарктом. Нужно было всё бросать, причём немедленно.
И Джаред всё бросил. Всё, кроме Дженсена, потому что Дженсен поехал с ним.
- Разгребём, - лаконично сказал он в ответ на бурные извинения, сокрушения и оправдания Джареда, и этим поставил в разговоре точку.
И вот так они оказались в Бостоне. Всё, что было дальше, я знаю больше по слухам, часть из которых кое-как доходила до нас, а кое-что потом рассказал Джаред, но про тот период своей жизни он вообще говорит неохотно. Бостон - это вам не Чикаго. То, что в Чикаго считается задорной экстравагантностью, в Бостоне запросто сойдёт за вульгарность и хамство. В Бостоне Джаред не мог позволить себе толкаться по недорогим забегаловкам, к которым приучили его мы с Томом и Майком; он не мог даже позволить себе показывать в тех местах, где вечерами выступал Дженсен. То есть он делал это, конечно, но изредка, всегда прячась в тени, потому что если бы его не дай Бог увидели и узнали, то возмущённые слухи могли дойти до его отца. Понимаете, дело в том, что отец Джареда о Дженсене не знал. Он думал, что Джаред оставил его в Чикаго, и Джаред считал, что он должен так думать до тех пор, пока не отойдёт от инфаркта. Я думаю, Джаред вообще забрал себе в голову, что этот инфаркт случился из-за него, хотя лично я склонен винить резкое падение акций "Падалеки Прайз" на бирже; но я уже не раз говорил, что такое Джаред, забравший себе в голову некую идею-фикс. Он считал, что виноват, а значит - должен искупить вину. А то, что искупал он её в общем-то за счёт Дженсена, видимо, можно было вполне списать на самопожертвенную природу настоящей любви.
Вот так они и жили. Джаред - в отцовском доме, разрываясь между светскими раутами, на которых ему то и дело подсовывали под локоть девиц в маленьких чёрных платьях, и главным офисом "Падалеки Прайз", где лучшие умы современности пытались изыскать способ уменьшения расхода краски в новом типе картриджей. И лишь время от времени между всем этим Джареду удавалось урвать часок, чтобы заехать в неприметный отель на окраине, где в номере с когда-то хорошими, а ныне выцветшими обоями и пыльными портьерами на окнах его ждал Дженсен, любовь всей его жизни. Секс у них был всё тот же - неистовый, звериный, изматывающе прекрасный. После секса Дженсен заворачивался в банный халат и шёл к холодильнику за виски, а Джаред снимал с пальца серебряное кольцо, совал его в карман и, чмокнув Дженсена в макушку, уезжал на очередную деловую встречу. Иногда они выбирались куда-то вместе, но редко, и ещё реже Джаред ездил слушать выступления Дженсена - снова одиночные, длившиеся по полчаса, реже - по часу в прокуренных клубах, где никто толком не знал, что такое хороший джаз. Джаред - и тот не знал, что такое хороший джаз. Хотя по-прежнему считал, что в мире нет и быть не может ничего прекраснее Дженсена, его Дженсена с саксофоном.
Идиллия? Ну... как посмотреть. Могу спорить на первый открытый мной кегельбан, что Дженсену так не казалось. Он был чертовски терпелив, этот Дженсен Эклз. Чертовски сдержан, обаятелен, умён и элегантен даже в этом своём, уж простите, блядском берете. Человек, умудряющийся выглядеть по-королевски даже с коктейльной трубочкой между зубами - это, знаете ли, редкий талант, не менее редкий, чем абсолютный музыкальный слух и умение импровизировать в течение часа. Думаю, если бы Дженсен был женщиной, бостонский высший свет принял бы его с распростёртыми объятиями и признал вполне достойным звания спутника жизни Джареда Падалеки. Но Дженсен не был женщиной. Он был мужиком. Он был джазменом, саксофонистом, он был, в конце концов, геем, и это перечёркивало все его неоспоримые личные достоинства. И он понимал это, и Джаред это понимал. И именно поэтому они никогда не обсуждали эту тему.
Но тут ведь ещё вот какая штука - некоторые вещи в совместной жизни обсуждать просто необходимо. Я это знаю как никто, ведь именно из-за этого два моих брака окончились двумя разводами. Если слишком долго замалчивать очевидную проблему, в один далеко не прекрасный день она рванёт так, как не снилось канистре нитроглицерина. И тогда всё - пиши пропало, соскрёбывай со стен ошмётки разлетевшегося к чертям собачьим брака.
Все мы искренне верили, что Джаред с Дженсеном станут счастливым исключением в этом печальном жизненном правиле. Всем нам было грустно и горько ошибиться.
Прошло больше года жизни, которую вряд ли хоть кто-то из них двоих считал нормальной. Был обычный вечер, самый обычный, тихий и тёплый, даже уютный. Они занялись любовью, а потом Дженсен курил на балконе, пока Джаред застёгивал рубашку, стоя босяком на холодном паркетном полу.
- Опять куришь, - глядя не на Дженсена, а на свой пупок, сказал он. - Ты же вроде собирался бросить.
- Ага, - ответил Дженсен, затягиваясь. - Собирался.
- Ты же знаешь, как пошло выглядишь с сигаретой. На тебя невозможно не забраться, когда ты...
- Так заберись, - сказал Дженсен, обернувшись. - Ну? Чего ждёшь?
Джаред виновато улыбнулся и потянулся за галстуком.
- Не могу. Обещал папе быть в восемь. К нам сегодня Мэннерсы на ужин.
- Мэннерсы, - снова поднося сигарету к губам, повторил Дженсен. - Это те, с прыщавой дочуркой, которую твой отец за тебя пытается сватать?
- Ага, те самые. Не знаю, как я всё это выдержу...
- А ты должен? - вдруг спросил Дженсен.
Джаред замер. Он прекрасно понимал, о чём Дженсен завёл речь, но всё дело было в том, что раньше он никогда этой речи не заводил. Между ними не принято было говорить это вслух. И в тот момент Джаред отчаянно пожелал, чтобы они никогда не нарушали этой молчаливой традиции.
- Ты же всё знаешь, Джен, - очень тихо сказал он, поддёргивая галстук у себя на шее.
Дженсен коротко посмотрел на него, отбросил сигарету и шагнул в полутёмную комнату. Джаред застыл, когда пальцы Дженсена легли ему на шею, оттуда скользнули на галстук, аккуратно, спокойно и ловко поправляя сбившийся узел.
- Знаю. Но и ты знаешь, Джа, что так не может продолжаться вечно. Я терпел год. И я буду терпеть дальше, если понадобится, столько, сколько...
- Стой, - Джаред твёрдо взял его за запястья и отстранил от себя. - Зачем ты мне всё это говоришь?
- Низачем. Просто ты ведёшь себя так, будто всё в порядке, и...
- А что не в порядке? - спросил Джаред.
И тут уже Дженсен сам отступил от него, вскидывая глаза. Ох, Джа, был бы я там - я бы тебе растолковал, что означает этот взгляд, и чего сейчас совершенно точно не стоит делать...
- Что, у тебя ко мне какие-то претензии? Ты чем-то недоволен? - отрывистым и высоким голосом спросил Джаред, и да, Джа, вот именно это я и имел в виду.
Глаза Дженсена слегка сузились. Губы сжались, но слова, рвавшиеся из них, он проглатывал слишком долго. Теперь время пришло.
- А по-твоему, значит, всё в полном порядке, так, что ли? Жить, как воры, видеться тайком, всё время озираться, не маячит ли за плечом какой-то урод с фотокамерой, готовый сдать нас твоему папаше? Год прошёл после его инфаркта, Джаред, ты сам мне говорил, что он наворачивает по десять кругов на конюшне каждый уик-энд - какого чёрта ты продолжаешь его щадить?
- Потому что он мой отец! - повысив голос ещё больше, отрезал Джаред. - Благодаря ему я имею всё, что у меня есть, и я...
- А что у тебя есть? А? Что? Возможность шляться по долбанным вечеринкам, где тебя от каждой рожи воротит? Возможность заниматься делом, которое тебе поперёк горла? И невозможность видеться с тем, кому ты нравишься и кто нравится тебе?
- И твой банный халат, - рявкнул Джаред. - Если уж на то пошло! На что, по-твоему, мы живём? Кто обеспечивает всё это, кто нас...
- Знаешь что, на банный халат я себе как-нибудь сам наскребу - было время, выживал как-то без миллионов твоего отца!
- Как же, помню - это когда Эрик Крипке трахал тебя в зад? Это было лучше и приятнее, чем то, где ты теперь, да?
- Да! - заорал Дженсен ему в лицо.
Они оба опомнились в тот момент - мы всегда приходим в чувство ровно тогда, когда уже оказываемся за чертой. Оба отреагировали на это по-разному: Дженсен смутился, а Джаред - Джаред почувствовал страх, такой страх, какого не было в нём с того самого дня, когда он услышал размеренных хлопки Бешеного Рири в полутёмной комнате, чертовски похожей на эту.
И тут он вдруг посмотрел вокруг себя и словно впервые понял, где он - где они оба оказались. Там же, откуда и начинали - паршивая гостиница, тайные свидания, враньё, вина. Всё это было неправильно. Джаред не этого хотел, когда просил меня сказать, стоя над ним и Дженсеном: "А теперь, мать вашу, поцелуйтесь, придурки". И они поцеловались тогда, ох, как же они целовались, до сих пор щемит внутри, как вспоминаю.
- Что-то пошло не так, - сказал Дженсен.
- Я знаю, - Джаред шагнул вперёд и попытался поймать его за руку. - Так не будет всегда, правда. Я ищу возможность поговорить с отцом, и тогда...
- Ты не поговоришь с ним, Джа, - сказал Дженсен очень спокойно. - Мы оба это знаем. Ты для этого слишком хороший сын.
Джаред промолчал. Дженсен постоял ещё немного перед ним, потом усмехнулся уголком губ и пошёл на балкон, докуривать.
Когда Джаред приехал в гостиницу в следующий раз, то нашёл лишь холодный номер с распахнутым настежь пустым платяным шкафом и пыльным следом на том месте, где всегда стоял саксофон.

Переживал ли Джаред разрыв? Ну, как я уже сказал, он не слишком охотно говорит обо всём этом. И именно из этого я могу заключить, что да, переживал, ещё как, просто места себе не находил. Он сказал нам, что пытался отыскать Дженсена - полагаю, это означает, что он перерыл все клубы в Бостоне и обзвонил всех студийников из Чикаго, которые проявляли к Эклзу интерес до того, как они покинули город. Но всё было бесполезно - Дженсен как в воду канул. Говоря по правде, я здорово зауважал его в тот момент. Он считал себя лишним и ушёл, чтобы не усложнять Джареду жизнь. Не скажу, что считаю его поступок правильным и что сам на его месте поступил бы так же, но не уважать всё равно не могу.
Джаред ещё с месяц пытался жить прежней жизнью, но, по иронии, именно уход Дженсена, присутствие которого усложняло Джареду отношения с отцом, окончательно эти отношения испортил. По старой привычке, Джаред винил во всём себя одного, но постоянное присутствие рядом умильного и довольного папаши, пытающегося подложить под сына дочек своих партнёров по гольфу, доведёт до ручки кого хочешь, даже такого агнца, как наш Джа. В какой-то момент он психанул, побросал вещи в чемодан и вернулся в Чикаго, к нам.
И всё пошло как прежде... на первый взгляд. Я к тому времени уже стал младшим менеджером того самого кегельбана, в который поначалу подрядился чистить шары; Томми подметал полы в студии звукозаписи, а на сэкономленные деньги брал уроки вокала; даже Майк работал на одном месте четвёртый месяц подряд, и это для него было всё равно, что для меня - четыре месяца не пить. Мы очень обрадовались возвращению Джареда, хотя оно, возвращение это, и не было триумфальным. Но на то ведь и друзья, чтоб быть радыми друг другу как в лучшие дни, так и в дни похуже, верно?
- Фигня, - остервенело дубася Джареда ладонью по спине, бодро сказал Майк. - Зато мы снова вместе, опять как прежде - четыре мушкетёра. Шпаги навострим и к бою. Кстати, пока тебя не было, тут открылась парочка новых борделей - высший класс!
И наш Джаред улыбался в ответ, почти так же сияюще, как раньше. Только мне всё равно казалось, что... не знаю, в глазах у него что-то как будто поблекло. Не так чтоб совсем, но теперь его улыбка вырубала электричество только в двух кварталах в округе, а не в трёх, как раньше.
И всё уже было в порядке - ну, почти совсем в порядке, - когда как гром среди ясного неба из Бостона пришла печальная весть: отца Джареда настиг второй инфаркт. Джаред помчался к нему и успел подержать за руку и протараторить сбивчивые извинения за всё-всё-всё, прежде чем мистер Падалеки испустил дух. Надеюсь, старый пердун был доволен в последние миги жизни тем, что поломал жизнь своему сыну. Людям вроде него это обычно доставляет удовольствие, потому что мешать другим наслаждаться тем, что даёт им судьба - это тоже по-своему извращённая форма контроля.
Но всего этого я, конечно, вслух не говорил. Как бы там ни было, Джаред очень любил своего отца, и все мы об этом знали. К тому же это была уже вторая его потеря за несколько месяцев - такое кого хочешь надломит. Но Джаред не сломался. Он принял руководство отцовской компанией, и несколько месяцев волочил на себе этот крест с мужеством и самоотверженностью, которые могли бы сделать ему честь, если бы от них была хоть капля проку. Понимаете, дело в том, что наш Джа - он вообще-то парень без особых талантов, если только не относить к таковым золотое сердце. Разумеется, он окончил Гарвард и, могу спорить, не за красивые глаза получил диплом инженера вычислительной техники: он смог бы с завязанными глазами собрать и разобрать ксерокс любой сложности. Другое дело, что он сделал бы это без малейшего удовольствия. А кроме того, мало уметь собирать и разбирать ксероксы, чтобы ворочать тридцатью миллионами в монтруозном финансовом предприятии.
В конце концов он сдался - или победил, как посмотреть. Он продал акции "Падалеки Прайз", с убытком, но они всё равно сохранили ему две трети капитала. Дом в Бостоне тоже выставил на торги - это было фамильное гнездо, но Джаред к тому времени уже твёрдо решил, что никогда не обзаведётся семьёй, а братьев и сестёр у него не было. Я никогда не видел его таким счастливым, как в первые недели после того, как он вернулся к нам, по-прежнему богатый, но теперь свободный, как ветер. Ну, разве что когда он сошёлся с Дженсеном Эклзом... но Дженсен Эклз остался в прошлом, и, наверное, отчасти это было к лучшему. Потому что как ни крути, а от этого парня у нашего Джа вечно были одни проблемы.
И опять всё пошло по-старому - пирушки, девчонки, при повышенной активности которых наш Джа начинал мямлить и краснеть, виски рекой и хорошая травка ближе к утру. Словом, холостяцкие вечеринки день и ночь, так, будто каждый новый день - это последний день свободной жизни. А где вечеринки, там и турне - уж Майк Розенбаум об этом позаботился.
На Рождество мы решили поехать в Вегас. Мы не были там почти два года, с той самой памятной поездки в Потукет перед несостоявшейся свадьбой Джареда. Когда Майк предложил это, никому из нас и в голову не пришло воспоминание о тех денёчках - никому, кроме Джареда, который слегка побледнел, но потом улыбнулся и сказал: "Конечно, поедем". Возможно, он счёл это последним испытанием для себя - опять оказаться там, где всё началось, и наконец-то сполна осознать, что всё кончено. Я, к стыду моему, не просёк тогда его настроение - мне было не до того, я страшно задрачивался на работе и ценил каждую свободную минуту, когда мог просто нажраться и ни о чём не думать. Уик-энд на то и уик-энд, чтобы положить болт на все заботы, так ведь?
Ну, словом, мы опять поехали в Вегас.
Джаред, к слову сказать, по-прежнему платил за всех нас. Не каждый раз, потому что с деньгами у всех нас к тому времени стало получше (даже Томми повысили от уборщика до заведующего хозяйственным складом, чем он очень гордился, уже всерьёз подумывая о губернаторском кресле), но когда предстояли большие траты, вроде Вегаса, то чеки опять подписывал Джа. И, конечно, мы снова ехали на его машине - опять шевроле-импале. Он жутко любил эти шевроле-импалы, менял их раз в два года, но всегда снова на шевроле-импалы, и всегда чёрного цвета. Стильная тачка, на самом деле, а главное - вместительная. В тот раз за рулём был я, Джаред сидел рядом со мной, а Майк с Томом развалились на заднем сидении, по очереди играя на губной гармошке и рассказывая похабные анекдоты, которые все мы слышали миллион раз, но всё равно ржали над ними по-новой, как ненормальные.
И вот так, с песнями, плясками и в превосходном настроении, мы въехали в припорошенный снегом Лас-Вегас декабрьским вечером 83-го года, и, проезжая по одной из центровых магистралей, услышали саксофон.
Много ли в Вегасе уличных саксофонистов? Я думаю, что дофига. Особенно перед Рождеством - это для них самое хлебное время: народ становится хмельной и сентиментальный, а следовательно, и щедрый. Музыка, просочившаяся в приоткрытые окна джаредовой импалы, могла быть сыграна кем угодно - семнадцатилетним соплячком, решившим подзаработать на каникулах, старым седоусым негром, собирающим деньги на подарок любимой внучке, пышногрудой лесбиянке, пытающейся доказать себе и всему миру, что не обязательно иметь хрен и бриться дважды в день, чтобы уметь делать хороший джаз. Это мог быть кто угодно, абсолютно кто угодно, и мимо кого угодно мы бы проехали, не заметив, но...
- Слушайте! Это, часом, не "Весна в Монреале"? - спросил Томми, отнимая у Майка губную гармошку. Надрывный свист, источаемый из неё нашим другом, прервался, и мы все невольно прислушались.
Да, это и вправду была она. "Весна в Монреале", будто живая.
- Чад, - сказал Джаред. - Останови.
- Чад, - сказал Розенбаум, - не останавливай.
- Останови, Чад!
- Ребята, а может... - неуверенно начал Том.
- Чад, богом клянусь, если ты остановишь, я тебе проломлю череп этой сраной гармошкой, - пригрозил Майк, и я огрызнулся:
- Остынь, Розенбаум, не собираюсь я останавливаться. Что я, псих, что ли...
Ох, зря я это сказал. Слово "псих", похоже, навело Джареда на соответствующую идею. Несколько мгновений он молча смотрел на меня, пока я, сцепив челюсти, упрямо пялился в лобовое стекло. А потом всё так же молча развернулся к дверце и, ухватившись за ручку, потянул её на себя.
- Да ты что, совсем очумел?! Чад, держи его! - завопил Майк, кидаясь между передними сидениями и пытаясь ухватить Падалеки за шиворот. Том тоже полез вперёд, то ли чтобы помочь ему, то ли чтоб помешать, но по-любому было поздно - Джаред открыл дверцу, и поток холодного зимнего воздуха обжёг нам лица. Я выматерился так длинно, как только успел, и врезал по тормозам. Завизжали подшипники, машину крутануло на оледеневшей дороге, нас швырнуло вперёд. Я тут же выпрямился и успел увидеть, как Джаред выскакивает из машины.
- Нет, только не это опять, - простонал Майк, и все мы трое сидели и бессильно смотрели, как наш Джа быстрым шагом, почти бегом подходит к парню, который всё это время стоял на тротуаре, играя на саксофоне "Весну в Монреале".
Так вышло, что я затормозил буквально в паре шагов от него, поэтому слышал каждое слово, которое они с Джаредом сказали друг другу.
Правда, сперва они не говорили ничего. Джаред подбежал к нему и остановился, задыхаясь. Дженсен поднял на него глаза и тут же снова их опустил, не переставая играть. На нём было дешёвое серое пальто с распахнутым воротником и такие же дешёвые, но до блеску начищенные ботинки; на бегавших по клавишам руках - обрезанные перчатки, оставлявшие открытыми его красивые, гибкие пальцы. Бежевый берет лежал на земле, в нём валялась пара мятых купюр, придавленных обломком кирпича, чтобы не разлетелись от ветра.
- Вот же сука! - не выдержал Розенбаум. - Ни тебе "здрасьте", ни "рад тебя видеть" - как будто вообще его не заметил!
Дженсен вряд ли мог это услышать, а и услышал бы - подозреваю, ему было плевать. Он стоял и спокойно играл перед Джаредом, который застыл со стиснутыми кулаками. пожирая его голодным, несчастным, умоляющим взглядом, а мимо них сновали люди, задевая Джареда локтями и пихая его в плечо - стоял канун Рождества, у всех была ещё тысяча срочных дел.
- Если он сейчас не прекратит, я его... - снова начал Майк, и тут Дженсен внезапно оторвался от саксофона прямо посреди очередного пассажа, так резко, что Томми вздрогнул.
И все мы услышали, как он говорит резко, отрывисто и холодно:
- И долго ты собираешься тут торчать?
Могу поклясться, именно этим тоном он говорил с Джаредом, когда тот подсел к нему в баре клуба "Лонг-Айленд", до которого отсюда было, чтоб не соврать, три-четыре квартала. Помнится, тогда я подумал, до чего же странно всё это - этот вечер, это место, то, что мы все, все пятеро, снова тут оказались. И странно, и, мать его, так закономерно, что надо было в самом деле быть кретинами, чтобы этого не предвидеть.
- Мне нравится на тебя смотреть, - сказал Джаред после долгой паузы. - Нравится тебя слушать. Я мешаю?
- Ты чертовски мешаешь, чувак, за те десять минут, что ты тут стоишь, мне не кинули ни одного долбанного бакса, - раздражённо сказал Дженсен, и Джаред тут же вытащил бумажник и выпотрошил его - весь, целиком - в берет Дженсена. Ветер подхватил одну сотенную купюру и потащил её по тротуару прочь
- Ну сейчас начнётся, - со смесью ужаса и восторга сказал Том, и...
...и ничего не началось. Гордый и независимый Дженсен Эклз посмотрел вниз, потом пожал плечами и, небрежно бросив: "Вот так - другое дело", снова поднёс к губам саксофон.
Я понял, что если он сейчас опять начнёт играть, кто-то - скорее всего Джаред, но возможно, что и я - свалится с сердечным приступом на месте.
Но к счастью, на сей раз Джаред этого не допустил.
- Дженсен, какого чёрта! - воскликнул он, хватая его за плечо. - Я перерыл полстраны, пытаясь тебя найти! Почему ты ушёл?! И какого хрена сейчас так...
- Как? - коротко спросил Дженсен. Сновавшие мимо люди стали на них оглядываться, но всё равно бежали мимо, не замедляя шаг - Сочельник есть Сочельник.
Джаред растерянно умолк, не зная, что ответить на этот неоднозначный вопрос. Со своего места за рулём машины я хорошо видел их обоих, хотя их время от времени и закрывали от нас люди - оба, Джаред и Дженсен, в профиль, лица у обоих напряжены, сквозь стиснутые зубы вырываются облачка пара. Ветер трепал мятые купюры, разделявшие их, волосы Джареда и воротник дженсенова пальто.
- Дженсен, мой папа умер, - сказал Джаред тихо - я скорее прочёл по губам, чем услышал. Дженсен вздрогнул и застыл, больше не пытаясь стряхнуть его руку со своего плеча. И могу поклясться, растерянность и жалость, мелькнувшие в его лице, были искренними.
- Мне очень жаль, Джаред. Я знаю, как ты его любил.
- Да. Любил, - сказал Джаред и стиснул зубы ещё крепче. - Но теперь его нет. И я знаю, что это было свинство с моей стороны - вынуждать тебя подстраиваться под его жизнь... под то, чего он требовал от меня. Но теперь всего этого нет, Джен! И я хочу, чтобы ты вернулся! Боже, ну почему ты хотя бы телефон не оставил, я просто хотел узнать, всё ли с тобой в порядке!
- Как видишь, со мной всё в порядке, - слегка улыбнулся тот, вновь отстраняясь. Рука Джареда соскользнула с его плеча.
- Правда? И поэтому ты торчишь на улице в мороз, играя за подачки прохожих?
- Работа не хуже любой другой.
- Не хуже "Лонг-Айленда", это точно. Почему ты не там, раз уж вернулся в Вегас?
- И это ты меня спрашиваешь? Напомнить тебе, кто такой Эрик Крипке? Если он не хочет, чтобы ты нашёл приличную работу в этом городе - ты её не найдёшь, хоть наизнанку вывернись.
- А как же Чикаго? Там ведь за тебя студии уже драться были готовы!
- Мне разонравился Чикаго.
- Да? Потому что ты знал, что я тебя там стану искать?!
- Не ори, Джаред. На нас смотрят.
- Мне плевать! - заорал Джаред, снова хватая его за плечи, теперь уже обеими руками. Дженсен посмотрел на него в упор, но вырываться не стал. - Плевать, слышишь? Я и так понаделал дофигищу глупостей, и не позволю теперь их понаделать тебе! Так не должно быть. Попросту не должно!
- Какие-то проблемы, парень? - раздался внезапно хриплый бас, не отдававший и тенью дружелюбия. Я - все мы, все трое, с разинутыми ртами следившие из машины за этой мелодраматической сценой - так увлеклись происходящим, что не сразу заметили вынырнувших из переулка троих мужчин, которые подступили к Дженсену со спины. Двое встали по бокам, а третий, обладатель баса, коренастый мужик в шляпе с мятыми полями, ступил между Джаредом и Дженсеном, отделяя их друг от друга. Джаред разжал руки - скорее от неожиданности, чем от страха - и посмотрел в небритую красную рожу басовитого мужика. Тот пыхнул ему в лицо вонючим дымом дешёвой сигары. Когда кто-нибудь в Вегасе пыхает вам в лицо вонючим сигарным дымом - обычно это означает только одно: вам не рады. Мы уже знали об этом не понаслышке.
- Так, ребята, - не отрывая рук от руля, сказал я вполголоса Тому и Майку. - А ну-ка, собрались.
- В чём дело? - спросил Джаред, глядя на мужика смело и зло - совру, если скажу, что не ожидал от него такого.
- Это я тебя хочу спросить, мистер, - пыхтя сигарой и зловеще елозя кулаками в карманах пальто, пробасил его оппонент. - Вижу, ты мешаешь работать моему человеку. А это не дело, мистер.
- Твоему человеку, вот как, - Джаред посмотрел на Дженсена. Тот стиснул зубы, но ничего не сказал. Глаза Джареда сузились, и он вдруг стал неимоверно похож на себя самого, лежавшего на больничной койке весь в гипсе. Вот убрать из того Джареда слабость и беспомощность - и будет в точности этот Джаред. Джаред-в-ярости, так, что только держись.
- Ты с ним спишь? - резко спросил он у Дженсена. Басовитый мужик моргнул, а потом ухмыльнулся, несколько более нарочито, чем стоило, если он хотел выглядеть хозяином положения. Дженсен побагровел и сказал внятно и отчётливо, на всю улицу:
- Я ни с кем не спал после того, как уехал из Бостона. Надеюсь, ты теперь доволен и свалишь наконец отсюда нахуй.
- Вы слышали девушку, мистер? - ухмыльнувшись шире, сказал мужик с сигарой, дымя Джареду в лицо. - Валите нахуй. Это частная территория, слишком назойливым гостям тут не рады.
- Чё это за мужики вообще? - недоумённо спросил Томми, явно не врубаясь в тонкость ситуации. Я хотел ответить, но Майк меня опередил:
- Ты как дитя, Том, честное слово. В Вегасе каждый дюйм земли кому-то принадлежит, официально ли, неофициально, один хрен. Чтобы работать на улице, надо отстёгивать долю тому, кто на этой улице хозяин.
- Типа арендодателя? - сообразил Том, и Майк кивнул:
- Ага. Типа сутенёра. Парни, как думаете, нам пора вмешаться?
"Ещё нет", - хотел ответить я, и тут вдруг босс Дженсена сгрёб Джареда за грудки левой рукой, продолжая прятать правую в кармане плато. Я понял, что мы пропустили важную часть разговора.
- Я повторяю в последний раз, мистер, для особо тупых, - прорычал он, чуть не задевая кончиком поля шляпы джаредов нос. - Или ты свалишь отсюда на раз-два, как Джек-попрыгунчик, или тебе будет очень больно. Даю тебе последний шанс, и то потому, что рассчитываю на благодарность малышки Дженни.
- Бен, отвали от него, он уже уходит! - резко сказал Дженсен, подступая к ним. Подельники Бена, стоявшие у Дженсена за спиной, напряглись и заиграли желваками. В зеркало я увидел, что Розенбаум взялся за ручку двери. Я вдруг обратил внимание, что улица странным образом опустела.
Джаред стоял неподвижно, будто не чувствуя руки Дженсена на своём плече, не пытаясь стряхнуть вцепившегося в него Бена и глядя на него сверху вниз. Он был выше этого уличного ублюдка на добрых полголовы.
- Ты мне угрожаешь? - спросил он, так тихо и спокойно, что я едва разобрал слова.
- В самую точку! Ты таки не без мозгов, мистер, а теперь...
- Эрик Крипке грозился закатать меня в бетон. Питер МакКой нанял людей, чтобы они переломали мне кости, и они сделали это. И ты думаешь, что я испугаюсь тебя? Тебя? - повторил он ещё раз с таким недоумённым, таким обжигающим презрением, что мистер Хозяин Вегаса опять заморгал, часто-часто на этот раз. Думаю, упоминание Бешеного Рири из сказанного Джаредом впечатлило его сильнее всего.
- Убери от меня свои вонючие лапы, козёл, - сказал Джаред, и Майк завопил во всю глотку:
- Молодец, Джа! Так его! Чад, Томми - ату их, ребята, нас четверо, а их только трое!
- Нас пятеро, - уточнил Том, выбираясь из машины. - Надеюсь, Дженсен на нашей стороне.
Я тоже хотел на это надеяться, но, признаюсь, полной уверенности у меня не было. Вид силовой поддержки из трёх человек, неожиданно выскочивших из машины и ломанувшихся в эпицентр событий, слегка огорошил Бена с его дружками. Да чего там - мы огорошили даже Джареда, когда с рёвом и гиканьем налетели на них и без долгих разговоров приступили к делу. Я вмазал кулаком в мясистую челюсть Бена - признаться, мне мечталось об этом с той минуты, как я его увидел, - и краем глаза успел заметить, как Дженсен хватает Джареда за руку и что-то орёт ему, вроде "вы идиоты, так будет только хуже!". Вот в тот момент я и подумал, что нас таки, похоже, не пять на три, а четыре на четыре - что, учитывая наш боевой задор, тоже был не самый худший расклад. Подумал я это, конечно, сгоряча, в пылу схватки - я вообще люблю кулаками поработать, а тут что-то повода давненько не выдавалось - потому что на самом деле парни Бена были теми ещё питбулями, натасканными специально, чтоб рвать глотки задирам вроде нас. Прикладывая пакет со льдом к здоровенному фингалу пару часов спустя, я думал, что, разгорись мордобой всерьёз, мы бы потерпели поражение. Но, к счастью, всерьёз мордобой разгореться не успел.
Я знаю, что в моём изложении Джаред Падалеки, влюблённый по уши и очень несчастный, порой выглядит сущим кретином. Но на самом деле наш Джа - большая умница. И в тот критический, я бы сказал, драматичный момент он лишний раз это доказал.
Поняв, что от Дженсена в качестве бойца сейчас никакого толку, Джаред не стал тратить время на уговоры и убеждения. Лезть в драку он, впрочем, тоже не стал. Пока мы с Томом и Майком хаотично раздавали пинки и затрещины, Джаред попросту схватил Дженсена поперёк пояса, оторвал от земли и, взвалив на своё широкое плечо, поволок к машине.
Эффект неожиданности - лучшая тактика при умелом использовании.
- Поставь меня, идиот! - завопил Дженсен, и, в очередной раз впечатывая кулак в красную рожу Бена, я мысленно пожелал Джареду быть сильным - во всех смыслах этого слова. Уж не знаю, что там происходило у меня за спиной - я был чересчур занят, но судя по звукам и воплям, Дженсен был искренне возмущён таким бесцеремонным обращением со своей особой. Получив по морде и выпрямившись, я дал сдачи и оглянулся, пытаясь понять, как дела у Майка и Тома и не нужна ли им помощь. Майк справлялся, а вот Томми был на земле, и его били, так что как нельзя более вовремя прозвучал крик Джареда от машины:
- Ребята, сюда! Все назад!
- Отходим! - заорал я, давая по морде мужику, пинавшему Тома, и хватая Веллинга за шиворот. Спотыкаясь, мы трое побежали обратно к машине, успев увидеть, как Джаред запихивает брыкающегося Дженсена на заднее сидение.
- Саксофон, придурок! Там же мой саксофон! - крикнул Дженсен откуда-то из-под сидения, и - я глазам своим не поверил - Джаред повернулся и молниеносно кинулся обратно, туда, откуда мы только что едва унесли ноги. Я машинально попытался его удержать, но он смёл меня, как налетевший ураган. Майк крикнул ему в спину: "Да хрен с ним, купишь ему новый!", но Джаред уже был на месте, точными ударами распинывая очухавшихся бандюганов, подхватил с земли сиротливо брошенный саксофон и тут же рванул обратно. Мы уже все были на местах, я трясущейся от адреналинового выплеска рукой нащупывал ключ в зажигании, с упоением отметив ссадины и кровь на костяшках своих пальцев. Чёрт, всё-таки нет ничего лучше хорошей драки!
Джаред запрыгнул на сидение рядом со мной и крикнул: "Чад, двигай!", но этого и не требовалось - я ударил по газам ещё до того, как он захлопнул дверцу. Том и Майк, зажавшие между собой Дженсена на заднем сидении, разразились счастливым гиканьем, и под этот аккомпанемент мы покинули Вегас, обдав облаком выхлопного газа подбежавших к нам ребят Бена. Был чудный, воистину рождественский вечер, белый снежок нежно ласкал капот импалы, пока мы мчали на ней по ночному городу.

В общем, они опять сошлись. И на этот раз всё было как надо.
Джаред окончательно перебрался в Чикаго, а Дженсен - Дженсен теперь всюду следовал за Джаредом. Они купили дом на окраине, в хорошем районе, не такой большой и крутой, конечно, как бывшая резиденция Падалеки в Бостоне, но вот уж чего-чего, а понтов и крутизны оба наелись на всю оставшуюся жизнь. Дженсен возобновил переговоры со студиями, проявлявшими к нему интерес; и хотя время было упущено, у него всё же оставались хорошие шансы сделать себе имя. А Джаред помогал ему в этом, как мог - морально и материально, благо и то, и другое не составляло для него ни малейших проблем.
И всё у них шло хорошо. Сообщество чикагских джаз-боссов оказалось куда более терпимо к чужой личной жизни, чем высший свет бостонских воротил. Никому не было дела до того, что Джаред и Дженсен живут вместе, до тех пор, пока Дженсен играл, а Джаред платил по счетам. Их всюду принимали с распростёртыми объятиями - хоть в кабинетах президентов звукозаписывающих студий, хоть в прокуренных клубах, где Дженсен по-прежнему иногда играл вечерами. Кстати, после того памятного Сочельника в Вегасе Джаред снова надел на левую руку кольцо, которое больше года носил в кармане. И, насколько я знаю, с тех пор никогда уже не снимал.
Так что в некотором роде можно считать, что они опять поженились, хотя, слава тебе, Господи, на сей раз без моего участия.
Впрочем, со временем стало ясно, что жизнь не столь легка и безоблачна, как время от времени притворяется. И чёрт её знает, зачем это ей надо - наверное, из чистой вредности, чтобы потом поприжать побольнее. Время шло, а в карьере Дженсена ничего не менялось. Боссы студий по-прежнему энергично трясли ему руки и щедро угощали в кулуарах хорошим виски, пели дифирамбы его таланту и обещали золотые горы, но таинственным, я бы даже сказал, мистическим образом деньги, которые Джаред отстёгивал всем этим пронырам со свойственной ему беспечной щедростью, уплывали неизвестно куда. То ломалось оборудование, то счета студии замораживали за долги, то звукооператор сбегал на Гавайи с женой осветителя, который тут же уходил в глухую депрессию и спивался. Словом, казалось, сама судьба категорически против того, чтобы Дженсен Эклз вырвался наконец из душных клубов и занял достойное место на звёздном небосклоне джазменов своего поколения.
Вы не подумайте, он не жаловался. Дженсен никогда не жаловался, он был терпелив, и очень обаятельно улыбался, когда Розенбаум хлопал его по спине, ржал на всю забегаловку и спрашивал, ну как там, когда наконец выходит его пластинка. Джаред кашлял, Томми тактично отводил глаза, а я думал, что, на самом деле, жизнь не должна быть совсем идеальной и давать нам сразу всё, о чём мы мечтали - не в её это характере, в самом деле.
С другой стороны, у Дженсена было кое-что, в данном случае поценнее жизни с её закидонами. У него был Джаред. И в отличие от жизни, он всем своим большим и пылким сердцем стремился дать Дженсену так много, как только сможет. В том числе и в порядке искупления своей вины за то, как они расстались в прошлый раз.
В апреле 1986-го исполнялось пять лет со дня их знакомства. Из этих пяти лет вместе они были чуть меньше трёх, но для Джареда это ничего не меняло - он просто искал повод. В день, который для Дженсена был самым обычным (он был не столь романтичен, как Джа, и обладал типичным для любого нормального мужика склерозом на памятные даты) Джаред устроил дома ужин при свечах. И когда уставший, как собака, и злой, будто чёрт, Дженсен вернулся с очередного провалившегося прослушивания, усадил его за стол и подсунул большой плоский конверт.
- Это что? - кидая бесстрастный взгляд на свечи, шампанское и тигровые лилии в хрустальной вазе, спросил Дженсен.
- Это праздник, - застенчиво ответил Джаред, тщетно пытаясь спрятать под столом свои длинные ноги. - Сегодня пять лет, как мы познакомились...
- А. Ну да. Как же. Пять лет с того самого дня, как Эрик Крипке чуть не вышвырнул нас обоих в окно. Как это я мог забыть.
- Открой, - кивая на лежащий возле тарелки конверт, попросил Джаред с нетерпением ребёнка, еле дождавшегося рождественского утра и права залезть в заветный носок.
- Что это?
- Подарок.
- Кому? Мне?
- Дженсен, ты что, видишь тут ещё кого-то, кроме нас?
- Чёрт, - Дженсен слегка смутился, что бывало с ним не так-то часто, и нерешительно взял конверт, не спеша его открывать. - А я даже шоколадку тебе не принёс. Я бесчувственная скотина, да?
- Открой уже наконец, это будет для меня лучшим подарком!
Вздохнув, Дженсен вскрыл конверт. На стол выпал лист мелованной бумаги с кучей печатей и размашистых подписей, среди которых Дженсен узнал корявый почерк своего супруга - писал Джаред, как курица лапой.
- Что это? - медленно повторил Дженсен, скользя глазами по напечатанным строчкам. - Пять гектаров земли возле Рокфорда? Ты купил землю?
- Да, - сияя, отозвался Джаред.
- Оу. Круто. Можно будет сделать там поле для гольфа. И гараж.
- Я построю там студию звукозаписи! - сообщил Джаред таким тоном, как беременная жена сообщает мужу о долгожданном счастье.
Хотел бы я видеть лицо Дженсена в этот момент. Сильно подозреваю, что его никакими словами не передать.
- Ты... хочешь построить студию?
- Да!
- И... записывать там меня?
- Тебя! Тебя, тебя и ещё раз тебя, Джен, и пошли в жопу все эти уроды, которые только и знают, что просирать чужие деньги!
- Но, Джа, - разгораясь, как ёлочная гирлянда, начал Дженсен, - ты же ни черта не понимаешь в джазе.
- Ну и что? Вон, Томми понимает! Я его найму. Я тебе и операторов, и монтажников, и оркестр - всех найму, и мир, мать его так, услышит наконец про Дженсена Эклза, чтоб я сдох!
- Господи, Джаред. Это... я не... я не знаю, что сказать.
- Я уже даже название для неё придумал, - сказал Джаред, по-прежнему светясь. - "J2". Коротко, знаю, зато легко запоминается, и главное, со смыслом!
- Со смыслом? Правда? А почему именно "J2"?
- Потому что это будет студия Джареда, которую он построит для Дженсена, - наклоняясь к нему через стол, жарко сказал наш Джа. - Джаред будет записывать Дженсена. Джаред будет раскручивать Дженсена. Джаред всё что угодно сделает для Дженсена.
- Дженсен чертовски благодарен Джареду, - отозвался тот, подбираясь вместе со стулом и придвигаясь к Джареду. - Дженсен просто охреневает от Джареда, но всё равно Дженсен не знает, как сказать Джареду, что Джаред... что он - Джаред. И Дженсен очень хочет прямо сейчас отсосать у Джареда. Очень.
Говоря последние слова, он уже стоял на коленях и расстёгивал ремень у Джареда на штанах, глядя на него при этом снизу вверх своим ясным, прямым, неизбывно спокойным взглядом.
- И Дженсен готов делать это для Джареда снова и снова, лет сто пятьдесят примерно, - прошептал он, и Джаред, застонав, развёл колени, сползая по стулу ниже и обхватив ладонью затылок Эклза.
- Джаред... о-ох... Джаред так любит Дженсена... - пробормотал он, и Дженсен, на секунду оторвавшись от его члена, сказал:
- Знаю. Я тебя тоже.
И Джаред таки построил эту свою студию. И, как обещал, нанял Тома, надеясь на его блокнот и таящийся в нём список имён, которые Джареду ничего не говорили, но могли оказаться полезны. Надо ли упоминать, что Том пришёл в восторг и развернул бурную деятельность, отыскивая по всей Америке малоизвестных, но энергичных и талантливых людей и привозя их в Рокфорд, где уже росла здоровенная и внушительная студия "J2" - шестнадцать корпусов, дюжина сцен и двадцать восемь биотуалетов, которые как раз тогда широко входили в моду. Джаред сдержал слово и наводнил своё новое детище лучшими музыкантами, лучшими операторами и лучшими знатоками джаза в стране, которые с утра до ночи делали Дженсена Эклза счастливейшим из уличных саксофонистов Вегаса, а то и всех США.
Единственный маленький, но, как показало время, существенный просчёт состоял в том, что ко всей этой когорте избранных позабыли добавить лучших менеджеров и лучших финансистов. Томми Веллинг понимал в джазе много больше Джареда, но в финансах и коммерческой стороне дела разбирался ещё меньше, чем Джаред. А неромантичная реальность такова, что музыка, если занимаешься ею всерьёз - это всё равно бизнес. И джаз - тоже бизнес, хотя Том смертельно обиделся бы на меня, скажи я такую крамолу. Но что поделать, к тому времени, когда "J2" впервые не смогла соотнести дебет с кредитом, я уже запустил первый собственный кегельбан, в котором гордо значился совладельцем, и знал, что такое дебет, что такое кредит и что бывает, когда они не сходятся. Увы, слушать меня никто не пожелал - все были слишком счастливы, чтобы внимать гласу рассудка.
Студия Джареда открылась осенью 86-го, и уже к лету 88-ого прогорела целиком и полностью. Её даже не удалось продать с торгов, и в конце концов на аукционе её выставили за гроши, по цене голого участка земли, даже дешевле, чем Джаред эту землю в своё время купил. И вот тут-то выяснилось, что жалкие триста тысяч, которые Джаред получил от этой продажи, составляют теперь весь его капитал. Не так уж мало, в общем-то, но в тот момент даже у Тома было больше - благодаря "J2" он завёл контакты с нужными людьми и теперь был весьма востребован в качестве музыкального обозревателя в нескольких солидных изданиях. Петь он бросил, оно и к лучшему; я всегда говорил, что залог большого успеха - это по-настоящему найти себе. Том должен был писать, а не петь, я - управлять сетью кегельбанов, а не пьянствовать в них. Майк Розенбаум обнаружил, что всю жизнь мечтал играть на бирже, и что это здорово у него выходит - его темперамент для этого был будто создан. Ну и Джа... наш Джа, похоже, был создан для того, чтобы стать трамплином для творческого взлёта Дженсена Эклза. Потому что несмотря на то, что студия прогорела, она успела приобрести достаточную известность, прежде всего в качестве безумной авантюры, чтобы Дженсена заметили люди, которые умели делать дело, а не только обещать.
К Рождеству 88-го года Дженсен зарабатывал по тридцать тысяч долларов за сольный концерт. В феврале 89-го его пригласили в оркестр на Бродвее. Летом того же года он наконец выпустил свою первую пластинку, а за ней ещё одну, и к концу года его баланс превысил два миллиона долларов. У Джареда к тому времени оставалось тысяч сорок-пятьдесят, потому что он никак не мог взять в толк, что больше не является миллионером, и продолжал выписывать чеки с прежней бесхитростной, а временами попросту безмозглой добротой. Не знал он жизни, наш Джа, совсем не знал. За это мы и любили его. За это Дженсен его любил.
У жизни есть ещё одно пакостнейшее свойство: когда оказываешься с ней лицом к лицу, это меняет тебя, и обычно не к лучшему. Испытание большими деньгами, как известно, одно из самых страшных, каким может подвергнуться по-настоящему хороший человек вроде Джа. И, как все мы знаем, его он выдержал с честью. Предстояло ещё одно, не менее страшное - испытание бедностью.
Я бы хотел сказать вам, что и тут старина Падалеки не ударил в грязь лицом. Что он сохранил своё достоинство, свою чистоту и неизживную жизнерадостность, которая и делала его тем Джа, которого мы знали. Но я обещал рассказывать вам всю правду, ни на каплю не привирая, так что забудьте то, что услышали только что.
Потому что всё случилось не так.
Первые звоночки раздались, когда Дженсен стал расплачиваться за их совместные ужины в ресторанах. Он всё ещё любил омаров, и по-прежнему мог их себе позволить - вот только теперь не за счёт Джареда, а за свой собственный счёт, и я не думаю, что для Дженсена это играло какую-то роль. Для Джареда тоже, поначалу. Он только как-то раз пожаловался мне, что уже не помнит, куда задевал свою чековую книжку - она не нужна теперь, Дженсен попросту не даёт ему времени её достать. Мы немного посмеялись над тем, как меняются времена, и вроде обо всём забыли. В следующий раз, когда мы впятером катались ночью на тачке, все слегка навеселе, сидящий за рулём Джаред не справился с управлением, и мы въехали в фонарный столб. Все отделались синяками и испугом, но машина оказалась серьезно помята. И когда Джаред сокрушённо вздохнул и сказал, что на ремонт денег уйдёт больше, чем на новую, Дженсен сказал:
- Что за фигня, Джа? Я куплю тебе новую.
И тут же купил, точно такую же чёрную шевроле-импалу, и она очутилась у них в гараже, новенькая и блестящая, ещё до того, как Джаред успел опомниться.
Тогда-то я впервые увидел на его лбу облачко, совершенно несвойственное его вечно лучезарному и открытому лицу. Я часто видел там это облачко с этих пор.
Как я уже неоднократно говорил и, надеюсь, подтверждал своим рассказом, Дженсен был терпелив. И именно эта важная благодетель, увы, была совершенно не свойственна Джареду. Если он что-то хотел, он брал это немедленно. Если что-то ему не нравилось, он не считал нужным это скрывать. Всё дело в том, что он далеко не сразу понял, до чего же ему не нравится быть содержанцем своего партнёра, того самого, кого он в буквально смысле утащил с грязных лас-вегасских улиц и перед кем открыл настоящую жизнь. Теперь настоящая жизнь показала нашему Джареду свою противную, красную обезьянью жопу.
И Джаред внезапно понял, что хотя по-прежнему пылко и нежно любит своего мужа, но ему совершенно, то есть решительно не нравится быть женой.
К тому моменту, о котором я сейчас рассказываю, я знал Джареда уже больше десяти лет. И ни единого разу за все эти десять лет в самом страшном сне мне не могло представиться, что Джаред, наш старина Джа может быть капризной визгливой сучкой. Но он мой лучший друг, и я считаю, что лучшие друзья вправе говорить друг о друге правду. Лишившись всех папочкиных миллионов, прогорев дотла, превратившись в материально зависимого и несамостоятельного человека, Джаред Падалеки стал капризной сучкой.
Это надо было видеть, как он себя вёл. Слова передают картину лишь блеклыми, невыразительными мазками. В реальности было гораздо хуже.
Стоило Дженсену полезть в карман за бумажником в конце пирушки, он надувал губы, скрещивал руки на груди и отворачивался с таким видом, будто ему пытались заплатить за секс. Если Дженсену хотелось поехать куда-то на выходные, в Калифорнию или в Аспен, Джаред с независимым видом говорил, что не может себе этого позволить - и в конце концов Дженсен, плюнув, стал уезжать один, потому что он очень много работал, выдавая по дюжине концертов в неделю, и хотел хоть иногда отдыхать как надо. Когда их приглашали куда-то, где действовал дресскот, Джаред как настоящая баба начинал ныть, что ему нечего надеть, что он уже пять раз ходил на вечеринки в этом смокинге, и Дженсен вёл его в ближайший магазин и покупал ему новый, на что Джаред страшно оскорблялся, заявляя, что-де "ты опять меня одеваешь, как будто я твоя шлюха". Я не знаю, сказать по правде, как Дженсен всё это выносил. Он был просто кладезь терпения, нет, прямо пропасть терпения. Но даже у пропасти есть дно. Очень глубокое, до него очень долго падать, однако оно есть. И рано или поздно кто-то должен был сказать: "С меня хватит".
Я никогда в жизни не подумал бы, что этим "кто-то" станет не Дженсен, а Джаред. Да, время и испытания не к лучшему меняют людей.
Они ехали куда-то в машине Дженсена, на какую-то вечеринку. Не слишком помпезную, там должны были быть друзья Дженсена из среды музыкантов, вроде собирался подъехать Томми (мы с Майком тогда редко присоединялись, оба работали слишком много). Назавтра Дженсен уезжал на гастроли по стране, которые должны были продлиться больше месяца. Это был их последний вечер перед разлукой, и в прежние времена они провели бы его дома, наедине, трахаясь, как пара очумевших кроликов, чующих скорое приближение Армагеддона. То, что они предпочли поехать куда-то, уже само по себе, я думаю, говорит о многом.
Всю дорогу от их дома до места, где проходила вечеринка, они ехали почти молча, изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Дженсен притормозил недалеко от ворот, сказав, что хочет спокойно покурить, потому что там внутри можно будет угоститься только травой. Он так и не бросил курить, и, насколько я знаю, из-за этого они в последнее время часто ссорились. Знаю, смешно, что Джаред и Дженсен могли ссориться из-за такой ерунды, ведь Дженсен курил столько лет, а Джаред всю сознательную жизнь провёл в задымленных барах и клубах. Но теперь они вообще много ссорились, даже и по меньшим поводам.
Джаред молча сидел, откинув локоть на дверцу машины и глядя в сторону, пока Дженсен посасывал фильтр сигареты. Заводило ли это зрелище нашего Джа по-прежнему, как когда-то? Сложно сказать. Да и не важно это уже было, на самом-то деле.
- Я докурил, - сказал Дженсен, затушив окурок и выбросив его подальше от машины. - Идём?
- Ты иди, - ответил Джаред, всё ещё глядя в сторону. - Я не пойду.
Дженсен замер. Потом повернул к нему голову.
- В каком смысле?
- В прямом. Не хочу.
- Почему? В чём дело? Джаред?
- Ну что - Джаред? - раздражённо ответил тот, наконец соизволив повернуться к Дженсену. - Что - Джаред? Я сказал, не хочу идти, и всё, какого хрена ты пристал? Я же тебя не держу, вали давай, вперёд.
- Дома ты вроде не возражал.
- Ну ещё бы, дома тебя попробуй застань. Примчался, "Джаред, будь готов через три минуты", умчался. Блядь, да ты мне сегодня днём вообще оставил сообщение на автоответчике про эту грёбаную вечеринку! А ты спросил, хочу ли я туда идти? Спросил?
- Ты мог сам сказать, - коротко и спокойно, в своей обычно манере, проговорил Дженсен.
Джаред вспыхнул.
- Вот как. Думаешь, мог? Думаешь, мой голос в нашем доме ещё что-то значит? Вот, блин, новость с тех пор, как Рейгана переизбрали! Охуеть!
Я вам говорил, что наш Джа стал не нашим Джа, а какой-то визгливой маленькой стервой? Вот он - во всей красе.
- Почему ты не хочешь туда идти? Там будет Томми...
- Ага, и вы с Томми будете весь вечер перетирать про то, какой фиговый последний винил у Джеймса Тейлора и какую новую модель саксофона выпустил этот завод, как его там. С Томми не поговорить стало с тех пор, как он полез во всё это, был человек как человек, а теперь...
- Ты же сам был тем, кто предложил ему сделать из хобби бизнес, - поворачиваясь к Джареду всем торсом и немыслимым образом всё ещё не теряя ангельского терпения, напомнил Дженсен. - Ты знаешь его сто лет, он твой друг, и...
- Друг? - Джаред сморщился, будто с душой откусил от лимона. - Ну, типа того. Вот только остальные двести человек там - это твои друзья, Джен. Твои партнёры, твои работодатели, твои фанаты, а я... а я, как обычно, подружка нашего супер-парня. Там в приглашениях было написано "с жёнами", нет? Если нет - то какого хрена мне там делать?
- Джаред, - сказал Дженсен, - ты зря говоришь сейчас всё это. Честное слово, зря.
- А, ну да, мне же и говорить теперь ничего нельзя. Мне положено держать рот на замке, до тех пор, пока тебе не приспичит туда вздрочнуть. Кто платит, тот заказывает музыку, я забыл. Блядь, простишь ли ты меня когда-нибудь, любимый?
- Да что с тобой такое! - взорвался наконец Дженсен, со всей силы ударяя запястьем по клаксону, так, что машина взревела гудком - и кто бы его в этом упрекнул? Точно не я.
- Со мной? Со мной всё в порядке, - огрызнулся Джаред. - А вот ты...
- Нет, Джаред, с тобой что-то НЕ в порядке! С тобой всё нахрен НЕ в порядке с тех пор, как прогорела эта твоя студия. Ты...
- Моя студия?! - подскочив, взвился Джаред. - А не напомнишь, для кого я это делал?! Для кого я, мать мою, кинулся в эту бредовую авантюру, для кого пустил по ветру всё, что у меня было, для кого я...
- Я тебя не просил! Господи, Джаред! Я же никогда, ничего у тебя не просил! Ты делал для меня всё это, потому что любил меня, разве нет? И сейчас я делаю то же самое для тебя, как ты не можешь понять?!
- Понимаю, ещё как, - криво улыбнулся Джаред, снова отворачиваясь от него. - Возвращаешь долги.
- У меня нет перед тобой никаких долгов. Просто для меня не важно, кто из нас для кого и что делает, пока мы делаем это друг для друга оба.
- Я для тебя ничего не делаю в последнее время.
- Да. Я заметил.
Знаете эту поговорку? Всё, что может быть понято неправильно, будет понято неправильно. Я-то понимаю, что хотел сказать Дженсен последними словами. И вы тоже поняли, правда? А вот Джаред - нет. И вся беда в том, что он не хотел понимать.
- Что ж. Наконец-то ты это сказал, - проговорил он и, выйдя из машины, с грохотом захлопнул дверцу. Дженсен выскочил следом, глядя, как он удаляется прочь.
- Чёрт, вот в этом всё дело! В этом! - закричал он Джареду в спину, уже не надеясь, да и не желая что-то наладить - он просто хотел сказать это, должен был, пока Джаред ещё мог его слышать. - Ты говоришь, Томми тебе больше не друг, ноешь, что Чад и Майк не хотят тебя видеть - вот поэтому и не хотят! Ты стал другим, Джаред, тебя сожрали комплексы, и ты им это позволил, ты строишь из себя жертву и ищешь проблемы там, где их нет, как будто мало тех, что уже есть. И знаешь что, это достало Тома, это достало Чада, это достало Майка и это вот-вот вконец достанет меня!!
- Нет, - Джаред остановился и круто обернулся, вскидывая голову и глядя на Дженсена пронзительным, жёстким и злым взглядом, исполненным того самого бешенства, которое когда-то придавало ему сил, а теперь всё ломало к чертям собачьим. - Нет, Дженсен. На сей раз я тебе такого удовольствия не доставлю - в третий раз ты меня не бросишь. На этот раз я бросаю тебя, понял? Я бросаю тебя! - заорал он, и повернувшись, помчался по улице в ночь, хотя Дженсен кричал ему вслед и просил остановиться, просил ещё немного поговорить, потому что если они поговорят, то непременно всё уладят, ведь они же любят друг друга, мать его, они же, блядь, созданы друг для друга....
К сожалению, в этом поганейшем из миров иногда бывает так, что люди, созданные друг для друга, совершенно друг другу не подходят.

И вот мы с вами очутились наконец там, откуда я начал свой рассказ. Правда же, смешная вышла история? В мире не так уж много парочек, которые не могут придумать других развлечений, кроме как всё время сходиться и расходиться. А уж гейских семеек такого рода я до сих пор не знаю ни одной... вернее, кроме одной. Впрочем, какая разница, геи, не геи - всё равно это забавно, когда люди сходятся в третий раз подряд, и грустно, когда снова расходятся. Такие дела.
После очередного - теперь уже окончательного - разрыва я потерял Джареда из виду. Он уехал из дома, который к тому времени оплачивал уже Дженсен, с одним-единственным чемоданом, куда бросил три рубашки и пару носков, и с этим чемоданом явился ко мне, спросив, можно ли у меня переночевать. Я налил ему выпить, и тогда-то он мне рассказал, как всё вышло. И конечно, чувствуя головокружительное дежа вю, я задал ему неизбежный вопрос: что он теперь будет делать.
- Не знаю, Чад, - ответил Джаред, ероша свои непослушные лохмы чуть заметно подрагивающими пальцами. - Не знаю.
Наутро он уехал, хотя я уговаривал его остаться хотя бы на пару дней - наверное, боялся, что Дженсен станет его искать, как он сам когда-то искал Дженсена в Бостоне. Но Дженсен мне не позвонил. На следующий день он, как и собирался, уехал гастролировать, а когда вернулся через месяц, их двуспальная постель в совместной спальне была холодна, как могильный камень. Грустно всё это было, блядь, так чертовски грустно.
Я не знаю, куда подался Джаред потом. Он уехал из Чикаго, это мы знали, но куда и навсегда ли - не мог ответить никто. Не знаю, наводил ли Дженсен справки о нём; мы с ним симпатизировали друг другу, но настоящей дружбы между нами не сложилось, так что он не особо откровенничал со мной. Томми общался с ним больше меня и Майка, но тоже не мог сказать ничего определённого, кроме того, что у Дженсена пока никого нет. Как и Джаред в своё время, он не стал действовать по принципу клин клином вышибают - вместо этого он с головой ушёл в работу. И дела у него шли хотя и не совсем фонтан (третья его пластинка продалась плохо, и студийники резко к нему охладели), но он держался бодрячком и вполне неплохо сводил концы с концами.
Я теряюсь в догадках, как их в то же самое время сводил Джаред.
Сейчас на дворе зима, на носу новый 1990-ый год. Умер Лоуренс Оливье, Советы вывели войска из Афганистана, Папа Римский Иоанн Павел II объявил, что, в конце концов, Галилей был прав. Дженсен играет в клубах, теперь уже элитных и дорогих, изредка гастролирует, и по-прежнему один. Майк сколотил на бирже неплохой капитал и прожигает его так же, как делает всё остальное - с размахом и огоньком. Томми заматерел, даже немножечко забронзовел - его статьи по новейшей истории джаза пользуются огромным авторитетом, и честно говоря, не в последнюю очередь благодаря этому авторитету публика сохраняет интерес к фигуре Дженсена Эклза. Томми любит повторять не без важности, что именно он был тем, кто его открыл, и что это - искусство не для широких масс. А я, пряча улыбку за сигарным дымом, думаю, что на самом деле если кто и открыл Дженсена Эклза, то это Джаред, и в этом тоже есть своеобразная ирония - весёлая или грустная, это уж как посмотреть.
Да, вы не ослышались - теперь я курю сигары. Мы курим их все трое - мистеры Мюррей, Веллинг и Розенбаум, пыхтя в лица суетливым официантам в покер-клубе, где мы собираемся раз в две-три недели, пропустить по стаканчику бренди и лениво обсудить, у кого что да как. Мы теперь все толстосумы, все успешные, блестящие парни, воплощение американской мечты. Но при этом мы по-прежнему команда, мы друзья, мы четыре... нет, теперь уже - три мушкетёра. Каждый раз, собираясь, мы спрашиваем друг друга: ну как? Ничего не слышал о Джареде? А ты? И я тоже нет... И молчим немного, прежде чем перейти к другим темам.
Странно всё это, правда? Жизнь - та ещё шутница, так и норовит порой сделать колесо, и добро если оно по тебе не пройдётся. Но будто мало всего этого, случилось кой-чего ещё: я, друзья мои, женюсь в третий раз. Да-да, именно так - Чад Майкл Мюррей тоже решил остепениться, после более чем двенадцатилетней холостой жизни. Её зовут Кейти, она блондинка и на четырнадцать лет младше меня, но кого этим смутишь в наше время, да ещё и в компании, к которой долгое время принадлежала гейская супружеская пара? Какого чёрта, в конце концов.
- Йахууу! - возопил Майк, услышав эту новость, и стукнул кулаком по столу с такой силой, что зажатая в нём сигара осыпалась пеплом. - Чад женится! Будет мальчишник! Виски рекой и много-много голых девок!
Некоторые вещи никогда не меняются.
Я думаю, не надо говорить вам, куда мы поехали.
Вегас за эти годы вырос, разжирел, ощетинился мерцающими иглами разноцветных неонов и зазывающих вывесок. Но это всё равно был всё тот же Вегас - безумный, весёлый, буйный город, где улицами правили Бешеные Рири всех мастей и где могло случиться всё, что угодно. Абсолютно всё, что угодно, хоть хорошее, хоть плохое, а иногда - и то и другое сразу.
- "Лонг-Айленд", - сказал Томми, когда мы проезжали знакомым кварталом - на сей раз на моём зелёном кадиллаке 89-го года. - Надо же... А помните?..
- Как забыть, - сказал Майк, и мы помолчали какое-то время, глазея на вывеску, такую скромную на фоне разросшихся вокруг ресторанов и казино, но для нас - куда более яркую, чем все они.
Я надавил на тормоз. Подшипники заскрипели ужасно знакомо.
- Тряхнём стариной? - предложил я, и парни закивали так усиленно, что у меня на душе вдруг полегчало, и выходя из машины, я ощутил себя так, будто сбросил с плеч эти десять прожитых лет. Пусть они были и не такими уж плохими, но они были, а годы, даже самые лучшие, всегда давят на плечи, когда они позади.
И вот мы опять входим в прокуренный зальчик с притулившейся в углу сценой - туда, где девять лет назад началась история Джареда и Дженсена. Могу спорить, каждый из нас подумал об этом, входя внутрь, хоть мы не обменялись ни словом. Публики было всё так же полно, и она была той же масти, что прежде - весёлые бесшабашные разгильдяи, не заглядывающее дальше сегодняшней ночи, беспечные, страстные, молодые. Мы, три степенных старпёра, чинно уселись за лучший столик, который нам тут же предложил пронырливый официант - в нас за милю чуяли богатых клиентов. Мы расселись, озираясь, и как никогда остро чувствуя мучительную пустоту с четвёртой стороны стола.
- Да, - проговорил я, сам не зная толком, что имею в виду. - Да-а...
- Было время, - поддакнул Майк, а Том, сиротливо оглядывая галдящую публику, вздохнул:
- Не знаю, ребята, как вы, а я вдруг понял, до чего же нам его не хватает.
- Их, - поправил Майк, и я сказал:
- Да. Их обоих.
И тут...
Я говорил уже, что у меня как-то были глюки от усталости и недосыпа. В тот день я не был ни утомлён, ни измучен ночной сменой, поэтому в первый момент испугался всерьёз: глюки безо всякой особой причины - это уже, наверное, какие-то совсем опасные глюки. Но не мог же я в самом деле видеть то, что увидел вдруг, ещё раз окинув взглядом зал и выхватив из него столик у самой сцены с одиноко сидящим сутулящимся парнем...
- Ребята! Смотрите! - завопил Том, тыча пальцем туда, куда я смотрел, и спася этим мой рассудок. - Это же Джаред!!!
Да, это и в самом деле был Джаред.
- Джаред! Джа! Чёрт, не слышит... Пойду приведу его к нам, - Майк вскочил, но я встал тоже и взял его за плечо.
- Нет, лучше идёмте к нему сами.
Мы схватили свои стулья и, задирая их над соседними столами, с трудом пробрались через гущу толпы к сцене.
- Джаред! - воскликнул я, роняя наконец стул возле его столика. - Старина! Сколько лет, сколько зим!
- Чад? - Джаред с изумлением повернулся ко мне, потом посмотрел по сторонам. - Томми, Майк? Ребята, откуда вы здесь?
- Ты не поверишь - Чад женится, и мы провожаем его холостую жизнь! - счастливо захохотал Майк, дубася меня по спине так, что я согнулся. - А ты-то сам как, какого тебя сюда занесло? Куда ты пропал?
- Я не пропал, - Джаред обвёл нас удивлёнными взглядами. - Я работал.
Мы переглянулись. Потом, не сговариваясь, расселись вокруг него, и каждый старался оказаться к нему поближе.
- Работал? - в голосе Тома прозвучало любопытство. - Где?
- В компании. У меня своя компания. Вы разве не знали?
- Ты опять занялся ксероксами?
- Да нет, при чём тут ксероксы? Собаки.
- Собаки? - поперхнулся Майк - мы все снова в недоумении переглянулись. - Только не говори, что делаешь шапки для бедных из собак, Джа, они же наши друзья, я имею в виду собак...
- Да нет, какие шапки? Я их развожу. У меня свой питомник.
Думаю, не у меня одного случился культурный шок в этот момент. Джаред и собаки?!
- Джа, почему именно собаки?
- Они мне всегда нравились, - подперев голову рукой и мечтательно глядя перед собой, отозвался Джаред. - Обожаю собак. У папы была аллергия, он не позволял мне их завести, а потом всё как-то было недосуг. А тут подумал - почему нет? Собаки ничем не хуже ксероксов.
- Я тебе могу назвать сто пятнадцать причин, почему собаки намного лучше ксероксов, - заржал Майк и дружески врезал ему по спине. - Так ты опять на плаву, чувак? Это лучшая новость за целый год - даже лучше чадовой помолвки, уж прости, Чад. Ты отлично выглядишь, Джа!
Это была правда. Он и впрямь выглядел заметно лучше, чем когда мы виделись в последний раз. Выражение вечной обиды на несправедливость мира пропало из его черт, будто его там не было никогда, взгляд снова стал светлым, тёплым и солнечным, и когда Джаред улыбнулся в ответ на комплимент Чада, клянусь Богом, я увидел, как по всему залу замигали электрические лампочки.
- Постой, но что ты тут делаешь? - вмешался Томми. - В Вегасе, и... здесь?
- Как - что? Слушаю Дженсена, конечно. И смотрю.
Мы опять переглянулись. Ну и дела творятся в этом чёртовом распрекрасном Вегасе!
- Так вы снова вместе? - воскликнул Майк. - Поздра...
- Нет, мы не вместе, - глядя на сцену, сладко улыбнулся Джаред. - Просто я хожу на него посмотреть.
И к счастью - потому что я понятия не имею, что на это мог бы выдать любой из нас - в этот момент свет над нами стал глуше и мягче, и выразительный голос конферансье произнёс:
- А сейчас, дамы и господа, особый гость сегодняшнего вечера - Дженсен Эклз, только сегодня и единственный раз в нашем клубе!
Зал взорвался овациями. В гуле и грохоте аплодисментов я повернулся к Джареду, блаженно пялящемуся на сцену, и сказал:
- Джаред. Объясни мне. Ты здесь, он здесь, вы оба здесь - и вы не вместе?
- Тс-с, - прошептал Джаред, прижимая палец к губам. - Он начинает с "Весны в Монреале".
Я умолк. Мы все умолкли и, повернувшись к сцене, смотрели на Дженсена, который вышел, поблагодарил за тёплую встречу и сказал, как любит Лас-Вегас. Ещё, он сказал, он любит Лос-Анджелес, Денвер, Майами, Чикаго и Бостон, но Вегас - больше всего. Вегас - это город, где сбываются все мечты.
- А теперь, господа, сделаем чуточку джаза, - сказал он, и я видел, как Джаред одними губами повторяет за ним эти слова, слово в слово, так, будто слышал их десятки и сотни раз.
А потом Дженсен заиграл.
Джаред сидел между мной, Майком и Томом, в шаге от сцены, облокотившись на стол, подперев подбородок ладонью, и смотрел. А я смотрел на Джареда. Вы уже поняли, наверное, что я люблю Джареда Падалеки. Не в том смысле, что... а хотя, чёрт знает, может, и в том. Я его люблю за то, что он хороший, ну а то, что хорошие людьми временами тоже сучатся - так это фигня, никто из нас не лишён недостатков. Я всегда знал, что Джаред хороший, знал, что он замечательный, но никогда ещё, ни разу не видел его настолько красивым. Я не могу сказать, что именно делало его таким. Я только знаю, что в ту минуту, глядя блаженными, сияющими, блестящими в свете софитов глазами на Дженсена Эклза, играющего на саксофоне, Джаред Падалеки был прекрасен, он был прекраснее все на земле. Растрёпанный, улыбающийся, разомлевший от любви, которая настигла его в этом городе почти десять лет назад и по-прежнему не хотела отпускать, он был прекраснее всех.
Я только теперь заметил, что перед ним нет стакана с выпивкой. Вместо неё на столике лежали цветы - небольшой букет розовых и белых тюльпанов, такой пахучий, что аромат пробивался даже сквозь плотную пелену сигаретного дыма.
- Это ему? - спросил я, и Джаред, не отрывая глаз от Эклза, кивнул. - Отдашь после выступления?
- Нет, - не переставая улыбаться, ответил Джаред. - Передам конферансье вместе с запиской.
- Что в записке? - не удержался Майк, и Том шикнул на него, а тот обиженно приподнял брови - чего, мол?
- Ничего особенного. Просто карточка. "От Джареда".
- От Джареда, - повторил я, ушам своим не веря. - Джа! Эй, Джа? - я щёлкнул пальцами перед его носом.- Ты с нами?
- Ага. С вами. Ребята, я так рад всех вас видеть...
- Мы тоже рады, но, Господа Бога ради, скажи - какого чёрта ты передаёшь Дженсену букеты через конферансье? Вы что, не разговариваете?
- Не разговариваем.
- То есть как? Совсем?!
- Совсем. Я прихожу туда, где он выступает - хорошо, что по всему городу расклеены его афиши... прихожу и слушаю. И смотрю. И... всё.
- Всё? - будто ушам своим не веря, переспросил Майк.
Джаред опять кивнул.
- С этого у нас всё началось, - проговорил он, глядя на Дженсена Эклза и улыбаясь легко и счастливо. - Я просто смотрел на него и... я хотел тогда просто всегда на него смотреть. Всегда. Вот так.
- Вот так, - повторил Том и выразительно посмотрел на меня, а потом на Майка. Не знаю, что он предлагал - скрутить этого идиота, вконец рехнувшегося от своей несчастной любви, и сдать в дурдом? Там бы он был от Дженсена ещё дальше, чем теперь. Если возможно быть дальше.
- Какие же вы оба тупые безмозглые уёбистые... - начал Майк, но тут музыка смолкла, и зал снова взорвался овациями. Джаред вскочил на ноги первым и зааплодировал, глядя вверх, на Дженсена, который смотрел в зал поверх его головы, улыбаясь сразу всем и никому в отдельности. Джаред схватил со стола букет, поймал за рукав проходившего мимо официанта и, сунув ему вместе с цветами банкноту, что-то быстро шепнул на ухо. Тот кивнул, и меньше чем через минуту Дженсен на сцене принял цветы, ещё сохранившие тепло джаредовой руки.
- Спасибо, - сказал он в микрофон, и зал тут же притих. - Я обычно чертовски смущаюсь, когда получаю цветы, хотя это вроде обычное дело для музыканта. Но утешаюсь тем, что это всё ничего, пока никто из поклонников не пытается подать мне кофе в постель.
Зазвучал смех, раздались отдельных хлопки, потом Дженсен ещё раз поблагодарил всех, и свет прожектора сполз с него на конферансье, который готовился объявить следующее выступление.
- И это всё? Вот так? На этом будет всё? - в отчаянии спросил Том, и Майк выругался, а я... Я продолжал смотреть на Дженсена, который, оставшись в полумраке неосвещённой сцены, выудил из цветов записку и развернул её.
Джаред улыбался.
- Прочитает, - тихо сказал он. - Он всегда читает.
Дженсен скользнул по записке взглядом и небрежно сунул её обратно в цветы. Джаред вздохнул, и во вздохе не было разочарования - только блаженство.
- Завтра он играет в "Гранд Палас", - сообщил он так, будто ждал этого события всю жизнь. - Целых три часа соло-импровизации. Он...
Дженсен сунул пальцы в нагрудный карман и вытащил из него что-то - я не сразу понял, что это огрызок карандаша. Джаред осёкся и вместе со всеми нами смотрел, как Дженсен что-то царапает на листке, и по обалдевшему выражению на лице Джареда я понял, что ничего подобного он раньше ни разу не делал. Свет от прожектора пополз по краю сцены, пуская тени по фигуре, застывшей на самом её краю. Потом Дженсен выпрямился и, сложив записку самолётиком, кинул её вперёд, и она спикировала на стол прямо перед Джаредом.
Он посмотрел на неё так, будто в записку была завёрнута граната без чеки. Я готов был уже заорать: "Ну чего ты ждёшь, открывай!", когда Джаред нерешительно поднял записку, развернул...
Он самый красивый, самый лучший, самый замечательный придурок на земле, и я чертовски тебе завидую, Дженсен Эклз.
- Да! - завопил Джаред. - Да! Ох чёрт, да, да, ДА, Я ВЫЙДУ ЗА ТЕБЯ!
И он вскочил на стул, а потом на стол, а оттуда, как по ступеньке, шагнул на сцену, и там сперва под изумлёнными взглядами, а через миг - под громовые аплодисменты вцепился в Дженсена Эклза. И Дженсен Эклз обхватил его одной рукой за пояс, а второй - за шею, и запрокинул назад, впившись в него таким голодным и собственническим поцелуем, что я таки не удержал завистливого вздоха.
- У тебя с твой Кейти, поди, не такое, - не упустил случая поддеть меня Майк, не забывая, однако, при этом хохотать и бешено хлопать вместе с восторженной публикой, любовавшейся на двух идиотов, которые никак не могли отсосаться друг от друга на залитой огнями софитов сцене.
- Зато она блондинка, - огрызнулся я и через миг уже тоже хохотал, Боже, мы все хохотали, нам опять было по двадцать лет и мы были мальчишки, безбашенные и счастливые, в Вегасе, где всё идёт по кругу, чтобы опять вернуться туда, откуда ушло. Вегас, эх, Вегас, всё дело в этом чёртовом Вегасе...
И Господи, благослови Эрика Крипке.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.