Останься со мной

Автор: Alix

Пейринг: тёмный!Сэм/Дин

Рейтинг: NC-17

Жанр: ангст, даркфик

Дисклеймер: Все права на сериал "Сверхъестественное" принадлежат Эрику Крипке

Предупреждения: насилие, изнасилование

Примечание: написано по соответствующей заявке на первый тур кинк-феста.


- Они говорят, что я должен тебя убить.
Сэм произносит это отрывисто, резко. А потом смеётся. Смех звенящий, истеричный, неприятно высокий. Дину хотелось бы добавить - безумный, но он не может. Теперь он знает, что это - не безумие.
- Должен тебя убить. Должен тебя убить! - клокочущий смех Сэма обрывается на пике, срываясь в надсадный хрип. - Убить. Тебя. После всего, что я сделал. После того, как тебя спас. И теперь просто взять и убить тебя! Как будто всё это было зря!
Он с силой проводит пальцами по взъерошенным волосам, откидывая их со лба. Они падают обратно ему на глаза, как только он опускает руку, но Сэм этого даже не замечает. Он делает несколько шагов, вытянув руку и нервно, исступлённо постукивая по стене кулаком, словно ищет полость где-то за слоем кирпичной кладки. И с каждым шагом каждый новый удар всё сильнее.
- Убить тебя, - говорит он, останавливаясь. И оборачивается. И смотрит на Дина. - Ни за что. Они говорят, что я должен, но я... ни за что.
"Кто говорит, Сэм? Голоса в твоей голове?" - думает Дин, но он знает, что это не голоса, и не в голове. Голоса в голове - безумие, а Сэм не безумен. Ненормален, но не безумен, и, Боже, Дин не знает, что бы он предпочёл, если бы мог выбирать.
Сэм кружит по комнате, как дикий зверь по слишком тесной клетке. Потом резко останавливается перед Дином. Проводит ладонью по своим губам, с таким отвращением, будто стирает с них дерьмо.
- Ладно. Я понял. Понял. Они просто так дают мне понять, что всё это чересчур затянулось. Я и сам это знаю. И ты знаешь. Верно, Дин? Нам придётся что-то решить с этим рано или поздно... уже. Сейчас.
Он внезапно подаётся вперёд, наклоняясь над кроватью. Его кулаки вминаются в пружины матраца по бокам от локтей Дина. Потемневшие, искусанные, чётко очерченные губы сжимаются в полоску и тут же раскрываются, выпуская горячее, сухое дыхание. Как будто его лихорадит, как будто он болен. Но он не болен. Дин не знает, может быть, он предпочёл бы это.
- Ты ведь уже решил, - торопливый прерывистый шепот - так надиктовывают завещание, зная, что истекают последние мгновения жизни. - Ты решил, я знаю, вижу... ты не можешь решить ничего другого, Дин, это же я, и мы... и ты не сможешь меня оставить. Ты останешься со мной. Останешься со мной.
У него как будто совсем нет зрачков. Это единственное, что в нём изменилось с тех пор, как он вернулся. Глаза не заливает ни чернота, ни желтизна, это всё те же серо-зелёные глаза с карими искрами, иногда отливающие голубым на свету. Только зрачков больше нет. Истончились, истаяли до размера игольного острия. И они не расширяются в темноте. Вот и всё, и ничего больше - во всём остальном это тот же Сэм, он двигается и говорит, как Сэм, выглядит, как Сэм, пахнет Сэмом. Теперь, после этих трёх дней (он не уверен, но ему кажется, что трёх), Дин не может больше этого отрицать. Он прошёл через это в самом начале. Через "где ты был", и "что происходит", и "остановись, перестань", и "ты не Сэм, ты не Сэм, не Сэм!" Всё это было бесполезно, и теперь Дин не мог отрицать того, что видели его глаза. И когда он понял это, то больше не кричал. Больше не мог кричать.
Голова Сэма так близко к его голове, что кончики его волос щекочут Дину лоб. Волосы слипшиеся, грязные, пропахшие потом и, кажется, кровью. Он их вида и запаха к горлу Дина подкатывает тошнота, но он должен её сдержать. Сэм обшаривает взглядом его лицо. Потом наклоняет голову и неуклюжим, неловким, кошмарно нежным движением трётся кончиком носа о нос Дина. Он так не делал с тех пор, как ему стукнуло пять.
- Хорошо, - шепчет он. - Всё будет хорошо, да? И ты же знаешь...
Он не договаривает, но это и не нужно, потому что - да, Дин знает, что будет, если. Сэм рывком сдирает клейкую ленту с его рта. Не так грубо, как мог бы, это почти не больно. Но Дин всё равно рефлекторно хватает ртом воздух, так, будто вдох полной грудью поможет ему восстановить дыхание. Но он не помогает. Грудь как будто сдавило стальными обручами, он не может нормально дышать. Он уже три дня - кажется, три - не может нормально дышать.
Сэм смотрит на него пристально, требовательно. Его плечи бьёт мелкая нетерпеливая дрожь.
- Ну?
Дин поворачивает голову и сплёвывает, стараясь попасть на пол, а не на каркас кровати, на которой он лежит. Он, этот каркас, и так уже напоминает сортир - сперма, кровь... кажется, моча - во всяком случае воняет очень похоже. Конечно, при таком раскладе один плевок - капля в море, но всё равно. Дин прочищает горло. Сам не зная, зачем - ему нечего сказать Сэму. Точнее, он не может сказать ничего нового. Только всё те же бессмысленные, бесполезные слова, которые так бесят Сэма. Если всё начнётся снова, Сэм просто опять заклеит ему рот. Он ясно дал понять, что не хочет этого слышать. Никаких уговоров, увещеваний, просьб, проклятий. Ничего, кроме: "Да, Сэмми, я останусь с тобой".
Но этого Дин не может ему сказать.
Сэм понимает, что не услышит того, что ждёт, но, на удивление, не злится. Наоборот, чудовищное напряжение, превратившее его лицо в восковую маску, ослабевает. И улыбка на губах, слабая, но почти такая, как прежде, до.
- И правильно, - шепчет он, придвигаясь ближе. - Правильно... не надо ничего говорить.
Его холодное, покрытое испариной лицо - у Дина на шее. Он трётся щекой о динову трёхдневную щетину, лижет, чуть прикусывая, мочку уха, шумно дышит, прихватывая губами кожу на горле. Дин лежит неподвижно. Не очень-то подвигаешься, когда руки и ноги перетянуты ремнями, хотя первое время он пытался. Ни хрена не получалось, а и получилось бы - что толку? Сэм теперь способен поднять его одной рукой и метнуть через границу штата, как бейсбольный мячик, не напрягшись... но он пытался всё равно. Особенно пока был уверен, что это не Сэм. Или не совсем Сэм. Или не его Сэм.
Когда он понял, что это Сэм, он перестал вырываться. Он только повторял: "Сэмми, нет, Сэмми, не надо, Сэмми". До тех пор, пока Сэмми это вконец не осточертело.
И вот теперь снова, опять он делает то, что делал уже хуеву тучу раз за эти три (наверное, три) дня. Сухие искусанные губы спускаются по шее Дина к адамову яблоку, оттуда к ключице, язык старательно вылизывает каждую родинку и веснушку, встречающуюся на пути. Дин закрывает глаза и молча вздрагивает, инстинктивно - всё ещё - стискивая связанные руки в кулаки. Не потому, что надеется вырваться - просто это единственнй способ восстановить кровоток. Он подозревает, что Сэм развязывает его, когда он вырубается, иначе у него давно начался бы некроз тканей - ремни затянуты так туго, что Дин почти не чувствует пальцы на руках и ногах. Почти. Сжимать непослушные, словно чужие пальцы в кулаки - всё, что ему осталось.
- Всё хорошо, Дин, всё хорошо, - шепчет Сэм ему в пупок, и по спине Дина, вмятой в голый железный матрац ржавой кровати, волной пробегает дрожь. Иногда ему даже хочется поверить, закрыть глаза и поверить, что так и есть, всё хорошо. Ну, не поверить... повторить. Просто повторить за Сэмом, медленно и тупо, как идиот: всё хорошо. Он знает, Сэма это сделает счастливым. Но не может. Боже, просто не может.
Ладонь Сэма на его темени. Пальцы Сэма в его волосах, слишком коротких, чтобы их можно было сжать или перебрать, и оттого движение кажется беспомощным, и Сэм просто гладит его по голове.
- Тебе же это нравится. Дин... тебе же нравится, ты ведь тоже всегда этого хотел. Ну не надо... не отворачивайся, - такой умоляющий голос, Господи, такой... и эти щенячьи глаза, всё равно щенячьи, всё равно. - Ты этого хотел, и я хотел, просто мы боялись, и были какие-то правила... Но там, здесь, правил нет, правила я устанавливаю, Дин, только я. Там будет всё так, как я скажу. Ещё до того, как скажу, стоит просто захотеть и тут же... чёрт... это не объяснишь. Я сам не понимал, пока не шагнул туда. Всё сразу становится так просто, так ясно, если бы ты только знал! Как будто получаешь разом все ответы на все вопросы в мире и... это всё на самом деле один и тот же ответ. Я хочу. Я хочу, Дин, я хочу, чтобы ты со мной там остался, ох, ну пожалуйста, Дин...
У него лицо, как было в детстве, когда он изо всех сил старался не заплакать. И это действовало на Дина куда сильнее, чем самые горючие слёзы. Сэм это знал. Сэм этим пользовался. Сэм был сраным маленьким манипулятором, Сэм стал проклятой адовой тварью, которой недостало великодушия просто убить его. Просто убить, не заставляя слушать всё это. Слушать, и видеть, и...
- Убей меня, Сэмми, - говорит Дин очень спокойно, глядя прямо в эти умоляющие глаза без зрачков.
И - как будто где-то с щелчком нажимают рубильник. Выключая щенячий взгляд, дрожь в голосе, умоляющую улыбку. Выключая остатки Сэма, бьющиеся в агонии где-то на самом дне этой твари.
Тварь выпрямляется и наотмашь бьёт Дина по лицу тыльной стороной ладони. Голова - набок, удар скулой о железные пружины, привычный уже металлический привкус во рту. Кровать вздрагивает, пружины скрипят и прогибаются, когда тварь забирается на кровать.
- Ты опять за своё. Я же сказал - нет! Как ты смеешь вообще просить меня о таком?! После того, что я сделал, чтобы вырвать из ада твою поганую душонку? И это твоя благодарность?!
- Ты же делаешь теперь то же самое, - голос звучит хрипло и тихо, но совсем без злости - скорее, устало. Дин знает, как бесит Сэма эта усталость, но ничего не может с ней поделать. - Хочешь затащить меня обратно в ад.
- Но это же совсем другое! Чёрт, ну почему ты такой дурак?! Ты всегда был конченным придурком, ты, тупоголовая скотина. Ты должен был отправиться на чёртову сковородку, а я предлагаю тебе семизвёздочный "Хилтон", и мы там будем вместе, всё будет так, как только мы захотим!
- И бесплатный массаж от Вивьен Ли? Риту Хэйворт в горничные? Кларка Гейбла в портье? Что ж ты раньше молчал, - Дин улыбается разбитыми губами, улыбается до тех пор, пока на них не обрушивается новый удар - на сей раз стиснутым кулаком.
- Заткнись. Заткнись. Или я опять тебя сам заткну, - говорит Сэм, тяжело дыша, и, схватив его за плечи, вгрызается в его горло. Дин чувствует, как по шее течёт кровь, поверх едва затянувшихся следов от недавних укусов. У него вся шея и грудь в этих следах, и плечи, и бёдра тоже. Он заставляет себя закрыть глаза. От влажных волос Сэма на шее щекотно, страсть как хочется почесаться. Это мучительнее, чем боль - к боли он привык. Ну, почти.
Он думает: "Не надо, Сэмми, не надо... не делай это с собой", - но только низко и протяжно стонет, когда пальцы Сэма выкручивают его соски. Потом Сэм переворачивает его на живот и возится позади, расстёгивая ремень на своих джинсах. За все эти три дня Дин ни разу не видел его голым, хотя с собственным шмотьём, вплоть до трусов, распрощался сразу же. "Это тебе больше не понадобится", - сказал Сэм, сваливая его одежду в кучу и бросая в неё зажжённую зажигалку. Дину померещилось в ту минуту, будто от его одежды пахнет солью. А потом он понял - это не мерещится, у него же ею набиты полные карманы. Он думал, что они собираются на обычную охоту. Самую обычную охоту, ну и что, что до конца его срока оставалось два дня.
Он сжимается - так и не научился расслабляться, - когда Сэм достаёт из ширинки член и пристраивается к нему сзади. Дин знает, что сжиматься бесполезно, так будет только больнее. Сэм ему не устаёт это повторять, да он и сам в курсе - он смотрел достаточно фильмов, где парни, попадающие в тюрьму, получают краткий инструктах от тех, кто пристраивается к ним сзади. Раньше Дин ловил себя на мысли, что ему любопытно знать, каково это, на самом деле. Мысль была больной и дикой, он это понимал и никогда никому в ней не признался бы. Когда Сэм навалился на него в самый первый раз - Дин ещё сопротивлялся тогда, - и прошептал ему в ухо: "Тихо, я же знаю, ты всегда этого сам хотел", его пронзило таким чувством, будто кожу содрали заживо. Откуда он знает, подумал Дин тогда. Боже, это же демон, это какая-то дрянь, откуда он...
Но потом этот вопрос перестал занимать его. Какая, на хрен, разница, откуда.
Сэм делал с ним это десяток раз за эти кажется-три-дня. Всегда - сзади, перевернув Дина на живот или вжав в стену лицом. Это всегда быстро, без предварительных ласк, если не считать таковыми укусы в шею, выкрученные соски и мошонку, сжатую с такой силой, что темнеет в глазах. Но жутко не это, а то, что в самом начале Сэм всегда пытается быть нежным. Вот и сейчас тоже. Сперва он просит, уговаривает, целует его, ласкает так страстно, с такой любовью, что у Дина непроизвольно начинает вставать. И когда Сэм видит это, на его лице появляется вот эта улыбка, эта, мать её, холодная торжествующая улыбка, и: "Я же говорил", и: "Кого ты пытался обмануть?", и - Дин не выдерживает, он говорит что-то или просто смотрит как-то так, что у Сэма мгновенно слетает крыша. Дин не знает, что было бы, если бы Сэму хоть раз удалось сдержаться. Не насиловать своего брата, втискивая лицом в железные пружины ржавой кровати, а ласкать долго и вдумчиво, терпеливо, самозабвенно, чтобы он забыл, где он, с кем он, что случилось три дня назад... Самое страшное то, что в глубине души Дин знает: он мог бы забыть. Он никогда не скажет этого Сэму. А и сказал бы - это ничего бы не изменило, потому что та тварь, которой стал его брат, не способна терпеть и сдерживаться. Эта тварь хочет. Просто хочет, и берёт, что хочет.
И поскольку она - всё ещё Сэм, она хочет Дина. И берёт Дина. Опять.
Но на этот раз что-то не так... не совсем так, как в те три дня, что успели превратиться во "всегда". Сэм вбивается в него несколько минут, остервенело и сосредоточенно, потом вдруг замирает. Дин чувствует его в себе, в своём горящем, пульсирующим болью теле, и хочет умереть так сильно, как никогда прежде. Сэм осторожно перемещается за его спиной на вытянутых руках, упёртых в матрац. А потом, не выходя из Дина, бережно опускается на него, следя за тем, чтобы не навалиться слишком сильно, и кладёт подбородок ему на плечо. И его кожа такая тёплая.
- Что? - спрашивает он очень тихо голосом Сэма, голосом, в котором столько муки, что Дину приходится прикусить язык, чтобы не закричать. - Скажи, что мне сделать? Что? Я не знаю. О, Господи, я правда не знаю, что мне делать, Дин...
Его живот трётся о руки Дина, скрученные за спиной. Дин чуть-чуть шевелится, немного меняя положение. Из груди вырывается вздох, который он не может, да и не хочет сдерживать.
- Я уже сказал... Сэмми. Просто...
- Я не о том, - мягко, терпеливо, с лёгким упрёком. - Не проси об этом, этого я не сделаю. Как мне тебя убедить? Что тебе пообещать? Как сделать, чтобы ты поверил... поверил мне?
- Я и так тебе верю, - шепчет Дин, и это правда, чистая правда.
Сэм молчит какое-то время. Трётся лбом о его плечо.
- А ты не думал, - говорит он глухо, и Дин чувствует движение его губ на своей лопатке, - что это для меня последний шанс? И я просто надеюсь, что ты сам убьёшь меня, как только я тебя развяжу? Что я вру сейчас им, будто... нет! заткнись! - вдруг кричит он, вскидываясь, громко и истерично, и Дин вздрагивает - от неожиданности, и от страха за него. - Убирайся отсюда, тварь, я тебя не звал! Я ещё с ним не закончил!
Он умолкает, задыхаясь. И снова роняет голову Дину на спину, вжимается ему в затылок лбом. Дин чувствует, как он дрожит.
- Дин, правда, правда, я не вру, - бормочет Сэм торопливо и чуть слышно, опять тем голосом, которым передают последнюю просьбу. - Я же не смогу сам, ты знаешь, что не смогу. И папа говорил тебе именно об этом. Он знал. Он как-то знал, что я это сделаю, что превращусь в... это... что буду делать это с тобой, - шершавая ладонь на бедре Дина. И никогда в жизни никто не прикасался к нему нежнее. - И Гордон тоже знал, он был прав, мы с тобой были такими идиотами... Ты должен спасти меня или убить, Дин, ты сам знаешь. Пожалуйста, скажи, что останешься со мной, что будешь со мной всегда, я поверю, правда поверю, а потом...
- Сэм, не надо.
Может, это его голос действует на Сэма так. Эта мысль осеняет Дина слишком поздно - да, точно, стоит ему просто открыть рот, и любой вылетевший оттуда звук загоняет Сэма обратно в его тюрьму, пробуждая тварь, которой он стал. Дин не успевает договорить - тяжеленный кулак с размаху бьёт его в затылок. Вздрагивает кровать. Сэм выпрямляется, стискивая его коленями.
- Ну и дурак. Тупая безмозглая сука, вот ты кто, Дин. У тебя только один шанс, и надо же - так бездарно его просрать. Сколько, по-твоему, я буду ещё с тобой нянчиться? Не до второго же пришествия! - он звонко хохочет, и от этого хохота кровь у Дина в жилах сворачивается и распирает стенки сосудов. - Ты дурак, какой же ты дурак! И каким же дураком был я, когда всего этого не хотел. Джейк был чертовски прав - отсюда всё настолько лучше, Дин, отсюда краски ярче... и всё кажется таким простым.
Молчи, Дин, ох, только молчи... но он говорит, усмехаясь разбитым ртом:
- Силы тёмная сторона юного Винчестера поглотила.
И не получает удара в ответ. Только молчание. А потом - вполголоса, напряжённо, без следа недавнего сумасшедшего веселья:
- Мы могли бы быть бессмертны там, Дин. Ты и я, вдвоём, всегда, и ты бы тоже хотел там, так же, как я теперь хочу. Ты только подумай об этом. Просто подумай.
Нет. Он не будет об этом думать. Он ни о чём больше не в состоянии думать, хватит, баста.
- Ты не бессмертен, Сэм.
Он не хочет, чтобы это звучало как вызов или провокация - не в этот раз, но именно так оно и звучит. И через секунду Дин понимает, что, возможно, так будет лучше, будет лучше, если Сэм всё же сорвётся окончательно, и всё это прекратится наконец... прекратится для них обоих.
И он думает, что сейчас они близки к этому как никогда, потому что Сэм говорит короткое: "О" и слезает с него. Дин думал, станет легче, когда на него перестанет давить сверху тело брата, но легче не становится. Он не поворачивает голову, не следит за тем, как Сэм ходит по комнате. Не вздрагивает, слыша, как он взводит курок.
- Ты это имел в виду, Дин, да? Что из Кольта меня всё ещё можно убить?
Прикосновение металла к коже на спине, между позвонками. Не вздрагивать. Пусть он закончит, пусть спустит курок. Пусть сдастся наконец, раз это не дано Дину.
- А ведь ты прав, - тонкое дуло скользит вдоль позвоночника, сперва вверх, потом вниз. Дин весь горит, а пистолет холодный, и это почти приятно. - Из него можно убить кого угодно. Даже тебя. Глупо, правда, было бы истратить на тебя пулю... а потом застрелиться. Демон, застрелившися из Кольта - это было бы смешно, правда, Дин? В аду все обхохочутся.
- Сэмми...
- А что мне остаётся, если ты не хочешь сделать это за меня? - кричит Сэм, и это Сэм, боже, это правда Сэм, заходящийся криком с дна колодца, в котором он заживо погребён. Если бы не этот Сэм, Дину, может быть, достало бы сил сделать то, о чём он просит... но если бы не этот Сэм, он бы об этом и не просил.
Но вспышка проходит. Дин пытается обернуться, елозя мокрым лицом по пружинам кровати, но видит только обтянутое джинсами бедро Сэма и его локоть, неторопливо движущийся, пока он ведёт стволом Кольта по спине Дина вниз, к ягодицам.
- Это решило бы все наши проблемы... разом... Дин. Хочешь Кольт? Хочешь, я тебе его отдам прямо сейчас?
Он не успевает сказать "Сэм", не успевает даже подумать "Сэм", когда стальное дуло, такое приятно прохладное, раздвигает его ягодицы и вонзается в него. И он кричит:
- СЭМ!
- Что, Дин? - спрашивает тот, проталкивая ствол глубже в него. Дин дёргается и пытается сжаться, пытается вытолкнуть его из себя, но сталь преодолевает сопротивление, ломает последний барьер, удерживающий его рассудок на грани сумасшествия. - Ты не хочешь Кольт? Может, ты хочешь всё-таки меня? Может, твой малыш Сэмми всё-таки лучше, чем это? А?!
Ствол в нём уже целиком. Дин чувствует, как задний проход начинает растягивать цилиндр барабана. Он захлёбывается криком. Он думает: "Это из-за меня. Он стал таким, превратился в ЭТО, чтобы меня спасти".
- Отвечай, Дин. Я жду ответа. И если он будет неправильным, спущу курок. Я не шучу.
Дин знает, что не шутит. И чувствует облегчение - насколько это возможно, когда в заду у тебя пистолетный ствол. Сделай это, Сэмми, сделай и пусть всё кончится наконец.
- Дин?
- Кольт, - он хрипит, но его голос звучит громче и чётче, чем за все эти три-дня-три-года-три-столетия. - Ну давай. Давай, дай ему выстретить, ты, сука, дай ему кончить в меня и подавись, мразь!
Он ждёт выстрела, ещё не договорив, и, ещё не договорив, вдруг понимает, что выстрела не будет.
Сэм вынимает из него Кольт. Отшвыривает - сталь звенит о сталь, когда оружие ударяется о ножку кровати. Хватает Дина за скрученные руки, рывком переворачивает на бок, потом на спину, сгребает ладоями его лицо, и целует, целует, целует до синяков, кусая его губы, кусая свои, и плачет, Боже, как же он плачет, как горько, как безутешно, захлёбываясь потоком бессвязного и безудержного "тварь сука Дин Боже Дин ненавижу убей меня сдохни ненавижу останься останься останься со мной..."
И Дин лежит лицом вверх, не закрывая глаза, и смотрит в потолок, и в глаза ему лезут волосы Сэма, и слёзы Сэма текут по его лицу, и он снова, в который уже раз, но так ясно, будто впервые в жизни, понимает, что не имеет права заботиться о себе.
И когда руки Сэма снова сжимают его, тиски, сдавившие грудь, распадаются, и Дин разлепляет губы. К чёрту, думает он, к чёрту Кольт, к чёрту облегчение, к чёрту долг, к чёрту меня. Я должен убить тебя или спасти. Убить или спасти. И к чёрту, всё к чёрту, Сэмми, не надо, Сэмми, не плачь больше, я тебя спасу.


 
© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.