Блеск

Первая ласточка – это Айдахо. Они как раз пересекают границу штата, когда эта пташка, напевая: «аллилуйя», разбивается об лобовое стекло Импалы. В фигуральном смысле, конечно. Просто именно там и тогда в Сэм первый раз делает это: откидывает голову назад так, что чуть не ломает себе шею, выгибается дугой и хнычет что-то вроде: «омойбожемой…». Так как раньше Дин не замечал за братом особой религиозности, его это настораживает. Да что там, его это пугает до чертиков и, бросив машину к обочине, он жмет на тормоза, придерживает свободной рукой голову Сэма, орет: «какогочерта!», и пугается в свое полное удовольствие. После Сэм еще пару минут пытается изобразить прыжок назад с переворотом, потом обмякает.
- Что?.. Что? – спрашивает Дин, вытаращив на брата глаза и размышляя, что делать, если это какая-то разновидность эпилепсии или новое вселение демона. При эпилепсии нужно совать в рот резиновые кольца, при демоне начинать обряд экзорцизма. В любом случае - поздно, Сэм кашляет, заслоняет глаза от солнечных бликов в зеркальце заднего вида и говорит:
- У меня во рту, как… дерьмово, в общем. Жвачки нет?
- Нет, - глупо отвечает Дин. - А что это было, чувак?
- Не знаю.
Выглядит он как-то странно, будто проглотил слишком большой кусок тако с острым соусом. Дин вытаскивает банку пива из-под сиденья и отдает ему, оно теплое и вспененное, конечно, но что еще он может сделать? Похлопать парня по плечу и сказать: «Эй, малыш, все путем, мы на полдороге в Диснейленд»?
Фигуральная ласточка на стекле делает кульбит и плюхается куда-то под колеса. Ну и… с ней, Дин никогда не любил мелких зверюшек, есть в них что-то зловещее. Вроде того, как было в каком-то ужастике про тараканов-мутантов: сначала они бегают от тапочка, а потом, наглотавшись пестицидов, отрывают людям ноги с этими тапочками. Лучше не думать, что за мелкая гадость летает или бегает вокруг. И Дин выкидывает произошедшее из головы. Ровно до мотеля «Все звезды» - через двое суток после гибели пернатой вестницы какой-то хрени. Он как раз отходит от стойки ресепшена с ключами в руке и надеждой на кровать с «волшебными пальчиками», когда его взгляд проходит сквозь оконное стекло, падает на стоянку машин и остается там, как приклеенный.
Сэм стоит перед Импалой. На коленях. Словно какой-то религиозный фанатик перед символом веры, раскрыв объятия и сердце. И если на счет сердца трудно сказать определенно, то вот его руки трогают, гладят решетку радиатора, прижимаются к ней ладонями и кончиками пальцев так, будто перед ним шесть совершенных грудей какой-нибудь Бахдасавы, и все они требуют немедленного осмотра. Дин старается не бежать: ни к чему привлекать излишнее внимание. Когда он доходит до машины, Сэм облизывает хромированный обвод фары, высунув кончик языка. Бивис и Батхед на его перекошенной футболке выглядят так, будто сейчас сблюют. Дин бы тоже хотел к ним присоединится, но вид Сэмми, целующегося взасос с Импалой, вводит его в подобие транса, какой снисходит на юных монашек при виде мужской благодати на картинках Кама-Сутры. Потом он все же собирает остатки здравого смысла и накидывает на радиатор свою куртку. Сэм слепо утыкается в черную потертую кожу и тихо, удовлетворенно вздыхает, прикрыв глаза. Дин поднимает его с асфальта, трясет и что-то спрашивает, но тот лишь блаженно щурится и смотрит на мир так удивленно, словно его занесло сюда откуда-то с Беты-Эпсилон или из штата Мэн.
В душ Дин идет первым, а, выезжая из номера, оставляет стопочку неиспользованных четвертаков на тумбочке возле кровати – пусть кому-то повезет больше, чем ему.
Сэм не знает, что с ним происходит и не желает об этом говорить ничего, кроме: «Знаешь, когда у меня были видения, голова лопалась от боли. А сейчас нет ни того, ни другого и это классно… ага». Дин не спорит, может, это действительно классно – ловить кайф от солнечных зайчиков на капоте; от них, по крайней мере, не подхватишь триппер. Но проблема в том, что Сэмми свято верит, что когда на него находит эта блажь, он просто дремлет с открытыми глазками и видит чудные сны про мир во всем мире и первые шаги Элвиса на поприще музыки. О том, что Сэм ведет себя в это время, как шлюшка, искренне любящая свою нехитрую профессию, у Дина язык не поворачивается сказать. Нет, не то чтобы ему нравилось наблюдать, как его младший брат обтирается об любую блестящую поверхность с лицом херувима в затяжном оргазме, но, в конце концов, есть темы, которые даже братьям, и особенно братьям, обсуждать как-то не совсем… удобно.
Перед тем, как ехать дальше Дин нацепляет на Сэма свои солнцезащитные очки, так как зеркальце заднего вида опять пускает веселые блики по всему салону. Сэм смотрит на него, как на полного придурка, но очки надевает. И не снимает их до Нампа, а потом на него накатывает снова, и он сползает на своем сидении так, что коленки торчат чуть ли не выше головы, стягивает очки и несколько минут любуется на их тонкие стальные дужки. Видимо, их непередаваемо прекрасный изгиб, цвет и фактура приводят его в искренний восторг; как иначе объяснить то, что он водит ими по губам, иногда игриво покусывая и засасывая в рот чуть ли не до гланд. И издает при этом такие звуки, что напрочь заглушает приемник. Дин пытается не обращать на это внимания, и даже когда Сэм закидывает ногу на бардачок и кладет свою ладонь на ширинку, он успокаивает себя тем, что все не так страшно, как если бы братишка подался в Гринпис или зафанател от Эми Вайнхауз. Когда Сэмми начинает мурлыкать и покачиваться, все еще не выпуская дужку очков изо рта, Дин останавливает машину и выскакивает на обочину. Он прется по колено в траве до ближайших деревьев, молния на брюках режет его напополам, а в голове только солнечные пятна и жгучая обида на весь свет. Он клянется себе обязательно со всем разобраться, а еще – не дрочить на собственного брата. Чтобы выполнить последнее условие, ему приходится зажать руки подмышками и думать о латуке. Да, салат-латук легко может отбить любое желание, даже желание жить.
Он простоял бы так пару часов, без проблем, но неожиданная мысль заставляет его сорваться с места. Черт! Черт! Он оставил машину на дороге, где любой извращенец – а он уверен, что в Айдахо все извращенцы, про это даже кино снимали – может заглянуть в окно Импалы, увидеть Сэмми с этими суперсексуальными очками и надругаться над ними… обоими. Он влетает в машину, хлопает дверцей и оглядывается по сторонам, сражаясь с диким желанием вытащить пистолет – но трасса пуста, в салоне играет Металлика, а Сэм по-прежнему изображает из себя младенца с соской. В конце концов, Дин снимает это безобразие на телефон, чтобы сунуть в нос своему брату неопровержимые доказательства его морального падения, и они едут дальше. К тому времени, как они снимают номер в очередном отеле средней паршивости – с вытертыми дорожками и кондиционером, покрытом мхом – Сэм снова с ним, бодр и весел, и ничего не помнит об инциденте.
В ванну Дин теперь ходит первым: небольшая уступка его несчастному телу, которое так и не может понять, чему теперь свистеть вслед: ножкам в чулочках или разношенным кедам 45 размера. Дин включает воду, стягивает джинсы, подбирает вывалившийся телефон и из простого честного любопытства смотрит последнюю запись. На ней только лицо Сэма, с зажмуренными глазами, с родинкой на щеке, с губами мягкими и розовыми… и эти движения его губ по стальной дужке очков, такие нежные, вверх-вниз, и по кругу, не замирают ни на секунду. И Дин сжимает свой член и кусает себя за пальцы, чтоб тихо-тихо… и движется в такт этим губам, не таким пухлым, как у него самого, но таким… Сэм стукает по двери: «Ты не утонул?», и Дин кончает, чуть не свалившись на пол и шарахнувшись головой о кафельную стенку.
Они находят себе дело в Бойсе. Что-то похожее на злобного призрака, любителя сгоревшей проводки и несчастных случаев. Перед отправлением Дин покупает себе цепочку с жетоном, обычную стилизацию под армейские личные номера. Прямоугольник блестящего металла, на котором выбивают иероглифы, имена подружек, стихи из библии и даже масонские знаки. На его кулоне изображена какая-то закорючка, призванная символизировать сближение Востока и Запада, а может еще чего такое же бесполезное и хлопотное. Дина это мало интересует, он вешает цепочку на шею, рядом с амулетом, и переворачивает металлическую бляшку чистой стороной наружу.
Следующие несколько дней проходят ничем не примечательно: они сжигают кости, бродят по подвалам, смотрят «Большого брата» и спят без сновидений. На Сэма накатывает уже на выезде из города, сразу после щита с пожеланием счастливой дороги. За стеклами Импалы крапает мелкий дождь, в салоне тепло от печки, и Дин уверен, что брат спит, по обыкновению откинув голову на окно; поэтому, когда рука Сэма прикасается к его груди, он чуть не отправляет машину в кювет. Сэмми смотрит на него, прикрыв глаза ресницами, и непонятно, чего он хочет. Может, попросить о чем? Ну, типа, давай сменим кассету, обсудим план спасения мира или трахнемся уже? Впрочем, это так и остается тайной. Сэм вытаскивает кулон поближе к свету, натягивая цепочку вокруг Диновой шеи, и это сильно отвлекает от вождения и размышлений.
- Сэм, что ты делаешь? – Дину самому свой голос кажется таким же фальшивым, как третий джокер в колоде.
- Мммм…
Это хороший ответ - сразу расставляет все по своим местам: у Сэма едет крыша, у Дина тоже с головой не в порядке, так как от низкого вибрирующего звука этого дурацкого «мммм…», его руки начинают дрожать, а член встает. Он думает, что машину надо бы остановить, а потом Сэм чуть наклоняется и вкладывает металлическую пластинку кулона себе в рот, с опаской и благоговением, словно облатку на первом причастии. Тонкие кончики цепочки расходятся от его сжатых губ, как сверкающие лучи, а сам он так близко, что почти утыкается Дину в шею. Его ладони ложатся на бедро брата и сжимают жесткую ткань джинс. Дин, виляя по всей дороге, наконец паркуется и пытается вытащить свой кулон у Сэма изо рта.
- Знаешь, у меня очень хорошие зубы, - бормочет он, - блестят, как свеженачищенный ствол. Не хуже этой фигни, это уж точно…
Сэм его не слушает, он издает тихие сосущие звуки, трется об него и упорно пытается перекинуть ногу через руль. Это все очень-очень нечестно, думает Дин, я прямо как Гумберт какой-то, пользуюсь его беспомощностью. Очень глупая мысль, на самом деле, да и додумать ее не получается. Сэм дергает его за волосы и целует. Пластинка стукается о зубы, давит на язык, цепочка сдирает эмаль, но отодвинутся нет никакой возможности, Сэм гораздо тяжелее и целеустремленнее. Дин пытается выползти из машины, Сэм движется за ним, как пришитый. Они вываливаются на дорогу под дождь и колеса проезжающих машин. Им сигналят, а какой-то заляпанный грязью джип, кажется, пытается переехать им ноги. Дин сталкивает Сэма к обочине, и они несколько раз перекатываются по асфальту, по мелким грязным лужам, камешкам. Наконец, скатываются по короткой насыпи в придорожную траву. Под спиной у Дина выводок лягушек и вода, а под Сэмом он сам, оглушенный, возбужденный и растерянный.
Сэм извивается на нем, пытаясь то ли отыскать что-то, то ли сползти с него, но ничего не выходит. Они путаются руками и ногами, трутся друг об друга, мокрая одежда скатывается и задирается; в лицо Дину хлещет усилившийся дождь, и он отворачивается, но младший находит его губы, и вода вновь течет по щекам, заливается в рот между поцелуями, когда он хватает воздух, задыхаясь и почти теряя сознание. Дин боится, что кто-нибудь увидит их с дороги, но Сэму все равно, он не позволяет брату подняться, даже поменять положение. Сэм похож на одержимого, наверное, так и есть, только Дин не жалуется, он толкает голову брата ниже, к ремню на джинсах, и тот вылизывает фигурную пряжку, постанывая от удовольствия. Они вместе расстегивают ремень, и язык Сэмми лижет пальцы, свои и брата, и это совсем невыносимо. Мокрая ткань не стаскивается с ног, что приводит старшего в отчаяние, а Сэм, не обращая ни на что внимания, всасывает расстегнутую молнию, касаясь щекой его члена. Дин хрипит, стискивает волосы брата в руке и направляет его голову туда, где тянет жарко и больно. Сэм принимается за Динов член, но двигается так медленно, что это похоже на издевательство, старший пытается навязать свой темп, но Сэмми, его Сэмми, всегда все делает по-своему. Он мотает головой, шипит, и его зубы чуть сжимаются на нежной плоти, показывая, кто здесь сверху. Дин цепляется за мокрую траву и не дышит, пока младший чертит языком дорожки и зигзаги. Дин так хочет продлить удовольствие – даже задирает футболку повыше, чтобы дождь остудил кожу, но Сэм берет головку его члена в рот, обхватывая оставшуюся плоть ладонью, и все заканчивается. Дождем и стонами, и дрожью, и бликами света под сомкнутыми веками.
Застегнуться удается со второй попытки, мокрые пальцы скользят, пуговица не лезет в разбухшую от влаги петлю. Сэм лежит рядом, закинув на него ногу и лениво ей покачивая.
- Я что, только что отсосал своему брату, в придорожной канаве?
Дин думает: «Вот черт, а очнутся Сэмми мог бы и попозже». Но что-то надо отвечать и он говорит: «Угу», будто это объясняет все произошедшее так же хорошо, как справочник по фэн-шую – нахождение комода на крыше гаража.
- Это все такие блестящие штучки, - виновато добавляет он, - у тебя от них совсем крышу сносит.
- А… и именно поэтому одну такую штучку ты повесил себе на шею?
Дин не может решить, что бы еще сказать умного, и просто сопит. Дождь почти кончился, край тучи сполз к горизонту, обнажая кривой осколок синего неба. Лягушки в кустах орут от счастья. И жить, вот ведь фигня какая, совсем неплохо.
- Ох, ну и придурок ты, Дин, - наконец, говорит Сэм, - не сносит у меня крышу от блестящих предметов.
- Ну да! Я сам видел, и как ты у решетки, и с очками…
- Твоя Импала! Твои очки! Твой хренов жетон! – перебивает его младший. - Дальше сам или как?
Дин садится, вода потоком стекает с его одежды прямо на лежащего Сэма, и тот дергается, но брат удерживает его рукой.
- Мои?.. В смысле… ты?..
- И? - бурчит Сэм и отводит глаза, ерзая в траве, как ящерка-переросток.
Дин рвет с шеи цепочку и закидывает плоский кулон подальше.
- Хорошо, - улыбается он, - а то если б мне пришлось таскать эту фигню на шее постоянно, я бы рехнулся.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.