Let It Bleed

Где-то в доках, между Портлендом и Роклендом, спряталось обшарпанное здание. Ни вывески, ни названия, лишь красным неоном в окне: "Едальня". Там подавали лучших в мире моллюсков – тех, что не зазорно есть вилкой, что сытно греют весь день и еще полночи, пусть работа, и ветер в лицо, и дождь солон от морской воды. Рыбаки прозвали это местечко: "У потной Бетти". Владел им тощий парень по имени Уолт, а официантка вместо названий блюд строчила в блокноте стихи, но никогда не ошибалась с заказом.

Она носила старомодный берет, совсем как девчонки времен его юности, и красила ногти розовым лаком, щербатым, как и ее улыбка. Она обслуживала его за завтраком и обедом целую неделю и еще два дня. Она спросила, как ему яичница. Она спросила, что привело его в Мэн. Она попросила проводить ее. И Джон ответил: "Пережарена. Дела. Да, ладно, погоди… ну хорошо."

*

Крошечная квартирка над скобяной лавкой завалена покетбуками и чашками с недопитым чаем. В проигрывателе стопка пластинок, и верхней, к его удивлению, оказывается "Let It Bleed". Он ожидал увидеть Донована. Возможно, Джоан Баэз. Но не Роллингов. Он проводит подушечкой пальца по игле, и колонки разражаются шипящим треском.

Она садится на кушетку, нервно сжимает колени. Она предлагает ему кофе, колу или, может, немного вина, но он качает головой. Он спрашивает, сколько ей лет, потому что в рассеянном свете лампы она кажется моложе. Моложе, чем даже Мэри, когда они познакомились. А она пожимает плечами и говорит: "Двадцать… два". Он не верит ей.

"Я… обычно никогда…" - он трет рукой губы. Обручальное кольцо царапает кожу.

"Знаю. Я тоже", - отвечает она и зажимает ладони меж бедер. И конечно, он обнимает ее, уверенный, что хоть в этом она не врет.

*

Глухой стук кольта в кармане пальто, сброшенного на пол рядом с кроватью. Короткий блик ножа, перепрятанного в ботинок. "Мне будет больно?" - ее голос дрожит, глаза полны слез, и Джон, опираясь коленом о кровать, сжимает пальцами ее горло. Он чувствует биение крови под кожей, когда качает головой; частый стук сердца, когда наклоняется и целует. "Нет", - говорит он, прижимаясь к ее щеке, но вряд ли сможет поклясться в этом.

Он снимает ее берет и расстегивает блузку. Темные волосы рассыпаются по плечам, маленькая белая грудь ложится в ладони, словно пара яблок. Она не носит чулок и тихонько вскрикивает, когда его пальцы скользят вверх по бедрам. Она боится щекотки. Он улыбается.

Юбка задрана к самому животу, джинсы спущены лишь наполовину, и ногти впиваются в его плечи, когда он входит в нее. Внутри так тесно, что он прикусывает язык. Неужели она еще девушка? Может, стоило спросить? Может, стоит остановиться? Но она шепчет его имя и говорит: "Да", - и все почти хорошо.

*

Она следит за партией в крестики-нолики, что играют шрамы на его коже: крестик здесь, нолик там. Очертания пальцев расплываются в резком оранжевом свете фонаря за окном, и Джон поводит плечами, сбрасывая ее руки. Он говорит: "Пора, милая", - и она забавно хмурится, пока он натягивает одежду, скребет в бороде и отводит взгляд от темных пятен на внутренней стороне ее бедер.

"Тебе правда пора?" - спрашивает она, а он прячет руки в карманах, внезапно растеряв все слова. Роллинг Стоунз, боязнь щекотки, да и все остальное застали его врасплох. Он не хочет говорить ей правду.

"Не мне, милая", - говорит он, и ее светло-голубые глаза моргают. Она мотает головой, темные кудри взлетают над плечами. Он ощущает во рту привкус меди. "Не мне, - повторяет он. – Это не я ухожу".

*

Где-то в доках, между Портлендом и Роклендом, пряталось обшарпанное здание. Ни вывески, ни названия, лишь красным неоном в окне: "Едальня". В одну из ночей 1971 года оно сгорело. Рыбаки прозвали это место проклятым. Владелец сел в тюрьму за поджог с целью получения страховки. Обгоревшая коробка стоит и по сей день. А тело девятнадцатилетней официантки так и не нашли.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.