Гамма

"Гамма"
1. Ревность.

Дин сияет. Он даже не улыбается, просто выглядит слишком довольным. Одновременно расслабленным и радостно-вздернутым – словно вдохнул больше, чем может выдохнуть. Он уже здесь, но все еще там – Сэм отмечает взгляд, подтормаживающий, словно устремленный в себя, в собственные ощущения, на границу, между осознанием реальности и воспоминаниями.
Самое время что-нибудь сказать.
- Дай мне свой нож.
Можно даже не заботиться о голосе и тоне, потому что Дин все еще не с ним.
Так и есть – тот машинально тянется за ножом, но вовремя приходит в себя:
- Зачем?
Вопрос обращен уже точно к Сэму.
- Выколю себе глаза.
Дин тормозит еще с секунду – достаточно времени, чтобы взять себя в руки. А потом улыбается.
Сэм все это ненавидит. Ненавидит такое выражение лица брата – чуть смущенное, самодовольное, но даже вроде как немного заговорщицкое; ненавидит каждую секунду ожидания, проведенную в машине; ненавидит себя. Он изо всех сил старается не думать о том, что чем тратить время на… в пустую, Дин мог бы попробовать хотя бы изобразить интерес к тому, что его ждет, и чего истошно старается избежать Сэм. Именно так. Они могли бы вместе что-нибудь придумать.
Вместе.
Вдвоем.
И, может быть…
За эти недо-мысли Сэм ненавидит себя больше всего.
Но Дин улыбается.
И смотрит на него. И говорит:
- Спасибо, что дал мне возможность поразвлечься с этими близняшками.
Сэм тоже улыбается:
- Да не вопрос.
Глаза у Дина такие же зеленые, как у того чудовища, что терзает Сэма.

2. Безысходность.

- Долбанный болт! – Дин лежит под Импалой. В качестве подстилки – старая куртка. - Ищи, там должен быть пузырек с антиржавчиной.
Сэм перетряхивает содержимое сумки прямо на грязной обочине пустынной трассы. За несколько часов, что братья пытаются устранить неисправность, мимо не проехало ни одной машины; он кидает беспокойный взгляд на садящееся солнце. В заросших сорняком полях по обе стороны от дороги уже не слышно даже перепелок. Стемнеет через полчаса, максимум – час.
- Держи, - он присаживается на корточки и сует пузырек в испачканную маслом и грязью руку Дина.
- Что, открыть не догадался? – ворчит Дин. – Бери второй ключ и залезай сюда. Подержишь.
Искать что-то, что не жалко бросить на землю, некогда, и Сэм толкает Дина локтем, чтобы тот подвинулся. Куртки на двоих мало, места под Импалой еще меньше; про время и говорить нечего. Дин смотрит куда-то вверх. Сэм пододвигает голову к его голове и тоже глядит в виднеющийся между маслопроводом и помпой кусок синего неба.
- Как насчет того, чтобы заночевать в поле? – Дин вдруг поворачивает голову и широко улыбается. – Я тут подумал, может, это судьба?
Сэм не хочет слышать продолжения.
- Угу, судьба не выпить дерьмового кофе в какой-нибудь забегаловке, - отвечает он.
- Нет, - Дин упрям, как баран. Как стадо баранов. – Может, в поле больше ночевать не доведется?
Он поворачивается чуть вбок, приподнимается на локте и смотрит в упор. А Сэм внезапно понимает, насколько близко друг к другу они лежат. Он ни о чем не думает, вообще ни о чем, он словно видит Дина впервые – настолько рядом. Ресницы, глаза, нос, губы, снова глаза, опять губы… что-то томительное разворачивается в зажатом между днищем и дорогой пространстве. Сладкое и одновременно страшное, внутри у Сэма все немеет, когда он понимает, что Дин тоже чувствует это. На нижней губе Дина едва заметная трещинка, взгляд почти прикипает к ней, и ужас в груди разрастается, заставляя цепенеть. Голова наливается свинцом и Сэм начинает клониться вперед, почти против своей воли.
Он смотрит в расширяющиеся зрачки Дина, не в силах закрыть глаза сам.
Когда губы соприкасаются, в мозгу что-то щелкает. Неслышно, как вздох Дина, и неотвратимо, как еще не случившийся поцелуй. Желание, паника, ужас, запретная сладость и внезапное облегчение, когда Сэм чувствует ответ, затапливают сознание.
Это его первый поцелуй с мужчиной.
Это его первый поцелуй с братом.
Это яд, моментально проникающий в кровь.
Дин приоткрывает губы и встречает язык Сэма своим. Если бы Сэм мог соображать хоть что-то в эту минуту, он бы понял, что теперь им с Дином некуда деться из замкнутого круга – выхода нет.
Но он не думает.
- Хорошо, - отвечает он, наконец-то закрывая глаза. Он оглушен, а Дин целует его еще раз.
Где они будут ночевать, уже не имеет значения.

3. Покой.

Насадка у душа засорилась с одного края; вода льется неравномерно. Справа поток, слева – всего лишь капли. Приходится поворачиваться, чтобы смыть с тела отголоски боли и приятной усталости. На белом кафеле скапливается конденсат, собирается, стекает прихотливыми дорожками.
Сэм запрокидывает голову и подставляет лицо. Теплые струйки впиваются в кожу, в ноющей челюсти немедленно начинается зуд.
После того, как все закончилось, Дин вдруг стал необычайно заботлив, даже в душ первым пустил. Да что там «пустил» - едва ли не на руках внес. Кто бы мог подумать, что брат так перепсихует? Да еще начнет винить в случившемся себя? Словно и не Сэм настоял, словно он до сих пор несмышленыш, не знающий, чего хочет и не умеющий принимать самостоятельных решений.
Хотя, он, пожалуй, погорячился – нельзя было так близко подпускать к себе отчаявшуюся тварь. Если бы не Дин…
Сэм потом так и сказал. И «спасибо» тоже сказал – когда смог вставить слово в поток ругательств. Зато Дин сразу замолчал, только посмотрел странно. А потом, когда они уже добрались до очередного мотеля, быстро затолкал в ванную.
Под ногами скапливается смытый песок.
Да уж, вид у Сэма был еще тот. Весь в какой-то дряни, припудренный пылью и осыпавшейся штукатуркой. Все же, о стенку его неплохо приложило.
Сэм выключает воду, вытирается, выходит из ванной и видит, что Дин сидит на ободранном диване перед тихо бормочущим телевизором. У него ссадина на руке – той, что свесилась со спинки дивана. Куртка тоже в штукатурке, в волосах – пыль.
Сэм подходит ближе.
У Дина спокойное, пусть и нахмуренное лицо. Ресницы подрагивают. И дышит он неглубоко, хоть и ровно. Вымотался.
Сэм не замечает, что начинает улыбаться. Он мог бы пихнуть брата в бок и сказать, что душ свободен. А потом извиняющимся тоном добавить, что горячей воды больше нет, и выслушать в ответ много нового и интересного с точки зрения самообразования.
Вместо этого Сэм осторожно подходит ближе, садится рядом и смотрит на Дина. Как разглаживается лицо, как замедляется дыхание.
Дин спит.

4. Удивление.

Он готов ко всему. Даже к тому, что вся вывалившаяся на него за последние сутки хрень окажется правдой. Желудок уже не выворачивается наизнанку, и мерзкий привкус на языке давно пропал. Поздно пытаться что-то изменить – прОклятая кровь все равно течет в его жилах. Гораздо важнее сейчас выбраться из этого сумасшедшего дома.
Напряжение скапливается в теле, ломает адреналиновым прессом. Чувства обострены до предела. Все, не имеющее отношение к выживанию, отметено прочь.
Сэм вжимается в стену, слушая темный дом, но слышит лишь стук дождя в стекла. Охотник и охотник на охотника – кто успеет первым? Победителей не будет, и Сэм знает это лучше, чем затаившийся в темноте Джейк.
Инстинкты, рефлексы и подстегнутая необходимостью интуиция. Сэм слышит звук подъехавшей машины, отталкивается от стены и бросается вперед. Он готов ко всему, даже к тому, что Дин не сумеет помочь.
Земля, превратившаяся в грязь. День, вывернувшийся наизнанку. Финишная черта там, где Дин.
Перепрыгивая через невысокую изгородь, Сэм уже готов к тому, что поскользнется. Но нет – несколько шагов, а потом он все равно застывает на месте, потому что Дин уже здесь. Сэм замирает на целый огромный миг. Дин – здесь, а значит, все закончилось.
Толчок в спину не вызывает ничего, кроме недоумения. Сэм не оглядывается – Дин бежит к нему, и, кажется, кричит.
А следующее мгновение внезапно растягивается. Оно длится и длится. Острый, обжигающе холодный вал докатывается до сердца, дыхание перехватывает – Сэм недоуменно сводит брови, пытаясь обуздать ощущения, а потом все пропадает. Боль, чувства… Он не чувствует собственного тела. И больше не видит Дина – перед глазами только звездное черное небо.
Так странно.
Звезды гаснут, и остается только темнота.
Потом исчезает и она.

5. Гнев.

В одной из душных, пропахших пригоревшим луком и неизменной жареной курицей забегаловок, Сэм ловит себя на том, что облизывает палец. Самое сюрреалистичное здесь то, что Сэм замечает собственный жест только тогда, когда Дин запинается на полуслове и несколько раз подряд быстро моргает. Словно ему соринка в глаз попала.
Хотя, если подумать – ничего удивительного.
По утрам Дин занимает чересчур много места, стаскивая футболку и бредя в душ со свежей. Если Сэм не успевает вовремя отвернуться, то он смотрит, как Дин сидит в кровати, медленно выгибаясь, и еще медленнее таща вверх не желающую расставаться с теплой кожей ткань. Три мерных вздоха, очень постепенно оголяющаяся грудь – куда бы Сэм не смотрел, он видит только эту картину.
Сам он ловит себя на том, что едва не выходит из душа вообще без полотенца.
Пружина сжимается.
Вечерами от Дина идет неровный жар, на который так падки любители необременительных отношений. Иногда Сэм развлекается тем, что угадывает направление взгляда Дина по реакции окружающих. Ага, девушка у стойки повернула голову, распрямила плечи и забыла про отирающегося рядом парнишку. Видимо, Дин смотрит как раз на нее. О, парень пошел побоку, девушка демонстрирует профиль. Несомненно, Дин ей улыбнулся.
Дальше… А дальше все как обычно. Прелесть таких вечеров – в их предопределенности.
Сэм чувствует, как все идет на новый виток. И ощущение, что Дина слишком много – один из таких тревожных симптомов.
Днем Дин может делать что угодно – вести расследование, говорить с семьями потерпевших, с аппетитом поглощать еду или вести машину. Он все делает рационально, точно, красиво - так, что Сэм ни на минуту не забывает о сделке брата.
Сэм знает, что в драке у него стойка как у Дина. И прицел он берет точно так же, как Дин. Остается только полюбить лук в гамбургерах, и от самого Сэма ничего не останется. Ничего, кроме знания.
Так что такого в том, чтобы облизать палец? Как Дин? Легко!
Где-то, в самой глубине души, Сэм знает, что демона, вселившегося в него, привлек именно гнев. Так же, как и знает, что долго демону не продержаться – гнев направлен внутрь, а не наружу.

6. Голод.

Сэм видит, что Дину все сложнее останавливаться. Еще одна прелесть жизни «на полную катушку». На охоте тот рискует чуть ли не по-глупому. В барах и забегаловках, куда они периодически заглядывают, чтобы собрать сведения или перекусить, Дина все чаще приходится едва ли не удерживать за руку.
Девушки сами вешаются на него. Парни – ненавидят. Пару раз Сэму пришлось ввязаться в драку. Недавно он буквально утащил Дина из-под носа у очередной компании молодчиков.
Дин не живет – он тонет. Промежутки между переездами, когда тот часами ведет машину, словно опускаясь на дно, и конкретными делами вроде охоты и поисками развлечений, больше похожих на судорожный глоток воздуха, становятся все длиннее.
Сэм слушает уверения брата в том, что теперь ему хорошо и спокойно – и видит, что тот сам в это верит.
Дорога ложится под колеса Импалы так же мягко, как руки Дина на руль. Погружение. Медленное и вязкое – оно длится до тех пор, пока их не выведет на новое дело. Сообщение о новых жертвах – Дин достигает дна и отталкивается. Иногда сразу, иногда после долгого спора с Сэмом. Сбор сведений равнозначен всплытию на поверхность. И – сама охота. Вдох.
Каждый виток, каждый спор – стоит Сэму частички чего-то важного. Что-то уходит, чтобы никогда не вернуться.
Сэм не хочет думать, что впервые почувствовал это сосущее ничто – в поле, у машины. Когда тревожный звонок убил неотвратимость, заставив срочно сорваться и ехать к разрушенному Бару. Сэм не может вспомнить, почему он отпустил Дина позже, когда все закончилось.
Медленно растущую пустоту не заполнить ничем.
Иногда Сэму кажется, что он чувствует не только свой голод.

7. Любовь.

Только посмотреть на них – они так старались следовать хоть каким-то правилам, что превратили общение в подобие запертой комнаты.
Дин и его братские чувства? Нет, Дин – и его одержимость. Опека, забота – и полное игнорирование того факта, что Сэм уже взрослый человек. Или – Сэм и его братские чувства? Тем более нет. А то, что есть, Сэм не может назвать даже про себя.
Они насыпали дорожки из соли вдоль порога и по подоконнику, обрызгали стены святой водой и приготовили заряженные ружья. Только пули в них оказались серебряные, а не заговоренные. Или, наоборот – заговоренные, когда требовались серебряные. А может, таких пуль – против таких демонов – еще просто не изобретено. Ведь было же время, когда Кольта не существовало, и людям приходилось обходиться другими методами.
Сэму хочется верить в «другие» методы. Хотя бы потому, что их отсутствие означает поражение. Шансов нет. Средств спасения нет.
Точно как с их с Дином… с тем, что он не может назвать даже не про себя.
Действительно, что тут называть?
Что и как называть в мире с ограниченным числом «завтра»? Где даже нежность маскируется под усталость. В мире, где Сэм неотрывно смотрит на тонкий луч фонаря, пробивающийся сквозь жалюзи, ожидая, пока тот сместится хотя бы на пару градусов, забывая, что он обречен на неподвижность. В мире, где Сэм проснется завтра и увидит, что луч все-таки сдвинулся - потому что настал день и за окном – солнце.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.