...и Слово было...

Больше всего Дина бесит то, что он не знает наверняка: когда. За следующим углом, после обеда, под мостом, через полтора месяца. Каждый раз, когда это происходит, ему кажется: он знал. Руль снова проворачивался слишком туго. Последние шесть песен по радио снова были слишком связаны. Люди слишком поспешно отводили от него глаза. Ему кажется: еще немного, и он научится их предугадывать.
Вычислил же отец знаки, сопровождавшие появление Азазеля.
- Это должно было случиться, Дин. Это твоя судьба.
Он, конечно же, понимает: ему никогда не стать таким, как отец. Он – просто еще один охотник. Чуть более удачливый, чем многие, хотя это еще с какой стороны посмотреть. Его так и подмывает спросить: есть ли рай. И: где сейчас отец. И: куда попала мама. Каждый раз он говорит себе, что это глупо. Что даже если он узнает ответы, и ответы ему не понравятся – это ничего не изменит. Каждый раз он говорит себе: в следующий раз.
Ангелы ничем не отличаются от демонов, просто от одних остается сера, а когда приходят другие – вокруг пахнет грозой. Настоящей, летней грозой, когда молнии на полнеба и в голове звенит от озона. Здесь за густыми клубами дыма невозможно разглядеть, какой размер груди у рыжей официантки. Здесь не должно быть такого одуряюще свежего воздуха.
Еще они превращают виски в воду. Дин допивает третий стакан, но по-прежнему – как стеклышко. Все остальное вокруг – медленное, тягучее, блеклое. Выцветшие слайды, чудом уцелевшие в огне. Он знает, что спит, но никак не может проснуться. Во сне он снова держит в руках кольт, во сне его брат изгоняет демонов жестами Девида Блейна, во сне он чуть не переехал ангела, стоящего посреди федерального шоссе.
Теперь ангел сидит на стуле, распущенный галстук болтается слишком свободно. За него так и хочется схватиться, потянуть на себя, приложить об стол, приставить пистолет к виску. Дин жалеет, что кольт пропал. Он сжимает руки в кулаки, вспоминая гадостное, липкое чувство бессилия. Он смеется и тянется за дротиками, хлопает по заднице проходящую мимо рыжую девицу, подмигивает ангелу, попадает в яблочко.
Они торчат здесь уже часа два, за это время Кастиэль не произнес ни слова. Кажется, он даже не пошевелился.
- Попробуй, Кас, - говорит Дин. – Тебе понравится.
У людей не бывает таких ярких голубых глаз. Они кажутся Дину еще фальшивее янтарно-желтых. Ангел склоняет голову к плечу и морщит лоб, не глядя на дротики в протянутой руке, не глядя на руку. За все это время на него никто ни разу не посмотрел. Все, кому надо пройти мимо – проходят мимо по большой дуге. Дину хочется затеять здесь пьяную драку и разбить стул о чью-нибудь голову – просто чтобы посмотреть на то, что будет делать ангел.
Ангел. Повторенное пару сотен раз подряд слово теряет смысл, распадается на бессмысленные звуки. Звуки складываются в слова.
- ...как ты это делаешь.
Дин хмыкает и замахивается, чтобы метнуть дротик, но ангел поднимается и перехватывает его руку. От ангела исходит тепло. Спокойное, вяжущее по рукам и ногам тепло, от которого Дину до тошноты уютно. Он сжимает зубы и смотрит в сторону. Так уютно не должно быть, даже во сне.
- Что?
- Вы все. Ты. Как ты это делаешь. Переиначиваешь смысл, меняешь сущность...
- Что?
- ...даже не задумываясь. И у тебя получается.
Его бросает в пот. Все точно так же, как было тогда, три часа или три десятка лет тому назад. Он снова не может двигаться, он стоит и слушает сукина сына, способного за несколько секунд вытащить из него сердце, кишки и душу, а тот даром, что говорит на понятном ему языке, но плетет совсем непонятные вещи.
И говорит, кажется – совсем не с ним.
На вкус и цвет – они одинаковые. Этот – гораздо опаснее. Рядом с ним слишком тепло.
- Те, кто называют это даром – ошибаются. Это суть.
Кастиэль наконец-то отпускает его руку. Он отходит назад и трет запястье, чувствуя на себе чужой взгляд – тяжелый, цепкий и горячий.
- Не хочешь – так бы и сказал.
- Не могу. Никто из нас не может.
Дин смотрит на дротики в руке. На ангела. Снова на дротики. Где-то между ними кроется самая огромная наебка этой бесконечной поганой ночи.
- Вы не можете... попадать в цель?
- Мы не можем попадать в цель именами.
- Ясно, - говорит Дин, бросает оба оставшихся дротика и безбожно мажет. Заказывает себе еще виски, но вместо того, чтобы пить, вылавливает оттуда кубик льда, и следит за тем, как лед превращается в воду, утекая сквозь пальцы. Он кусает губы и говорит себе, что сейчас встанет и уйдет. Голосов вокруг почти не слышно, хотя людей не стало меньше. Сейчас должно быть уже часа четыре. Сейчас здесь не должно так быть.
- Скажи мне одно, - вместо этого говорит он, глядя в стол и облизывая пальцы.
...где сейчас отец?
...как мама?
...бывает ли рай?
...ведь Азазель сдох, правда?
...вы же не тронете Сэма, пока он не...
- Там, в Лоуренсе. Он нашел мою мать... сам? Или – это я навел его на Кэмпбелов? И... на все остальное? Я, который рассказал ему все о будущем и...
Он осекается. Он понятия не имеет, что несет. Он никогда не задумывался об этом до тех пор, пока не произнес этого вслух. Ему снова слишком жарко от чужой ладони на предплечье, в том самом месте, где осталось выжженное клеймо.
- Это должно было случиться, Дин. Время – переменная величина.
- Так это ваших рук дело, - тихо и очень медленно произносит он и щурится, потому что все начинает плыть перед глазами, вращаться в огромной воронке. Он пытается ухватиться за стол, но никак не может его нащупать. – Это вы. Может, не ты, но вы. Вы все это начали.
- Нет, - говорит Кастиэль, его голос становится все тише и тише, а вместо звона стаканов слышно гудки и скрип тормозов. – Вначале было Слово.

Вокруг светло. На часах – без пятнадцати десять, во рту – слишком сухо и горько, шея затекла. Он выходит из машины и подставляет лицо редким каплям косого дождя. Кто-то орет ему, машет руками, показывает на выезд из подворотни. Он молчит и слизывает капли с губ, и смотрит в небо, но во дворе пахнет только горелой резиной, бензином и маслом.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.