The Last Taboo

Новая костюмерша Ребекка пришла в сериал из Ме́тро[1] и притащила с собой целый ворох одежды. В основном это были художественно искромсанные платья, мрачные плащи и классические костюмы годов 50-х. Бекки называла все это «коллекцией», бережно собранной по складам Эм Джи Эм[1] и представляющей огромный интерес для истинных ценителей. Как ни странно, но таковым оказался Джаред, который со скучающим видом перебирал вешалки, пока ему пришивали пуговицу на рубашке, и вдруг замер, словно выпав из реальности, а потом развернулся к Дженсену, держа в руках старое шерстяное кашне когда-то, наверное, черного цвета, а сейчас выцветшее от времени.

Когда у Джареда появлялось такое выражение лица, будто он хочет насыпать перца в кепку Джима или устроить в столовой небольшой фейерверк, Дженсен автоматически начинал мотать головой из стороны в сторону, выражая крайнее несогласие с любой «гениальной» идеей. Обычно помогало плохо… Вот и сейчас Джа только улыбнулся широко и, аккуратно свернув шарф, заткнул его за пояс, прикрыв широкой футболкой.

Дома Дженсен как-то пытался намекнуть упрямому Падалеки, что такой фасон совершенно не подходит ко всем его толстовкам и футболкам и вообще смотрится уместно только с теми костюмами, что висели в примерочной рядом. На все железные аргументы Джаред примерно кивал, но говорил, что носить шарф вовсе не собирается, а просто хочет сохранить его на память. Только вот Дженсен так и не понял, о чем может вспоминать Джаред при виде этого пропитанного пылью куска шерсти, если он даже не знает, есть ли у него чистые рубашки.

Раритет обосновался в спальне, на стене, как раз между любимой бейсбольной перчаткой и постером «Сверхъестественного».

- Он мне нравится! Родной какой-то, - был ответ на уговоры не портить отношения с новой сотрудницей.

Дженсену, конечно, было абсолютно все равно, что еще притащил в дом Джаред, но сам факт такого неожиданного приобретения очень нервировал. Падалеки постоянно вытворял что-то дикое и несуразное, но был в этом привычен настолько, что все давно перестали удивляться. А Дженсен после часа раздражающей бессонницы, наконец, усыпленный размеренным дыханием Джареда, так и не смог себе толком объяснить, откуда это тревожное чувство внутри, будто скоро полностью устраивающая его жизнь покатится к чертям.

____________
[1] Metro-Goldwyn-Mayer, сокр. MGM - американская медиакомпания, специализирующаяся на производстве и прокате кино- и видеопродукции. Владелец ряда крупнейших голливудских киностудий.

***

- Останься, останься, останься… - обнаженный парень покрывает легкими поцелуями живот другого мужчины, раскинувшегося на кровати.

- Нееет… - стонет тот, выгибая спину, когда лохматая голова склоняется над его членом, - Ты же знаешь…

Дженсен видит все со стороны и в то же время, словно участвует в этом действе. Чувствует горячие губы и бархатную кожу на языке, чистое, незамутненное наслаждение и безграничную любовь, беспокойство, даже страх и горечь. Эмоции захлестывают, не отпускают, затягивают в водоворот чужих мыслей и переживаний.

«Это всего лишь сон!» - повторяет про себя Дженсен. Но комната со старомодной мебелью и двумя парнями на кровати кажется такой реальной, что становится даже страшно, а особенно от того, что можно разобрать дату на газете, лежащей на столе, - 9 декабря 1955 года, и хмурый взгляд Джеймса Дина[2] с рекламы «К востоку от рая»[3].

- Я хочу просыпаться рядом с тобой, - говорит один, лежа на кровати, едва прикрывшись простынёй.

- Господь помилуй! Мы же не семейная пара! И мы это уже обсуждали, - отвечает другой и начинает собирать по полу свою одежду. - Встретимся через неделю, - кивает на прощание и выходит из комнаты.

Слышно скрип лестницы и то, как хлопает где-то внизу дверь, а потом Дженсена накрывает волной такой обиды, что становится трудно дышать. И он прекрасно понимает, что это не его чувства – это все парень, который свернулся калачиком на краю широкой кровати…

____________
[2] Джеймс Дин (8 февраля 1931 - 30 сентября 1955) - американский актёр. Посмертно стал лауреатом премии «Золотой глобус» (1956). Дважды номинировался на «Оскар» (1956, 1957), причем оба раза посмертно.
[3] Эта картина 1955 года по праву считается классикой Голливуда и главным фильмом Джеймса Дина.

***

- Дженс, давай ко мне домой на Рождество, - Джаред обнимает сзади и словно одеялом накрывает своими руками и ногами. - Родители будут очень тебе рады!

- А Джефф? – за полчаса до будильника соседский фургон, взорвавшийся воплем сигнализации, перебудил всю округу, так что теперь можно было еще немного поваляться в постели.

- А что Джефф? Он тоже приедет, я думаю.

- И мне опять придется выслушивать все эти его шуточки по поводу того, что побрей меня чисто и получится натуральная баба.

- Да ладно, ты обиделся что ли? – такое искреннее удивление в голосе, что Дженсену хочется совершенно истерически рассмеяться. - Бро не привыкнет просто никак к тому, что мы вместе. Но ты часть семьи – и это даже не обсуждается!

Джареду так нравится называть их отношения «семьёй», что прямо видно, как он сразу растекается сахарным сиропом. Дженсену порой кажется, что он только для этого все чаще заводит разговоры про «отношения», «ответственность» и «дом». Как будто хочет заявить права. Или выглядеть главным. Или просто в очередной раз вывести Дженсена из себя.

- О, прекрати, Падалеки! Ты же прекрасно знаешь, что все праздники нам придется вести себя так, словно мы просто «друзья», - Дженсен закипает мгновенно и обычно начинает выливать на сердито хлопающего глазами Джареда всю накопившуюся с последней «околобрачной трепотни» злость. - Уж лучше напиться в одиночестве, чем пытаться придумать оправдание тому, что «такие парни до сих пор не нашли себе леди».

Падалеки ничего не отвечает. Просто дышит глубоко, словно пытаясь взять себя в руки, и уходит в душ, с громким стуком захлопнув за собой дверь.

В такие дни на съёмках сцены драк и всяческих трюков идут с первого раза и без дублеров.

Вечером Дженсен сидит на кровати и спокойно наблюдает за тем, как Джаред ищет в шкафу запасное одеяло, потом долго и шумно укладывается, стараясь отодвинуться как можно дальше, бормочет «спокойной ночи» и выключает со своей стороны лампу.

- Ну, если ты считаешь это ссорой… - Дженсен только пожимает плечами и думает о том, что не стоило утром повышать голос и что надо уже как-то спокойно все объяснить, аргументировать, - Прямо как девка с ПМС…

- Отвали.

***

Дженсен знает об этом парне абсолютно все. Как тот в 19 уехал из пыльной Оклахомы с парой сотен баксов в кармане. Убежал подальше от тесной кухни, пропахшей бобовым супом, и скрипучего кресла отца. Как в первый день в Лос-Анджелесе он просто ходил по городу и смотрел на прохожих, а потом остался спать на улице. Как всю следующую неделю обивал пороги голливудских студий в поисках работы, и, уже почти потеряв надежду, встретил в дешевом баре добродушного старика, который отмечал переезд на ферму к брату и предложил свое место на Ме́тро.

Дженсен будто сам таскал бесконечные декорации и бегал на каждое подходящее прослушивание, пока его не взял в статисты Джин Келли[4]. Так, в «Поющих»[5] он был одним из танцоров, чье имя даже в титры не внесли, а потом заключил настоящий контракт со студией и в какие-то полгода превратился из подсобного рабочего в подающего надежды молодого актера. Еще года через полтора про него все чаще стали писать в светской хронике, расхваливая «суровый взгляд» и «очарование новизны». А потом на каком-то приеме он познакомился с сынком одного из боссов и уехал вместе с ним. И в этом не было ничего особенного, просто уходить принято было с черного хода, а не с парадного.

____________
[4] Джин Келли (23 августа 1912 - 2 февраля 1996) - американский актёр, хореограф и режиссёр. Известен, прежде всего, своей ролью в знаменитом мюзикле «Поющие под дождём», в котором он выступил еще и как второй режиссер.
[5] «Поющие под дождём» - музыкальный кинофильм 1952 года, поставлен режиссёром Стэнли Доненом и звездой американского кино Джином Келли. Фильм является практически автобиографией Голливуда эпохи перехода от немого к звуковому кино.

***

Джаред щекотно дышит в шею и прижимается сзади всей грудью, дергая рукой во сне, так что Дженсен окончательно просыпается от движений пальцев на животе и думает, что в принципе не против такого вот будильника.

- Утро доброе, - Падалеки сонно вздыхает и прикасается губами к мочке уха Дженсена в качестве приветствия. – Пойдем вместе в душ, - Джаред прижимается бёдрами и забирается мизинцем под резинку трусов Эклза.

Мириться Джей просто не умеет, а потому либо старается не ссориться вообще, либо просто никак не акцентирует внимание на переходе от «сам вари свой кофе!» к «давай без резинки, а?».

Секс в душе как-то небанально продолжителен и чувственен. И Джаред двигается с такой с ума сводящей нежностью, что Дженсену только и остается, что поджимать пальцы на ногах и беспомощно цепляться за мокрые стены.

- Господи… мы же опоздаем, - Дженсен ловит губами капли воды с волос и откидывает голову Джареду на плечо.

- А я скучал, - говорит тот невпопад.

Весь день во время перерывов Дженсену хочется покопаться в Интернете и разузнать побольше о Голливуде середины прошлого века. Но удается себя вовремя одернуть, предпочитая думать об этом, как о дурацком многосерийном сне, или вывертах подсознания, или еще черт знает о чем. Круги под глазами замажут гримеры, а с обилием странной информации он как-нибудь сам справится.

***

Дженсену даже как-то неудобно, потому что он знает обо всех его потаенных мыслях. Больше всего на свете он боится перестать сниматься. Если вдруг однажды ему вежливо предложат разорвать все отношения со студией и забыть дорогу в этот район города, он просто не знает, как будет жить дальше.

- Ты проводишь у меня так много времени, что мог бы уже переехать, - это все та же комната и тот же парень развалился на кровати. Он усмехается, но как-то натянуто, будто на спор согласился пройтись по только что замерзшему озеру.

- Ты повторяешься.

- Но нам ведь хорошо вместе, - они сплетаются на кровати и тот, что повыше и помоложе, наваливается сверху.

- Да.

- Мы любим друг друга.

- Д… д-да…

- Тогда в чем, черт возьми, дело?!

Фразы разбавляются поцелуями, такими страстными и красивыми, что Дженсен невольно задумывается, так ли выглядят они с Джаредом, когда остаются наедине.

- Я не знаю! Надо спросить у Роба.

- У Роба?! При чем тут твой агент? – они разрывают объятия и садятся напротив друг друга, готовые вот-вот сцепиться вновь.

- Черт, ну, мы же не на Марсе! Здесь не только кино снимают по Хейсу[6], тут и жить надо также!

____________
[6] Уильяма Хейса в 1922 - 1945 г.г. глава Ассоциации производителей и прокатчиков, которой в 1930 г. был принят этический кодекс производства фильмов в Голливуде. Так называемый «кодекс Хейса» до 1960 годы был действующим национальным стандартом США, предписывающим производителям фильмов соблюдение ряда правил: картины, подрывающие нравственные устои зрителей, недопустимы, следовательно, нельзя изображать преступления, злодеяния, пороки и грехопадения таким образом, чтобы они вызывали симпатию в зрительской аудитории; следует представлять нравственно «правильные» модели жизни; нельзя издеваться над законом, писаным или неписаным; недопустимо склонять симпатии зрителей на сторону преступников и грешников. В 1960-е годы студии отказались от соблюдения запретов устаревшего кодекса, и в 1967 он был упразднён.

***

- Эклз, вылези уже из шкафа[7], - Джаред обвил ногами кухонный стул и терпеливо чистит фисташки.

- Что? – Дженсен замирает с недонесенной до рта банкой пива и прилагает все усилия к тому, чтобы не швырнуть её в стену.

- Тебе самому еще не надоело прятаться, а? – в их чудесном тандеме один обязательно с сорванной башней, а второй спокоен как Статуя Свободы. И Дженсен ненавидит, когда второе удается сграбастать Джареду.

- Весь гребанный Голливуд сидит в шкафу, а ты говоришь это мне?! – недопитое пиво летит в мусорное ведро, а Дженсен нервно обнимает себя руками и сползает по холодильнику на пол.

- Но так ведь нельзя. Почему я не могу брать тебя за руку на людях, - Джаред присаживается напротив и смотрит с таким пониманием, что Эклзу кажется, будто его считают умалишенным, - не могу целовать, когда захочу, не мо…

- А почему у тебя все потребности в отношениях, как у наивной школьницы? – Дженсен иногда любит быть сукой и с размаху разбить все эти розовые замки, чтобы просто опустить Джареда на землю.

Падалеки вскакивает на ноги, разве что не сплюнув на пол от досады, и начинает метаться от холодильника к окну.

- Тебе просто хочется избавиться от всякой ответственности.

- Господи! Мне просто хочется еще не один десяток лет играть всех этих крутых супергероев, защитников обездоленных или каких-нибудь мачо и обольстителей женщин! Ты понимаешь, что слово «гей» в биографии на IMDb[8] лишит тебя нормальной работы на всю жизнь?

____________
[7] Coming out of the closet, сокр. coming out (букв. «выйти из чулана», по смыслу «выйти из потёмок, открыться») – устоявшееся английское выражение, означающее процесс открытого и добровольного признания человеком своей принадлежности к сексуальному или гендерному меньшинству.
[8] Internet Movie Database (IMDb, англ. База данных фильмов в Интернете) - крупнейшая в мире база данных и веб-сайт о кинематографе.

***

Они каким-то чудом все-таки съехались и жили под одной крышей уже несколько месяцев. Без взаимных упреков, без выяснения отношений и, по возможности, сегодняшним днем. Только после «Орфея»[9], показ которого со скандалом перенесли с аллеи Славы[10] куда-то на окраину города, в переулке за кинотеатром шайка малолетних оборванцев кинула им вслед «чертовы педики!». И вот там, в темной подворотне, в которой гулким эхом отскакивал от стен топот убегающих ног, Дженсен услышал, как треснула стена, которую эти двое попытались выстроить вокруг себя.

Статья, полная прозрачных намеков и вполне конкретных выводов, даже не стала неожиданностью. Отправиться посмотреть на работу Кокто[9] в компании близкого друга, с которым еще, оказывается, и живешь вместе? Верх распущенности и наглости! А потом шепотки на площадке о том, что пора бы полюбить лаванду[11]. Толстые, ржавые гвозди. И даже не в крышку гроба, а в распятие.

Он бросил этого долговязого парня - сразу, почти не раздумывая, дрожащими руками собирая вещи, пока того не было дома.

И через неделю женился на секретарше своего агента. На скучной девице с выжженными перекисью волосами. Да, разговоры не утихали еще долго, сдобренные сальными шутками, они постоянно витали вокруг. Но счастливые лица семейной пары, очень часто мелькавшие в прессе, показались достаточным аргументом для верящих в любовь республиканских жен.

____________
[9] «Орфей» - французский фильм 1949 года, снятый Жаном Кокто. В главной роли снялся Жан Маре, французский актёр, постановщик, писатель, художник, скульптор, а также друг и любовник Кокто.
[10] Голливудская аллея славы (англ. Hollywood Walk of Fame) - тротуар по Голливудскому бульвару и Вайн-стрит в Голливуде.
[11] Лавандовая свадьба (англ. Lavender marriage) – термин, используемый для обозначения семейных пар, в которых один или оба партнера нетрадиционной ориентации. Широко использовались в Голливуде, начиная с 1920-х г., как способ сохранения репутации актеров, заподозренных в отношениях со своим полом.

***

Когда из гостиной Дженсен слышит, как когти собак стучат по паркету на кухне, это очень плохой знак. Это значит, что Джаред не напевает какую-нибудь песенку, не пытается поболтать с Сэди и Харли, не рассказывает историю о пуделе соседки его родителей – он молчит. Беспокойно ходит по дому, нарочито громко топая ногами или с силой захлопывая дверцы шкафов, но молчит. Это как, если привязываешь к голове подушки с двух сторон – сидишь в полной тишине и чувствуешь себя идиотом.

***

На площадке скрипят декорации, и спорят все эти ассистенты, гримеры, костюмеры. Он сидит в центре этого хаоса и зубрит текст. Послеобеденные сцены очень напряженные и длинные, так что подводить людей не хочется.

- Привет, - раздается над головой, и жужжание пчелиного роя отодвигается на задний план.

Безукоризненный костюм, строгое черное пальто и темный шарф поверх воротника – все как обычно. Выглядеть «с иголочки» - это по-деловому, это правильно.

- Ты здесь? – надо рассердиться, громко возмутиться такому публичному появлению, как-то обозначить свое недовольство. Но получается только этот беспомощный вопрос. Весь мир начинает странно покачиваться из стороны в сторону и ничего кроме разъедающей вины внутри не остается.

- Я уезжаю. В Нью-Йорк. Вряд ли вернусь, - надо подняться со стула, чтобы быть отчасти на равных и не смотреть снизу вверх.

Он почему-то боится, что все закончится поцелуем. Это странная мысль, но она первой влетела в голову, как только стало ясно, кто навестил его за обедом. Все дело в том, что этого безумно хочется. И это ужасно, ужасно!

- Я решил, что нужно попрощаться, - тут, наверное, нет никакой попытки задеть, но в голове бьется недосказанное «в отличие от тебя».

- Будь счастлив, - шарф, еще хранящий тепло чужого тела, ложится на шею, и пальцы, разглаживающие мягкую ткань, задерживаются на груди на мгновение дольше положенного.

***

Дженсен наблюдает за тем, как Джаред собирает по дому вещи. Аккуратно складывает каждую футболку, словно это такая ступень на пути к нирване.

- Сказал же родителям, что прилечу ранним, а сам уже опаздываю, - Падалеки ерошит волосы, берет сумку и оглядывает комнату в поисках того, что еще может пригодиться ему в гостях у родственников.

- Счастливого Рождества, Дженс, - сколько раз они смотрели друг другу прямо в глаза за последние дни можно пересчитать по пальцам.

- О, да! Оно будет, что надо! – в голосе явно сквозит раздражение.

- Не делай из меня виноватого! – Джаред, наконец, похож на нормального человека, а не на Будду. Он переминается с ноги на ногу, весь одно сплошное негодование и праведный гнев, в конце концов, бросает сумку на пол и отправляет её пинком в сторону. Она с шорохом скользит по полу и ударяется в стену.

Дженсен открывает рот, чтобы сказать что-то, без сомнения, независимое и взрослое, как видит, что старый шарф, который в начале месяца притащил Джаред, соскальзывает с крючка и мягко опускается на пол.

Это ведь так же легко. Так же легко найти массу оправданий, объективных и не очень, и решить за кого-то. Просто привести все кривые к одной формуле и заявить, что «я знаю лучше!». А потом еще наказывать за непослушание. Это так легко стоять на своем. Но только тогда ты обязательно преграждаешь путь кому-нибудь другому.

И Дженсен видит обломки той стены в переулке, и ему очень хочется засучить рукава и положить первый камень, начиная строить собственную.

Джаред осторожно поднимает шарф и нежно перебирает ткань в руках. И сейчас он где-то далеко, наверно, в одном из офисов Уолл-стрит[12], раз за разом читает маленькую заметку в газете о грустной судьбе любимчика «фабрики грёз» - нервные срывы, проблемы с алкоголем, ранний инфаркт…

Дженсен подходит совсем близко и накидывает шарф Джареду на шею, тщательно разглаживая складки ладонями и чувствуя через слои ткани тепло тела и ровный стук сердца.

- Ты только не отпускай меня никогда, ладно? – уткнуться в шею, вдыхая запах, и прижаться как можно сильнее.

Джаред неловко замирает, а потом обнимает так крепко, что перехватывает дыхание.

- Можно заехать только в День Подарков, они поймут…

____________
[12] Уолл-стрит (англ. Wall Street) - название небольшой узкой улицы в нижней части Манхеттена, в Нью-Йорк. Считается историческим центром Финансового района города.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.