Место на букву «C»

В Слендвилле, Калифорния, Дин влюбляется снова.
Сэм понимает это сразу, раньше, чем сам Дин, но в этом нет ничего странного. Большинство перемен со стороны заметны лучше, чем изнутри. Ты и сам не замечаешь, что задерживаешься вечером в баре чуть дольше обычного, и начинаешь наконец пользоваться одеколоном, подаренным отцом на прошлое Рождество, и напеваешь в душе, и перестаёшь дрочить перед сном. Но всё это заметит твой младший брат. Заметит, но ничего не скажет, потому что о чём тут говорить? Дин влюбился, подумаешь. Не впервой. Бывало. Пройдёт.
Влюблённости Дина обычно случаются на уик-энд. Не на субботу и воскресенье, когда уик-энд наступает у нормальных людей - нет, на винчестерский уик-энд, когда работа сделана, стволы смазаны, раны обработаны антисептиком и свежевымытая машина весело поблескивает на солнцепёке. Можно расслабиться на пару дней или, может, недель - в зависимости от того, как скоро отец найдёт им новое дело. Это - выходные на винчестерский лад. И едва они наступают, Дин влюбляется. В винчестерскую субботу он идёт на свидание, в винчестерское воскресенье он признаётся в любви, ночь с винчестерского воскресенья на винчестерский понедельник он проводит так, будто это последняя ночь в его жизни. А потому наступает рабочая неделя, и - прости, детка, прощай, это были мои лучшие выходные. Отец раскрывает старую, потрёпанную, заклеенную скотчем на сгибах карту, и Дин, жуя сандвич и роняя крошки себе на колено, кивает и пихает Сэма локтем в бок, чтоб не ловил ворон. Потом они садятся в машину и уезжают работать, и пока работа длится, Дин престаёт шляться по барам, забывает про одеколон и снова пахнет резким и кислым, вонючим потом, и единственное спиртное, которым от него несёт - медицинский спирт, и он перестаёт петь в душе и опять начинает петь в машине, и опять дрочит перед сном.
А потом - Слендвилль, Калифорния. И Дин влюбляется снова, как прежде. И Сэм, как прежде, просто идёт за Дином.
Сэм часто ходит за ним, только Дин об этом не знает. Обычно до машины, или до скамейки в полутёмном вечернем сквере, или до детской площадки, после того, как мамаши уведут оттуда своих детишек, и места писклявых карапузов в тесном кресле качелей займёт воркующая парочка. Сэм обычно идёт до тех пор, пока их не увидит и не убедится, что это и правда они - Дин и девочка, в которую он влюблён на этой неделе. Увидев их, он сразу же поворачивает домой, пиная по пути пустые банки и камни, покупает чипсы и колу, а придя в мотель, делает уроки, смотрит телевизор и гасит свет не позже двенадцати. Иногда он слышит сквозь сон, как Дин залезает в окно и на цыпочках пробирается мимо него к своей постели. А иногда - не слышит, и сам не знает, хорошо это или нет.
В тот вечер в Слендвилле это не машина, не сквер и не качели на детской площадке. Это бар на окраине, из тех, по одному взгляду на который сразу же ясно, что именно здесь можно сделать пару подпольных ставок на петушиных боях и затариться травкой настолько хорошей, насколько это вообще возможно в маленьких городках. Это поганая, вонючая забегаловка, но это лучшая поганая вонючая забегаловка в городе; здесь в завсегдатаях всякая шушера, но это самая крутая шушера во всей округе - она ездит на "харлеях", носит скрипучую чёрную кожу и пьёт пиво из горлышка бутылки через ноздрю, и оставляет на барной стойке пачку засаленных мятых купюр, заляпанных отпечатками жирных пальцев и, изредка, бурым пятнышком старой крови.
Дин никогда не ходит в такие места. Дину нравятся хорошие девочки: скауты, первокурсницы, капитанши юниор-клубов по криббиджу. Такие девочки смотрят на подобные забегаловки широко распахнутыми глазами, пугливо хихикая и прикрывая грудки стопкой учебников, когда патлатый мачо на "харлее", небрежно крутя пальцы вокруг руля, зовёт прокатиться и пропустить стаканчик-другой. Те из хороших девочек, что соглашаются, быстро перестают быть хорошими, и Дину такие не по душе. Для них он не герой, во всяком случае - не первый и не последний из их героев.
Поэтому, видя, как Дина проглатывает дымная пасть бара, Сэм останавливается и смотрит на закрывшуюся дверь. По тому, как уверенно Дин сюда шёл, Сэм понимает, что он не впервые наведывается в это место. И ещё он понимает, что именно здесь Дин встречается со своей девушкой. Здесь она работает, или играет на петушиных боях, или пытается подловить торговцев травкой - чёрт её знает, вдруг она коп под прикрытием. Сэм стоит в тени и не уходит, глядя на обшарпанную дверь с неоновой вывеской под единственным фонарём, болтающемся и подёргивающимся на ветру.
Дин выходит из бара час спустя, улыбаясь: он играл на бильярде и выиграл сотню баксов, Сэм это читает в его лице так же ясно, как если бы Дин вывел это у себя на лбу флюоресцентным маркером. Ямочка в левом уголке рта - это полсотни, ямочки в обоих уголках - сотня, не меньше, ямочки и ещё складка сразу за ними - это сто баксов и Дин влюблён.
Сэм напрягается, вглядываясь в темноту, и смотрит, кто выходит из бара следом за Дином.
В первый миг он думает, что у него двоится в глазах, потому что следом за Дином из бара выходит Дин. Тот же рост, та же фигура, тот же короткий, свежеподстриженный ёжик, те же ямочки и складки в уголках губ. Только куртка совсем не диновская: слишком много заклёпок и молний, слишком блестящая и слишком чёрная кожа, и слишком глупый, по-детски претенциозный череп на короткой цепочке, свивающий с нагрудного кармана и бьющий парня по груди при каждом шаге. Походка у него тоже не как у Дина: шире, размашистее и расхлябаннее вместе с тем, и чуточку враскорячку - видно, парню больше привычно ездить на мотоцикле, чем топать по грешной земле на своих двоих, обутых в тяжёлые армейские сапоги.
Парень говорит Дину что-то, Дин отвечает ему, и парень смеётся, громким, отрывистым, низким смехом, и, положив ладонь Дину на талию, уходит с ним в переулок, наполненный тьмой.
Сэм стоит под неоновой вывеской, разрезающей стену над входом в бар наискосок. Вывеска мерцает и слабо потрескивает - может быть, оттого, что держатели подобных местечек не слишком тратятся на проводку, а может, где-то рядом таится призрак. Сэм сам себя чувствует этим призраком, когда делает вперёд шаг и останавливается, вглядываясь в пыльную тьму проулка.
Они не стали отходить далеко - вряд ли из беспечности, скорее, от нетерпения. Встали возле стены, между мусорным баком и поломанным автоматом с колой, и один из них, широко расставив ноги, вжимает другого в кирпичную стену. Сэм мучительно всматривается, но не может понять, где кто: Дин ли стоит, нагнув шею и приподняв плечи, вскинув руку и вжав локоть в горло второго парня так жестко и глубоко, что это можно было бы принять за драку, если бы другая его рука не шарила у парня в ширинке. Или, может, это не Дин, а Дин на самом деле вжат спиной в кирпичную стену, слегка задыхается от локтя, давящего ему на горло, и отчаянно, судорожно вытягивает губы, вцепившись обеими руками в широкий пояс второго мужчины. Тот глядит на него с минуту, с силой разминая его член, а потом резко наклоняется и целует, не убирая локоть с его горла, и стон - стон Дина, Сэм совершенно точно знает, как стонет Дин - теряется и тает, заглушённый их склеившимися ртами, так что невозможно понять, кто из них стонет, и кто из них Дин.
Сэм стоит и смотрит на это, вывеска продолжает потрескивать у него за спиной, а в десяти шагах от него один из двоих мужчин убирает локоть с горла другого и рывком опускается перед ним на колени, быстро и ловко стаскивая с него джинсы. Пряжка ремня на мгновение отсверкивает в красном луче неона, и Сэм чуть не слепнет, пытаясь всмотреться в неё и заметить на ней выгравированную голову тигра, украшающую ремень Дина. Но он так и не успевает ничего рассмотреть, он видит лишь тёмный силуэт парня возле стены, откидывающего голову и скребущего затылком о кирпичную кладку, пока второй, крепко перехватив его бёдра, заглатывает его член на всю глубину. Парень возле стены скрипит зубами и ударяет стиснутыми кулаками по кирпичам, и Сэм видит смутный силуэт его напрягшегося горла, по которому короткими толчками гуляет кадык.
Он слышит влажные, жадные звуки, с которыми один парень отсасывает в темноте у другого - с таким звуком в плоть своих жертв впиваются вампиры, и к горлу Сэма всё ощутимей подкатывает тошнота. Но он всё равно остаётся на месте и смотрит, и слушает, как парень возле стены кончает и отворачивает лицо к автомату с колой. Другой поднимается и утирает губы, зачем-то поддёргивая собственные штаны, наклоняется и целует его, а потом они выходят из тени...
Но прежде, чем свет вывески озаряет их лица, Сэм разворачивается и, сорвавшись с места, уносится прочь.
Он мчится бегом до самого дома, так, что ветер свистит в ушах, врывается в мотельную комнату - слава Богу, слава Богу, что нет отца, - кидается в их с Дином спальню, падает на свою кровать, не раздеваясь, и натягивает одеяло на уши, рывком отворачиваясь к стене. Он бежал неправильно, не думая о дыхании, и теперь из груди у него рвутся сухие, царапающие хрипы, Сэм стискивает зубы и жмурится, пытаясь их удержать. Он не делает уроки в тот вечер; отец, вернувшись и заглянув в спальню, решает, что Сэм уже спит, и тихо прикрывает дверь. А Сэм лежит без сна, без движения, поджав под себя ноги в кроссовках с развязавшимися на бегу шнурками, ещё целый час. Только тогда возвращается Дин, и Сэм слышит сквозь тонкую стенку, как он смущённо просит прощения у отца за то, что опять задержался, и Сэм слышит в его голосе улыбку, за которой - две ямочки и ещё складка в левом уголке рта.
И ещё Сэм слышит, как отец говорит Дину, чтоб не включал свет, потому что Сэмми уже уснул.
Сэм натягивает одеяло повыше, одновременно поджимая под себя ноги ещё сильнее, чтоб кроссовок не выглянул ненароком. Но даже если б и выглянул, Дин бы вряд ли заметил - Дин заходит, потягиваясь и улыбаясь, Сэм чувствует, как от него пахнет ленивым, усталым винчестерским счастьем, как всегда после хорошей работы или хорошего секса. Сэм лежит лицом к стене и смотрит на уродливую оранжевую хризантему из сотен тех, что украшают аляповатые замызганные обои, и считает на ней лепестки, пока Дин не торопясь раздевается и вытягивается на своей постели. Он засыпает, едва коснувшись головой подушки, и уже через миг спальня наполняется его ровным, тихим дыханием. А Сэм ещё долго лежит под одеялом одетый, свернувшись и вцепившись зубами в кулак.
К рассвету он расслабляется и засыпает.
На следующий день отец уезжает в пригород навести какие-то справки - Сэм понимает, что совсем скоро они отсюда уедут, но решения своего не меняет. Дин слегка выгибает бровь, услыхав о поездке отца и, разумеется, тоже сделав верные выводы. Сэм внимательно наблюдает за тем, не набежит ли на гладкий лоб его брата мрачное облачко, не мелькнёт ли тень раздражения и досады в ясных и светлых глазах - но, разумеется, нет. Дин может быть очень влюблён, однако, лишь только понадобится, без колебаний и сожалений оставит всё позади - он так привык, и это не в тягость ему... может быть, вдруг думает Сэм, это ему даже в чём-то удобно. Сэм опять вспоминает тот переулок, потрескивание вывески и дымный запах от двери бара, и хриплое дыхание двух мужчин, один из которых вжимал другого в кирпичную стену. Дин ловит его взгляд, и Сэм отводит глаза. Дин улыбается ему чуть сочувственно - Сэм не любит переезжать, Дин это знает и хлопает его по плечу, обещая, что вечерком они завалятся перед телеком со стопкой порнокассет, но Сэм отвечает, что у него другие планы. Какие это такие другие планы, спрашивает его с удивлением Дин, и Сэм отвечает:
- Библиотека.
Дин смотрит на него удивлённо, но потом улыбается и снова хлопает по плечу. Ладно, говорит он, как хочешь, а я, пожалуй, полентяйничаю сегодня перед телеком. Допоздна не сиди.
Сэм что-то бормочет в ответ и опять отводит глаза.
В восемь вечера он проходит в дверь того самого бара, вытирая о джинсы на бёдрах взмокшие руки.
Он почти не бывал в подобных местах - они не манят его, и ему там нечего делать. Он не оглядывает задымленное помещение, сразу идёт к барной стойке и взбирается на табурет. Бармен бросает на него косой взгляд и презрительно выпячивает губу, а потом нагловатым прокуренным тоном оповещает, что шоколадного "Несквика" они не наливают, валили бы ты с Богом, сосунок. Сэм, краснея, вытаскивает двадцатку и спрашивает, наливают ли они колу. Бармен смотрит на него чуть внимательнее и спрашивает тем же тоном, есть ли ему хоть восемнадцать. Сэм врёт, что есть. Его рост и мышцы в которой раз служат ему добрую службу, и бармен, хоть и кривясь при взгляде на его подозрительно гладкие щёки и по-детски пухлые губы, ворчит, что ему не нужны неприятности с малолетками, что у него тут не притон, а пристойное заведение, и тянется под стойку за стаканом.
Получив свою колу, Сэм облегчённо вздыхает и наконец осмеливается окинуть бар взглядом.
В белом дыму плавают четыре бильярдных стола, вокруг которых прогуливаются мордовороты с потёртыми облупленными киями. Столики по периметру бара тают во тьме, выглядывая из чёрных зевов кабинок, как гнилые зубы из широко распахнутых ртов. В некоторых кабинках Сэм видит мужчин, сидящих слишком тихо и слишком близко друг к другу. Разговоров почти не слышно, только низкий гул музыки, стук бильярдных шаров да поскрипывание сидений в кабинке рядом со стойкой, двое мужчин в которой, неторопливо целуясь, трутся бёдрами друг о друга. Сэм отводит от них глаза - и вдруг видит человека, из-за которого сюда пришёл.
А тот видит его.
Он стоит с кием и кружкой пива за самым дальним от Сэма столом, но взгляд его пролетает через весь зал, как метко пущенная стрела, и Сэм вздрагивает, невольно стискивая стакан с колой враз взмокшей ладонью. Мужчина смотрит на него ещё долю мгновенья, а потом отворачивается к столу - время его удара. Он ставит кружку с пивом на край стола и, наклоняясь, отводит кий небрежным, отточенным жестом, ударяет, шары с оглушительным щёлканьем стукаются друг о друга и разлетаются к бортам, а бильярдист поднимает глаза над киём и улыбается Сэму. Сэм не улыбается ему в ответ, но и не отводит глаза. Он смотрит и думает: так это было у них с Дином в первый раз. И кто из них был кем? Кто сидел у стойки, и кто стоял у стола, улыбаясь другому поверх борта?
Сэм разворачивается на табурете лицом к столу. Он потягивает свою колу, наблюдая, как мужчина завершает партию, слегка напрягается всякий раз, когда тот отводит кий, и выдыхает при каждом удачном ударе - так, как делал десятки раз, наблюдая за Дином. Партия заканчивается с разгромным счетом в пользу мужчины, от которого Сэм не отводит глаз; тот принимает от своего партнёра поздравления и пару мятых купюр, небрежно салютует кием и не торопясь, вразвалку подходит к стойке, к Сэму, сердце которого колотится всё чаще и чаще по мере того, как сокращается расстояние между ними. Вот он уже слышит, как поскрипывает чёрная намасленная кожа куртки, вот уже видит блестящий череп, болтающийся на нагрудном кармане, и чувствует запах "Хьюго Босс", ужасно пафосный и неуместный здесь, в этом месте, от этого человека. У Сэма вдруг начинает слегка побаливать голова.
- Привет, - говорит ему парень, с которым Дин трахался прошлой ночью, - новенький здесь? Я тебя раньше не видел. Я Чак.
- Сэм, - отвечает Сэм немеющими губами, глядя на него с отстранённым, больным удивлением, словно и сам не знает, что они оба делают здесь и как вообще тут оказались. Парень, с которым Дин трахался прошлой ночью, раздвигает губы в крепкой, жёсткой улыбке.
- Что ж, Сэм, не взять ли тебе чего-нибудь поядрёней содовой? А?
- Я и сам могу, - отвечает Сэм инстинктивно, как будто вдруг вспомнив (вовремя, надо сказать), что папа с братом учили его не доверять незнакомцам в паршивых барах. Но Чак смеётся, уже подсаживаясь к нему и придвигая свой табурет к его табурету так близко, что задевает бедро Сэма коленом.
- Да ну? Хочешь сказать, тебе уже стукнул двадцать один?
- Да, - Сэм с вызовом вздёргивает подбородок, чувствуя, как глаза у него сужаются в щёлки. - Я старше, чем выгляжу. Только права дома забыл.
- А-а... пешком сегодня?
- Да. Решил прогуляться.
- Если хочешь, могу тебя подвезти на моём "харлее". Джорджи, налей-ка нам с парнем по паре скотча. И нехрен на меня зыркать, ты его слышал, ему двадцать один, он у нас уже взрослый такой... верно, малыш?
Сэм смотрит на него, по-прежнему ощущая его твёрдое, острое колено на своём бедре, и не может взять в толк, с чего он решил, будто этот парень похож на Дина.
Рост? Дин, наверное, выше его дюйма на два. Тело? - нет, плечи у Дина шире, ноги длиннее, и Дин куда более подтянут и пропорционален, чем этот Чак, прячущий, как Сэм теперь понимает, довольно грузное тело под толстой пижонской курткой. Волосы у него темней, чем у Дина, и длиннее, он их зачёсывает хохолком и укрепляет гелем, и глаза у него не такие, как у Дина, и нос, и губы. Чёрт, зря он подумал про губы - Чак немедля перехватывает его взгляд и ухмыляется, придвигая свой табурет ещё ближе, так что теперь оба его колена впиваются Сэму в бедро, вдавливаются в него, словно пытаются сбросить на пол. Бармен толкает к ним два стакана, и Сэм быстро, боясь передумать, хватает скотч и осушает залпом, едва не поперхнувшись на последнем глотке, когда широкая ладонь Чака накрывает его колено. Сэм быстро мутнеющим взглядом смотрит на его большую, с побитыми костяшками руку. Во рту горько, сухо и горячо от только что залпом выпитого спиртного. Чак что-то говорит ему, не двигаясь с места, его рука ползёт с колена Сэма повыше, и стук бильярдных шаров отдаётся болезненными щелчками у Сэма в ушах, и он зажмуривается на миг, так, словно это может помочь.
- Я говорю, пить ты умеешь, а, детка? - долетает до него масляный голос Чака, и Сэм, моргая, смотрит на лисью улыбку - совсем не улыбку Дина - проступающую из тумана. "Чеширский кот", - думает Сэм и говорит:
- Не называй меня деткой, чувак. Вторую поставлю я, - и бросает на стойку пару банкнот.
Парень, с которым вчера трахался его брат, довольно смеётся и подмигивает бармену. Ладонь его у Сэма на ноге сильная, тёплая и большая. И он совсем не похож на Дина.
Опрокидывая в рот вторую порцию скотча, Сэм пытается вспомнить, что делает в этом месте.
Чак что-то рассказывает ему о своём байке и о том, как трудно найти хорошего автомеханика в такой дыре. Потом они снова пьют, и Сэм не помнит, кто из них платит на этот раз. Музыка, дым, засаленное бильярдное полотно, короткие отрывистые смешки и запах намасленной кожи и "Хьюго Босса" смешиваются в одно, у Сэма кружится и болит голова, и он вдруг понимает, что не должен был сюда приходить. Он отчаянно хочет домой, делать уроки, есть холодную пиццу, валяться на диване у Дина в ногах... Но при этой мысли на него вдруг накатывает злость, такая сильная, такая жгучая, что он, кажется, кричит и стучит кулаком по стойке. Дин. Дин. Чёртов грёбаный Дин. Чёртов грёбаный Дин трахался вчера с этим парнем, а я... я... - так думает Сэм и не доводит мысль до конца, а в следующую минуту обнаруживает себя прижатым к стене между мусорным баком и поломанным автоматом с колой, и шершавый, неровный камень холодит его липкую спину. В нос бьёт резкая смесь запаха скотча и масла, и Сэм со стоном отворачивает лицо, но его тут же сжимают крепкие толстые пальцы, сжимают и поворачивают, а потом его рот сминают губы, совсем не похожие на губы Дина. Чак целует его, вжав в стену и крепко придерживая за подбородок, втиснувшись пахом в его пах, и Сэм чувствует на своём животе его член, твердый, как камень. Чак кладёт руку ему на пояс, пробираясь пальцем в уже расстёгнутую ширинку, и Сэм хнычет, вздрагивая и пытаясь от него отстраниться. Но потом его взгляд падает на слабое пятно красноватого света под мерцающей вывеской бара, и он видит на этом месте себя. Видит себя, стоящего там, приоткрывшего рот, судорожно стискивающего кулаки, неотрывно смотрящего на двух мужчин во тьме переулка - на Дина и ещё одного. Только сейчас он сам - один из этих двоих, а второй... второй...
Холодный ночной воздух обжигает его член, выпростанный из ширинки, и Сэм вздрагивает на миг, а в следующий миг выгибает спину, когда ладонь Чака перехватывает его член, защищая и обещая согреть. Ладонь у Чака просто огромная, она накрывает член Сэма почти целиком, и Сэм непроизвольно толкается в неё, всхлипывая и жмурясь. Чак снова хватает его губы в свои, мнёт его рот, прикусывая, засасывая до боли, и Сэм тупо думает, что завтра придётся как-то объяснять Дину свои опухшие губы. Он вспоминает, что у Дина они в последние несколько дней тоже были чуть розовей, чем обычно, чуть полнее, чуть слаще... Сэм теперь знает, почему, и вдруг с силой забрасывает руку Чаку на шею и, ухватив за загривок, притягивает к себе ближе, толкаясь бёдрами в его деловито работающую ладонь. Чак дрочит его, толкаясь пахом ему в живот, с низким, гортанным рыком, и Сэм едва замечает, когда он выпускает из руки его член и, стащив джинсы ему на бёдра, грубо сминает своей громадной рукой его задницу и толкает палец ему к...
Всё заканчивается в мгновение ока. "Я проснулся?" - думает Сэм, и от этой мысли на него накатывает такой шквал облегчения, что у него подгибаются ноги. Он начинает валиться набок, скользя по грубой каменной стене - и понимает, что это не сон. Он хватается за стену и, восстановив равновесие, оборачивается и смотрит на Чака, лежащего на земле и в защитном порыве вскинувшего руки над головой.
Сэм смотрит на Дина, который бьёт Чака подошвой ботинка в лицо.
- Уёбок! - кричит Дин, нанося удары снова и снова, страшно, свирепо, неотвратимо, так, как никогда не бьёт людей, а лишь добивает нечисть. - Сраный уёбок, не смей его трогать! Не смей его трогать!
- Д-д... д-да ты... что-о... - хрипит Чак, безуспешно пытаясь защититься (как смешно, думает Сэм, драться он совсем не умеет). - Ты оху...уй-й...ел, что ли, Дин? Ты что?
Он явно пытается что-то сказать, спросить, что происходит, но Дин не слушает его и больше даже не кричит, просто продолжает бить. Сэм думает, что надо сказать ему остановиться. Надо сказать, что Чак не виноват, что это Сэм... Но он молчит и смотрит на двух мужчин, молча и хрипло возящихся в переулке, смотрит так же, как и вчера.
- Да ты совсем охренел, ты больной на всю голову, блядь, - стонет Чак, когда Дин приостанавливается перевести дыхание. Изо рта и носа у Чака течёт кровь, и из ушей, кажется. тоже, Он говорит гнусаво и жалобно, зажимая рукой сломанную переносицу. - Ты чокнутый, блядь, что ты творишь, по-твоему? Ты что, приревновал? Сам же сказал, сегодня тебя не будет...
И тогда Сэм начинает смеяться.
Он смеётся, вжавшись голой задницей в кирпичи, трясёт головой и хохочет так, что у него вот-вот отвалится голова. Когда кто-то хватает его за плечи и встряхивает, смех поднимается на невыносимую высоту, из глаз брызжут слёзы. Ладони Дина - да, это ладони Дина - гладят его по щекам, вот так, вверх-вниз.
- Сэмми? Эй, Сэмми, взгляни на меня, ну... Он тебя трогал? Что он тебе...
Дин держит за плечи Сэма, жмущегося к стене со спущенными штанами, на том самом месте, где Дин стоял вчера сам, и спрашивает, кто и как его трогал. Сэм даже не замечает, как смех переходит во всхлипы. Он никак не может перестать трясти головой. Когда Дин выпускает его лицо и берётся за ремень его джинсов, Сэм отшвыривает от себя его руки.
- Отъебись от меня! - кричит он Дину в лицо, и Дин в изумлении отступает. - Отъебись от меня, ублюдок! Ублюдок! Ублюдок, ненавижу тебя!
- Сэм...
- Ненавижу тебя! - кричит Сэм ему в лицо и, рывком дёргая свои джинсы вверх, бросается вон, во тьму переулка, споткнувшись по дороге о Чака, который слабо пытается ухватить его за штанину. Сэм застёгивает ремень на бегу и пытается заправить рубашку, но пальцы не слушаются, его шатает, кровь гудит в голове, он ничего не видит вокруг и, пробежав всего несколько ярдов, падает во что-то мокрое и холодное, разлитое на грязной земле.
Он не сразу осознаёт, что это его собственная рвота. И от этой мысли его выворачивает снова - скотч, слёзы, сопли и дрянь, дрянь, Господи, сколько же дряни извергается из него на землю, где грязь мешается с грязью.
Дин наклоняется над ним и обнимает, и Сэм яростно отпихивает его прочь.
- Сэмми, ну, пойдём...
- Убирайся, - Сэм всхлипывает, отбрасывая от себя его руку и утирая рот дрожащей ладонью. Во рту противный, кислый привкус, которого, как Сэм уверен в тот миг, ему никогда не забыть. - Убирайся, отстань от меня... Придурок...
- Идём, поговорим дома...
- О чём говорить? А? О чём ты со мной собираешься говорить? Что, тебе можно, а мне нельзя?! Так?!
Дин застывает. Его рука на плече у Сэма наливается свинцовой тяжестью. Где-то далеко, за толстой стеклянной стеной, поскуливает и ругается Чак, пытаясь подняться. Ни один из них на него не смотрит.
- Ты что, его знаешь? Это твой дружок, что ли? - доносится из-за спины Дина, и Сэм вскидывает глаза. Дин медленно оборачивается к Чаку. Голос его звучит так, как когда он говорил ведьме, сдавившей горло Сэма когтистой лапой, что ей стоит, правда стоит сейчас же отпустить его брата.
- Вали. Отсюда. Нахрен.
Чак бормочет проклятья вперемешку с угрозами, но убредает прочь, всё ещё придерживаясь за нос.
Сэм стоит на земле на коленях, и Дин рядом стоит с ним, сжимая его плечо. Потом убирает руку.
- Это у меня в первый раз, - произносит он очень тихо, голосом, полным такой вины, что Сэм вздрагивает всем телом. - Честное слово, в первый раз, Сэмми, я никогда раньше... Просто стало интересно попробовать, а тут этот бар. Я просто из любопытства зашёл, ну и... Это всё ерунда, - добавляет он неловко, и Сэм знает, просто знает, что он весь горит от стыда, хотя и не может видеть его лицо. - Просто раз или два... ничего такого.
- Мерзость, - говорит Сэм. - Это мерзость. Это... это такая мерзость!
Его снова скручивает рвотным позывом, и Дин, быстро наклонившись, придерживает его, пока он блюёт себе под ноги. Дин гладит его по голове, убирая у Сэма с лица липкие грязные пряди.
- Пошли домой, Сэмми, ну, пошли. Примешь душ, я дам тебе алказельцер, ну давай. Пойдём.
- Это такая мерзость, - Сэм всхлипывает ему в плечо, в его потёртую, совсем нескрипучую куртку, и так жалеет, Боже, он так жалеет о том, что споткнулся и упал и не смог убежать достаточно далеко. Если бы он только мог, он был убежал так далеко, так далеко, что там можно было бы обо всём забыть и никогда ничего не видеть.
Такая мерзость, тупо думает Сэм, когда Дин, надеясь, что он не заметит, украдкой целует его во взъерошенную макушку. Этого невозможно хотеть. Никогда. Никак.
Они не произносят больше ни одного слова ни тем вечером, пока Дин отвозит Сэма домой и помогает ему привести себя в порядок, ни наутро, когда Сэм страдает таким ужасным похмельем, что остаётся дома, ни через день, когда приезжает отец и говорит, что в Слендвилле, Калифорния, им больше нечего делать. Они никогда не обсуждают тот вечер и Чака, и Дин больше ни разу не заводит интрижек с парнями. Сэм это знает, хотя и перестаёт с тех пор за ним следить. Он теперь ложится всё раньше и ночью просто спит, и часто видит во сне, как бежит куда-то по тёмному, извилистому проулку мимо сотен мусорных баков и поломанных автоматов с колой, вокруг него скрипит кожа и сталкиваются бильярдные шары, кто-то хрипло дышит и целует его, целует в закисший рот, и шепчет "нельзя, нельзя, это такая мерзость", и Сэм плачет, не просыпаясь, продолжая бежать, и зная, что где-то в конце проулка и этой тьмы есть какое-то место, где он сможет спрятаться от стыдливых, просящих взглядов, которые временами бросает на него Дин, и от самого себя.
В конце концов он и вправду находит такое место, и находит его наяву. Оно тоже находится в Калифорнии, и тоже начинается с буквы "С".

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.