Грех и плоть

Его кости растут слишком быстро.

Он чувствует, как они, вырастая, растягивают кожу изнутри. Он какой-то уродец.

Иногда Сэм даже сомневается, а человек ли он. Может, он шейпшифтер или эльфийский подкидыш, просто не знал об этом раньше. Или ходит в коже, которая принадлежит не ему; в теле, которое надо отдавать назад.

Дин никогда таким не был – неуклюжим и злым. Сэму не надо об этом спрашивать, он помнит. Он видел. Смотрел, как Дин растет, уверенно и ровно: кости, мускулы и кожа, все вместе. Брат никогда не будил Сэма криками по ночам, или не лежал на полу, скорчившись от боли. Сэм знает, что именно так надо взрослеть. Вот так, как Дин. Как все остальные дети в этом городе.

*

Сэму снятся сны.

Он помнит их всего лишь несколько секунд после пробуждения, резкие всполохи цвета, звука и эмоций, которые на мгновение кажутся реальностью. К тому времени, когда Сэм просыпается настолько, чтобы понять, что это всего лишь сны, он забывает их, и ему остаются только обрывочные картинки, похожие на слайды, сами по себе не несущие никакого смысла. Поле, готовое к сбору урожая, сломанная кукла в руках девочки с каштановыми волосами, качели, поскрипывающие на вечернем ветерке, пули, пробившие белую побелку в стене, Дин, смотрящий на него снизу вверх с умоляющими глазами. Сэм не помнит, о чем во сне умолял Дин, может, чего-то не делать или делать… что-то. Что-то плохое, что заползло в мозг Сэма, как чума, и поселилось там. Он не дает этому имя, пока еще нет, не уверенный, что знает его. Всегда были только они двое, он и Дин – отец любит его, Сэм знает, но Дин всегда рядом, и это совершенно другое – и при мысли, что он может поставить все с ног на голову, желудок Сэма сжимается до такой степени, что кажется, его сейчас вырвет.

Иногда после снов он просыпается липкий.

Сэм слишком старается не думать об этом.

— Вставай, придурок, — Дин дает ему подзатыльник.

— Я не спал, — огрызается Сэм, и это правда, он не спал, просто сидел, закрыв глаза, и ни о чем не думал. Сэм даже благодарен Дину за то, что тот поднимает его с места и тащит стрелять по мишеням, он ни за что не признается в этом брату. Он недовольно ворчит себе под нос, но Дин не обращает на него никакого внимания. Он бросается в Сэма ботинками, и один больно попадает по ноге, может даже остаться синяк.

— Надевай, — говорит он.

— Урод, — бормочет Сэм, и Дин ухмыляется, довольно и вредно.

*

На тренировке у него ничего не получается. Сэм утратил равновесие, забыл то положение, из которого бы смог верно прицелиться. Он не бросает попытки целый час, кривя сосредоточенно лицо, и ищет, пытаясь отбросить шум и не отвлекаться. Но мир не дает о себе забыть, Сэм не может не замечать рваное дыхание Дина рядом, и никак не удается выбросить все постороннее из головы, сосредоточившись только на оружии и цели.

Первые выстрелы какие-то хаотичные, и Дин улюлюкает, смеясь. Ему уже не смешно, когда следующие четыре выстрела Сэма вообще промахиваются мимо цели. Когда Сэм попадает в цель Дина вместо своей, тот резко оборачивается, заводясь.

— Ты, твою мать, шутишь, наверное. Прекрати ерундой маяться, не смешно.

Сэм не отвечает, не может, потому что на глаза набегают слезы, и так еще хуже, зрение размывается, и оружие совсем его не слушает.

*

Потом, в темноте, Дин пытается узнать, в чем дело. Он спрашивает через всю комнату:

— Что сегодня с тобой такое было? Заболеваешь, что ли? Потому что если да, то я не хочу заразиться твоими бациллами.

— Я в порядке, — отвечает Сэм и поворачивается к Дину спиной, что у всех народов мира означает «Я не хочу разговаривать».

Дину все равно.

— Да, очень в порядке, я вижу.

Он замолкает, и Сэму кажется, он слышит, как Дин думает, что сказать дальше. Молчание настолько неловкое, что Сэм мечтает раствориться. Он неподвижно лежит и ждет, что скажет Дин, с силой сжимая кулаки, отчего ногти врезаются в ладони. Сэм сжимает руки сильнее, стараясь поранить кожу до крови, найти выход напряжению, скопившемуся в костях, но ничего не получается: ногти слишком тупые.

Дин пока ничего так и не говорит, и Сэм чувствует себя почти в безопасности. Может, Дин не станет дальше выспрашивать и заснет. Завтра они проснутся и забудут про сегодняшний случай. Снова запустится привычная рутина их дней. Он начинает расслабляться, опуская под одеялом руки и выпрямляя постепенно ноги, и теперь они достают до края матраса.

Не надо было терять бдительность, зря он задремал раньше, чем услышал ровное дыхание Дина и медленные движения сквозь сон, явные признаки того, что Дин спит. Он застигнут врасплох, когда Дин вдруг карабкается за его спиной на кровать. Сэм поворачивается, не думая, и прижимается к Дину, словно ищет то, что потерял, в несокрушимости брата.

— Ого, — произносит Дин, не понимая, что находит на Сэма. Как будто отмахивается от слишком дружелюбной собаки, и Сэм отодвигается от него, резко подаваясь назад, чуть не падая с кровати. Дин вовремя его хватает, подтаскивая обратно к центру, и Сэм не может решить, то ли придвинуться, то ли не двигаться, то ли просто задвинуть Дину изо всех сил за то, что он тут, за то, что Дин его брат, который присматривает за ним и который не останавливает это все, не спасает Сэма.

Вместо этого он подскакивает на матрасе ближе к Дину.

— Хочешь посмотреть, насколько я в порядке? – шипит он, словно нарываясь, как будто провоцирует брата на драку. Снова трется о Дина, чтобы тот почувствовал, как у Сэма твердеет член, и глупое тело трясется, как будто Сэма колотит от холода, и кости внутри так громко стучат, что Сэму кажется, Дин их услышит и узнает, насколько Сэм неправильный. Может, он скажет это Сэму в лицо, скажет, что так не должно быть, что Сэм уродец.

— Сэм, — зовет Дин, совсем не так, как Сэм себе представлял, нежно и заботливо, и что-то еще кроется за этим, что-то такое, что чувствует сам Сэм, больное и неправильное.

Сэм тычется лицом в изгиб диновой шеи, прячется, чтобы не видеть. Он приказывает своим бедрам успокоиться и кулакам разжаться, но ни те, ни другие его не слушаются, руки оплетают Дина, и член толкается брату в ногу.

— Все… все хорошо, Сэмми, — говорит Дин, но он никогда не умел врать, и сейчас тоже не может сказать ни слова, не запнувшись, как десять лет назад, когда он обещал Сэму, что все будет хорошо, папа приедет домой и они встретят рождество вместе.

Нет, хочет ответить Сэм, но слово крутится в его голове, не рождаясь.

— Да, — произносит Дин, как будто прочитав его мысли. Сэм чувствует, как Дин сглатывает, он все еще сидит, зарывшись в шею брата, а потом тот двигается, и теперь они на одном уровне, их бедра соприкасаются друг с другом. Сэм не знает, плохо это или хорошо, что Дин тоже возбужден.

Хорошо, решает он, когда Дин начинает об него тереться. Сначала это чувство появляется в животе, искорка, которая прыгает по всему телу, как будто заполняя его изнутри. И это плохо, он горит под кожей, которая и так для него слишком мала, но от этого ощущения еще реальней. Еще прочнее. Как Дин, как кто-то цельный.

Сэм теперь тоже двигается, подхватывая ритм, кровать скрипит, за окном шумит дождь, барабаня по окну, но Сэма полностью захватили звуки, которые издает Дин, беспорядочные стоны, которые пробегают сквозь Сэма, находя внутри самые темные потаенные места и изгоняя черноту.

Он крепко вцепляется в ногу Дина, как будто хочет нырнуть под кожу. Поднимает голову, и лицом к лицу они делят дыхание, горячий воздух вырывается мелкими толчками туда-сюда. Сэм чувствует каждую деталь, сорванное дыхание брата и каждое место, в котором они соприкасаются. Прикосновения Дина слишком нежные, слишком воздушные через все слои ткани, и Сэм хочет, чтобы Дин тоже чувствовал себя, как он – отчаянно, словно ему всего мало, всего не так сильно, не так близко, не так крепко, — пока они наконец не погрузятся друг в друга.

— Еще, — умоляет он, — Дин, мне надо… я хочу… черт, — и Дин успокаивающе произносит «тссс». Звук исчезает в горле Сэма сразу, как только вырывается изо рта Дина, и теперь все хорошо, потому что Дин понял, стаскивая вниз свои трусы, потом треники Сэма, и теперь они касаются друг друга кожей. Ощущения настолько яркие, что Сэм едва это выдерживает, член напротив члена Дина истекает смазкой.

— Хочу, чтобы ты кончил на меня, — выдавливает Дин глухим и надломившимся голосом, — на мой член, чтобы сперма стекала по моим яйцам.

— О черт, — шепчет Сэм и, кажется, Дин вторит ему, но потом Сэм погружается в себя, теряя все чувства, кроме ощущения члена Дина, прижатого к своему, жара и его тяжести. И ничего больше между ними. Только кожа к коже.

Когда Сэм кончает, это оказывается для него почти шоком, чувства так долго нарастали, и он почти забыл о том, что бывает в конце. Член отчаянно пульсирует, снова и снова, пока не становится больно двигаться, и Сэм чувствует, как его сперма течет по члену Дина, пачкая их животы.

Он хватает воздух. Вымотавшись. Устав, и закрывает глаза, вспоминая, что надо дышать, усиленный вдох, выдох, и еще раз. Его мягкий член лежит между ног, он липкий, и Сэму должно быть противно, но нет. Он хочет, чтобы Дин тоже кончил на него, хочет прижаться как тогда раньше, когда они делили дыхание на двоих.

Он пытается протянуть руку к Дину, но она слишком тяжелая, и Дин оказывается быстрее, кладет руку на собственный член, двигая быстро и грубо, и Сэм жалеет, что ему плохо видно, вот если бы повторить все днем при свете.

Сэм сглатывает от этой мысли.

Он слушает мокрые звуки, пока Дин себе дрочит, и это так непохоже на все другие разы, когда он его слышал: не так приглушенно, или далеко, или скрытно. Дин не пытается быть тихим, он стонет от удовольствия и разводит ноги, погруженный в происходящее настолько, что Сэму кажется, за всю свою жизнь он не видел ничего сексуальнее.

Дин кончает с криком, и Сэм рассмеялся бы, будь он в другой ситуации, но каждый звук, который издает Дин, это все для него. Брызгает сперма, попадая на его член и живот, где задралась футболка, и когда Дин заканчивает, он падает на Сэма, и их сперма смешивается друг с другом, что уже не разобрать, где чья.

Никто не двигается.

Сэм вдруг замечает теперь дождь и прохладу в комнате, которую принесла с собой непогода, и дребезжание старого холодильника за стенкой в соседнем номере. Ему кажется, что сейчас он услышит даже, как в углу паук начнет вить патину.

Он гадает, надо ли сейчас наклониться и поцеловать Дина. Он бы хотел. Хотел узнать вкус Дина, поймать его своим языком. Сэм уже поворачивает голову. Но. Но он неуверен, не выйдет ли он за черту, поэтому останавливается на полпути, ерзая, как будто устраивается поудобнее.

— Я пошел, — тихо говорит Дин, и Сэм благодарен за то, что брат заговорил первым, что не самому пришлось разрывать неловкое молчание. Хотя он хочет, чтобы Дин остался.

— Дин, — начинает он, но в голове нет никаких мыслей, что сказать дальше. Он просто скажет, что придет первым, пусть Дин сам придаст смысл вылетевшим словам.

— Ложись спать, — перебивает Дин, натягивая трусы, и залезает на свою кровать, и когда брат поворачивается к нему спиной, Сэм захлопывает рот и тянет на себя одеяло.

Он лежит под покрывалом, голый и грязный, и на коже высыхает их с Дином сперма.

Сэм вытягивается, чувствуя, как тянутся мышцы и вместе с ними кожа. Она сидит лучше, чем обычно, но когда он смотрит на Дина, на его напряженные плечи, он думает, может, кожа на Дине больше не такая удобная, как раньше.

*

Когда он спит, ему снится Дин, который разлетается на куски и беззвучно кричит от боли. Сэм смотрит, но то ли не может пошевелиться, то ли просто не двигается с места. Он только смотрит.

Утром он не вспоминает этот сон.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.