Яблочный сентябрь

В субботу ожидался Большой Яблочный Фестиваль. Дин увидел криво приклеенное объявление как раз в тот момент, когда вдавил сильно кнопку дверного звонка: Большой Яблочный Фестиваль. Много пива, много еды, много музыки и очень много людей. А, да, конечно - ещё и яблоки. Вторая половина сентября, когда ещё тепло, но уже не жарко, утра - промозглые и дерут до самых костей (если эти самые кости ещё и переломаны - вот где засада), дни - как паутина: лёгкие и липкие, в них вязнешь сразу. И не забывать о яблоках - последних, жестких и с горчинкой, тех, которые хранятся лучше прочих, толстокожих.
За дверью переливалась нудная, романтичная трель. И никого там больше не было слышно: Дин даже ухом приник, пытаясь определить - живо или умерло. Тихо. Дерево под щекой было прохладным и пахло свежей краской.
"Давите сильнее, - посоветовал ему Лукас, местный почтальон, - там звонок постоянно заедает".
Дин снова впечатал толстую кнопку пальцем, чуть не выбивая её сквозь звонок - без ответа.
На почтовом ящике, который торчал нелепым синим пятном слева от двери, ярким и белым, с расплывшимися буквами резко выделялся листок: Большой Яблочный Фестиваль - двадцатого сентября! Буквы казались крупнее, чем были по-настоящему, но это всё - ночная влажность: бумага отсырела, чернила поплыли.
Дин стоял перед запертой дверью и слушал тишину, что была за ней - никого, ничего. Пустые комнаты, которые, наверное, широкие и полные пыльного света. Мебели там мало - точно, вот совершенно так. А книги стоят аккуратными рядами. И обязательно - он снова коснулся пальцем кнопки - обязательно фотографии, их мало, но они в прозрачных рамках, глянцевые и такие правильные.
В третий раз он звонить не стал. Открывать дверь отмычкой тоже передумал. До субботы ещё времени вагон с тележкой, и погода наладилась, и яблоки вызрели до прозрачности - косточки можно увидеть. Проходя мимо почтового ящика, сорвал криво приляпанный листок - он был дурацким и не к месту.

Сэм перестал спать. Был рассеян. Забывался понемногу. Однажды утром, спустя двенадцать дней, он попросту закрыл глаза и не открывал их. Отказывался.
Всё, что осталось Дину, после криков, хлестаний по щекам и заключения врача - оставить его в покое и искать что-то. Кого-то. Всё равно кого - кто мог бы помочь.
Пока Сэм отлеживался на дурацкой, узкой кровати - Дин вкалывал, теперь уже вполне самостоятельно: шёл, искал, выспрашивал, улыбался постоянно. Возвращаясь в тёмную комнату, он неизменно останавливался у самого края кровати - смотрел на Сэма, засекая про себя: ещё, господи боже мой, ещё. Сердце обрывалось в этот миг, срывалось в нитку ровного гудежа крови, а само будто бы замирало. Он мог бы пройти мимо, сразу от двери к ванной, не останавливаясь, но всякий раз, каждое возвращение - он делал так: подходил и смотрел. Не закрывал глаза, не орал, не матерился. Уже стоя под душем, когда вода лилась тугим напором, оглушая, ослепляя - бил кулаком в кафель напротив, пока не становилось всё равно. Потом, минут семь спустя, снова садился рядом с братом и говорил ему какую-нибудь бестолковую хрень вроде:
- Ты не расплатишься, Сэмми - никогда. Будешь должен кофе до самой пенсии за такую дурь, запомни.
Брат не отвечал, лежал, задрав свой дурацкий глупый нос. Венки на руках были синие и тонкие, как ниточки. Дину хотелось выдрать себе глаза. Хотелось убить кого-то - уже всё равно кого. Хотелось связать эти ниточки сильнее: только не рвитесь. Он сидел рядом, на полу - так удобнее, смотрел на тонкие вены, бегущие под кожей - вниз. Водил по ним пальцами. Думал, не особо отслеживая себя в такие минуты: почему ты раньше мне так не разрешал? Кожа Сэма была тёплая, мягкая, а нитки вились вниз и терялись где-то в самой середине тепла ладони. Там у Сэма было закрыто, спрятано под сжатыми пальцами.

Лина наматывала прядку волос на палец. Медленно и безостановочно: намотает, потянет чуть сильнее, отпустит. Ладонь заслоняла пол-лица, и эта плохо различимая половина как-то странно ополовинивала впечатление. Раздражала.
- Да нет. Никто его уже давно не видел.
- Вы уверены?
Она улыбнулась - так же медленно и тянуще, как это её "намотать-потянуть-отпустить". Кончик пальца побелел у самого ногтя - как раз затянула его волосяной петлёй, наверное, слишком сильно.
- Конечно... Джейсон? Позволите вас так называть?
Теперь она смотрела прямо в глаза, чёлка была по самые брови, волосы тёмно-каштановые, и это определенно флирт - Дин был уверен настолько, что мог заложить Импалу.
- Без проблем... Лина? - он решил: обмен так обмен - надо быть честным, даже если врёшь.
- О, конечно! Знаешь, он на самом деле - жуткий затворник и такой зануда, с ним просто невозможно нормально поговорить: обязательно скажет какую-нибудь чушь, - она хихикнула и снова замотала палец (это стало уже порядком утомлять). - Вроде того, что всё сейчас не то и все не те. Ну, ты понимаешь.
- Точно. Так где его вообще можно найти?
Дин старался не сорваться. Смотрел в лицо - чуть выше бровей, на тёмную родинку, что была видна между прядями густой чёлки. Думал: у Сэма уже одна - всего одна. Улыбался - это получалось всегда хорошо. Флиртовал с Линой - по бартеру (если он ничего не напутал), не касаясь ни рук её, ни души, все это было ему без надобности.
- Никто не в курсе, - серьёзно ответила она, забыв даже о своей чёлке, - он иногда так пропадает. И, честно, Джейсон: если он решил пропасть - бесполезно пытаться найти.
Она оставила волосы в покое, протянула руки - к собеседнику, неожиданно осмелев до самой чистой искренности и открытого лица.
- Тебе он так нужен, да?
Дин забыл о родинке, когда ладони скользнули по столешнице, сминая скатерть складками - загорелые до черноты, с обкусанными, неровными ногтями, исцарапанные, а пальцы длинные и все словно в узелках на фалангах.
- Джейсон, - позвала она, озадаченная его внезапным выпадением из роли.
Может, стоило продолжить то, как шло оно раньше, может, столо отшутиться или просто улыбнуться. Он не мог - это были руки. Обкусанные ногти. Глубокие царапины. Дешёвая браслетка из серебра на правом запястье, ярко-бледная на смуглой коже.
- Нужен, Лина. Если ты можешь помочь...
Теперь она тоже молчала, а пальцы на белой скатерти чуть подрагивали и сжимались-разжимались, не в силах прекратить это движение-судорогу. Когда он посмотрел в её лицо - чёлка была откинута, неровный шрам пунктировал кожу на левом виске. Она кивнула молча, отказывая: нет, не могу.
- Прости, Дин, - добавила чуть позже, - я правда не могу помочь.
На столе лежало яблоко, зеленое, с красным бочком. Черенок бурый и неровный, к нему крепились высохшие листики. Дин перестал смотреть на него только когда понял: Лина ушла. Встала и тихо вышла.


Сэму не надо было есть - трупу вообще уже ничего не надо. Так сказал тот врачишка из приёмного покоя, штата три к востоку. Они уехали сразу, как Дину удалось вытащить брата, разумеется, на руках. Разумеется, это было чертовски тяжело. Да просто невообразимо сложно - Сэм ещё та тушка, чтобы вот так его таскать на себе.
Трупу, может, и не надо. Дин вообще-то был в курсе. Только причём здесь его Сэм?
- Не хочешь жрать - как хочешь.
Серьёзно: Сэм иногда бывает такая сучка! Ладно, пусть будет не настолько уж грубо: выпендрёжник. Особенно в вопросах питания.
Дин сам съедал и пиццу, и бургеры, и пирог. Картофель фри он вообще не предлагал, тут по сэмову носу и рту сразу было видно: фокус не пройдёт - "на хуй ты мне сдался со своим картофелем!" - вот как можно было понять презрительное молчание и задранный нос.
. Ну, на хуй так на хуй - Дин заваливался в продавленное кресло (правый подлокотник отдирался, что называется, с мясом от всего прочего) , жевал промасленные картофельные палочки, глядя только на Сэма. Всегда - только на Сэма.
Честно сказать, в этой забулдыжной дыре и смотреть-то больше было не на что.
После родинок, шрама на лодыжке и татушки на груди исчезла браслетка. Однажды, когда Дин подошел к нему - сразу от двери, как всегда - браслетки не оказалось. Запястье было голым и неправильным. В тот день Дин бил в стену, пока не перестал чувствовать руку - до локтя. Красные потеки на кафеле расплывались, стекали вниз, смешиваясь с водой, пальцы были разбиты, и что-то внутри тоже как будто получилось вдребезги. Выйдя из душа, он снова сел рядом с братом и болтал о пустяках про Импалу, погоду и идиотов из местного супермаркета. Бинты пришлось менять в тот вечер трижды.

- Не хотите свежей сёмги, мистер?
Дин недоверчиво ткнул пальцем в раззявленный рот снулой рыбины.
- Да как-то не особо.
Брали сомнения: свежая? сёмга? Больше похожа на несвежую и селедку. Или что-то такое. В рыбалке он не то чтобы спец. Широкая и грубая, как клешня, ладонь бесцеремонно оттокнула его руку от сомнительной свежести сёмги, не позволяя осмотреть жабры.
- Эй, хочешь - бери. Не хочешь - не лапай продукт!
Всякие вежливости вроде "вы" и "мистер" были забыты. Продавец - смуглый, низкорослый мужчина средних лет с лицом, похожим на смятый листок, смотрел неодобрительно и чуть ли не с вызовом: а ты попробуй возразить, салага, - вот что значил этот его взгляд. Дину внезапно стало смешно.
- Дерьма уже не испортить, - заметил он развязно, выговаривая слова с той долей пофигистической ленцы, что здорово выбешивала многих дурней, разводившихся на банальное "эй, тебе не кажется, Сэмми, что тут что-то жужжит?"
Уловка сработала как всегда великолепно.
Очнулась даже замершая на солнцепёке рыба. Продавец сделал что-то лицом, что можно было понять: немного не понял вашей шутки, мистер - или - ты, кажется, мудозвон, давно не нарывался. Дину хотелось отчаянно, чтобы тот наконец сказал бы это самое, развязавшее ему руки - дать от самого плеча, как прямо-таки зудело в кистях: бей! ударь! размажь! Что-то такое, как случалось в школьных драках, и правда - он уже не мог просто всегда колотить кафель в прокисшей от вечной сырости ванной. Не мог. Сэм лежал и ждал, спал не спал, не поймёшь толком этого его брата, Сэмми: что тебе надо, скажи мне, ну?! А здесь вот - никак не находился парень, который - если верить слухам (больше ничего не оставалось) - мог помочь. Изменить то, что случилось. Продавец помрачнел, вытер медленно и тщательно толстые пальцы о грязно-белый фартук, избегая наглого (даже по самым скромным оценкам) взгляда Дина. Тот лишь на секунду зажмурился, предвкушая, что сейчас случится - он сделает это движение против кого-то, не против себя. В темноте, окружившей его, неожиданно сильнее пахнуло всем и сразу - рыбой, водрослями, тёплой, сопревшей водой.
- Его не найдёшь просто так, парень, - раздался хриплый и ломаный голос.
Рыба по-прежнему была ужасно несвежей и даже не пыталась это опровергнуть. Сентябрьское солнце серебрило опавшие листья за окном витрины, сухие, желто-красные, тонкие-тонкие, как папиросная бумага - невесомый мусор ранней осени.
- Почему?
Продавец, вытирая огромный тесак о тот же фартук, буркнул вполголоса, глядя только вниз:
- На то есть свои причины.
Они всегда были такие: говорили внезапно и сразу всё - не подгадать, не высчитать. Просто в один миг вся картинка менялась, опадала шелуха, и не было никаких мистеров, Джейсонов и мудозвонов - были они, и был Дин. Они обычно говорили, что нельзя ничего сделать - не найдёшь и не пытайся - не могу помочь. Дин обычно возвращался обратно и бил кафельную стену в ванной.
Сейчас он не мог уйти - тут оставалось слишком многое. Нельзя было снова возвращаться к Сэму, который лежал в тёмной комнате, про которого тот урод из приёмника сказал "очень сожалею, мистер... простите, так как это, вы говорите, случилось?" Всё, что Дин помнил о том дне: бэйдж на зелёной рубашке докторишки. И ещё - желание сломать его хлипкую шею, взять вот так пальцами и просто сжать чуть сильнее, чем обычно это делается. Он наклонился вперёд, через прилавок, хватая продавца за тесёмки фартука, притягивая к себе, вынуждая смотреть на себя - глаза в глаза:
- Скажи, чёрт, просто скажи: где вообще его можно найти? Хотя бы имя назови!
Лицо, похожее на мятый бумажный лист, сморщилось ещё сильнее, морщины стали глубже, глаза потемнели и словно запали внутрь: он прятался, уходил в себя - но только не это!
- Говори, сука! - Дин, уже сам с трудом понимая собственные слова, тянул сильнее на себя, - говори мне: где он? Не смей молчать!
Это был не гнев и не злость - всё такое мелкое и наносное закончилось давным-давно, просеялось, как сквозь сито, когда он только-только вытащил Сэма на руках из Импалы и нес к заброшенному дому где-то западнее на три штата от последней стоянки.
- Имя хотя бы скажи, урод!
Когда отнимали понемного от Сэма, когда Сэма отнимали у Дина - оставалось отчаяние. Всё прочее было уже пережито давным-давно.
- Тебе это ничего не даст.
Тухлая сёмга шлёпнулась тостым брюхом на пол - они столкнули её с подноса. Вода разлилась мутными струйками. Дин притянул упрямившегося продавца ещё ближе - благо, никакая тухлятина теперь не мешала. Схватил обеими руками за грудки, удерживая в себе то самое зудящие от самых плеч, от локтей до кончиков пальцев: бей! - он сказал тихо и внятно, чтобы голос был ровным:
- Даст. Просто скажи.
"Блядь, я так много прошу, да?"
...А если рассмотреть это морщинистое лицо, там были веснушки - целая россыпь в складках кожи и за темнотой загара. И рыбой разило здорово, наверное, от фартука, аж желудок скручивало спазмом под самым горлом.

До субботы оставалась всего пара часов. Обещали яблоки и море пива. Но это к слову. Главное, несомненно не пиво. Дин пересчитал вчера специально, очень аккуратно, стараясь не думать, а если думать, то вот так: я всё исправлю, Сэмми, просто будь спокоен. Сэмми, конечно, не мог не взбрыкнуть: даже белее, чем самое белое - он оставался тем же несносным и ничего никогда не терпящим зазнайкой. "Как же - твоими, да, молитвами" - вот что можно было прочесть в том, как сходились брови над закрытыми веками. Дин, сам себя раздражая, прикрыл глаза, не отпуская руку брата. "Всё будет". Когда малость отпустило, он продолжил счёт. Не хватало пары ребёр, не хватало родинок, браслетки, татуировки, шрамов и всего того, кем был Сэм - сколько-то времени назад.
- Я всё исправлю, капризная ты задница, - сказал он, - но, чёрт, Сэм - ты не расплатишься со мной. Никогда.
"Поговори мне!" - Сэм умел быть красноречивым даже в молчании.
- Выебон!

Он думал, следя за стрелкой часов: как бы побыстрее. Он размышлял - всё равно больше нечем заняться: что это будет? Он думал выпить кофе и забывал об этом полторы мысли спустя. Он прикидывал: а если я немного подстрахуюсь... Чтобы тут же перестать думать об этом - чем можно подстраховаться, когда всё так? Он разувал брата и стягивал с его ног носки, зависал на пять-семь-десять минут, глядя на голые ступни: ногти всё ещё росли, пальцы были тёплые, если их касаться, и вились-вились-кружились, рассыпаясь по выпуклой стопе, сине-голубые венки - словно те самые, которые с рук и горла. Словно они добежали и сюда, вниз.
Уже выходя из комнаты, он думал только об одном, сохраняя эту последнюю такую мысль: если вдруг, - тут становилось страшно и глухо всё, - если вдруг мы разминемся, если так, неужели его разберут по частям?
Как яблоко.
Как осень.
Как глину и воду - плоть и кровь.
Закрывая дверь, тихо-тихо (спи, Сэмми, я скоро), он уже не думал. Впереди был Большой Яблочный Фестиваль. Пиво, яблоки и тот, кого Дин так долго искал. Тот, кто однажды вышел из здания и решил немного прогуляться.
Фиг бы кто посмел его беспокоить на этой самой прогулке.
Но вот у Дина есть пара хороших вопросов для этого самого кого-то. Есть Сэм и тонкие нити-венки, бегущие сверху вниз - это нельзя потерять, нельзя забыть и оставить просто так.
Потому-то их встреча просто то, что неизбежно.
- Прости, - сказал он, ясно улыбаясь оторопевшему привратнику, - Питер, да? Прости, приятель, я по вип-пропуску. Мне тут надо кое с кем перетереть кое о чём.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.