Конец сезона

Автор: auden

Бета: Ailine и Lauriel

Пейринг: J2

Рейтинг: NC-17

Жанр: романс

Дисклеймер: Все права на сериал "Сверхъестественное" принадлежат Эрику Крипке

Предупреждения: Мальчики в платьях!

Примечание: Первая часть из серии Белое на черном, ссылки на остальные части в тексте.

Иллюстрации к серии - Ailine.


Серия Белое на черном, часть 1 - КОНЕЦ СЕЗОНА

Серия Белое на черном, часть 2 - Жертвоприношение

Серия Белое на черном, часть 3 - Конец сезона, дубль второй

Серия Белое на черном, часть 4 - 31-е октября

----------------------------

Пьянки предыдущих трех сезонов, и даже норвежский загул — это были еще не пьянки, - понимает Дженсен.
Ему очень. Очень. Оооочень плохо.
Если можно умереть, то нужно умереть прямо сейчас, в расцвете сил, порвав задницу на съемках идиотского сериала. Вот немедленно, и мамочка, сделай что-нибудь с этим гадом Падалеки, отомсти за меня после смерти.
И Эрику тоже отомсти, потому что это его дебильные идеи постепенно прорастают в мозгах, как ядовитые споры.
Почему они пили вчера?
Нет, понятно, конец съемок. Все пьют. Некоторые еще и курят, некоторые предпочитают чего покруче, но внезапно обнаруживается, что исполнителям главных ролей, Дженсену, мать его, прости мамочка, Эклзу, и Джареду - чтоб ему провалиться в преисподнюю - Падалеки, больше не о чем говорить, как о сериале. От которого они собирались отдохнуть, вообще-то.
Блядь. Если с похмела ты на раз вспоминаешь слово «преисподняя» и употребляешь его с такой же легкостью как «кока-кола», с тобой что-то не так. Очевидно не так.
«Преисподняя», чтоб ей. Джаред, проливающий бутылку пива ему на джинсы. Джаред, перехватывающий его стопку текилы. Он сам — и где была его голова, риторический вопрос — запивающий ту же самую текилу падалековским пивом. За-чем?
- Можно, я умру? - еще раз спрашивает Дженсен у мироздания и даже не пытается открыть глаза.

***
Джаред нависает над ним, горячий, веселый и упрямый, наклоняется ближе и повторяет, доказывая что-то, хотя Дженсен вроде и не спорит:
- Они ненормальные. Ну согласись, теперь мы играем психов. Отморозков. У какого нормального мужика встанет на демоншу?
- Ты был... одинок.
- Так можно было найти что-нибудь приличное! Ну... человеческое... А завалить ангела в машине?
- Это был... этот... адекватный ответ.
- Неадекватный, потому что ты уже не был одинок!
- Как это не был, когда ты трахался с демоном!
- Я не.. Это не я... Или... Ну, ты понял.

***
Какое счастье, что они пили вдвоем. Дженсен задним числом представляет себе эти разговоры на студийной вечеринке, и ему становится еще хуже, хотя хуже быть не может.
Надо срочно что-нибудь предпринять. Выпить воды. Кофе. Нет, от одной мысли о кофе мутит. Вот. Надо разбудить этого оглоеда. Пусть тоже страдает.
Дженсен, все так же, не открывая глаз, протягивает руку и хлопает ладонью по одеялу.
Пусто.
Джареда в постели нет.
Интересное кино.
О. Он, наверное, пошел с собаками.
Да. Точно.

***
- А что мне оставалось делать, - обиженно говорит Джаред. - Ну вот что?
- Охотиться, чувак. Людей спасать. Все, как обычно.
- Но я же не мог. Ну как я мог, когда ты...
- Блядь, Джаред, это был мой выбор! - и тут Дженсен на какое-то ослепительное краткое мгновение трезвеет. - Стоп. Мы больше не пьем.
- Почему?
- Потому что ты не понимаешь, как это выглядит?
- Как пьянка в конце сезона, а что?
- Неееет, придурок, послушай, о чем мы говорим. Мы доигрываем.
- Нуууу... - Падалеки щедро наливает текилу в стакан из-под виски. - Считай, что это слив. Релакс. Блин, надо же выдохнуть.
Он всегда может уговорить Дженсена, какую бы чушь не порол, и как бы Дженсен не был благоразумен.
- Давай. За отмороженных психов и за то, что они снова вместе. Так вместе, что не хватало только поцелуя в диафрагму.
Дженсен смотрит, как он глотает текилу, запрокинув голову, кадык на здоровой загорелой шее дергается вверх и вниз, и, блядь, это выглядит классно.
- А ты? Эй, за братцев надо выпить, ну, Дженс.
- Сейчас.
Дженсен отбирает у него стакан, наливает себе, примерно столько же. Джаред прикусывает лимон и смотрит на него с любопытством.
- Что за фигня?
- Смотри.
Это старый трюк, и он совсем не уверен, что у него получится. Хрен с ней, с солью. Дженсен прижимает стакан к щеке, и, осторожно двигая ладонью, прокатывает его до рта, потом еще чуть-чуть по нижней губе и выпивает одним глотком.
Джаред — и, пожалуй, за это ему можно простить любой гон, - смотрит на него, как мальчишка на фокусника в цирке.
- Это что за секс-опыты?
- Какие опыты? Просто фишка. Джоана научила триста лет назад.
- Ты же сделаешь так на съемках, да?
- Нет.
- Но это же абсолютно его прием! Давай, это порвет фанаток.
- Я на съемках никогда столько не выпью, Джей.
- Я что-нибудь придумаю, - отвечает Джаред, и в его голосе звучит знакомая веселая угроза.
- Даже не пытайся.
- Я не про это.
Черт, Дженсен опять не успевает за ним. У человека не фантазия, а этап гонки Индикар.

***
И где сейчас гоняет этот болид? Нет, надо встать и дойти хотя бы до кухни.
Часы над плитой показывают без пятнадцати четыре. Дня. Ни хрена ж себе он спал. А с другой стороны – имеем право, всё. Хи-а-тус, и не будь ему так плохо, Дженсен бы искренне порадовался. Но отпуск начинается с похмельной мути. Это даже не головная боль, просто он не протрезвел до конца, поэтому стены время от времени зыбко плывут перед глазами. Как будто рябь на воде.
- Джаред! – орет Дженсен, – Джей!
Собаки смотрят на него так, словно позавтракали хозяином. Но гулять не рвутся.
В кухне почему-то не хватает одной шторы – неужели это последствия вчерашней пьянки? Да нет, до штор вроде дело не доходило. Дженсен выглядывает в окно: оба внедорожника на месте, но джаредов, кажется, припаркован по-другому. Не так, как вчера. Хотя хрен его знает, что было вчера.

***
- Закусывай, - наконец, говорит Джаред, с пятой попытки подцепляет палочками оставшийся от заказанных в начале вечера суши сиротский кусочек имбиря, макает его в соус и протягивает Дженсену.
Наверное, именно острый имбирь становится точкой финального отсчета. По крайней мере, после этой закуски Дженсена cовсем заносит.
- Главное, не нажираться в жопу при Эрике, - сообщает он страшную тайну. – А то я скажу…
- Что скажешь? – Джаред лениво собирает пальцем крошки чипсов, долго разглядывает, а потом сосредоточенно облизывает, так, что Дженсен подвисает. – Эй, так что скажешь?
- Странно, что он до сих пор не добрался до черной мессы.
- В смысле?
Падалеки, средняя школа, Сан-Антонио. Нет, на самом деле Джаред знает, о чем идет речь, просто сейчас не может переключиться.
- Ну… это… - Дженсен пытается сформулировать почетче, но получается совсем похабно, - что-то типа секса на алтаре.
- Ну у тебя и заморочки. Сериал идет в детское время, - Джаред хмурится, пытаясь вспомнить нужное слово. - Рейтинг.
- Так рейтинг и будет. Только другой. - Дженсен смеется. – На самом деле, наш ушлый Эрик это, считай, снял.
- М?
- Ты с Лилит в одном эпизоде, а потом Лилит и алтарь в другом. Совмести.

Их даже не напрягает «ты с Лилит». Это нормально. Слив. Релакс.
- Ну ничего ж не было.
- Правильно, потому что время детское.
- Чувак, это странная фантазия. Мягко говоря.
- Это не фантазия, парень. А суровая правда жизни охотников.

Дженсен разливает текилу по стаканам.
- За суровую правду.
- Ни хрена это не правда, - спорит Джаред. – Ты как себе это представляешь?
Дженсен честно пытается представить большеротую Кэтрин в этом её облегающем белом платье на алтаре и Сэма. Брррр.
- Никак, - соглашается он спустя несколько минут.
- Тогда просто за отморозков, и никаких баб вокруг.
- Тогда это получается очень неприличный сериал.
- А ты только что понял?
Они смеются и пьют. Потом они пьют еще и еще, потом лениво обсуждают кон, на который надо вылетать завтра ночью – вот тебе и отпуск, снова-здорово, и «надо просто дожить до июня, чувак».
Слабое утешение.
То, что спальня Дженсена на первом этаже – тоже слабое утешение. Допиться до состояния «не стоит» - это не то, о чем ты обычно мечтаешь в начале вечера.
Джаред только хихикает, а потом по-идиотски пинается, уворачиваясь от руки Дженсена. Полный нестояк, синхронный, и, будь Дженсен потрезвее, его бы это прикололо. Может быть. В итоге они так и засыпают – ладонь Дженсена накрывает теплый живот Падалеки, а Джаред почему-то держит его за ухо.

***
Тот приступ импотенции, что был ночью, неплохо было бы махнуть на то, что есть сейчас. Когда к плывущей голове и сушняку добавляется еще и дискомфорт ниже пояса – то, мать его, все сразу – это жестко.
«Это, конечно, не дискомфорт, - думает Дженсен, добравшись до дивана с бутылкой пива. С бутылкой – потому что в холодильнике, кроме пива, ничего нет. - Это просто все из верхнего мозга стекло в нижний, и где, спрашивается, шляется Джаред?»
Нельзя думать о нескольких вещах одновременно. Не сейчас. Он лениво чешется, пьет, пиво просто идеально ложится на похмелье, стены обретают устойчивость, голова – некое подобие ясности, и он вспоминает про телефон.
Ха. Он даже находит телефон. Позвонив на него с городской линии.
Джаред не отвечает. Не недоступен, просто не берет трубку. Офигеть, какой приятный день.
То ли из-за алкоголя, то ли из-за того, что все еще «слив и релакс» начинаешь неожиданно – почему неожиданно? – предсказуемо, бля, чувствовать себя Дином, который что-то упускает в происходящем вокруг.
- Это когда-нибудь кончится, - говорит Дженсен Сэди, ну надо же говорить хоть с кем-то, самому с собой – это уже полный крышесъезд. - Кончится.
Сэди смешно шевелит ушами, но её взгляд полон недоверия.
- Не спорь со мной, животное. Я про съемки.
Только про съемки, ничего другого. Дальше Дженсен старается не загадывать.
Иногда он представляет себе этот гипотетический, в конце пятого или шестого сезона, камминг-аут. Нельзя сказать, что ему плохеет, он просто малодушно надеется, что всё как-нибудь разрешится. С Джаредом это не обсуждается; у Джареда есть отличная способность, которой нет у девушек, по крайней мере, тех девушек, которые встречались им раньше, – жить здесь и сейчас.
- Когда мы будем круты, как Клуни после ЕR, то сможем жить хоть со свиньями, и никто слова не скажет, - объясняет Дженсен Сэди.
Сэди усмехается.
- Не веришь? А зря, не такие уж мы хреновые актеры.
Вот это – точно. Про актеров. Про Клуни уже сомнительно, но надо же во что-то верить.
***
Дженсен точно знает момент, когда его сорвало. Собственно, поэтому он не любит одну серию. Настолько, что когда этот эпизод упоминали в интервью или на конах, сейчас все реже, слава Богу, они далеко продвинулись, но когда упоминали, и часто - он настораживался.
«Поджимал уши» - думает Дженсен, глядя на собак.
Ему тогда аплодировали аж после первого дубля, Ким, улыбаясь, показывал большой палец, Джаред сказал: «Чувак, я чуть не зарыдал, и это было бы прикольно, да?», но Дженсен сразу, отсмотрев снятое на мониторе, прочел написанное на собственном лице огромными буквами слово ЛИБИДО, сглотнул, мысленно пообещал исправиться, и прокатил все то же самое еще в трех дублях.
Он не думал о Джареде, честно. Он думал о братской, братской, чтоб её, любви, об одиночестве и ответственности Дина, о тексте, который написан, блин, совсем не про это, о куче посторонних вещей, включая планы на тогдашний хиатус, о гольфе и дайвинге, но ничего не изменилось.
Тогда у Падалеки еще была Сэнди, и все казалось простым и преходящим, надо было только сконцентрироваться, забыть про юношеские фертики с бисексуальностью, про дурацкие ролики со страдающими на тротуаре членами, которые они тогда снимали, прикалываясь, про веселую тусовку в ЛА, где все через раз спали со всеми. Из этого прошлого осталась Данниль, надежная, как танк, спокойная, как удав, и равнодушная, как холодильник. Данниль, идеальный вариант, в последнее время даже без обстоятельного, привычно-дружеского секса. Данниль, понимающая больше, чем можно представить, и высказавшаяся про Джареда всего один раз, абсолютно в своем стиле - редко, но метко: «Если ты в двадцать пять лет решаешь, что надо завязывать с этим весельем, глупо вот так вот вляпаться через четыре года, правда?»
О нет, они не вляпались. Когда Сэнди лопнула мыльным пузырем, с легким, но ощутимым бэмсом, они просто влетели в эту историю со всей дури, как их гребаная Импала влетала в кадр после ремонта в начале второго сезона.
И - в отличие от тачки, которой полагался отдых, хотя бы в перерывах между съемками, - не собирались останавливаться.
Мать его, Падалеки, где он пропадает?
Джареду сейчас двадцать шесть, и, возможно, скоро ему придет в голову мысль о «завязать».

***
Дженсен идет за второй бутылкой пива, которая заканчивается слишком быстро. После третьей он вообще ощущает себя Гумбертом Гумбертом, в чьи липкие развратно-алкогольные сети опрометчиво попалась маленькая двухметровая Лолита. Нет, кажется, в той истории все было немного не так, точно – не так, он же снимался с Доминик, какая из неё Лолита? Девушка как девушка.
Вот честно - он помнит, как все могли переться по Шарон Стоун или даже по Памеле, но чтобы хоть кто-то повелся на пресные прелести Суэйн – да боже упаси. Хотя, может, когда ему будет за сорок, он что-нибудь поймет в этой сказке.
Сейчас ему ничего не хочется понимать. Сейчас ему совершенно отчетливо представляется Падалеки в той самой знаменитой сцене: зеленый газон, да хоть прямо здесь, в Ванкувере, работающий распылитель, капли воды, солнечные блики, свежесть подстриженной травы и лета, а Джаред болтает ногами, лежа на животе и читая журнал.
О господи, вот извращение. Хорошо, что Джей хотя бы не настолько любит чупа-чупсы.
Сейчас Дженсен наплюет на свои, хрен знает, зачем изобретенные принципы и отправится в душ дрочить – чуть ли не в первый раз, начиная с осени.
Можно было бы и прямо здесь, но его слегка напрягает присутствие собак.
Встанет и пойдет, и нафиг всех, включая Джареда, включая всю дурацкую зависимость от Джареда, все идиотские мысли, которые лезут в голову в его, Джареда, отсутствие, всё похмелье и весь недотрах, виноват в которых – кто бы мог подумать? – всё тот же…
А вот тут, в лучших киношных традициях, звонит телефон.
- Проснулся? – бодро спрашивает причина всех несчастий. – Проснулся, я слышал, как ты орал в доме. Давай-ка, подходи в гараж.
- Куда? – переспрашивает Дженсен. У него опять пересохло в горле. - Ты рехнулся, какие, сейчас, к чертям, тренажеры?
- Давай-давай, лентяй. Только без собак.
С некоторых пор собаки полюбили ходить за ними в гараж, переделанный в качалку, и наблюдать за процессом. И обычно никому не мешают – валяются у двери, изредка поднимая головы, как два очень ленивых меховых мешка.
- Что ты там затеял?
- Дженсен, пожалуйста, - говорит Джаред, уже не столько бодро, сколько серьезно. – Иди в гараж.
Хорошо. Он, блин, как примерный мальчик, возьмет еще пива и пойдет в гараж. И никто, слышите - никто! - не заставит его сегодня пахать на BMG, в таком-то состоянии и в первый день хиатуса.

В гараже не работает подсветка, точнее, просто – отрублен свет. Это Дженсен понимает, проморгавшись после яркой улицы. Еще он понимает, что освещение все-таки есть, и это освещение – от невообразимого количества свечей, расставленных на полу и на всех горизонтальных плоскостях тренажеров.
Какой-то белый куб у стены напротив выглядит совершенно неуместно, приглядевшись, можно опознать в белом покрывале ту самую пропавшую штору с кухни.
- Извини, - говорит Джаред откуда-то сзади, из-за его спины. – Мне стало лениво рисовать всю эту оккультную хрень, но если тебе сильно приспичит, можно попро…
Дженсен оглядывается. Медленно, потому что ему опять – моментальной противной испариной становится не по себе – привет вездесущему и подъедающему мозг сериалу.
А потом ему становится совсем… странно. Нет, не плохо. Дико. Нет, не дико. Непонятно, как. Он или совсем упился, или сходит с ума, или…
Потому что он видит, наконец, Джареда.

***
Дженсен должен сказать:
- Парень, ты не на гей-параде в Фриско.
Или:
- Обычно этим занимаются престарелые извращенцы, чтобы стимулировать процесс.
Или:
- Ты окончательно тронулся, Падалеки.

Но он ничего не говорит, потому что Джаред, обстоятельно разглядев его охуевшую физиономию, довольно вздергивает подбородок и торжественно поворачивается, совершая полный оборот.
- Я так и знал, - Джаред говорит очень тихо, и шуршание ткани почти заглушает его слова, - я так и знал, что тебя вштырит.
Дженсен только сглатывает, глядя на…
О господи. Спина. Этого он и представить не мог. Эта чертова падалековская накаченная спина, изученная от и до, облапанная от и до, загорелые прямые плечи и здоровые лопатки – все вроде бы знакомое, выглядит абсолютно не так, перетянутое белыми полосками шнуровки.
Корсет – кажется, так называется эта штука – сидит на Джареде идеально, Дженсен почему-то, по контрасту, наверное, вспоминает, как топорщилось платье на Кэтрин-Лилит.
Здоровущая юбка уходит ровно в пол и покачивается, пока Джаред разворачивается к нему.
И спереди, мать его, все просто отлично – никаких выемок и выпуклостей, платье, расширяющееся колоколом книзу, вверху обтягивает Джареда как перчатка.
У Дженсена на самом деле есть только два вопроса, и он не успевает остановиться, не может остановиться, потому что… потому что не может.
- И кто его на тебе зашнуровывал, хотел бы я знать?
Джаред смеется.
- На эту фразу я не рассчитывал. Мммм? Придумать что-нибудь?
- Нет.
- Оно на молнии, - просто отвечает Джаред и проводит ладонью по боку. – Но застегивать это самому – засада полная, не спорю.
Дженсен выдыхает. Но только для того, чтобы задать второй вопрос:
- А где ты его взял?
Джаред отодвигается, юбка опять покачивается, и Дженсен никак не может отвести от неё взгляд, но потом все-таки замечает коробку с надписью «Веселый Хеллоуин и прочие забавные мелочи».
- Напрокат, - так же просто отвечает Падалеки. Как будто главный сюрприз готов, и теперь никаких секретов нет.
Хотя, конечно, остается один, самый интересный: как такое могло придти ему в голову?
Но ответа на этот вопрос Дженсен и знать не хочет.
Потому что Джаред приподнимает юбку, двумя пальцами, как девица на балу, приподнимает совсем немного, на пару дюймов.
Дженсен ожидает увидеть что угодно: его любимые раздолбанные сапоги или босоножки со стразами, или домашние шлепки, но Джаред босиком.

Это почему-то выносит окончательно: платье, спина, шнуровка, босые ноги, простые ответы, весь идиотизм момента, - и все только потому, что вчера, во время пьянки Дженсен заговорил о…
- Провалиться мне, - бормочет Дженсен, - я понял, что это за белый сундук.
- Это условная декорация. Врубай воображалку и актерское мастерство, - усмехается Джаред. – Алтари напрокат не выдают.

***
Поразительно, как у него получается совмещать эти абсолютно бабские жесты и движения с совершенно нормальными репликами. Чего уж скрывать, в их паре, дружеской или нет, прибабахнутым всегда считался Джаред, но сейчас он ведет себя так, словно ничего странного не происходит, и нарядиться в белое бальное, да что там бальное – свадебное платье – это абсолютно естественно для двадцатишестилетнего парня. Просто потому, что Дженсен… Бля, но ведь он действительно думал об этом.
Джаред, не дожидаясь новых вопросов, идет к противоположной стене, к белому кубу, мимо тренажеров и свечей, подол платья в отблесках маленьких огней становится то золотистым, то розовым, переливается, и Дженсен идет следом, за платьем или за Джаредом, или за всем сразу, как змея тянется за дудкой факира, завороженная и замороченная игрой.
Он начинает что-то соображать только у псевдо-алтаря.
- Резинки остались в доме.
- Ты даешь, - Джаред ухмыляется, - если в меню указан секс, неужели ты думаешь, что стол не будет сервирован?
И это настолько джаредовская, настолько правильная фраза, что все моментально встает на свои места.
Юбка шуршит и плохо мнется, когда Дженсен пытается поднять её повыше, длинные смуглые ноги Падалеки в обрамлении белой тафты, парчи, или что там накручено, выглядят совершенно недоступно и очень похабно.
Про то, что выше, под всем этим белоснежным хламом обнаруживается такая же дубовая эрекция, как у него самого, и упоминать не стоит.
Дженсен стаскивает трусы с Джареда, там нет ничего, кроме плавок и платья, охуеть, просто охуеть, огромная юбка, наверное, уже у Джея на голове, и он такой же гладкий и теплый, как ткань, и его тоже хочется смять и задрать повыше.
Никаких разговоров, никаких звуков – то есть, никаких звуков от них, только резкое шуршание, почти хруст материи, Джаред выламывается из его рук, разворачивается, наклоняется, подставляясь, все еще в платье, которое мешает Дженсену прилипнуть к нему окончательно, грудью к спине, но не мешает всего остальному.
Презервативы действительно под рукой. Джей неловко переминается, может, ему неудобно, но это уже не имеет значения, потому что Дженсен раздвигает-вставляет-толкается, и с каждым движением разум оказывается все дальше.
Он не видит Джареда; он привык его видеть, но сейчас получается что-то другое: поясница-задница-ноги, а дальше – анонимно-белое пятно, но это, бля, Джаред, Джей, и никого больше, потому что никто и никогда и… черт, он полный мудак.
Он просовывает руку вперед, по поджатому и вздрагивающему джеевскому животу, ниже, влажная головка упирается ему в пальцы, требовательно и привычно.
- Привет, - бормочет Дженсен, - сейчас-сейчас.
Джаред тихо фыркает, подстраиваясь под движения руки спереди и члена сзади, а потом начинает толкаться навстречу, не подмахивать, а толкаться, жестко, почти грубо, так что член Дженсена прогибается, когда тот выходит почти до конца, и через презерватив видно как набухла вена, как его распирает и…
- О господииии, - Дженсен почти воет, это вечное дурацкое необъяснимое ощущение, что все происходит чересчур быстро, внутри резинки тебя облепляет твоя собственная сперма, потому что её всегда откуда-то берется слишком много. Всегда и всего слишком много с Джаредом.
Ему хватает остатков мозгов, чтобы развернуть эту гребаную девицу и отсосать у неё по полной. Юбка падает сверху, накрывая его с головой, ноги у Джареда вздрагивают, нет, не все ноги, он стоит ровно, но мышцы между бедром и коленом, кажется, существуют сами по себе, и дрожат, Дженсен не замечал этого раньше, только сейчас, когда он вроде как заперт в белом плену – он, член, ноги и шуршащая многослойная фигня сверху.
Это - хреновая неправильная сильная и горячая любовь с сильным запахом слюны и пота.
Это – Джаред, со всеми его идиотскими штуками, между ног и в голове тоже.
Это есть здесь и сейчас, и Дженсену ничего больше на хрен не надо.
И только Падалеки удается провернуть с ним этот фокус.

***
Он понимает, насколько жарко и душно под юбкой, когда Джей кончает. Дженсен мокрый весь, даже волосы, у Джареда влажные ноги и живот, он задирает подол, освобождая Дженсена, и спрашивает, пожалуй, даже неуверенно:
- Эй, ты жив там?
- Нет, - честно отвечает Дженсен и садится голой задницей на пол.
- Я так и подумал.
Джаред опускается рядом, уже не обращая внимания на сохранность платья, и по привычке тянется, поводя плечами.
Что-то трещит в такт его сильному свободному движению, верхняя половина шнуровки отрывается.
- Детка, - в первый раз за день смеется Дженсен. – Цыпочка. Золушке мала её туфелька.
Джаред наклонив голову, изучает сползающий с груди корсет.
- Надеюсь, ты не подумал, что я извращенец? Молнии, кажется, тоже конец.
- Я вообще ни о чем не думаю, - отвечает Дженсен.
Действительно и абсолютно честно – ни о чем. Глобальный слив, совершенно пустая голова, и всё тело тоже. Здесь и сейчас ничего больше не надо. Кон, фанаты, дурацкие вопросы – это все завтра, но и сегодня оно не напрягает совершенно.
Джаред внезапно исчезает из его поля зрения, не вставая, а на четвереньках, путаясь в юбке, направляется куда-то к выходу.
- Эй, куда ты собрался… черт, только не говори, что…
Дженсен понимает, что вечер вряд ли будет томным за несколько секунд до того, как ему на колени плюхается вторая коробка от «Веселого Хеллоуина», и ему не надо даже заглядывать внутрь.
- Давай, Дженс, – Джаред сзади дышит ему в шею. – У меня тоже куча заморочек и фетишей. Но я буду настолько мил, что помогу тебе переодеться.



 
© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.