Золотое сердце Кампече

Ветер хлопал кливером, надрывно стонал рангоут, ватерлиния гуляла вверх-вниз вдоль борта, то опускаясь чуть не до самого киля, то брызгаясь пеной на палубу. Шли при жестоком бендвинде, как будто какая-то сила противилась кораблю, напуская яростный встречный ветер. Но что была какая-то сила, что был какой-то бендвинд против Капитана Дженсена Эклза!
- Земля! - крикнул впередсмотрящий, и Капитан Дженсен Эклз, целое утро простоявший на носу с нацеленной в неизвестность подзорной трубой, воскликнул:
- Три с половиной тысячи морских дьяволов! Земля!
И запрыгнул на край фальшборта, в ужасающем нетерпении еще крепче прижав к глазу окуляр подзорной трубы. Еще минута - и, в самом деле, слившиеся вдали море и небо разрезала тонкая зеленая полоса.
- Четыре, нет, пять тысяч морских дьяволов! - взревел Капитан Дженсен Эклз и, счастливо расхохотавшись, принялся отплясывать на фальшборте тарантеллу.
Триумф Капитана Эклза можно было измерить только в тысячах (а никак не в дюжинах и даже не в сотнях) всяких нечистых тварей, потому что именно в этот день Капитан Дженсен Эклз предвкушал одну из величайших своих побед. Имя ей было - Золотое Сердце Кампече.
Слушайте сказку. Жил-был в знойном Кампече мастер-волшебник, ювелир с золотыми руками. И вытворил этот мастер великий шедевр: сердце из чистого золота, сплошь усыпанное рубинам. И было это сердце столь похоже на настоящее и столь прекрасно, что даже билось. Стоило это чудо больше, чем корона монархов Испании, а слухов о нем шло больше, чем о красоте губернаторской дочки в Гваделупе, а охраняли его лучше, чем Папу Римского. Вмиг Золотое Сердце Кампече превратилось в легенду. Вмиг Золотое Сердце Кампече стало Святым Граалем для всякого корсара, флибустьера и простого пирата на Карибах.
Капитан Дженсен Эклз, юный, дерзкий, отважный, влюбился в легенду о Золотом Сердце, как рыцари минувших веков влюблялись в прекрасную даму, которой никогда не видали. Капитан Дженсен Эклз перестал спать, Капитан Дженсен Эклз перестал есть, Капитан Дженсен Эклз перестал грабить испанские галеоны, потому что все ему отныне было не в радость - до той поры, пока не сомкнет он свои ладони вокруг Золотого Сердца, пока не отвезет его в Тортугу и не продаст там за пятьдесят или, может быть, даже семьдесят тысяч пиастров - смотря сколько дадут.
Разумеется, Капитан Дженсен Эклз был такой не один. Больше того: Капитану Дженсену Эклзу не посчастливилось даже стать первым, кто отправился на поиски этого Грааля. И - что было особенно огорчительно и досадно - не Капитан Дженсен Эклз в конце концов этот Грааль обрел.
Потому что много ходило тогда по Карибам прославленных капитанов, и хотя мало из них могли похвастаться той юностью, дерзостью и отвагой, которыми судьба благосклонно снабдила Дженсена Эклза, но и среди них нашелся равный ему противник. Звали этого удальца Капитаном Джаредом. Он был родом из какой-то дикой восточной страны, наделившей его, как утверждали в Тортуге, видом и нравом медведя, а также фамилией, которой никто с первого раза выговорить не мог. Однако каждого, кто коверкал его фамилию или потешался над ней, Капитан Джаред подвешивал за ноги вниз головой на рее. Оттого мало было таких, кто решался даже попробовать произнести фамилию Капитана Джареда, и, из соображений простой безопасности, звали его все Джаред Железное Сердце. Ходил он на фрегате "Царица Савская", и Капитан Дженсен Эклз тоже ходил на фрегате, носившем имя "Прекрасный принц". Капитан Дженсен ни разу не встречался с Капитаном Джаредом, но их фрегаты встретились как-то в горячей битве, которая не успела перейти в абордажную схватку из-за появления поблизости испанского морского патруля. Оттого сражение ограничилось энергичной пальбой с обеих сторон и лавиной жарких проклятий, лившейся по водной глади от "Царицы Савской" к "Прекрасному принцу" - и, разумеется, в обратном направлении также. Что и говорить, немало морских дьяволов были в тот день помянуты всуе и потревожены в зеленой пучине.
То, собственно, был единственный раз, когда Капитан Дженсен встретился буквально лицом к лицу со своим Граалем. Узнал он об этом позже, когда возвратился в Тортугу и услыхал, что за две недели до этого Капитану Джареду удалось выкрасть Золотое Сердце Кампече и увезти на "Царице Савской" незнамо куда.
Рев Капитана Дженсена, когда ему об этом сказали, был слышен по всей Тортуге. Да если бы он только знал! Если бы он только знал, что его Грааль, его мечта, его вожделенная дама была всего на расстоянии абордажного крюка от "Прекрасного принца" - никакой испанский патруль не помешал бы ему нагнать "Царицу Савскую" и протаранить ей борт! Да его не остановила бы и дюжина патрулей - сто, нет, сто пятьдесят тысяч морских дьяволов!
Однако счастливый шанс был упущен. "Царица Савская" вильнула кормой в тумане - и была такова. Некоторое время после этого она пропадала где-то в море - и вдруг объявилась в Тортуге, а с ней и Капитан Джаред - правда, без своей команды и, как утверждали, без Золотого Сердца Кампече. Ну, что он сокровище свое припрятал в надежном месте - о том и гадать не доводилось, так каждый бы поступил. Но куда он задевал свою команду? И почему был так бедно одет и так бледен, сходя на берег? И почему, едва отойдя от причала, отправился прямо на верфь, и там продал "Царицу Савскую" первому, кто согласился дать за нее пять тысяч пиастров? И почему все эти пять тысяч пиастров он отвез в Санто-Доминго и подарил священнику в местной церкви, оставив себе только несколько сотен монет, чтобы обзавестись маленьким утлым баркасом? И, наконец, почему он потом сел в этот свой баркас и уехал, да так и пропал, и с тех пор уже два года о нем ничего не было слышно?
Все эти интригующие вопросы нисколько не занимали Дженсена Эклза. Единственным, что занимало его, было Золотое Сердце Кампече, которым, после того, как он уплыло у него из-под самого носа, Дженсен Эклз стал буквально бредить. Он был уверен, что Капитан Джаред не расстался с сокровищем. Также он был уверен, что где сокровище - там нынче и Капитан Джаред. Дело было за малым - отыскать Капитана Джареда на его утлом баркасе.
Два года Дженсен Эклз искал его, и вот наконец - нашел.
К северо-северо-западу от Пуэрто-Белло лежал островок, похожий на кривую подкову. Он был живописен, дик, необитаем и стоял в стороне от торговых путей - один из сотен крошечных островков, что разбросаны по Карибам, и на которых так удобно высаживать и забывать неугодных матросов. К этому-то островку двухлетние поиски и привели Капитана Эклза, этот-то островок он и высматривал в подзорную трубу, приплясывая на фальшборте "Прекрасного принца".
Когда тонкая зеленая полоса превратилась в ощетинившуюся джунглями дугу, Капитан Эклз приказал спустить на воду шлюпку. Затем Капитан Эклз взял в зубы шпагу, сунул за пояс два пистолета, проверил, на месте ли его шейный платок, и сверзился в шлюпку по канату с залихвацкой удалью, за которую его так обожали его вояки.
- Сэр, да как же вы так пойдете один! - кричали ему вдогонку перегнувшиеся через борта матросы, гордясь храбростью своего капитана.
- Ничего! - отвечал им на это Эклз. - Он ведь там тоже один. И капитан. Враг на врага, два капитана - красиво и честно!
- Сэр, да он же вас там, глядите, еще и пришьет! - кричали матросы вне себя от восторга.
- Посмотрим еще! - отвечал на это им Эклз и, бросив свою шпагу на дно шлюпки, лёг на весла и решительно погреб к берегу.
Берег встретил его безмятежным песчаным пляжем. Дженсен пошел по цепочке свежих следов, ведших к зарослям неподалеку. У кромки, где пляж обрывался непроглядной стеною джунглей, он остановился, снял шейный платок и повязал его на острие своей шпаги.
Капитан Дженсен Эклз был немного франт, поэтому шейный платок его сверкал ослепительной белизной.
Помогая себе шпагой и заодно размахивая шейным платком на виду у гипотетического визави, Капитан Эклз порубился через пару рядов деревьев и оказался на широкой поляне, со всех сторон окруженных душными ядовито-зелеными зарослями. Посреди поляны он увидел хижину, сложенную из бамбука и укрытую пальмовым листом. Перед хижиной сидел рослый, плечистый мужчина в пышной шапке из какого-то коричневого меха. Мужчина доил козу.
Дженсен шел очень тихо, но, стоило ему ступить на поляну, мужчина обернулся и встал. Тогда Дженсен понял, что то, что он принял сперва за шапку, было на самом деле роскошной каштановой шевелюрой собственных волос Капитана Джареда.
- Ну здравствуй, Капитан Джаред Железное Сердце, - сказал Капитан Дженсен.
- И ты тоже здоров будь, Капитан Дженсен Эклз. Пошли выпьем, - сказал Капитан Джаред, и Дженсен ответил:
- Пошли.
Капитан Джаред откинул огромный пальмовый лист, служивший занавеской на прорубленной в бамбуке двери, и скрылся в хижине. Капитан Дженсен, в знак миролюбивых намерений выставив перед собой шпагу с белым флагом на острие, последовал за ним.
В хижине был бамбуковый стол, бамбуковая кровать, бамбуковых комод на ножках и два бамбуковых стула. Капитана Дженсена особенно заинтересовало то, что стульев было два. Отчего-то он сомневался, что один из них предназначался козе.
- Я знал, что рано или поздно кто-то ко мне пожалует, - сказал Капитан Джаред, вынимая из бамбукового комода бутыль в бамбуковом чехле. В бутыли соблазнительно плескался ром. - Только не думал, что это окажешься ты.
- Чего же и нет, - располагаясь на стуле и закинув ногу на ногу, а шпагу на колено, сказал Капитан Дженсен. - Я не хуже других.
- Это-то верно, но я не знал, что ты настолько не хуже других, - сказал Капитан Джаред и, добавив: - Твое здоровье, - отхлебнул из стакана, в который успел налить рому. Стакан у него был только один, поэтому Дженсену он потом налил в него же. И Дженсен выпил, ответив:
- Твое здоровье!
Потом Капитан Джаред сел на стул. Он был худой, загорелый, он оказался ниже, чем Дженсен себе представлял, и совсем не таким свирепым, как Дженсен помнил. Больше того - он зачем-то сбрил свою жуткую бороду, которая два года назад наводила ужас на все Карибы. Подбородок у него под ней оказался маленький, мягкий и трогательный почти.
- Вот что, - сказал Капитан Джаред, когда Дженсен уже решил, что молчание затянулось. - Я знаю, зачем ты пришел. Ты молодец, потому что сумел меня отыскать. Больше никто не сумел. Ты вообще молодец, Капитан Дженсен, я это помню по нашей с тобою встрече у берегов Картахены. Твой канонир знатно тогда потрепал мою "Царицу Савскую". Кто стоял у орудия, помнишь?
- Помню, - сказал Капитан Дженсен. - Я.
Капитан Джаред посмотрел на него с восхищением.
- Ты большой молодец. Настойчив, упрям и умеешь добиваться цели. И ты храбр, а еще ты довольно честен, раз пришел ко мне сюда один. Не твоя вина, что мне тогда, два года назад, раньше тебя повезло. Я расскажу тебе всю правду. А ты уж потом решай, что с ней делать.
Он отобрал у Капитана Эклза стакан, налил себе еще рому, выпил залпом и, утерев губы, начал рассказ.
- Как ты, разумеется, знаешь, два года назад мне посчастливилось захватить Золотое Сердце Кампече. Должен тебе сказать, что слухи о нем бессовестно лгут: оно еще восхитительней, чем ты видел в своих самых волшебных снах. Когда я увидел его, то понял, что ни за какие деньги не смогу с ним расстаться. Я поставил его у себя в каюте и всем запретил туда заходить. Я мог часами сидеть и на него любоваться, как на закат после бури или на игру летающих рыб над волнами. Я перестал сходить на берег: мне немыслимо было расстаться с ним хоть на мгновенье, а доверять его ненадежной суше я остерегался. - Тут Дженсен кивнул, давая понять, что на его месте поступил бы в точности так же. Джаред между тем продолжал: - И тут мне повезло во второй раз. Мои ребята взяли одно суденышко, на котором плыл знаменитый французский лекарь. Говорили, он пользовал самого Короля-Солнце, и даже спас его от какой-то смертельной болезни, так что его за это даже прозвали Мастером-Сердцеделом. Я повез этого лекаря в Пуэрто-Белло, чтобы продать там в рабство - я думал хорошо на нем заработать. Однако французы послали погоню за нами, чтобы его отбить. Был жестокий бой. Мы победили и пустили французов ко дну, но в последние миги боя пуля из пистолета их капитана пробила мне сердце.
- Что... - начал Капитан Дженсен, но Капитан Джаред поднял ладонь.
- Не перебивай. Пуля вошла вот сюда и вот тут застряла, я могу тебе показать шрам, он у меня остался. Я должен был умереть на месте. Я, может быть, даже и умер - не знаю, я потом побоялся спрашивать. Меня, истекающего кровью и уже не дышащего, принесли в мою каюту. Мой боцман, по счастью, вспомнил, что в трюме у нас в цепях сидит лекарь-волшебник. Он притащил лекаря и сказал: "Сейчас в этой каюте будут двое живых или два мертвеца". Лекарь развел руками, но тут взгляд его упал на Золотое Сердце Кампече, которое я держал у себя на столе на красной бархатной подушке, чтобы видеть его всякий раз, когда открываю глаза. И Мастер-Сердцедел сказал, что, раз мое сердце пробито, он может дать мне другое. По-моему, - добавил Капитан Джаред, наполняя стакан и подталкивая его к Дженсену, - тебе надо выпить.
Дженсен взял стакан и выпил. Потом поставил его на стол и сказал:
- Тысяча морских дьяволов! Какого черта ты морочишь мне голову?!
- Мадонной клянусь, что нет. Мастер-Сердцедел вставил мне в грудь золотое сердце, сделанное другим мастером в другом месте. Я был в горячке три дня, а потом поправился. Очнувшись, я не увидел моего сокровища на красной бархатной подушке. Но зато я увидел волны и облака за окном каюты, и мое сердце - мое новое сердце - наполнила радость.
- Три тысячи морских дьяволов! - сказал Капитан Дженсен, поднимаясь. - Ты все-таки решительно держишь меня за идиота! Ты надо мной смеешься!
- Да правда же нет! Я бы никогда не стал над тобой смеяться, ведь ты любишь этот предмет так же сильно, как любил его когда-то я сам. Но правда, Капитан Дженсен Эклз, в том, что со мной с того дня что-то случилось. Очнувшись, я первым делом отпустил на свободу Мастера-Сердцедела. Еще и отвалил ему, кажется, три или четыре сотни пиастров - все, что у меня тогда было наличными. И дело было вовсе не в благодарности. Я чувствовал отвращение при мысли о том, что собирался продать его в рабство, его, ученого, мудрого человека, лекаря, способного воскрешать мертвых Также я ощутил отвращение при мысли о том, что собираюсь продать тридцать пять человек мужчин, женщин и детей, которые тоже были заперты у меня в трюме. Я их всех отпустил. Потом мы зашли в какой-то маленький порт, где жила община протестантов. Сам я католик, но почему-то попросился послушать их службу. Из страха они согласились; я послушал, а потом велел сгрузить на берег все ковры, шелка, драгоценности и оружие, которыми была завалена моя каюта, и сказал, что все это мой подарок их церкви за то, как они красиво и искренне пели. Мой боцман спросил, не болен ли я, и я сказал, что не знаю. Потом мы пришли в другой порт, в Санто-Доминго, где у меня в итальянском банке были кое-какие средства. Я снял все до последнего песо и разделил между своими людьми, а потом попрощался с ними. По старой памяти и преданности они согласились помочь мне отвести "Царицу Савскую" в Тортугу. Там я ее продал, а деньги отнес в церковь - меня, по правде, совесть мучила за то, что я что-то дал протестантам, а своей родной католической церкви за всю жизнь не отстегнул ни гроша. На оставшиеся немногие средства я купил баркас, кое-каких припасов, а по дороге сюда - еще вот эту козу, ты ее видел. С тех пор я живу здесь.
Капитан Дженсен Эклз дослушал исповедь Капитана Джареда до конца и принялся мерить хижину нервными шагами. Время от времени он проводил по лицу ладонью, и воззвания к тысячам морских дьяволов потоком лились из его искривленных губ.
- Что за проклятущая хренотень! Ты мне говоришь, что какой-то чмырь зашил тебе в грудь самое великое сокровище века! Ха! Ха! Я тебе вот что скажу: ты складно врешь, капитал Железное Сердце, но мог бы врать и поскладнее, если и вправду хочешь, чтобы тебе поверили. Защищайся!
И с этим криком он стряхнул с кончика своей шпаги белое знамя и напал на Капитана Джареда.
Капитан Джаред, видимо, ждал нападения, и успел отскочить, перевернув бамбуковый стул и бамбуковый стол. В углу хижины стоял деревянный гарпун, наточенный так, что острие его с одного удара пробило бы позвоночник морскому скату. Этот-то гарпун Капитан Джаред скрестил со шпагой Капитана Дженсена.
Некоторое время они молча дрались, дыша глубоко и хрипло: только гудела сталь шпаги Дженсена и щепки отлетали от гарпуна Джареда. Дженсен нападал, Джаред защищался, не нападя в ответ. Дженсен загнал его в угол, и, обрушив на него град свирепых ударов, наконец пробил защиту. Шпага Дженсена, торжествующе взвизгнув, вонзилась в грудь Капитана Джареда - в самое сердце!
А потом, взвизгнув еще пронзительней, переломилась надвое.
Капитан Дженсен стоял и смотрел на обломок шпаги в своей руке. Капитан Джаред бросил гарпун и тоже стоял, глядя на Капитана Дженсена. Капитан Дженсен раскрыл рот. Потом закрыл.
- Как... - начал он, глядя на маленькое красное пятнышко, расползавшееся на белой сорочке Джареда.
Джаред потянул шнуровку на вороте и обнажил край своей мускулистой груди, пронзенной острым клинком. Там, где сердце, была открытая рана, из которой сочилась кровь. Совсем недолго она посочилась - и перестала.
- Я тебе нисколько не лгу, Капитан Дженсен, - сказал Капитан Джаред, как будто бы извиняясь. Вид у него и вправду был виноватый. - Прости, но тебе тут нечего больше искать.
И он вышел из хижины и пошел дальше доить свою козу.
А Капитан Дженсен вернулся на свой корабль и сказал:
- Поднять якорь. Поставить паруса. Мы уходим.
И на этом, вполне может быть, закончилась бы история Золотого Сердца Кампече, если бы боцман, по имени Кристиан, не сказал:
- Что значит - уходим? А как же твоя побрякушка?
Побрякушкой он от растерянности назвал прекрасную даму Дженсена. В другое время Дженсен бы его покарал оплеухой за такое кощунство. Но в данный момент Дженсен был слишком задумчив.
- Вы слыхали приказ? Поднять якорь! - рявкнул Дженсен, раздосадованный тем, что ему, вдобавок ко всем расстройствам, еще и приходится преодолевать строптивость своих матросов.
Но боцман Кристиан был упрям. Боцман Кристиан сказал:
- Эге! Да ты, капитан, никак имел душевненькую беседу с Капитаном Железные Яйца? - Так называли Джареда те, кто был совершенно уверен, что он об этом не узнает. - Ты, может, с ним столковался? Ты, может, и один-то к нему решился пойти не из бахвальства и куража, а именно для того, чтобы там тайком с ним столковаться? А может, ты его там пришил, а побрякушку-то его отыскал и перепрятал, чтобы потом за ней потихоньку вернуться? А может, тут и не было никакой побрякушки, может, он ее давно проиграл и пропил, а ты нас два года по всем Карибам таскал непойми на кой?
- Молчать! - заорал Капитан Дженсен. В иных обстоятельствах он, может быть, и попытался бы рассказать своим людям, как было дело - а может, и не попытался бы, ведь звучало все это сущей фантасмагорией, он бы и сам не поверил на их месте. Но в тех обстоятельствах растерянный, разочарованный, злой, сбитый с толку и обманутый в многолетних надеждах Капитан Эклз был меньше чем когда-либо склонен вдаваться в разъяснения. Его подчиненные не слушали его приказа и задавали вопросы. Поэтому Капитан Дженсен закричал еще раз: - Молчать! И поднять якорь! Больше я повторять не стану.
Никто не двинулся с места.
- Так, - сказал Капитан Дженсен. - Это что, бунт?
- Да, - ответил боцман Кристиан. - Это бунт.
И прежде, чем Дженсен успел понять, что происходит, его матросы, рассерженные тем, что их капитан так бесславно провалил дело всей своей жизни, схватили его и бросили за борт.
- Плыви к своему сокровищу, неудачник! - кричали они ему, пока он отплевывался и отфыркивался в соленой воде, пытаясь всплыть на поверхность. - Плыви и обнимайся с ним там, нам не жалко! А может, его и вовсе не было никогда, этого твоего Золотого Сердца? Его же никто никогда и в глаза-то не видел! А мы тебе верили, дуралеи!
И "Прекрасный принц", развернувшись, ушел в туман - в точности как за два года перед тем ушла у Дженсена из-под носа "Царица Савская".
Никогда в жизни своей Дженсен не призывал из пучин такого несметного количества морских дьяволов. По секрету скажем, что столько их, пожалуй, и не наберется даже во всех Карибах. Однако, перечислив их все и нимало этим не утешившись, уже не капитан Дженсен Эклз сделал то единственное, что было возможно в его положении: повернул и вплавь стал добираться до поросшего джунглями островка, которым владел его заклятый враг Капитан Джаред.
Выходя из воды на песчаный пляж, мокрый до нитки, злой, как черт, и отчаявшийся до бешенства Дженсен Эклз ненавидел Джареда Железное Сердце так, как никого и никогда в своей жизни.
Сполна проникнувшись этой ужасной мыслью, Дженсен выхватил из-за пояса свои пистолеты, которыми так и не успел воспользоваться. Однако, к несчастью, в воде пистолеты промокли и пришли в полную непригодность. Но у него еще оставался обломок его шпаги. Дженсен выхватил его из ножен и, шлепая в соленой воде, потоками лившей по его спине и ногам, ринулся к хижине Джареда, призывая все мыслимые и немыслимые проклятия на его голову.
Позже он думал, что это было несколько опрометчиво, но он в тот день вообще совершал множество опрометчивых поступков, как и во всей своей юной, дерзкой и отважной жизни.
Дойдя до поляны, он Джареда не увидел. Вместо этого он увидел деревянное полено, приближавшееся к нему откуда-то сверху с пугающей скоростью. Полено приблизилось и заглянуло Дженсену в глаза. Дженсен вскинул шпагу, но познакомить ее с поленом не успел и, получив сокрушительный удар по лбу, потерял сознание.
Очнувшись, он обнаружил, что лежит на мягкой, чистой, удобной постели, сделанной из парусины с козьей шерстью. Также Дженсен обнаружил, что связан по рукам и ногам. Последнее обстоятельство Дженсену не понравилось.
Что еще Дженсену не понравилось, так это Джаред, стоявший над ним и с невозмутимым видом точивший нож.
- Очень жаль твоего корабля, - сказал он, глядя на Дженсена с состраданием, за которое Дженсен возненавидел бы его еще сильнее, если бы такое было возможно. - Хороший был корабль. А вот команда, похоже, не очень хорошая. Ты их, небось, в Тортуге набрал?
Дженсен ответил гневным рычанием. Джаред вздохнул.
- Знаю, знаю, но я не могу тебя развязать. Ты сразу же попытаешься меня убить. Если тебе это удастся, то ты останешься здесь один. Козу ты доить не умеешь, и наверняка съешь ее прежде, чем научишься. А когда ты ее съешь, то пойдешь в джунгли добывать пропитание. К сожалению, этот остров кишит диким зверьем и ядовитыми змеями. Я наставил на них ловушек, и в какую-то из них ты по незнанию обязательно попадешься. Как видишь, я не могу позволить тебе убить меня исключительно ради твоего собственного блага.
- Да нахрена тебе мое благо?! - проревел Дженсен, бешено дергаясь в своих путах, и Джаред, пожав плечами, сказал:
- Ну, а почему бы и нет.
День Дженсен провел, безуспешно пытаясь освободиться: увы, свитые из лиан веревки держали крепче корабельных канатов. Ночью, уставший, раздраженный и ужасно расстроенный, а кроме того - обессиленный всеми свалившимися на него неприятностями, Дженсен кое-как свернулся на своем мягком ложе и крепко уснул. Проснулся он на рассвете в ознобе и сильной горячке (вчерашнее купание, похоже, не прошло ему даром), и так стучал зубами, что разбудил Джареда, мирно спавшего на полу другом конце хижины. Джаред пощупал его лоб и нахмурился.
- Ты когда-нибудь болел малярией? - спросил он, и Дженсена этот вопрос очень обеспокоил. Он ничего не ответил, и это, похоже, обеспокоило уже Джареда. Впрочем, Дженсену было плевать, что его там беспокоит или не беспокоит.
К полудню ему было плевать уже на все, потому что горячка усилилась, и он впал в беспамятство.
Следующих несколько дней или недель для Дженсена не существовало чуть менее, чем совсем. Он терял сознание, просыпался, снова проваливался в забытье, бредил, стонал, ругался и считал морских дьяволов так, как дети, пытаясь ночью уснуть, считают слонов и баранов. Раз в этом бреду ему показалось, что он дома со своей мамой, а раз - что он нашел все-таки Золотое Сердце и будет с ним теперь счастлив до конца своих дней. Он смеялся от радости, а Джаред, сидя с ним рядом, протирал его пылающее лицо смоченной ромом тряпицей и негромко твердил: "Ш-ш, все хорошо".
Через несколько дней горячка немного спала. Дженсен пришел в себя, но был так слаб, что еле ходил. Свалившиеся на него несчастья сломили его. Он стал мрачен, немногословен, перестал бриться и расчесываться и дни напролет просиживал на берегу, глядя на ровную гладь Карибского моря и чистое небо, ни разу не потревоженное парусом проходящего мимо судна.
Джаред не приставал к нему с разговорами и не изводил насмешками, как Дженсен втайне боялся. Только приходил к Дженсену на берег пару раз в день, принося козьего молока или бульона из крабов. Дженсен как-то попытался стащить у него ром, но Джаред заметил это и отобрал бутылку. Отобрать в те дни что-то у Дженсена было так же легко, как отнять леденец у ребенка. Лишившись последнего утешения всех джентльменов удачи, для которых зашла их счастливая звезда, Дженсен сел на песок и с досады заплакал.
- Ну за что мне все это? Я потерял свой корабль, свою команду, свое достоинство, а хуже всего - я потерял свою мечту! И за что? Я же ничего плохого не сделал. Только грабил и убивал и торговал немножко рабами - ну а кто в этом не грешен, в наше-то время?
Так Дженсен вопрошал белый песок и высокие пальмы, равнодушно шумевшие в недосягаемой вышине. Ни песок, ни пальмы не давали ответа на его жалобы, а если не было сострадания в них, то уж тем паче не могло его быть в жестокосердом Капитане Джареде.
Время от времени Дженсен поглядывал на Джареда украдкой. Ему по-прежнему мало верилось в правдивость его рассказа, несмотря на шпагу, сломавшуюся о грудь этого большого, странного человека с грустным лицом и роскошными волосами. Присмотревшись к нему как следует, Дженсен подумал даже, что этот Джаред еще совсем молодой - моложе даже, чем сам Дженсен, а Дженсену было всего только двадцать шесть. И еще он подумал, как странно, что вот этого большого, грустного парня несколько лет боялись все Карибы. Впрочем, не менее странным казалось, что этот большой грустный парень вешал своих врагов на рее за ноги вниз головой.
Однажды - они жили вместе на острове уже три недели - Дженсен спросил:
- Зачем ты приехал сюда? Почему живешь тут отшельником? В море о тебе еще помнят.
Джаред в это время обстругивал ствол пальмы. Он в последнее время беспрестанно что-то мастерил и стругал. Дженсен, все еще во власти апатии, медленно проходившей болезни и черной тоски, а главное - во власти Джареда, мало интересовался делами своего пленителя. Он упивался горем, и в нем одном находил какое-то разнообразие своим унылым, бессмысленным дням.
В ответ на вопрос Дженсена Джаред остановился, чтобы откинуть со лба упавшие волосы, и сказал:
- Я просто понял, что там мне уже не место.
И, перебросив топорик в левую руку, продолжал мастерить, как ни в чем не бывало.
Дженсен поглядывал время от времени на этот топорик, так же, как и на нож, которым Джаред ловко вскрывал панцири крабов, потрошил рыбу и раскалывал кокосовые орехи. Но потом он вспоминал слова Джареда о ловушках, а еще - то, как он сидел рядом с постелью метавшегося в горячке Дженсена, смачивая ему лоб холодным ромом, запасы которого наверняка были отнюдь не бездонны. Как и любой настоящий пират, Дженсен знал цену хорошего рома. Тогда он переставал поглядывать на нож и топор, и начинал поглядывать на джунгли. Он знал, что у Джареда где-то есть баркас - тот самый, на котором он сюда приплыл, и на котором, если ему вдруг захотелось бы, мог бы уплыть обратно. Несколько раз Дженсен открывал было рот, чтобы спросить об этом баркасе, но потом что-то заставляло его передумать. Отчего-то он знал, что Джаред, несмотря на всю свою странную доброту, не согласится отвезти Дженсена в ближайший порт.
Еще через пару недель Дженсен совершенно поправился. От болезни он похудел, стал суше, серьезнее и - как сказала бы красивая дочка губернатора Гваделупы - как будто одухотвореннее. Он вспомнил о своих былых замашках франта и, набрав в миску морской воды, долго всматривался в свое отражение. Ему показалось, что веснушки, к которым он всегда имел неприятную склонность, особенно ярко проступили на побледневшем носу и щеках. Это его рассердило, и он ударил по воде, расплескав ее и перевернув миску.
- Если горазд уже махать руками, помог бы лучше, - услышал он за спиной голос Джареда, и, обернувшись, увидел протянутый ему топорик.
С этого дня они работали вместе. Дженсен спросил один раз, что они мастерят, но Джаред только улыбнулся и ничего не ответил. Днем Джаред иногда уходил в джунгли, оставляя Дженсена обтесывать какое-нибудь особенно заковыристое полено. Дженсен, справившись с этим, шел на пляж и собирал в песке мидий и крабов, а иногда ему удавалось наколоть на гарпун пару рыбешек, но все они были мелкие и горчили - с рыбой здесь было туго.
Прошла еще неделя, когда Дженсен наконец понял, что они строят лодку.
Это открытие так поразило его, что он заработал втрое усерднее. Он понятия не имел, зачем Джареду еще одна лодка, когда у него есть баркас. Но, главное, это была лодка, и она была тут, под боком, у Дженсена перед носом! Он был еще слишком слаб и слишком плохо знал местность, чтобы наугад отправляться на поиски баркаса, спрятанного, вероятно, на другом конце острова. Однако вполне мог бы угостить Джареда ночью поленом по башке, и удрать с его лодкой. В конце концов, за Дженсеном был должок!
Еще через несколько дней каркас был закончен. Джаред принес откуда-то два весла и большой отрез новенькой, крепкой, отличного качества английской парусины. Вышел у них в итоге хорошенький ялик: юркий, ладный, маневренный. Такой хотя и не был способен на большой переход, однако вполне мог доплыть до торговых путей и там дождаться проходящего корабля.
- Ты работал на верфи? - спросил Дженсен, пока Джаред вколачивал последние гвозди, укрепляя мачту.
- В детстве. Отец у меня был большой умелец по этой части. Хотел, чтобы и я продолжал его дело, но мне было скучно. Ну, - сказал Джаред, отбрасывая молоток. - По-моему, недурна получилась. Давай ее спустим на воду, надо глянуть, не пустит ли течи.
Вместе они столкнули лодку с мели. Суденышко качнулось на неспокойных волнах, завалилось на бок - и выровнялось, встав прямо и оставив десять дюймов воды между килем и вязким илистым дном.
- Красавица, - с завистью сказал Дженсен.
- Тут вот еще надо будет законопатить, - оглядывая свое творение, озабоченно сказал Джаред. - Как ты ее назовешь?
Дженсен посмотрел на него удивленно.
- Я? Чего я-то?
- Твоя же лодка.
Дженсен раскрыл рот, а Джаред ему улыбнулся.
- Да ну, - сказал он. - У меня еще одна есть. Мой баркас. Он получше будет.
И так вот Дженсен понял, что Джаред целый месяц делал для него судно, чтобы он мог уплыть домой.
В ту ночь, в последнюю ночь Дженсена Эклза на островке Капитана Джареда, Дженсен впервые спал, не отвернувшись к стене, а повернувшись к Джареду лицом. Их разделяло два или три шага - хижина была маленькая, рассчитанная на одного, повернуться в ней особо-то было негде.
- И как тебе не тошно тут жить одному, - сказал Дженсен, сунув под щеку кулак и глядя на Джареда в темноте.
- Ну, - сказал Джаред, - у меня есть коза.
И оба расхохотались.
- Нет, - сказал, отдышавшись, Дженсен. - Правда. Я бы тут точно сдох. А ты уже два года живешь, и, вон, даже бороду не отрастил.
- Потому и не отрастил, - загадочно ответил Джаред, и Дженсен решил, что хватит его расспрашивать. Это и так был их самый длинный разговор с тех пор, как взбунтовавшаяся команда выбросила Дженсена за борт.
Мысль об этом заставила его помрачнеть.
- Где-то сейчас мой "Прекрасный принц", - проговорил он, и Джаред спросил:
- Ты по нему тоскуешь?
- А ты - по своей "Царице Савской"?
- Очень, - после долгой паузы ответил Джаред.
- Как ты вообще мог ее продать? Как только рука поднялась?!
- Мне было очень нужно, - будто бы извиняясь, сказал Джаред. - Мне нужно было побольше денег, чтоб подарить их церкви. Да и все равно, раз я решил, что не могу больше плавать...
Они молчали еще какое-то время. Джаред стал даже сопеть - видимо, засыпал. И тогда Дженсен тихонько подполз к нему и спросил полушепотом:
- Джаред... а правда... ну... это действительно правда - что ты... что оно у тебя там внутри?
Джаред открыл глаза и посмотрел на него в темноте, внимательно и безмолвно. Потом чуть повернулся и приглашающе поднял руку.
И тогда Дженсен прильнул ухом к его груди и прислушался.
Он не услыхал ничего. Тишина. Он подумал, что болезнь вернулась и он снова бредит, и вслушался еще старательней - а потом услышал удар. Один-единственный, тихий, глубокий и сильный. И опять тишина. И опять, через целую минуту или даже больше - еще удар.
Золотое Сердце Кампече и вправду билось. Только очень медленно.
- Вот же полтораста дюжин морских дьяволов, - пробормотал Дженсен и опустил ресницы, чувствуя, как этот медленный далекий стук убаюкивает его, словно гул моря в ракушке, приставленной к уху. Так он и уснул, сам этого не заметив, и не ощутив, как во сне Джаред накрыл ладонью его плечо.
Проснулись они наутро порознь, и оба не помнили, как засыпали.
Джаред помог Дженсену спустить ялик на воду и дал ему с собой еды, воды и рому, а также три сигнальных ракеты, велев распоряжаться ими с умом. Себе самому он оставил только одну - на тот случай, добавил он, усмехнувшись, если еще какой-нибудь умник его тут разыщет, и этому умнику тоже понадобится отсюда как-нибудь выбираться.
- Ну прощай, - сказал ему Дженсен и уплыл.
Он продрейфовал в море три дня. На четвертый день его подобрал испанский торговый галеон, шедший из Номбре-де-Диос в Санта-Каталину.
Три месяца спустя Дженсен Эклз сидел в кабаке "Одноглазый попугай" в Тортуге и пил вторую бутылку рома за день. Три месяца спустя Дженсен Эклз был еще более мрачен, еще более бледен, и значительно более небрит, чем в те дни, когда он был пленником острова-подковы. Сейчас он стал свободен, как ветер - да толку-то было с этой свободы?
Вырвавшись с острова, Дженсен, само собой, первым делом отправился вызволять свой корабль из лап негодяя Кристиана. Негодяй Кристиан к тому времени стал капитаном "Прекрасного принца", избороздил на нём весь Юкатанский пролив и снискал себе славу самого кровожадного, самого подлого и самого беспринципного пирата Карибов. Звался он теперь Кристианом Кракеном, и титул сей (самопровозглашенный, конечно) сполна показывал наглость этого недоноска. Дженсен Эклз затаил на него большую обиду. Дженсену Эклзу хотелось назад свой корабль и свое капитанство. А когда Дженсену Эклзу хотелось чего-то, Дженсен Эклз не сидел сложа руки.
Он вырыл свою кубышку (у любого уважающего себя пирата зарыта кубышка на черный день), набрал долгов у старых друзей по разбою, которые хорошо его помнили и сострадали его беде, главным образом потому, что и сами уже заимели зуб на Кристиана Кракена. Им особенно нравилось, что Дженсен упрямо называл его не Капитаном, а Боцманом. Боцман Кристиан Кракен - звучал довольно язвительно, и Дженсену выдали солидный заем под залог его остроумия. На этот заем Дженсен нанял фрегат о двадцати семи пушках и команду отменных головорезов, которых набрал, как и обычно, в Тортуге. Месяца не прошло после его возвращения с острова, когда он опять вышел в море. Он был совершенно счастлив. Он совершил только одну ошибку: ему нужно было развернуть свой новый фрегат в сторону испанских колоний и, как в старые добрые времена, приняться снова грабить торговые галеоны. Но Дженсен хотел мести, а больше того он хотел назад своего "Прекрасного принца". Джаред Железное Сердце, сполна оправдав свое прозвище, безжалостно отнял у Дженсена его золотую мечту. Сердце Кампече было навек потеряно - теперь Дженсену требовался новый предмет для обожания и одержимости. Родной, любимый, обильно политый собственной кровью корабль стал как нельзя более полноценной заменой.
Словом, Капитан - теперь опять уже - Дженсен Эклз выследил "Прекрасного принца", напал на него под покровом тумана ранним холодным утром и попытался отбить. На его стороне были двадцать семь пушек, внезапность и справедливость, в конце концов. На стороне Боцмана Кристиана было тридцать пять пушек, предусмотрительность и отсутствие в мире какой бы то ни было справедливости.
Боцман Кристиан потопил новый фрегат Дженсена Эклза, вырезал всю его команду, а его самого чуть не пленил, и только хорошее знание местных бухточек (дело было в окрестностях Гранд-Багамы) помогло Дженсену удрать и скрыться на спасательной шлюпке.
Два месяца после этого он боялся показываться в Тортуге. Он знал, что слава о его громогласном поражении далеко его опередила, только добавив грозности имени Кристиана Кракена. Дженсен был уничтожен. Он перестал бриться, перестал стирать свой шейный платок и малодушно запил. "Одноглазый попугай" был едва не единственным кабаком в Тортуге, где ему не указывали на дверь и даже поили в долг, потому что хозяйка, рыжеволосая бестия Анна, была в Дженсена тайком и по уши влюблена. Впрочем, он не замечал этого и в лучшие свои времена.
Так что он сидел и пил, оплакивая свою честь, свою репутацию и свой любимый корабль. А люди тем временем кругом него болтали - люди всегда болтают.
- Слыхали? - говорили люди. - Сказывают, Капитан Джаред Железное Сердце опять вернулся.
- Да-да, - говорили люди, - точно, вернулся, его видели в Гаване, в Антигуа и даже в Флорида-Киз.
- Он опять на плаву, - говорили люди, - раздобыл где-то новый корабль, набрал команду, да не у нас, не из добрых пиратов, а из какого-то сброда.
- И вы не поверите, - говорили люди, - вместо того, чтоб, как порядочный человек, убивать и грабить, он пристает по дороге к торговым судам и провожает их до порта назначения, охраняя от благороднейших флибустьеров! Капитан Уильям Шеффилд на прошлой неделе пытался взять галеон со специями, шедший в Пуэрто-Белло, так корабль Капитана Джареда его на пушечный выстрел не подпустил и проделал в борту у него с две дюжины дырок! А самое гадство то, что этот ублюдок не берет с торгашей ни песо уплаты. Это он будто бы все только по доброте душевной. Капитан Лопе Уздечка засел в какой-то дьяволом позабытой деревеньке в бухте Каменная Голова, развлекался там в свое удовольствие, никого не трогал, кроме местных девок, так этот Джаред приперся на своем корабле и выпер его оттуда! На рее, правда, не повесил почему-то. Отпустил живьем, только, говорят, перед этим высек. И отпустил.
Так говорили люди, и по качанию голов и дрожанию бород было видно, до какой крайности они возмущены неджентльменским поведением Капитана Джареда.
Дженсен Эклз слушал все это с таким вниманием, что даже забыл о недопитом стакане рома. Дослушав, он встал, бросил на стол какую-то медную мелочь, чудом завалявшуюся у него в карманах, и ушел из "Одноглазого попугая".
Он знал, что Джаред вряд ли появится в Тортуге, поэтому должен был - уже второй раз за последние несколько лет - сам отыскать Джареда. Денег у него больше не было ни гроша, поэтому он нанялся простым матросом на первый корабль, который шел из Тортуги в испанские воды. К тому времени Дженсен так зарос, отощал и опустился, что его никто не узнал, и его имя избегло еще одной грани позора. Его имя, но не он сам.
Месяца три Дженсен плавал по всем Карибам, нанимаясь с корабля на корабль и пытаясь оказаться поближе к Джареду. Наконец ему повезло: в Сантьяго он услыхал, что "Санта-Лючия", бриг Капитана Джареда, встала в порту для ремонта, а сам Капитан Джаред остановился в городе.
Дженсен тут же взял расчет и отправился к нему.
Джаред переменился со времен их последней встречи так же, как Дженсен. Джаред был умытым и душистым - Дженсен потасканным и потрепанным, Джаред был в новом камзоле и в до блеску начищенных сапогах - Дженсену же от былого франтовства остался только замызганный шейный платок. В сущности, соотношения грязи и чистоты, лоска и запущенности было то же, что и во время их встречи на острове. Только теперь они поменялись местами.
Дженсен сказал:
- Привет, Капитан Джаред. Я слыхал, ты и вправду опять капитан.
- А ты, Дженсен, я слыхал, опять потерял свой корабль, - сказал Джаред совсем беззлобно, глядя на Дженсена с лёгкой грустной улыбкой. В этой улыбке сквозило какое-то неприятное "а я ведь предупреждал", хотя ни о чем таком Джаред Дженсена вовсе не предупреждал. Дженсен чуть было не передумал говорить то, за чем пожаловал, но потом спохватился. Гордости у него к тому времени осталось, что и говорить, маловато.
- Слушай, - сказал он, - говорят, ты вернулся в море.
- Да, это правда.
- А еще говорят, что ты теперь не пиратствуешь, а даже как бы наоборот.
- Ну, стараюсь.
- И говорят, - набрав воздуху в грудь, но почему-то не в состоянии посмотреть Джареду прямо в лицо, продолжал Дженсен, - что ты помогаешь всем, кто попросит помощи. Просто так помогаешь, задаром.
- Да, это тоже правда.
Тут Дженсен все-таки поднял голову и пристально посмотрел на Джареда. Джаред смотрел на него грустно и как будто бы даже жалостно.
Дженсен взбесился.
- Да уж, что и говорить - золотое сердце! - прорычал он и повернулся, чтобы выскочить прочь.
Но тут на плечо ему легла сильная большая рука Капитана Джареда. Легла и остановила его.
- Я знаю, что просить иногда тяжело, - сказал он, настойчиво разворачивая Дженсена к себе лицом, тогда как Дженсен так же настойчиво от него отворачивался. - Иногда это прямо-таки невозможно. То, что ты просто пришел, уже очень хорошо, Капитан Дженсен. Я облегчу тебе задачу. Ты хочешь вернуть свой корабль? Своего "Прекрасного принца"?
- Да, - сквозь зубы ответил Дженсен, но вырваться уже не пытался.
- А ты знаешь, что, даже если нам с тобой это удастся, я не позволю тебе убить твоего бывшего боцмана, Кристиана Кракена?
Дженсен посмотрел на него злыми глазами и ничего не сказал. Джаред вздохнул и отпустил его плечо.
- Я помогу тебе, Капитан Дженсен. Но знаешь, почему? Потому что именно из-за тебя я опять на плаву. Когда мы с тобой строили лодку, у тебя так горели глаза, ты так рвался опять выйти в море, что и я вспомнил, каково это было. А когда ты уплывал, и я смотрел тебе вслед, я подумал, что если ходишь в море, можно же не только грабить, но можно и помогать кому-то. Ты понимаешь, моя беда в том, что я больше не умею быть злым. А без злости - ну, я так думал - на Карибах делать нечего. А ты мне показал другой путь. И в благодарность за это я тебе помогу, хоть ты и плохой человек.
- А ты вот очень хороший, - огрызнулся на него Дженсен, и Джаред смущенно отвел глаза.
- Н-нет... не хороший, конечно.
- Ты людей вешал за ноги на рее. Вниз головой.
- Угу. Некоторым еще перед этим вспарывал животы. Они умирали долго.
Они помолчали. Потом Джаред сказал:
- Мой корабль простоит в верфи еще неделю. Через неделю приходи.
Дженсен пришел через неделю.
И они отправились в путь.
Не будем утомлять терпеливого нашего читателя излишними подробностями и описаниями морских баталий, коими, бывает, злоупотребляют иные рассказчики. Скажем только, что после долгих приготовлений, долгих поисков, долгой погони и не очень долгого боя Капитан Джаред выполнил обещание, данное Капитану Дженсену, и вернул ему его корабль. Это было, надо сказать, очень вовремя, потому что, выслеживая и травя Кристиана Кракена, им приходилось как-то уживаться вдвоем на одном корабле в окружении весьма странных личностей, составлявших команду Джареда. Среди этих личностей были отставные солдаты регулярной английской армии, разорившиеся идальго, бездарные художники, неудавшиеся политиканы и даже один сбежавший монах. Роднило их всех одно: все они обожали море, жаждали приключений, веровали в Иисуса и готовы были плавать почти задаром, ради одной только славы и вольного ветра. Всем этим парням довольно-таки повезло, что завербовал их не какой-нибудь Кристиан Кракен или Лопе Уздечка, а Джаред Железное Сердце. Первый или второй за полгода сделали бы их флибустьерами, третий же предпочел сделать их рыцарями зеленой воды, и они были от этого в полном восторге.
Дженсен Эклз, что и говорить, в этой компании чувствовал себя чудовищно неуютно. К тому же он в душе был и оставался капитаном, пусть бы и без собственного корабля, а два капитана на одном судне - не к добру. По этой причине (если и была какая другая, то Дженсен себе в ней не признавался) он старательно избегал Джареда все время, пока они гонялись за Кристианом Кракеном. И только в бою, когда "Санта-Лючия" взяла "Прекрасного принца" на абордаж, Дженсен и Джаред встали плечом к плечу со звенящими шпагами в твердых руках, и с единым воплем ринулись в гущу драки, которую, как ни крути, оба очень любили. За ними с гиканьем скакало священное войско рыцарей Капитана Джареда.
Через час Дженсен с торжествующим видом, заложив руки за спину, важно прохаживался по палубе своего любимого корабля перед шеренгой связанных врагов. Венчал шеренгу сильно побитый Кристиан Кракен. Лоб у Кракена был рассечен, кровь заливала ему бороду и шею. Дженсен остановился перед ним и долго-долго смотрел на него. Джаред в это время стоял на палубе "Санта-Лючии" (он был умен, этот Джаред, и понял, что Капитан Дженсен больше не потерпит на своей палубе никаких других капитанов) и смотрел на Дженсена.
Дженсен сказал:
- Что, Кристиан, помнишь ты, как швырнул меня за борт возле того островка?
Кристиан посмотрел на него и осклабился. Он уже считал себя мертвецом и не собирался умирать трусом. Дженсену это понравилось - джентльменам удачи нравится храбрость, особенно если это храбрость побежденных врагов.
- Ну раз так, то не взыщи, - сказал Капитан Дженсен и пинком вышвырнул своего бывшего боцмана за борт.
Все, кто не был связан или тяжело ранен, кинулись к бортам посмотреть, как грозный Кракен, дрыгая ногами, плюхается в воду. Он еще не успел скрыться под волнами, когда с "Санта-Лючии" уже прыгнули двое или трое матросов, в то время как с борта торопливо спускали шлюпку. Капитан Джаред, опершись о планшир, укоризненно качал головой.
- Извини! - крикнул ему Дженсен. - Не удержался!
Потом повернулся к своим людям - то есть людям Джареда - которые оставались еще с ним на борту "Прекрасного принца", и велел переправить на "Санта-Лючию" всех пленников, включая и Кристиана.
Когда это было сделано, Дженсен отослал матросов к Джареду на корабль. Оставшись один, он взял самый большой топор, какой смог отыскать. После этого он целый час ходил по "Прекрасному принцу", лазил по мачтам, присаживался на палубу, гладил золоченые панели на фальшборте и с нежностью обнимал стволы пушек. Время от времени он что-то шептал, изредка утирая лицо рукавом. Капитан Джаред разогнал своих людей по кораблю, наводить порядок после побоища, и приказал отдать швартовы, а потом отошел и сам, оставив Дженсена наедине с его кораблем и его чувствами.
Воистину, у него, у этого Джареда, было сердце из чистого золота.
Через час с "Прекрасного принца" донесся стук топора и треск ломающегося дерева. Он длился довольно долго. Потом Дженсен забрался на планшир и спрыгнул в воду. С "Санта-Лючии" ему бросили канат, по которому он забрался на борт. Джаред был в капитанской каюте. Дженсен пошел к нему.
Едва он переступил порог, Джаред тут же налил ему полную кружу рому. Дженсен взял ее и выпил залпом, не отрываясь, а потом с выдохом поставил на стол.
- Спасибо, - выдавил он, и Джаред грустно улыбнулся ему.
- Не за что. У меня его теперь полно.
- Да не за то... эх... три тысячи морских дьяволов, - убито сказал Дженсен и, сцепив руки на затылке, понурил голову.
- Что ты сделаешь с пленниками? - спросил его Джаред.
- Да не знаю. Что хочешь. Мне все равно, - сказал Дженсен, не поднимая головы.
Джаред, наверное, хотел сказать ему, что он поступил правильно. Но если бы он так сказал, Дженсен бы непременно дал ему в морду. Поэтому Джаред промолчал, и его молчание говорило лучше любых одобрительных слов.
"Санта-Лючия" подняла якорь и дала тихий ход, отдаляясь от "Прекрасного принца", опустевшего, покинутого, медленно погружающегося в морскую пучину. Дженсен был рад, что Джаред сидит в своей каюте, а стало быть, в ней может сидеть и Дженсен. Он не выдержал бы этого зрелища: он бы кинулся снова в воду, поплыл бы к своему кораблю и пошел бы на дно вместе с ним. Но это было бы глупо, хотя и очень по-джентльменски. По правде, единственное, что помешало Дженсену так поступить, было присутствие Джареда, который наверняка счел бы подобное самоубийство большой неблагодарностью со стороны Дженсена. А Дженсен меньше всего на свете хотел быть неблагодарным по отношению к этому человеку.
Джаред довез его до Гаваны, и там они расстались.
Прошло еще полгода.
Лучше не станем упоминать, чем занимался все это время Дженсен, чтобы не огорчать лишний раз терпеливого нашего читателя. Скажем кратко: Дженсену пришлось нелегко. Он, впрочем, стал меньше пить, зато сделался очень задумчив, и его теперь почти не видно было в Тортуге. Говорили, он подрядился разнорабочим на какую-то верфь, а может, подался в помощники к рыбакам, или даже в регулярный английский флот канониром - словом, зарабатывал на жизнь самым гнусным, низким и постыдным для любого пирата образом: честным трудом. Конечно, его тянуло в море, но он знал, что, если сунется туда снова, и на сей раз без Джареда, то опять примется грабить, резать и убивать. А он потопил своего "Прекрасного принца" именно для того, чтобы никогда этого больше не делать.
И все-таки он не мог жить без моря. Любой, кто ходил по Карибам, слушая скрежет рангоута над головой и чувствуя ярость бендвинда на обветренном загорелом лице, не сможет уже жить без моря.
Как-то раз Дженсен скромно обедал в скромной таверне скромного портового городка. Но даже в скромные городки просачиваются нескромные слухи, и кто-то сказал у Дженсена прямо над ухом:
- Слыхали? Джаред Железное Сердце наконец-то попался! Ну, заплатит теперь за всех невинно загубленных!
Дженсен уронил ложку в похлебку, которой довольствовался в эти трудные дни.
- Как? - сказал он. - Джаред? Капитан Джаред, который ходит на "Санта-Лючии"? Что значит - попался?
- Да то и значит. Губернатор Порт-Ройяля устроил большой рейд против пиратов, и многих мерзавцев переловил, в том числе и Капитана Джареда. Это он ведь только в последний год заделался добрячком, думал, небось, что ему за это все старые грехи позабудутся. Черта с два! Этот душегуб же тьмущу народу перевешал на реях за ноги, пока не уверовал в Деву Марию и не стал покладистым. Да только поздно прощенья просить! Поймали его и, говорят, вот-вот повесят в Порт-Ройяле за все его злодеяния. А может статься, что прямо уже и повесили!
Тут Дженсен Эклз встал, не слушая дальше, отодвинул стул и, забыв заплатить за похлебку, вышел из таверны вон.
Вечером того же дня он нанялся на корабль, шедший на запад. Через неделю он был в Порт-Ройяле.
Первым местом, куда Дженсен отправился, сойдя с трапа, была городская площадь. На ней, по обычая, вывешивались расписания ближайших казней - главного развлечения жителей Карибов в перерывах между сезонными карнавалами. Рейд местного губернатора оказался весьма успешным, и расписание было длинным. По мере приведения приговоров в исполнения строчки с именами захваченных пиратов вычеркивались жирной чертой.
Имя Джареда в этом списке стояло последним.
Написано было так:
"Джаред Падалеки, известный также как Железное Сердце - 26 марта".
"Па-да... па-да-что? - подумал Дженсен. - И в самом деле, на редкость дурацкая фамилия".
До двадцать шестого марта оставалось два дня.
Что может сделать за два дня в крупной английской колонии бывший пиратский капитан, лишившийся своего корабля, своих подельников, своих сбережений? Очень и очень многое, если только у него сохранилось достаточно юности, дерзости и отваги. Впрочем, даже с юностью, дерзостью и отвагой все равно нужны были деньги. И много. И, главное, немедленно.
Дженсен около часа просидел, кусая ноготь, на площади под столбом, к которому был приклеен листок с расписание казней. Потом поднялся и, пробормотав: "Шесть тысяч четыреста морских дьяволов, ну да ладно", направился прямиком к губернаторскому дворцу.
Был поздний вечер, губернаторская семья была дома и, судя по звукам музыки, доносившимся из ярко освещенных окон, принимала гостей. За запертыми воротами виднелись несколько красивых золоченых карет.
Дженсен подошел к воротам и, подняв с земли камешек, запустил его в плечо дремлющему привратнику.
- Здравствуй, Винсенто, - сказал Дженсен, когда привратник, всхрапнув, проснулся. - Помнишь меня?
Привратник посмотрел пристальней на негодяя, нарушившего его сон. Потом кивнул.
- Еще б вас не помнить, господин Дженсен. Надо же, пожаловали...
- Как поживает леди Кэтрин?
- Хорошо поживает, да вот только вряд ли захочет вас видеть, вы уж простите.
- Не сомневаюсь. Но только ты все равно сейчас пойди к ней и скажи, что господин Дженсен кланяется до земли, припадает к ручке и просит тридцать гиней. Скажи, - добавил он, помолчав, - что, она знает, господин Дженсен бы не просил, если бы это не было его последней надеждой.
- Эх, - сказал привратник и пошел выполнять.
Дженсен стоял возле решетки, поглядывая на ярко освещенные окна, и думал о том, что сказал бы многоуважаемый губернатор, супруг леди Кэтрин, если б знал, кто тут торчит по его воротами, швыряясь камнями в привратников.
- Сэр, - сказал привратник, вернувшись, - леди Кэтрин просила напомнить вам, что вы ею прокляты, и что не проходит дня, чтобы она не призывала Господа обрушить на вашу голову кару, достойную ваших чудовищных злодеяний. Леди Кэтрин также уведомляет вас, что вы гнусный, жестокий, бездумный, мерзкий мальчишка, что она будет вас ненавидеть до конца своих дней и никогда не простит. Также леди Кэтрин посылает вам пятьдесят гиней и просит обращаться к ней всякий раз, когда у вас будет такая нужда.
- Передай леди Кэтрин мою благодарность, - сказал Дженсен. - Но мне надо только тридцать.
И, вытряхнув из мешочка, переданного привратником, три десятка золотых монет, Дженсен вернул остальное слегка опешившему Винсенто, а потом отдал ему честь и скрылся в сумраке улиц.
На что же пошли тридцать гиней губернаторши Порт-Ройяля?
О, Дженсен распорядился ими весьма рачительно.
Во-первых, он приобрел выносливого коня, способного выдержать недолгую, но быструю скачку с двумя седоками.
Во-вторых, он купил одноместную лодку, которую спрятал в бухточке неподалеку.
В-третьих, он обзавелся бочонком отменного пороха, а также фитилем, запалом и мотком хорошей веревки.
В-четвертых, он купил в аптеке бутылку превосходного хереса и баночку с самым крепким снотворным.
В-пятых, и в-главных, он приобрел совесть красотки-кабатчицы, у которой ежедневно заказывали обед стражники из городской тюрьмы. Последнее приобретение обошлось наиболее дорого. Однако именно от него зависел успех всего предприятия, так что Дженсен золота губернаторши не пожалел.
Всю ночь и все утро Дженсен занимался приготовлениями. После полудня красотка из кабачка выполнила первую часть своей работы: отнесла и украдкой передала заключенному в одиночной камере Джареду записочку, в которой Дженсен в сухом приказном тоне отдавал ему указания. Красотка уверяла Дженсена, что Джаред записочку прочитал, хотя описать его реакцию в точности не сумела. Она сказала только, что, кажется, он удивился.
Дженсен решил, что этого вполне достаточно, и, заплатив за лежанку в трактире последними крохами, оставшимися от тридцати гиней губернаторши, уснул, как убитый.
Проспав остаток дня и половину ночи, он встал до рассвета и, взяв лошадь, веревку, фитиль, запал и порох, отправился к стенам городской тюрьмы.
Надо сказать, что тюрьма в Порт-Ройяле была довольно серьезным, даже, можно сказать, уважаемым заведением. В ней, правда, не было подземных камер, как в Санто-Доминго (что было весьма удачного), зато (что было весьма досадно) имелась высокая каменная стена, ограждавшая здание, в котором ждали скорого и справедливого суда карибские злодеи. Стена не особенно тщательно охранялась: раз в час вдоль нее проходил патруль, и Дженсен, выяснив у красотки-кабатчицы все подробности быта тюремщиков, выбрал время как раз между такими обходами.
В одном месте в нижней части стены была небольшая трещина. Сквозь нее с некоторым трудом могла бы протиснуться мышь, кроме того, трещина так заросла травой, что совсем не бросалась в глаза. В эту трещину, однако, без труда прошла тонкая промасленная веревка. Красотка-кабатчица получила следующие указания: угостить тюремщиков Джареда сонным вином, а когда они задремлют, выйти во двор и незаметно соединить другим отрезком веревки тот, который Дженсен просунул в трещину, и решетку на окне в камере Джареда.
Джаред же получил указание по условному знаку положить на подоконник крохотный холщовый мешочек, который кабатчица передала ему, завернув в записочку, а потом отойти к дальней стене, лечь на пол и прикрыть голову.
Все эти указания были выполнены в точности. Дженсен Эклз был все-таки Капитаном Дженсеном Эклзом: что-что, а раздавать указания он умел.
Итак, в четыре часа утра двадцать шестого марта Дженсен подъехал верхом к тюремной стене. Кабатчица поставила на ней мелом значок: свидетельство, что свою часть работы она исполнила. Славная она была девчонка, эта кабатчица, наверняка сама пиратка в душе - рисковая шельма, охочая до приключений. Немало таких водилось тогда на Карибах, правда, те из них, кто носили штаны, редко оставались на берегу.
Оглядевшись и не увидев поблизости ночного патруля, Дженсен привстал на стременах, сложил ладони рупором и гаркнул что было мочи:
- Сто девяносто три тысячи морских дьяволов!
Крик, вполне обыденный в карибской ночи - бывает, пьяные моряки еще и не так ругнутся. Однако то, что морских дьяволов было такое немереное количество - сто девяносто три тысячи, и ни дьяволом меньше - должны были привлечь к вопящему особенное внимание заключенного, сидевшего в той самой камере, от которой Дженсена сейчас отделяла каменная стена.
Дженсен выждал минуту, давая Джареду время выполнить свою часть работы.
Потом он спешился, поставил у трещины бочонок с остатком пороха, прикрепил запал, отъехал на безопасное расстояние и поджег фитиль.
Искра вспыхнула и помчалась по фитилю резво и весело, как торгугская шлюшка к веселому морячку, сходящему в порт. Потом она подбежала к своему любовничку - бочонку пороха, и они нежно поцеловались.
Бабахнуло.
Дженсен пригнулся к холке лошади, заметавшейся было в испуге, но под умелым всадником быстро притихшей. Едва она успокоилась - снова бабахнуло, на этот раз тише и дальше. Дженсен вытянул шею, пытаясь в клубах поднявшейся пыли разглядеть бегущего Джареда, а если не повезет, то бегущих стражников. Сердце у него стучало чуть-чуть быстрее, чем он ожидал, а время тянулось несколько медленней, чем он рассчитывал. Однако в конце концов среди плотных серых клубов и разбросанных взрывом камней мелькнуло что-то мохнатое, похожее на меховую шапку. Мохнатое проворно пробиралось сквозь зиявший в стене пролом.
- Сюда! - радостно рявкнул Дженсен, и Джаред, как самый послушный моряк, в мгновение ока исполнил приказ. Впереди слышались крики и топот охраны, но Джаред уже сидел у коня на крупе, обхватив Дженсена за пояс слегка подрагивающими руками, и Дженсен чувствовал его горячее дыхание у себя на загривке.
- Держись! - бессмысленно крикнул Дженсен: Джаред и без того очень крепко держался, но так надо было для большего куража. Они поскакали в ночь, разбрызгивая уличную грязь и щебенку, осыпавшуюся со взорванной стены. Вдогонку им неслись проклятия, лязг оружия и даже несколько выстрелов. Дженсен дал лошади шпор. Поскакали резвее.
В конечном счете лошадка оправдала заплаченное за нее золото и унесла беглецов достаточно далеко, позволив им оторваться от преследования. Погоня отстала, а потом и совсем прекратилась.
Дженсен с Джаредом выехали на полоску песка перед бухточкой, в которой Дженсен оставил лодку. Лодка была на месте.
Они спешились, и Джаред сказал:
- Ну ты и наглец!
Дженсен мог бы счесть это за комплимент, однако предпочел обидеться. Джаред это заметил и сказал:
- Да я в хорошем смысле. Губернатор будет в ужасной ярости.
- Знаю, - сказал Дженсен. - И это здорово.
- Стало быть, ты тоже его недолюбливаешь?
- Ага. Ненавижу. Он мой отец.
Джаред пристально посмотрел на него. Потом сказал:
- Фамилия губернатора Порт-Ройяля - не Эклз.
- Ты тоже ходил под Веселым Роджером не со своей фамилией, - сухо ответил Дженсен, и Джаред слегка смутился.
- Просто мою фамилию трудно выговорить.
- И ничего не трудно. Па-да-ле-ки. По-моему, всяко лучше, чем Железные Яйца.
- Если губернатор Порт-Ройяля - твой отец, - сказал Джаред, слегка улыбнувшись, - то ты ведь мог просто попросить его, чтобы меня не вешали?
- Если бы я попросил его тебя не вешать, он бы тебя четвертовал. Он ненавидит пиратство. А мне всегда мечталось делать что-то такое, что он ненавидит.
- Ну, у тебя это здорово получилось, - сказал Джаред и протянул ему руку.
Дженсен взял ее и не отпустил. И так вот они стояли, пока над кромкой зеленого моря медной дымкой растекался рассвет.
- Знаешь, - сказал Джаред, - мы ведь с тобой, наверное, уже не увидимся?
- Наверное, - сказал Дженсен. И в самом деле, судьба их и так что-то слишком часто сводила.
- Ты хорошо тогда сделал, что потопил свой корабль, - сказал Джаред. Дженсен скрипнул зубами, но тот продолжал: - Нет, действительно. Ты это сделал. Я бы не смог.
- Ты смог и не такое!
- Нет, это не я. Это оно, - сказал Джаред, накрывая левой рукой (правая все еще сжимала в затянувшемся рукопожатии руку Дженсена) то место, где у всех остальных было сердце. - Я таким не стал сам, меня таким сделали. Знаешь, отец твой прав: этим же не зачеркнешь все то, что я раньше творил. Я ведь не исправился, просто не мог по-другому. А ты - мог. Все, что ты в последний год сделал правильно, ты сделал сам. Если б я имел право, я бы сказал, что горжусь тобой, Дженсен.
Дженсен посмотрел на него и в раздражении вырвал у него свою руку. Джаред опустил свою. Он был лохмат, небрит, в рваной грязной рубашке - в точности как когда они встретились впервые лицом к лицу на том островке. И точно так, как тогда, улыбался.
- Что ты теперь будешь делать? - спросил его Дженсен.
- Не знаю. Думал, что знаю, пока меня не схватили. А теперь меня будут травить по всем Карибам, так что... А ты?
- Подамся, наверное, в Гваделупу. Или в Cент-Эстатиус, - Дженсен пожал плечами. - Я довольно набедокурил в испанских водах, да и в английских меня тоже теперь без радости примут. Может, удастся выпросить у французов или голландцев патент на каперство... Я хочу в море. Я тоскую по морю.
- Да, - сказал Джаред. - Я тоже.
В лодке, которую Дженсен для него приготовил (думая об этом как о возвращении давнего долга), были кое-какие необходимые вещи - сухари, ром, одежда, и длинный нож, который можно было в равной мере использовать и для разделки, и дл убийства. Джаред взял этот нож и протянул его Дженсену.
- Я хочу сделать тебе подарок, - сказал он, а когда Дженсен, не понимая, взял нож, Джаред потрогал пальцем то место, где у всех остальных были мышцы и сосуды, плоть и кровь.
А у него - шедевр одного волшебника, Золотое Сердце Кампече.
- Ты ведь о нем не забыл? Знаю, что не забыл. А ведь любой другой на твоем месте не задумываясь вырезал бы его у меня из груди еще там, на острове. А тебе и в голову не пришло. Я хочу его тебе подарить, - добавил Джаред, по-прежнему улыбаясь, пока Дженсен стоял перед ним с кинжалом в руке и тупо моргал, не понимая, о чем он толкует. - С ним, по правде, и жить-то ужасно трудно. Ты слышал, оно же почти и не бьется. А бывает - как застучит... И все время мне говорит: делай то, и не делай это. А когда я делаю, получается только хуже. Я запутался, Дженсен. Оно мне, правда, не надо. Так что бери его, я тебе его отдаю просто так. Ты на него купишь себе и каперский патент, и целую эскадру кораблей.
Он расшнуровал воротник рубашки и обнажил свою мускулистую, спокойно поднимающуюся грудь, золотую в утреннем свете. Дженсен видел на неё один длинный шрам и два маленьких: круглый и гладкий - от пули, и неровный, едва заметный - от своей собственной шпаги, которую он сломал об сердце Джареда в тот первый день.
- Ну ты и дуралей, Джаред Па-да... тысяча морских дьяволов. Но ладно, я принимаю подарок, - сказал Дженсен Эклз и, бросив кинжал в море через плечо, шагнул, взял лохматую голову Джареда в ладони и поцеловал его в губы.
Вот так вот заканчивается сказка про Золотое Сердце Кампече. Можно было бы, наверное, еще рассказать, как Дженсен и Джаред потом бороздили Карибы вместе, но мы не будем заглядывать так далеко. Довольно нам и того, что двадцать шестого марта на берегу Порт-Ройяля в лучах рассветного солнца целовались два капитана, и у каждого из них было по кораблю.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.