Черные трусы

Сэм уже не влезает в джинсы Дина. До Стенфорда они вообще не разделяли одежду, были отцовские штаны, а были их. Тогда все садилось идеально, Дин только подкатывал штанины, а потом вечером вытряхивал из отворотов дорогу: песок, мелкие-мелкие камушки, засохшие стебли травы, соль.
Они не знали даже, где чьи трусы, и если Дин покупал пачку идиотских семеек с Гуфи или Плуто, чтобы постебаться над Сэмом, то уже на следущий день надевал их сам, не обращая внимания на мультяшные рожи.
И поэтому Сэм счастлив, просто счастлив, что за четыре года Дин раздался в бедрах, стал шире в кости, просто отвык делиться. Что Дину даже в голову не приходит утром хвататься за сэмовские джинсы, а из кучи постиранных вещей он всегда вытягивает свои черные боксеры, простые, без Плуто, потому что Плуто уже - или пока еще - никому не нужен.
Сэм нарочно проверяет подозрительные заметки южных газет, а если не получается, то выкручивает температуру на кондиционерах в мотеле. Чтобы Дин стягивал с себя футболку и забирался в постель в одних трусах, чтобы потом, во сне, раскрывался, переворачиваясь на живот, подтягивая ногу под себя. Чтобы Сэм мог путешествовать по нему, начиная с загривка, где волосы короткие и почти белые, потом скатываться по спине и утыкаться в черную резинку.
Он терпит эту непроизвольную показушность неделями подряд, просыпаясь в пол-пятого утра и отправляясь за кофе и завтраком. Молится, чтобы к его возвращению Дин уже встал и натянул джинсы, которые Сэм тоже изучил до самых тонких ниток - на них куча неотстирывающихся пятен и протираются быстрее всего они там, где сходятся четыре шва, потому что Дин вечно сидит, широко расставив ноги.
Но Дин, как назло, спит крепко, и спина все такая же изогнутая, и эти ебаные боксеры как нарисованные, и только, чтобы проверить, Сэм однажды усаживается на кровать и запускает пальцы под резинку.
Дин приподнимает голову и сонно щурится.
- Сэмми?
Он не отвечает, нечего сказать, во рту пересохло, несмотря на только что выпитый кофе, он только водит пальцами туда-сюда, гладит поясницу и этот подъем, вверх, туда, где все собрано и стянуто, туда, где он так и не был ни разу, как бы Дин не настаивал.
…кровать гнется под ними, Сэм гнется под Дином, и тянется губами, ловит все подряд и просит, просит:
- Дин, нет, ты, пожалуйста, ты.
- Сэм…
- Не хочу, Дин. Хочу, чтобы ты…
Сейчас Сэм хочет сам, все сам, и пусть он воображал себе, что все уже закончилось, ему хватает только пары взглядов, пары банальных черных трусов.
Дин не говорит больше ничего, только приподнимает задницу, подставляясь под Сэма, помогая ему стянуть боксеры. Тонкий розоватый след от резинки бьет в голову, Сэм наклоняется и проводит языком поперек, почти чувствуя бороздки, продавленные на коже.
Вкуса почти нет, слабый солоноватый отголосок, Сэму хочется больше, острее, плотнее. Он сползает ниже, неудобно выворачиваясь, опираясь локтем в матрас между расставленными ногами. Трусы теперь только мешают, Сэм раздраженно поджимает губы и дергает их вниз, точно цепляя за член. Дин шипит, а потом удивленно мычит, потому что Сэм раскрывает его еще шире, пробуя.
Это что-то безумно-неправильное, неловкое и, наверно, дешевое, как предпросмотр порнухи, но Сэма всего трясет, когда он проводит языком по ребристой, жесткой коже, натянутой, как резинка. Дин - где-то там, сверху - коротко ахает, напрягается так, что Сэму сложно удержать его. Он двигается непонятно, то ли к Сэму, то ли от него, но не сопротивляется так агрессивно, как сопротивлялся бы, если бы на самом деле не хотел, и Сэм продолжает.
Вкус густой и горьковатый, Сэм трется подбородком о хлопок неснятых трусов и стонет, прямо туда, от напора и собственного бессилия - ему бы оторваться, снять свои джинсы и вставить по-настоящему, пока дают. Но он не может, завороженный, поглощенный, пробирается все глубже, так, что края языка болят от натяжения.
Дин наконец-то дергается ему навстречу, и Сэм просовывает под него руку, так, чтобы член лег в ладонь. Он не трет, не сжимает пальцы, просто подставляется, давая возможность Дину выбирать, что он хочет больше: вверх или вниз.
У него у самого уже вот-вот порвутся трусы - белые Аберкомби, купленные еще там, полгода назад - но это все неважно. Важно то, что он сейчас вокруг Дина, там, где он еще не был, в самом его нутре, собирает эту слабину, языком и ладонью, зная, что это теперь его - опять, на этот раз, уже навсегда. Им не деться друг от друга никуда, когда все - вот так вот, насквозь, пропитывается сдавленным выдохом и сладким запахом, резинка вокруг Сэма сжимается, пульсируя, и он кончит сейчас, просто так. От Дина.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.