Обратная сторона Луны

Автор: fleshflutter

Переводчик: Конеко

Оригинал: ссылка

Разрешение на перевод: получено

Пейринг: Сэм/Дин

Рейтинг: NC-17

Жанр: ангст, романс

Дисклеймер: Все права на сериал "Сверхъестественное" принадлежат Эрику Крипке

Предупреждения: ну, слепой и глухой Дин (можете считать это заманиловкой).

Примечание: Хочу сказать большое спасибо Мэвис, которая мне очень с ним помогла.


1

Сэм втыкает железный кол в сердце водяной феи, и ее хватка слабеет, она отпускает Дина. Вода бурлит вокруг них, кружит темным водоворотом, рожденным ее предсмертными судорогами, и сквозь него он с трудом видит, как, вырвавшись, Дин плывет к поверхности и выныривает наружу. Пробиваясь сквозь толщу воды, Сэм плывет следом, пока водяная фея сжимается в ком, теряясь в широких складках своей темно-зеленой мантии. Ее тело медленно оседает на дно, чтобы навсегда остаться в тени озера.

На поверхности он сперва не слышит ничего, кроме резкого плеска. Сэм хватает ртом воздух, и чувствует, как кровь стучит в висках. Мокрые джинсы кажутся гирями, которые кто-то привязал к его ногам. Затем он оглядывается в поисках Дина.

Тот лежит у самого берега, упав лицом в грязь; одна нога все еще в воде. У Сэма на секунду замирает сердце, но потом он видит, как у Дина мелко подрагивают плечи, и тогда принимается грести в его сторону. Он выбирается из озера и падает рядом с Дином.

Он немного вязнет в грязи, когда встает на четвереньки. Все ноги перемазаны в светло-коричневой жиже, и она же хлюпает между пальцев, затирая собой темную, слизкую, как водоросли, кровь водяной феи.

Как только к нему возвращается голос, Сэм подползает ближе к Дину и зовет:

– Дин? Эй, старик, ты со мной?

Он переворачивает Дина на спину и старается хоть как-то стереть грязь у него с лица, хотя результат получается нулевой. Дин кашляет, затем с трудом приподнимается на локтях. Все еще не отдышавшись, он хватает Сэма за предплечье и сжимает, что есть сил. Сэм же улыбается, глядя на него – улыбается, потому что волосы у Дина, все перепачканные в грязи, безумными иглами топорщатся сейчас во все стороны. Он вытирает Дину губы краем промокшей футболки, после чего переходит к выступающим, острым скулам. Закончив, Сэм стаскивает ее с себя и, тут же покрывшись мурашками, понимает, что теперь им обоим грозит другая опасность – смерть от холода.

Он, пошатываясь, встает на ноги и тянет Дина следом.

– Давай, – говорит Сэм, – я держу. Вернемся в отель, согреемся.

Тот лишь крепче цепляется за его руку, так крепко, что почти больно. С внезапной тревогой Сэм вдруг понимает, что Дину приходится прилагать массу усилий, чтобы дышать спокойно и размеренно. Да что там – Дин будто напуган чем-то до ужаса. Он смотрит вперед широко открытыми остекленевшими глазами, которые блестят так, словно подернуты легкой водяной пленкой.

– Дин? – Едва слышно зовет Сэм. Его тихий голос почти теряется в плеске волн.

В ответ Дин ладонью скользит вверх по его предплечью, до боли стискивая заледеневшую кожу, но Сэм его не отталкивает. Хотя потом Дин добирается до лица и принимается ощупываться его кончиками пальцев, и тогда приходится отстраниться, чтобы сберечь глаза. Но Дин вновь хватает его за руку, на лице у него написан неприкрытый страх.

– Сэм! Не уходи! Скажи что-нибудь. Скажи мне, что это ты!

Медленно, словно опасаясь того, что может случиться, Сэм проводит ладонью у него перед глазами. Дин даже не моргает. Сэм громко выдыхает, чувствуя, как что-то холодное и тяжелое сворачивается в желудке, что-то неприятно тянет внутри. Он опять зовет:

– Дин?

Но Дин не слышит и, даже не шелохнувшись, смотрит мимо.

Облизнув губы, Сэм оборачивается к воде. Он прижимает Дина к себе и обнимает, заставив макушкой уткнуться себе в подбородок. Он чувствует, как Дин чуть заметно дрожит.

А поверхность озера, наоборот, выглядит тихой и спокойной.

2

– Конечно, он не в порядке, – рычит Сэм в трубку, – он не слышит и не видит! Нет, он не истекает кровью, и у него ничего не сломано, если ты об этом. Но с ним все равно все далеко не в порядке!

– Может, это не я оглох, а ты онемел, – говорит Дин. Он сидит на пассажирском месте и невидящим взглядом смотрит на темное сумеречное небо, по которому бегут перистые облака, из-за чего оно напоминает огромный кусок шероховатой кожи. Сэм замечает, что одной рукой Дин держится за ручку дверцы, а другой сжимает край сиденья, словно пытаясь таким образом привязать себя к знакомому пространству Импалы. – Эй, Сэм? Так ты можешь говорить? Ущипни меня, если нет. Хотя постой, это ведь не сработает, если ты еще и оглох, да и ослеп вдобавок.

Голос Бобби кажется неразборчивым бормотанием, доносящимся с того конца трубки. Сэм слушает и изо всех сил старается не растерять последние крохи самообладания. Есть что-то особенное в его тоне, некая медлительность, с какой Бобби произносит слова, которая всегда успокаивала Сэма. По крайней мере, раньше. Но сейчас рядом сидит Дин, который не видит, не слышит и никак не заткнется – все бубнит себе под нос, размышляя над тем, онемел ли Сэм или нет. И в голосе его слышна паника, Сэм ее чувствует, а Дин никак не может остановиться. Он говорит и говорит, словно это теперь главное, что он умеет, и будет проклят, если не использует это свое умение по максимуму. Но слова звучат немного громче, чем нужно. Немного фальшиво.

Он себя не слышит, вдруг понимает Сэм, и от этой мысли все расплывается у него перед глазами, как при головокружении. Вокруг Дина лишь тишина и темнота. Импалу заносит в сторону, к обочине, и Сэм пытается совладать с машиной, разворачивая ее так, что шины визжат. Дина мотает из стороны в сторону, и он хватается за первое, что попадется под руку, только бы удержаться на месте.

– Эй, осторожней с моей крошкой! Я сам поведу, даже слепой, если еще раз такое устроишь!

– Послушай, – произносит Бобби, – если с Дином это сотворила водяная фея, то ты имеешь дело с проклятием фей и прочими их штучками, а они не поддаются логике. Совершенно. Может, он завтра встанет, и все пройдет или…

– Или навсегда останется слепым и глухим, – отрезает Сэм. Вздрогнув, он оборачивается к Дину и лишь затем вспоминает, что может теперь обозвать его, как только вздумается, а тот даже не узнает. – Нет! Я не собираюсь просто сидеть и смотреть! Бобби, ну давай, скажи, к кому мне пойти, какие книги просмотреть.

– Хреновое это чувство. Думаю, ты не онемел, если, конечно, все вокруг тоже не потеряли дар речи. И что? Эта мокрая сука сделала меня слепым да еще и глухим? Разве это честно? Сэмми, ну скажи мне, что ты теперь хотя бы не чувствуешь вкус или еще что! Старик, раздели мою боль! – Задумавшись о чем-то, Дин на секунду замолкает. – Черт, можешь представить, каково это? Слушай, да я рад, что просто ослеп и оглох, потому что не разбирать еду на вкус – это совсем хреново. Эй, Сэмми, я хочу чизбургер! Хочу пересчитать то хорошее, что мне осталось, и что-нибудь попробовать.

– Я перезвоню, – говорит Бобби, – поищу, только не уверен, найдется ли что.

– Знаешь, – продолжает Дин, – я буду чувствовать себя бесчувственным гадом, если потом окажется, что ты вел машину, когда тебе пол-лица разворотило или еще что случилось.

Сэм старается сконцентрировать все внимание на дороге, на том, как мерно ревет двигатель Импалы, пока они несутся мимо голых деревьев, которые быстро исчезают где-то позади. Все что угодно, только бы добраться до отеля и не поддаться дикому желанию заорать, что есть сил. Потом он понимает, что Дин все равно не услышит. Так что – какого черта? И Сэм кричит.

3

Глаза у Дина подернуты мутной водяной пленкой, похожей на ту, что бывает при катаракте. В номере Сэм усаживает его на кровать, встает рядом и, положив большие пальцы Дину на подбородок, сжимает его лицо в ладонях. Заставляет приподнять голову вверх, навстречу тускло-белому свету.

Золотисто-зеленый, тот, что был раньше, потускнел, будто вылинял. Глаза у Дина влажно блестят, но кажутся мертвыми. Сэм нерешительно подносит палец к самому белку, ожидая хоть какой-то реакции. Потому что, когда тебе, даже ради благой цели, тычут в глаз, то хочешь – не хочешь, а дернешься в сторону, несмотря даже на всю выдержку, которой у Дина предостаточно. Но ничего.

Сэм дотрагивается до роговицы, и глаза у Дина, вроде бы, такие же, как всегда. Но подушечка пальца, когда он убирает руку, – мокрая. Сэм вытирает ладонь о джинсы, а затем делает пару шагов назад, пытаясь понять, что же именно тут не так. Дин просто ждет.

И эта покорность выбивает из колеи. Он сидит на кровати, сложив ладони на коленях, и просто ждет. Слава богу, что бесконечный поток болтовни наконец-то прекратился, но Сэм чувствует, что теперь Дин надеется, что он, Сэм, все исправит. Это доверие тяжким камнем опускается ему на плечи и тянет вниз. Дин ослеп и оглох. Вряд ли его можно назвать абсолютно беспомощным, потому что Дин никогда не бывает абсолютно беспомощным, но он оказался в ситуации, с которой сам точно не справится.

А Сэм не знает, как и чем ему сейчас помочь. Он только и может, что потрепать по плечу в знак утешения, но даже это не самый лучший вариант – Дин всегда открещивался от этих девчачьих штучек. Да они оба открещивались, но неожиданно прикосновения стали единственным, что у них есть.

– Господи, это от кого из нас так несет? – спрашивает Дин.

Сэм сдавленно усмехается и нюхает свою промокшую рубашку. От нее воняет старым озером и резким неприятным запахом, каким пахла фея. Да и они с Дином все в грязи – с головы до ног, а она тоже благоухает отнюдь не майскими розами. Сэм понимает, что им обоим нужно в душ, и перспектива того, что ему придется мыть Дина, не кажется такой уж заманчивой.

Как-то давно Дин сильно поранил ногу. Джон тогда помогал ему принимать душ и следил за тем, чтобы Дин не поскользнулся на мокром кафеле и не свернул себе шею. Есть вещи, которые позволительно делать родителям, братьям же – нет. Не Сэму, ему – нельзя.

Так что ванна, наверное, будет более безопасным вариантом. Можно будет усадить Дина в воду и больше не смотреть.

– Надо снять с тебя одежду, – говорит Сэм и тянет край его майки вверх.

Дин хмурится – отчего Сэм моментально одергивает руку в сторону, – но потом до него доходит, и, сложив губы удивленным «О», произносит:

– Точно. Это от меня несет, да? Я понял.

– Вообще-то, от нас обоих, как от покойников, – отвечает Сэм, хоть и знает, что это бесполезно.

После того, как Дин разделся, Сэм ведет его в ванную, легко подталкивая вперед рукой под поясницу. Не то чтобы это в первый раз, когда он видит Дина голым, нет. Но раньше ему не приходилось так дотрагиваться до Дина, и теперь Сэм будто каждым нервом чувствует его голую кожу у себя под пальцами. Ему кажется неправильным, что можно смотреть на него сейчас, пока он в таком состоянии и ничего не видит.

Дин молча ждет, пока Сэм набирает воду. Глухой шум, с каким она льется в ванну, немного нервирует после озера, но сама вода чистая и прозрачная, даже у поржавевших краев. Потом Сэм завинчивает краны, наступает тишина, и в этой тишине он сажает Дина в воду. Все получается неловко и неуклюже. Дин слишком беззащитен, и Сэм старается прикасаться к нему как можно меньше, но тот сам – сам его не отпускает.

Наконец, когда Дин уже в ванне, Сэм сует ему в руки кусок мыла, надеясь, что он не будет слишком уж разоряться по поводу цветочного аромата. А того, что оно по-девчачьи розовое, он вообще не увидит. Вода плещется о бортики, когда Дин начинает намыливаться, и Сэм оставляет его за этим занятием и идет в комнату.

Он собирает разбросанную одежду, которая от грязи кажется жесткой и деревянной, и заталкивает ее на дно сумки. Стирка стоит далеко не в начале списка запланированных мероприятий, так что – потом. Хотя Сэм понимает, что лучше с ней не затягивать, иначе они оба скоро останутся без чистых вещей, а это уже проблема.

Затем он вдруг замирает, потому что вокруг наступает тишина. «Может быть», – думает Сэм, – «я тоже оглох, только позже? И через секунду ослепну?». Но нет, он все еще слышит смутный шум автомобилей, проезжающих мимо их отеля, и тихое бормотание телевизора в соседнем номере.

Это в ванной все тихо.

Он даже не думает о том, что видит, когда вбегает внутрь – Дин лежит под водой в странной искореженной позе, глаза у него открыты, и остекленевшим взглядом он смотрит куда-то вверх. Сэм просто хватает его и тянет из ванны, пока, наконец, ему не удается перетащить Дина через скользкий бортик, после чего они оба падают на грязный пол. Дин почти распластан у Сэма на коленях.

– Какого хрена ты делал? – шипит Сэм, гладя его по лицу, как безумный, по волосам, стирая воду с щек. – Какого хрена ты вытворяешь?

На секунду ему кажется, что Дин не дышит, хотя Сэм чувствует быстрое, нервное биение его пульса у себя под пальцами, а потом Дин тяжело вздыхает и дергается. Он раздраженно бьет Сэма по рукам, расплескивая вылившуюся из ванной воду.

– Чувак? Убери руки, ладно? Я тут вообще-то голый. Можешь парня хотя бы в душе оставить одного, а?

4

Как-то раз, когда ему было семнадцать, Сэм упал с лестницы, откуда его столкнул разъяренный призрак, и сломал руку. Джон решил закончить охоту в одиночку. Он велел Дину приглядывать за младшим братом и уехал, оставив их в какой-то богом забытой лачуге на краю света. Они провели там три недели. Тогда это был самый долгий период времени, когда Сэм с Дином были только вдвоем, и никого больше.

Тот дом принадлежал Калебу, и помимо того, что находился он у черта на куличках, так в округе не было ни одного водоема – ни озера, ни реки, ни – как Сэм был уверен – даже простого колодца. В самом доме был душ, но не ванна.

Собственно, после того, как Дин попытался утопиться без особых к тому причин, Сэм решает, что это идеальное место, где можно пересидеть, пока он не сообразит, как вернуть Дину слух и зрение, ну или хотя бы что-то одно из двух.

Осеннее солнце отражается в стеклах дома, делая их похожими на яркие сияющие заплатки, и на мгновение Сэм будто слепнет. Потом, услышав, как открывается дверца с пассажирской стороны, он кидается к Дину. Тот двигается с осторожностью, какой не было в нем раньше, так, будто раздумывает над каждым шагом и жестом. Лишь рядом с Сэмом, чувствуя его поддержку, Дин становится похож на себя прежнего. Он хватает Сэма за руку и сжимает так крепко, что сразу ясно – позже там появятся синяки. Но Дин не отпускает и идет вслед за Сэмом к двери.

Поиск ключей, обычно гораздо более быстрый, превращается в довольно затруднительное занятие, потому что по-прежнему Дин держится за Сэма, словно боится, что, отпустив, потеряет навсегда и никогда больше не найдет его в этом пустом мире. Сэм шарит рукой за отошедшей доской, сгребая пальцами паутину и пыль, пока, наконец, не натыкается на то, что ищет.

Он хочет сразу завести Дина внутрь, но тот останавливается и, запрокинув голову, смотрит вверх. Солнце окрашивает его кожу в золотисто-розовый, отражается в водяной пленке, затянувшей глаза. Вдруг слышится хлопанье крыльев, и мимо пролетают три птицы, их тени быстро скользят у Дина по лицу.

– Тепло, – говорит он.

Сэм трогает его за плечо, и Дин чуть заметно улыбается: вроде как Сэму, но смотрит при этом куда-то в сторону. И только после этого позволяет завести себя в дом. Здесь есть ванная, кухня, с прилегающей к ней кладовкой, две кровати в главной комнате и телевизор, который ловит всего пару каналов и искажает цвета. Словом, лишь самое необходимое, но им и не нужно ничего больше.

На стене висят два старинных ружья, которые уже давно стали бесполезными и превратились в украшение. Но Сэм помнит, как в прошлый раз Дин снял их и проверил, придирчиво изучив прицел и оценив оружие на вес. Еще он помнит, что сам тогда смотрел на него, как на героя, и смущался того, что давно уже должен был перерасти свое преклонение перед старшим братом, но не перерос.

Поэтому Сэм берет Дина за запястье и подносит его руку к стене.

– Помнишь, как мы были здесь в прошлый раз? – Спрашивает он, глядя ему в лицо. Дин перебирает пальцами по стене, пока не натыкается на ружья.

– Эй! Мы же у Калеба, да? Ты тогда был весь в гипсе, помнишь? – он расплывается в улыбке и пытается найти Сэма, неуклюже шаря в воздухе свободной рукой. – Помнишь последнюю ночь перед тем, как отец вернулся? Ни черта из еды и только бутылка Джека на нас двоих! Это было незабываемо! Сэмми, ты помнишь?

Сэм, и правда, помнит. То, как залил пустой желудок виски, и ноющая боль сменилась неясным гулом в ушах и бешеным стуком сердца. Так бывает, если перебрать с выпивкой. Это была идея Дина – как всегда, малость ненормальная, но эффективная. Они оказались на мели, и еда закончилась, а отец должен был вернуться лишь через день. И Дин сделал единственное, что смог придумать, чтобы помочь им дотянуть до его приезда. Они с Сэмом напились.

Еще он помнит, как следующим утром проснулся с таким похмельем, что был уверен – оно-то его и убьет. Джон, когда перестал беспокоиться, что еды не хватило, и его тревога сменилась гневом, наорал на них обоих за эту выходку. Это Сэм тоже помнит. И еще то, как всю ночь смеялся над какой-то шуткой, которая тогда казалась до ужаса уморительной, но не прошла проверки временем и вскоре забылась.

Но лучше всего он помнит, как внезапно и пугающе-ясно понял, что хочет поцеловать своего брата.

Конечно, он не решился. На следующий день Джон увез их в Огайо, где они охотились на какого-то монстра, а вскоре Сэм подал документы в Стэнфорд.

Он ловит ладонь Дина и чуть заметно сжимает.

– Да, – говорит Сэм, – я помню.

5

Сэм вдруг просыпается с каким-то тревожным чувством в груди. Вокруг тихо, если не считать шорохов и звуков, доносящихся снаружи, но все они привычны, когда живешь посреди леса. Какое-то время он лежит на мягких хлопковых простынях, пытаясь разобраться, что же именно его разбудило.

Он поворачивается посмотреть на Дина и сразу понимает, почему проснулся: соседняя кровать пуста.

Пару часов назад он уложил Дина спать, и – Господи – разве недостаточно этого, чтобы стало ясно, насколько теперь Дин зависит от него? Сперва Сэм помог ему раздеться до трусов, потом выдавил пасту на зубную щетку и сунул ее Дину в руку. И даже остался стоять рядом, когда тот по-быстрому научился пользоваться унитазом на ощупь.

По пути в комнату, пока Сэм вел его к кровати, Дин пытался восстановить пошатнувшееся эго долгими и подробными воспоминаниями о том, как Сэм, когда ему было восемь, однажды обмочился во сне, и Дину пришлось менять ему простыни. Сэм отнесся к этому с пониманием, даже сдержался и не натянул ему одеяло до самого подбородка.

И все же на пару секунд он замешкался у кровати, глядя на такого непривычного, беззащитного Дина. На Дина, который вынужден полагаться на него даже в самых простых вещах. То, что водяная фея сделала с ним… Это до сих пор не укладывается в голове. То, что она сделала с ними обоими. Сэм смотрел на него и видел беспомощность, которая почти граничила с простодушием. Никогда раньше Дин не казался ему таким уязвимым.

Но сейчас его нет на месте, и паника давит Сэму горло, не давая дышать нормально. Он представляет, что Дин бродит где-то один, что он заблудился, а Сэма нет рядом, чтобы защитить его и помочь. Он годами наблюдал за тем, как Дина швыряли о стены и били, как в него стреляли, как его ранили и кололи ножами, но ничто из этого не подготовило Сэма к нынешнему страху. Дину сейчас грозит столько опасностей, и некому уберечь его от них, потому что Сэма нет рядом.

Да с Дином может случиться сейчас, что угодно.

Сэм хватается за ружье и включает свет. Дин, свернувшись в позе зародыша, лежит на коврике у порога входной двери – спит. Под голову он положил стащенную с дивана подушку, и Сэм видит, что из-под нее торчит рукоятка динового ножа.

Стоит первой волне облегчения схлынуть, и Сэм склоняет голову набок, потом хмуро смотрит на спящего брата. Он тихонько идет к двери, по привычке стараясь не шуметь, чтобы его не разбудить, хотя знает, что может сейчас рассекать по комнате на Импале, а Дин об этом узнает лишь, когда Сэм переедет ему пальцы ног.

Он садится на корточки рядом с Дином и пару минут изучает его: длинный красный след от подушки на щеке, подрагивающие во сне ресницы, изгиб приоткрытых губ.

– Я не понимаю, – шепчет Сэм, – хочешь быть уверен, что если к нам что-то заявится, то оно должно сперва пройти мимо тебя? Или…

Он умолкает, глядя на линии соли, которую сам же и рассыпал везде, и думает о том, как Дин сжимал его руку, как непроизвольно тянулся к нему в машине. Сэм сглатывает нервный вздох, комком застрявший в горле.

– Тебе не надо меня защищать, – говорит он, – и я тебя не оставлю.

6

Книги и еда становятся двумя главными вещами в жизни Сэма. Кладовка битком набита разными консервами, но он не хочет рисковать и еще раз оказаться на диете из Джек Дэниелса, что же до информации – в интернете достаточно материалов, чтобы занять Сэма на какое-то время. Но, прежде чем взяться за них, нужно сперва проверить, нет ли чего полезного и в местной библиотеке. До ближайшего города час езды, и еще час на то, чтобы купить все необходимое.

Почти сразу после рассвета, когда солнце только успело расчертить пол разнополосицей, Дин вернулся в кровать. Кажется, он решил хранить свои секреты, даже будучи слепым и глухим. Утром, нормальным утром, Сэм разбудил его, помог одеться и, усадив за стол, поставил перед Дином завтрак – кофе и немного тостов.

Дин жует один из них и смотрит в потолок, а Сэм мнется рядом и смотрит на Дина. Городок, конечно, не большой, но и не маленький. И хотя Сэму хочется, чтобы Дин был всегда рядом, ему не нравится думать о том, что придется везти его туда, где все смогут пятиться на него, пока сам Дин ничего не видит. Это беспокойная мысль, но Сэм не настолько доверяет людям, чтобы сейчас – когда Дин не может постоять за себя – подпустить их близко.

Он кладет руку Дину на плечо и чувствует, как в ответ на это прикосновение тот порывается встать со стула. Дин смотрит в его сторону, будто думает, что в любую секунду сможет увидеть Сэма, если только постарается получше.

– Ты уже позавтракал? – спрашивает Дин. – Сэмми, это самая главная часть дня. Знаешь, как говорят? Голодное брюхо к ученью глухо. Ты слишком мало ешь. И даже не думай голодать, пока я не могу за тобой проследить. Смотри, я тебе задницу надеру, если от тебя только кожа и кости останутся к тому времени, как я прозрею.

Стоит убрать руку, и Дин снова тянется встать. Сэм во второй раз усаживает его на место, действуя теперь чуть грубее и резче.

– Нет, – говорит он, – сиди.

И морщится от отвращения к самому себе – от того, что отдает Дину команды, как собаке. Тот растерянно хмурится, и Сэм хлопает его по плечу, потом долго давит ладонью вниз, надеясь, что Дин поймет, что именно ему хотят сказать.

– Ты куда? – волнуется Дин.

Сэм отвечает единственным доступным способом – в очередной раз он ободряюще хлопает его по плечу. Но только убирает руку, и снова Дин начинает подниматься. Сэм опять заставляет его сесть на место.

– Я вернусь. Я тебя не оставлю, ну же, старик, просто посиди тут. Я вернусь, ты даже не заметишь, – нервно бормочет он, чувствуя, как беспокойство комком застряло поперек горла.

– Ты не можешь уйти без меня, – говорит Дин. – А если что случится? Я тебе нужен. Я могу, – тут он смолкает и горько улыбается, – могу орать громче любой девчонки.

Дин спихивает его руку со своего плеча и пытается встать, только цепляется ступней за ножку стула. Он чуть не падает, но Сэм успевает вовремя подхватить его под пояс и удержать на ногах. Улыбка Дина становится мягче и, неловко толкнув Сэма в грудь, он заканчивает:

– Видишь? Ты уйдешь, и я точно себе что-нибудь сломаю.

Пять минут спустя Дин со счастливым видом сидит на пассажирском месте, пока Сэм везет их в город. «Какая разница?» – думает Сэм. Ведь все равно бы волновался, что он захлебнется кофе или что с ним случиться что-нибудь еще. Городок оказывается чистым и опрятным, ухоженным. Ветер кружит в воздухе красные листья вперемешку с золотыми. Сэм находит свободное место у магазина и паркуется, затем идет внутрь.

Просмотрев список, продавец обещает, что все покупки доставят к концу следующей недели. Он старается не показать своего любопытства – только удивленно приподнимает брови, когда слышит адрес, и задает пару наводящих, но ненавязчивых вопросов. Откуда Сэм? И долго ли пробудет в городе? Годы практики не прошли даром, и Сэм легко от них увиливает. Он даже не особенно раздражается, когда замечает, что помощник продавца – коренастый парень, которому на вид года на два больше, чем самому Сэму, – в открытую пялится сперва на него, а потом – на Импалу, когда ловит Сэма на том, что тот каждые две секунды оборачивается к окну, чтобы проверить, как там машина. Наконец, все готово, и Сэм рад убраться из магазина и вернуться к Дину.

– Теперь в библиотеку, – говорит он, помогая ему выбраться из Импалы на улицу.

Он старается не привлекать ненужного внимания. Люди и так слишком часто принимают их с Дином за геев. Сэму не нужно даже держать его за руку, чтобы получить порцию шуток на эту тему. Но, слава богу, идти им недалеко, и, оказавшись в библиотеке, Сэм сажает Дина на соседний стул. Потом открывает перед ним книгу. Дин вздыхает и ставит локоть на стол, после чего, подперев щеку кулаком, начинает лениво листать страницы. В библиотеке оказывается не так уж много полезного. Сэм читает сказки и народные сказания, долго пытается найти хоть что-нибудь в историях о Дженни Зеленые Зубы и Глэйстиге. Он переворачивает страницу и видит репродукцию старой, изначально вырезанной на дереве, картинки – человек тонет в озере, чьи-то руки тянут его на дно.

Сэм смотрит и смотрит на нее, и отрывается лишь, когда чувствует, как Дин дергает его за рукав.

– Сэм, мне скучно. Давай сыграем в «Угадай предмет»?

– Старик, да ты же не видишь! – шепчет в ответ Сэм.

Дин широко улыбается, верно, решив, что Сэму не хочется, раз он никак не дал понять, что готов сыграть.

– Я миллион раз был в библиотеках, так что соображу, что здесь есть. Давай!

Как выясняется, первая вещь, которую Дин отгадывает, начинается на букву «к».

7

Наступает ночь, и, дождавшись, пока Дин вылезет из кровати и начнет ползком пробираться к входной двери, Сэм тоже поднимается и идет к нему.

– Эй, – говорит Дин, когда Сэм до него дотрагивается, – я… я просто хотел сходить в ванную. Не туда пошел, да?

Сэм ставит его на ноги и ведет обратно. Он укладывает Дина в кровать и видит, что на лице у того написано явное разочарование, и понятно, что пройдет, максимум, час, а потом Дин снова попытается пробраться на свое место у порога. Но у Сэма есть план, и хотя он знает, что Дину этот план, скорее всего, не понравится, но или так, или придется приковать его наручниками к спинке. Одно точно – он ни за что не допустит, чтобы еще одну ночь Дин спал на полу.

Поэтому, когда Дин поворачивается на бок, Сэм забирается к нему в кровать и устраивается рядом. Он чувствует, как Дин весь замирает и деревенеет, стоит только обнять его рукой за пояс и прижаться ближе. Но Сэм заставляет его уткнуться макушкой себе в подбородок, натягивает одеяло повыше, а затем, легко похлопав Дина по щеке, чуть медлит и не сразу убирает пальцы у него от лица. Наконец, выключив свет, он взбивает подушку под головой у себя и Дина и ложится спать. Дин с минуту молчит, никак не отвечая на все это.

– Чувак, ты меня даже ужином не угостил. – Говорит он, наконец. Тон у него получается совсем будничный, словно Дин шутит, но Сэм слышит неуверенность в его голосе, и проходит всего несколько секунд, а потом Дин добавляет: – Сэм, тебе не обязательно это делать.

На мгновенье Сэм обнимает его еще крепче, сжимая в полу-объятии, и, наконец, выдыхает, когда чувствует, как Дин начинает расслабляться. Он теплый и весь будто состоит из одних углов, крепких мускулов и гладкой кожи, и удивительно, насколько хорошо их с Дином тела подходят друг другу. Сэм может свернуться вокруг него, окутать собой, почувствовать ритм его дыхания – как поднимается и опускается у Дина грудь при каждом вдохе и выдохе. Как он возится, пытаясь лечь поудобнее. Сэм отстраненно думает о том, что нужно было догадаться надеть на него футболку, потому что ситуация получается щекотливая: он в одной кровати с полуголым Дином. Щекотливая, но безопасная. Сэм с ней справится.

Они лежат в темноте, и он прислушивается к доносящимся с улицы звукам. Ладонью Сэм чувствует, как спокойно и тихо бьется у Дина сердце. Наверное, впервые после случившегося на озере ему не нужно волноваться за своего брата.

– Ладно, отлично, отлично, – засыпая, говорит Дин, и голос его звучит неразборчиво. – Только не думай ко мне лезть, пока я в таком беззащитном состоянии.

Расслабившись, он наваливается на Сэма спиной, и Сэм, заметив это, наклоняет голову, утыкается лицом в его голое плечо и улыбается.

8

С Сэмом иногда случалось так, что люди принимали его за невидимку. От школы к школе, стоило только выветриться первой таинственности, всегда окутывающей новичков, и появлялась довольно большая вероятность того, что Сэм просто сольется с обстановкой. Что он, так стараясь быть нормальным, в итоге превратится в размытую фигуру на заднем плане.

С Джоном и Дином все было иначе. Джон мог обратить на себя внимание уже одним своим появлением, все что ему нужно было для этого – просто войти в помещение. А Дин, с его бравадой и ехидными усмешками, всегда был слишком заметным, даже больше необходимого, и как-то само собой получалось, что так или иначе, но люди велись на него. В детстве Сэм казался огромной молчаливой тенью отца и брата, и всем свом видом сразу давал окружающим понять, что хочет оказаться где угодно, только бы не здесь.

Хотя для Дина Сэм никогда не был невидимым. Что раньше, что сейчас. Дин словно был постоянно настроен на него и жил с ним на одной волне – где Сэм, там и он. Дин чувствовал его на каком-то подсознательном уровне. По крайней мере, именно так Сэму всегда казалось. Словно он находился у Дина под колпаком. Так это было или нет, но тот будто следил за ним, даже если находился где-то еще и попросту не мог знать, но он знал. Всегда знал, где Сэм. Что с ним. Холодно ли ему, хочется ли есть или переспать с кем-нибудь.

Поэтому сейчас Сэм словно почувствовал свободу, хоть она и оказалась с гадким неприятным привкусом. И он не уверен, к чему именно относится это «гадкое и неприятное» – к проклятию водяной феи или же к нему самому.

Он лежит на кровати среди смятых, еще теплых со сна, простыней. Солнечные лучи греют кожу, пока Сэм, обняв подушку, наблюдает за тем, как Дин тренируется. Он начал с пресса, а потом перешел к отжиманиям, и за все это время Сэм даже не подумал, что нужно встать. Наверное, и не подумает, пока Дин не закончит.

Дин бы до конца жизни припоминал ему, если бы мог сейчас видеть и поймал бы Сэма за этим подглядыванием. С другой стороны, не будь он слепым, Сэм и не стал бы за ним следить. Дин бы принялся издеваться, убеждает он самого себя, но понимает, что это далеко не главная причина. И то, что он может как-то по-особому смотреть на Дина, пока тот этого не видит, делать что-то, чего не сделал бы раньше, – все это кажется Сэму неправильным. Будто он сам неправильный.

Сэм старается не обращать внимания на противную тяжесть в животе, очень похожую на стыд, и говорит себе, что чувствует только гордость. Да, это гордость, потому что ему было шесть или семь, и он верил, что его брат – супергерой, и ничего так и не изменилось с тех пор.

Он смотрит на Дина: скользит взглядом по его вспотевшей спине, по линии позвоночника. Следит за тем, как у него ходят лопатки, когда Дин отжимается. Когда-то давно его ранили, и под одной из них остался белый шрам. Дин методично приподнимается и опускается, и Сэм видит, как играют мускулы у него под кожей. Вся его поза – напряженные руки и вытянутые в прямую линию ноги – говорит о скрытой силе.

Что-то сжимается у Сэма внутри, будто завязывается узлом, и он перекатывается на спину. Он смотрит в потолок, изо всех сил стараясь не обращать внимания методичное, чуть хриплое дыхание Дина.

Да, это только гордость.

9

Сэм понимает, что есть еще одна вещь, которая нравится ему у Калеба: кажется, что солнце будто специально выискивает дом своими лучами. Это хорошо, потому что Дин, перестав чувствовать девяносто девять процентов всех других раздражителей, постепенно пристрастился к солнцу. Впрочем, ему не нравится, когда на улице становится слишком тепло, поэтому Сэм забирает его в дом до того, как полуденная жара успеет войти в свои права, и не дай бог ему опоздать – Дин тогда ворчит и ворчит, как заведенный. Но поздним утром и ближе к вечеру он любит растянуться во дворе, становясь в такие моменты похожим на большого гибкого кота.

Они провели у Калеба уже достаточно времени, чтобы в своем отношении к случившемуся Сэм достиг новой, третьей, стадии. Сперва, когда Дин только ослеп и оглох, была паника. Она сменилась упрямой верой в то, что все будет хорошо, что Сэм найдет решение проблемы, и найдет его скоро. Он по-прежнему не сдается и знает, что сможет все исправить, но теперь строит планы и рассчитывает больше, чем на неделю вперед. Он начинает задумываться над тем, как помочь Дину приспособиться. И, по-хорошему, он бы обсудил все это с Дином, но загвоздка в том, что у них осталось не так уж много способов для общения. Практически никаких. Сэм даже не может спросить, что именно водяная фея с ним сделала.

Расследование и поиски решения продвигаются медленно. Он по-прежнему не знает, что особенного в этом проклятии. Сэм роется в кипе добанных книг, чтобы найти одну – нужную сейчас, и в этот момент до него доносится чей-то голос. Это не Дин. Иногда Сэм слышит, как тот напевает что-то себе под нос, и, может быть, в такие моменты Дин даже не осознает, что делает, потому что не слышит самого себя. Но на этот раз – это не он.

Сэм отбрасывает книгу в сторону и тихо идет через комнату к выходу.

– Эй, красавчик, я к тебе обращаюсь, – голос смолкает, и раздается смех. – Да ты же ни слова не слышишь из того, что я говорю, а?

Смех кажется вполне добродушным, но Сэм все равно недовольно кривит губы и с грохотом открывает дверь. Перед Дином стоит тот самый помощник продавца и изучает его, глядя сверху вниз. Рядом, на одной из ступенек, виднеется коробка с их продуктами. Дин чуть заметно улыбается и слепо смотрит куда-то в небо. Парень поднимает взгляд на Сэма и кивает на Дина.

– Что с ним такое?

– Ничего, – огрызается Сэм, хотя им обоим ясно, что Дин вряд ли услышит, как они стоят здесь и обсуждают его.

– По мне так он слепой и глухой, – говорит парень. Бросив на Сэма еще один быстрый взгляд, он опять принимается изучать Дина, будто ищет в нем какой-то очевидный изъян, шрам. – Был у меня приятель. Женился на одной из этих, из немых. Самый счастливый парень из всех, кого я знал!

Он снова смеется и пятится на шаг назад, чтобы как следует оглядеть Дина с головы до ног.

– Он же тоже немой? И как это работает? Потому что все же типа должно быть по согласию, разве нет? – Он тянет слова так, словно слышал эту фразу уже не раз и прекрасно понимает, какой важный смысл заключен в ней. – А если не по согласию, то это же получается, как с животными или с детьми.

У Сэма жарко вспыхивают щеки, злость горячей волной поднимается вверх по шее. Он делает шаг вперед, чуть нависая над парнем, надеясь, что тот не выдержит и струхнет.

– Это мой брат, – говорит Сэм сквозь зубы.

Парень, и правда, отступает, но быстро оглядывает дом, потом снова смотрит на Дина.

– Я не хотел обидеть, – оправдывается он, хотя голос его звучит удивленно. – Так что, вас здесь только двое? Уютно, наверное.

– Мы отлично со всем справляемся, – Сэм делает еще несколько шагов, в конце концов, вынуждая парня попятиться назад, иначе Сэм его раздавит.

– Да я не сомневаюсь, – кидает помощник продавца перед тем, как быстро развернуться и пойти к припаркованному у обочины пикапу. – Ладно, ребята, если чего нужно будет, так звоните. А пока я оставлю вас в вашем уединении.

Еле сдерживая раздражение, Сэм ждет и лишь после того, как машина, рыкнув, выезжает на дорогу, он поворачивается к Дину и опускается перед ним на колени.

– Прости, – шепчет Сэм. – Он к тебе приставал? Сделал что-нибудь не то? Я бы ему не позволил. Я просто был внутри, но сразу же пошел к тебе.

Он легко дотрагивается до лица Дина, кончиком пальца касается его скулы, и Дин вздрагивает. Вблизи видно, что глаза у него настолько влажные, что не понятно, как вода еще не течет у Дина по щекам, но нет – проклятая пленка как-то ее удерживает. И только ресницы у него мокрые, слипшиеся в стрелки.

– Сэм, это ты? – спрашивает Дин, и Сэм ведет пальцем, очерчивая его выступающую скулу. – Да, это ты. Мне показалось, что минуту назад тут еще кто-то был. Я прав? – Он неопределенно водит рукой у себя перед лицом. – Чья-то тень загородила мне солнце.

Взяв Сэма за запястье, Дин легко и быстро сжимает пальцы.

– Но я бы никого не пустил, никто бы не прошел мимо меня в дом.

Обняв одной рукой, Сэм прижимает его к себе и быстро, мокро целует Дина в висок. Дин вертится, но не вырывается всерьез.

– Эй, старик, ну правда, – говорит он, – никаких обжиманий, когда мы не в постели.

10

Наверное, только одно удивительно: что этого не случилось раньше. Того, что Сэм почти ждал – и боялся – с тех самых пор, как уложил Дина спать в свою кровать. Первые несколько ночей прошли без особых происшествий, но даже это не позволило Сэму расслабиться настолько, как ему бы и самому хотелось.

Утро еще не наступило, но уже и не ночь. Это время суток похоже на пустую дыру между рассветом и отступающей темнотой. Дин лежит рядом, еще не проснулся, и во сне он буквально липнет к Сэму. Опустив руку ему на грудь, Дин легко сжимает его футболку в расслабленном кулаке. Голова его чуть приподнята, и короткие волосы щекочут Сэму подбородок, а каждый выдох, который Дин делает, – ключицу. И одну ступню он просунул Сэму между лодыжек.

Поэтому вряд ли получится выбраться из кровати так, чтобы он не проснулся. А это хреново, потому что у Сэма стоит, и его член весьма недвусмысленно упирается Дину в живот.

Сэм старался думать о том, как они с отцом и Дином охотились на призраков в заброшенной больнице, куда когда-то давно свозили зараженных моровой язвой. Он представлял себе тамошних «покойников», покрытых нарывами и сочащимися болячками. Вспоминал, как однажды, когда еще учился в старшей школе, поцеловал в щеку Дженни Марпл, а у нее, в тот самый момент, как Сэм коснулся ее кожи губами, лопнул прыщ. Он пытался вообразить все самое отвратительное и мерзкое, на что только хватало воображения, но, как оказалось, нет ничего настолько страшного, что могло бы хоть как-то отвлечь Сэма от простого факта – Дин лежит рядом. И обнимает его.

В тусклом свете веснушки Дина похожи цветом на ириски. Время, проведенное на улице, не прошло бесследно – сейчас они заметнее, чем когда-либо раньше. Дин так радуется, когда его выводят на солнце, и это самое малое, что Сэм может для него него сделать. По крайней мере, сейчас. Он чувствует, что подводит Дина – все больше с каждым днем, пока тот остается слепым и глухим. А Сэму хочется лишь одного – заботиться о нем.

Он протягивает руку, чтобы дотронуться до светлых, выгоревших на солнце волос, и только тогда понимает, что делает. Одернув себя, Сэм облизывает губы. Ведь он же может сейчас прикасаться к Дину; это единственное, что у них осталось. Прикосновения в их семье всегда шли бок о бок с опасностью – вытащить из передряги, а потом помочь перевязать раны. Хотя раньше, когда Сэм был помладше, было и другое. Например, то, как Дин шутливо ерошил его волосы или привычно приобнимал за плечи. У Сэма же никогда не было оправдания, чтобы дотронуться до него в ответ. А теперь – есть. Он должен теперь прикасаться к Дину, но необходимость дотронуться, чтобы сказать что-то, ведет к иным мыслям и желанию просто дотронуться, без каких-либо причин.

И Сэму тошно, что в голове у него крутится такое, когда Дин целиком и полностью полагается на него.

Медленно, осторожно двигая бедрами, Сэм начинает ерзать на кровати, чтобы отодвинуться к краю. Он старается аккуратно высвободить свою футболку, зажатую у Дина в кулаке, но, сонно пробормотав что-то, Дин вдруг приоткрывает глаза. Судя по хмурому выражению лица, он сразу понимает, что Сэм собрался сбежать. Он хватается за него и пытается придвинуться ближе.

– Сэмми? Ты куда собрался? – но в этот момент член Сэма упирается ему в бедро, и глаза у Дина становятся совсем круглыми. Он замирает и растерянно приоткрывает рот. – Сэмми?

– Прости… Дин, прости, я даже не собирался… Я бы никогда… Ты же знаешь, что я бы никогда… Господи, пожалуйста, извини…

Дин все еще цепляется за него, все еще хочет обнять Сэма руками и ногами, будто не произошло ничего особенного. Но так нельзя. Нельзя, чтобы Дин спустил все на тормозах. Чтобы отмахнулся от этого, как от какой-то ничего не значащей ерунды. Сэм весь горит, шея взмокла от пота. Ему так стыдно, что он задыхается, давится этим стыдом.

– Эй, ну же, все нормально! Сэм, не надо отодвигаться только из-за этого! Слушай, это же ничего не значит, это просто… это же мы, разве нет?

Дин дергает его за ворот футболки, но Сэм вырывается и перекатывается на свою сторону кровати. Он чувствует, как Дин замирает. Ему холодно, теперь, когда рядом нет теплого Дина. Но постепенно он успокаивается: сердце перестает стучать, как бешеное, и уже не так больно в груди.

Они с Дином больше так и не засыпают.


11

– Нам надо поговорить.

Сэм может по пальцам одной руки пересчитать случаи, когда слышал от Дина эту фразу. Наверное, только Джон произносил ее еще реже. Это Сэм всегда хотел все обсудить, прояснить, а Дин предпочитал делать вид, что переживания, даже самые сильные, были сродни легкому ветерку в погожий день. Ну и еще – Сэм уверен, что в сложившейся ситуации говорить будет только Дин. Даже больше, так как в ответ он не услышит ни слова, одну тишину, то наверняка решит, что Сэм со всем соглашается.

Как ни крути, а получается плохо, но Сэм берет Дина за руку, чтобы он ни обо что не споткнулся, пока они идут к столу.

Учитывая утреннее происшествие, это, наверное, трусость – радоваться тому, что Дин даже не может посмотреть ему в глаза, но Сэм рад. Он, как обычно, приготовил завтрак, немного поболтал с Дином – впрочем, чересчур оживленно и радостно, а теперь тому вдруг вздумалось поговорить. Ей богу, пусть говорит, сколько влезет, потому что Сэм думает, что сам в это время спрячется где-нибудь во дворе и не вернется в дом, пока Дин не закончит. Он прекрасно знает, о чем пойдет речь: Дин скажет ему, что это совершенно естественно, что Сэму нечего стыдиться, и что проблемы бы вообще не возникло, если он бы он занимался сексом почаще.

Словом, будет фигово.

Дин или верит, что это был просто утренний стояк, и тогда он прочтет Сэму лекцию, как в тот раз, когда тому было двенадцать. Или понимает, что встало у него потому, что в кровати с ним оказался именно Дин, и в этом случае Сэму не хочется слышать ни единого слова из этого их «разговора».

Но вместо этого Дин задирает рукава рубашки и вытягивает руку вдоль стола. Он шарит пальцами в воздухе, пока Сэм, наконец, не сжимает его ладонь.

– Один раз – «да», два – «нет», идет?

Сэм задумывается на секунду. Слава богу, что Дин, наконец-то, решил, что его глухота и немота, которыми он так легко мог отгородиться от всего, что Сэм скажет в ответ, все же не такая неодолимая преграда. Сэм пытается оценить предложенную Дином систему. Может, лучше, если одно прикосновением будет означать «нет»? Тогда ошибиться будет гораздо сложнее, ведь один удар никак не выдашь за два.

Все это слишком неясно, и Сэм подозревает, что обдумывает все чересчур серьезно. В конце концов, именно ему предстоит отвечать на вопросы, никак не Дину.

– И шуткам про тычки и затычки придется подождать до тех пор, когда я снова смогу слышать, – говорит Дин. Сэм ударяет его по запястью один раз. – У тебя, могу поспорить, есть несколько хороших в запасе.

Сэм неуверенно касается его кожи кончиками пальцев, почти незаметно, и Дин улыбается.

Они оба молчат, и тишина, повисшая между ними, полная надежды тишина, напоминает Сэму о том случае в больнице, когда для общения у них не было даже этих вот прикосновений. Только аляповатая доска для спиритических сеансов. Он помнит, что в тот раз сердце билось у него где-то в горле, и холодом замирало все внутри, потому что Сэм был готов к тому, что Дин не отзовется, но просто – он так надеялся, что все будет иначе.

– Ну, ладно, – говорит Дин. – Ты как? Все нормально? – Сэм только хочет ответить, а он уже продолжает дальше: – Она ведь ничего с тобой не сделала или нет?

Сэм останавливается и вздыхает.

Он ждет, когда Дин определиться, ответ на какой вопрос хочет получить первым. Сэм выпрямляет рукав его рубашки, потом принимается закатывать, пока тот не превращается в полоску выцветшего хлопка у Дина вокруг локтя.

– Кажется, здесь нам еще надо поработать над кодом, – немного странно, чуть задыхаясь, усмехается Дин. Убрав руку, Сэм снова приподнимает взгляд и смотрит на него. – Ладно, хорошо. Сэм? Ты в порядке?

Сэм ударяет его по предплечью один раз и замечает, как Дин заметно расслабляется. Линия плеч становится не такой напряженной. Сэма так и подмывает ущипнуть его, потому что, даже ослепнув и оглохнув, Дин все равно спрашивает, в порядке ли он. Дин кивает самому себе, и Сэм ждет, когда они перейдут к более сложным вопросам. И, Господи, как же ему не нравится, что их разговор пройдет только так, как решит Дин.

– Ты выяснил, что со мной случилось?

Должен быть вариант для ответа «что-то вроде того». Черт, им нужен словарный запас в миллион раз больше, чем «да» и «нет». Сэму не хочется, чтобы Дин надеялся без причины. Он знает лишь то, что это какое-то проклятье, которое работает по своим непонятным правилам и которое закончится, бог знает когда.

Он ударяет один раз.

– Ладно, отлично. Теперь, Сэмми, давай! Ты знаешь, как все исправить?

Еще один удар, за которым – и Сэм себя за это ненавидит – следует второй. Дин выдыхает и отдергивает руку. Он кивает и ободряюще улыбается, глядя куда-то в сторону.

– Хорошо. Ты над этим работаешь. Я знаю, что ты меня вытащишь. Я это знаю.

12

Типичное поведение водяных фей – завлечь неосторожных прохожих в воду, а потом утянуть их на дно. Раньше они принимали облик прекрасных молодых женщин – Сэм думает, что, наверное, и мужчин, все зависит от предпочтений, – но времена меняются, и водяные феи меняются вместе с ними. Сейчас человеку хватит одного только взгляда на стоящую посреди озера девушку, чтобы сразу понять, что что-то здесь нечисто. И шансы, что он кинется к ней, сломя голову, невелики.

Нет, в наш гораздо более циничный век водяные феи предпочитают появляться в виде мертвого тела, болтающегося на поверхности воды лицом вниз. Люди скорее решаться подойти к якобы трупу, чем к странной незнакомке, изображающей из себя Иисуса Христа. Но стоит им протянуть руку к этому трупу, как водяная фея оживает и тянет их за собой.

Все это Сэм знал и до того, как одна из них прокляла Дина, и, несмотря на все изученное и просмотренное, он так и не выяснил ничего нового.

Глаза у него опухли и слезятся. Спина болит, и Сэм не знает, что ему искать дальше. Магия водяных фей – это довольно обширная тема, можно сказать, даже огромная, где-то со штат Теннеси величиной. Сэм вздыхает и поднимается, потянувшись, слышит, как хрустят позвонки в спине.

Он идет на кухню и наливает себе стакан сока. Прогнувшись в спине, Сэм наклоняется назад, чтобы через дверной проем заглянуть в комнату и проверить, как там Дин – может быть, думает он, Дин выглядит так, словно не отказался бы сейчас от бутылочки пива. Но, стоит ему увидеть Дина, и эта мысль улетучивается в никуда. Как старый фрукт сохнет и морщится на глазах, так и она вянет и съеживается до тех пор, пока не остается одна только косточка, которая застревает у Сэма поперек горла.

Небо сегодня тяжелое, свинцово-серое, и Сэму совсем не нравится, как оно выглядит, поэтому Дин дома, а не на улице. Он растянулся на кровати, когда перестал, наконец, сучиться из-за того, что его завели внутрь. Сэм думал, что он спит.

Но сейчас Дин совсем не спит.

У Сэма пересыхает во рту, и он резко коротко выдыхает, чувствует, как гулко стучит сердце, будто железное, как, ухнув вниз, оно бьется теперь где-то в желудке.

Дин стянул джинсы на бедра и облизывает ладонь. У него уже стоит – Сэм видит его покрасневший член, чуть загибающийся к животу. Дин приподнимает бедра, чтобы спустить джинсы еще ниже и, обхватив член ладонью, принимается трахать свой кулак.

Дин совершенно точно знает, что он здесь не один, не может не знать. И Сэм отказывается придумывать ему оправдания, ему и его наглому, бесстыдному поведению. Дин знает. Но все равно лежит на кровати, прямо перед Сэмом, и, закусив нижнюю губу, дрочит, подается бедрами навстречу своей руке. А, значит, он или хочет, чтобы Сэм это увидел, или ему попросту все равно.

Это во-первых. А во-вторых, именно Дин впервые прочел Сэму лекцию о том самом, когда пришло время для этого разговора. Дин вручил ему пару порно-журналов, упаковку презервативов и пообещал вставить по первое число, если Сэм вдруг обрюхатит какую-нибудь девчонку. Еще сказал, что Сэму тогда самому придется разбираться с Джоном. Дин никогда не смущался, если речь шла о сексе, но и за рамки приличий он тоже никогда не выходил. Была какая-то невидимая, но ощутимая граница, отделявшая обычное его поведение от нынешней ситуации – от того, как Дин сжимает свой член, от влажных звуков и низких полустонов, которые он не может сдержать; от того, как он сгибает запястье, когда ведет ладонью вверх по всей длине.

Смятые простыни похожи на песок, который шевелится в ответ на каждое его движение. Дин запрокидывает голову назад, приоткрывает губы; линия его рта становится мягче. Интересно, гадает Сэм, на что бы он смотрел, если бы мог видеть? Задранная вверх футболка обнажает загорелый живот, и Сэм следит за тем, как у Дина сжимаются мускулы каждый раз, когда он толкается бедрами в свой кулак.

И Дин что, думает, что ночью он будет спать с ним на этой самой кровати?

Решившись, Сэм хватает подушку с дивана и запускает ее Дину в голову. В конце концов, подойти к нему ближе он не может…

Дин раздраженно мычит и останавливается, закрывается руками, чтобы защитить себя от следующих подушек, и недовольно вертит головой из стороны в сторону.

– Какого хрена? Что у тебя за проблемы? – требует он. – Я тут скоро двинусь со скуки! Я могу только есть и спать! Ни телек посмотреть, ни журнал почитать! Да даже поиздеваться над твоей кислой рожей и то не могу! Только есть, спать и дрочить – вот и все мои варианты!

Слова повисают в воздухе, словно гадкая вонь. Сэм кривит губы и отступает на шаг назад, назад – к кухне, чтобы прислониться к косяку двери и успокоиться. Он не уверен, чего ему хочется больше – чтобы его вывернуло наизнанку или чтобы можно было пойти и как следует врезать Дину по упрямо выставленной вперед челюсти. Или, может быть, сделать что-то куда ужаснее, что-то, о чем он и сам пока не думал.

– Это ведь не страшно, правда? – говорит Дин и, приподняв бровь, продолжает; голос его падает на октаву вниз: – Правда ведь, Сэмми? У тебя там истерика из-за меня? Давай, стукни один раз, можешь два, если хочешь, – он задирает футболку еще выше и, выгнувшись, показывает на свой голый живот, – давай, прямо сюда. Скажи мне. Ведь ничего такого же?

Сэм обиженно смотрит на него, а затем идет на кухню за своим апельсиновым соком. Забудьте о злобных призраках, забудьте о демонах. Скучающий Дин – вот самая неуправляемая и разрушительная сила во вселенной.

13

Когда начинается дождь, то окна сразу покрываются сеткой мелких капель, которые чем-то похожи на веснушки. Сэм не обращает внимания. Он перекатывается на кровати и поглубже зарывается носом в подушку. Дин бормочет что-то, вздыхает, но не просыпается.

Моросящий дождь со временем затихает. Вокруг становится тихо и пусто. Сэм подтягивает колени повыше и, прижавшись к Дину, повторяет телом контуры его тела. Он трется лицом об его голое плечо, пытаясь убрать лезущие в глаза волосы.

А потом небо раскалывается надвое, и на дом обрушивается такой яростный ливень, что кажется будто это не дождь, а град, где каждая градина величиной Сэму с кулак. Он слышит, как тот молотит по крыше и по Импале – барабанная дробь капель, ударяющихся о металл. Это дождь, каким он мог бы быть перед концом света, и Сэму совсем не хочется думать о том, протекает у них крыша или нет.

Дин стонет и ворочается, затем вдруг садится, одним движением стягивая с Сэма одеяло и запуская холодный воздух внутрь. Протянув руку, Сэм похлопывает его по плечу.

– Это просто дождь, – бормочет он Дину. – Не переживай.

Сэм вдруг понимает, что тут не так, и тоже садится. За последние дни лицо Дина превратилось в удивительно неподвижную маску. На нем застыло одно выражение – такой странный ответ на все происходящее вокруг, ведь Дин не слышит и не видит, и осталось так мало вещей, на которые он может хоть как-то отреагировать. Но сейчас есть что-то в глубине его глаз и в том, как Дин почти хмурится.

– Дин, – говорит Сэм, – ты меня слышишь?

Если и так, то Дин никак не дает понять, что да. Постепенно Сэм уговаривает его лечь обратно. Но когда он принимается гладить Дина по лицу и по волосам, бездумно, лишь затем, чтобы успокоить, и начинает шептать ему всякие глупости, то Дин не морщится и не протестует. Он лежит рядом, позволяя все это, и Сэм знает, что, на самом деле, Дин слушает дождь.

Наступает утро, но светлее не становится – все вокруг такое же мутно-серое. Сэм, в конце концов, будит Дина, помогает ему умыться и одеться. Он ждет, что тот спросит о чем-нибудь, скажет хоть что-то, но Дин слишком погружен в собственные мысли.

Сэма от этого кидает в холод. На секунду ему кажется, что нужно собраться, схватить Дина в охапку и усадить его в Импалу, а затем просто гнать вперед. Но дождь льет, как проклятый, будто мстит кому-то. От него не спрячешься – в нем можно лишь потеряться и утонуть.

Дин отказывается от завтрака и, когда отпихивает в сторону тарелку с едой, то задевает стакан и нечаянно опрокидывает его на пол – тот разбивается вдребезги. Сэм берется за тряпку и наклоняется, чтобы вытереть лужу сока. В этот самый момент он замечает, что Дин встал из-за стола и идет к двери.

– Эй, эй, эй! – Говорит Сэм, кидаясь следом. Он ловит Дина за плечо и разворачивает лицом к себе. Кожа у Дина блестит от пота. – Старик, куда это ты собрался? Ну-ка, давай, пошли назад.

В первую секунду Дин слушается и вроде бы хочет повернуть назад, хотя вид у него по-прежнему смущенный и потерянный. Но затем он резко отталкивает Сэма в сторону и вот – он уже у двери. Распахнув ее настежь, Дин выбегает под дождь. Он сразу промокает с головы до ног: волосы липнут к голове, потемневшая от дождя рубашка неровными складками льнет к груди и рукам, словно вторая кожа.

Кажется, продуманного плана у Дина нет. Вокруг все гремит, а он просто стоит посреди этого урагана. По нему не скажешь, что он добился, чего хотел, что именно за этим бросился вон из дома. Он выглядит потерянным.

Сэм медленно и осторожно подходит ближе. Дождь больно бьет по коже каждой каплей, жалит. Сэм почти ничего не видит из-за того, что вода заливает глаза, но он все равно идет к Дину, пока до того не остается пара шагов. Ему приходится кричать, чтобы разобрать собственный голос за шумом и грохотом дождя.

– Эй, Дин, пойдем, давай назад…

Удар застает его врасплох. Дин, развернувшись, бьет его в челюсть, и Сэм неуклюже валится с ног. Он чувствует во рту вкус крови и дождевой воды. Сэм возится и скользит по мокрой земле, пытаясь приподняться на локтях; в глазах у него темно, и лишь багряные пятна расплываются по краям.

Придя в себя, он только и успевает увидеть, как Дин бежит прочь.

14

Сэм чуть не ломает ключ ровно надвое, пытаясь завести машину. Импала ревет, и он резко дергает рычаг передачи и выжимает скорость, прежде чем вырулить на дорогу. Дождь бьет в лобовое стекло; дворники скользят туда-обратно сквозь нескончаемый поток воды. Сэм лихорадочно всматривается в окрестности, стараясь отыскать знакомый силуэт посреди серо-зеленого месива за окном.

Может быть, полчаса назад он мельком видел Дина – его подтянутую фигуру, заляпанную грязью. Один бог знает, где он теперь. Сэм резко развернул машину в его сторону, но, видимо, Дину не хотелось, чтобы его поймали.

В такую погоду только ненормальный сунется из дома. Если бы Сэм шел на своих двоих, то наверняка свернул бы шею, пробираясь через тонны грязи, или его бы просто смыло. Импала тоже не такая уж надежная защита от дождя, но ничего лучше у Сэма нет. Ему нужно найти Дина, вытащить его отсюда к чертям собачьим. Сэм ведь проверял, прежде чем приехать к Калебу – никаких озер в радиусе нескольких миль. Но кому они нужны, если с неба льет так, что земля не успевает вбирать воду?

Дин найдет свою большую лужу, и на этом все закончится. Или вода сама его найдет – найдет и заберет. У Сэма это в голове не укладывается. Да и не должно. Ему просто нужно не дать этому случиться.

Он не знает, куда ехать. Не знает, где окажется вода. Она повсюду, заливает дорогу, прибывает, а Дина нигде нет.

Сэм думает, что, может быть, стоит вернуться к дому, на случай, если Дин придет в себя и прибежит обратно. Затем он вспоминает, как Дин спотыкался обо все, что подвернется на пути, если Сэм не показывал ему дорогу, и сердце у него бьется где-то в горле. Дин оглох и ослеп, и он носится сейчас, как ненормальный, под этим ливнем. Желудок сводит судорогой при этой мысли, и Сэм еле сдерживается, чтобы не согнуться пополам и не упасть на руль.

Он облизывает губы и давит зарождающуюся внутри панику.

– С ним все будет в порядке, – бормочет он, – все будет хорошо. Ты его найдешь, и все будет хорошо.

Сквозь эту мантру до него доносится настойчивое дребезжание мобильного. Сэм пытается нажать на кнопку и ответить, одновременно уводя машину к обочине сквозь сплошную пелену дождя. Руки у него дрожат, и ладони вспотели.

– Дин? – зовет он, хотя и понимает, что это невозможно.

– Это Сэм? – слышится с того конца трубки, и Сэм знает этот голос, хоть не помнит, откуда именно и почему.

«Мать твою, только подойди, и я тебе, уебок недоделанный, оторву башку и нассу в рот! Ты меня слышишь, сволочь? Сейчас же найди моего гребанного брата!»

А вот это Дин. От облегчения у Сэма кружится голова, несмотря даже на то, что в голосе Дина он слышит нотки почти неприкрытой ярости. И страха.

– Да, это Сэм. Кто говорит?

– Это Бен, я… Я вам на днях продукты привозил. У меня тут ваш брат. Он, как бы, хочет, чтобы вы его забрали.

Сэм не успел еще записать адрес Бена, а Импала уже мчит к городу. Он не вешает трубку, потому что так слышит Дина, как тот клянется, что оторвет Бену обе ноги и ими же забьет его до смерти, если Сэм не появится сию секунду. Сэму хочется поговорить с ним, хочется сказать, что все в порядке и что он уже едет, чтобы забрать его домой, что все хорошо.

Город при такой погоде похож на суденышко в ненастный шторм. Но Сэму кажется, что дождь идет на убыль, и небо вроде бы светлеет. Он думает, что дело здесь не только в том, что Дин нашелся, и такой груз свалился с плеч.

Он едет к Бену и молотит в дверь. Бен только успевает ее приоткрыть, как Сэм отталкивает его в сторону и несется мимо – на голос Дина. Квартира небольшая, но загаженная, как черте что. На полу валяются коробки из-под пиццы, на стульях – грязная одежда и белье. Дин сидит в углу, вжавшись спиной в стену, и размахивает перед собой разбитой бутылкой из-под пива. Глаза у него большие и дикие, и он все еще мокрый с головы до ног.

– Хотите подойти к нему – желаю удачи, – говорит Бен.

Сэм резко оборачивается, чтобы посмотреть на парня. Он отмечает красно-фиолетовые ссадины – еще не синяки, но они появятся – у Бена на щеках и подбородке, одна уже успела потемнеть. На смену облегчению приходит злость, так быстро, что на секунду Сэм теряется и сам не знает, что чувствует.

– Где ты его нашел? – требовательно спрашивает он.

Бен хмуро пожимает плечами, но не пятится, когда Сэм над ним нависает.

– Вы, мистер, мне спасибо сказать должны. Я развозил продукты. Подобрал его на дороге, когда возвращался, и вы мне по гроб жизни теперь должны быть благодарны, что я там оказался. А то бы у вас одним братом меньше стало. И за мой пикап мне заплатите! Этот урод пытался разбить стекла, пока я затаскивал его внутрь! Я думал, что придется его вырубить, чтобы хотя бы вытащить из воды.

– Ты так свои синяки заработал? – говорит Сэм. – Вытаскивал его из воды?

– У вас у самого, кажется, есть парочка таких же.

Сэм не обращает внимания на то, как болит там, куда Дин его ударил, и по-прежнему не сводит с Бена взгляда, потому что что-то здесь не так. Тот снова угрюмо пожимает плечами, будто его подловили на чем-то плохом.

– Хотел снять с него эти мокрые тряпки.

– Ты пытался его раздеть? – натянуто уточняет Сэм, снова повернувшись к Дину.

– Он так помрет от холода. И к печке тоже подходить не захотел. Тогда то и схватил бутылку и начал меня посылать. Он вообще с катушек съехал, потому что вас здесь не было. Вы в магазине оставили свой номер, так что… – Бен кивает: – Он весь ваш.

За эту фразу он получает неприязненный взгляд, но Сэма сейчас гораздо больше интересует Дин; не время указывать, что Дин всегда принадлежал ему, и не Бену решать, кому его можно передать. Он осторожно подходит к брату, стараясь не вспугнуть. Но Дин вцепился в горлышко бутылки мертвой хваткой, а края у нее – острые до жути. Сэм уже предвидит пару новых шрамов.

– Эй, Дин, приятель, это я…

Он говорит без остановки, уверяя, что все хорошо, хотя Дину все равно, вряд ли он услышит хоть слово. Сэм медленно протягивает руку, мимо бутылки, к Дину. Тот дергается, и острые края чуть не режут Сэма по лицу.

– Убери свои проклятые лапы… – Дин умолкает, когда Сэм кладет палец ему на щеку. – Сэм? Это ты?

Сэм ударяет один раз, и бутылка выскальзывает у Дина из рук.

– Слава богу! Сэмми! – Он широко улыбается, придвигаясь ближе. – О чем ты, черт возьми, думал? Дал мне сбежать вот так! А если бы ты меня не нашел? Что бы я делал…

Злой тон у Дина выходит не слишком убедительно, не сейчас, когда он давится словами, и голос его звучит надтреснуто, почти отчаянно. Сэм обнимает Дина за плечи и, притянув к себе, утыкается лицом ему в шею. Дин пахнет дождем, когда Сэм вдыхает запах его кожи и приоткрытыми губами прикасается к горлу, целует туда, где бешено стучит пульс.

15

Дин не говорит о дожде. Помнит он его или нет, он все равно не услышит тех вопросов, что Сэм хочет ему задать. Иногда Дин поглядывает за окно, и Сэм думает, что, может быть, он чувствует, как скользят по лицу первые лучи яркого, пробивающегося сквозь тучи солнца.

Сэм ждет, пока дождь не стихнет полностью, лишь затем выводит Дина наружу. Ему не нравится прятаться у Бена, но еще меньше хочется тащить Дина под этот проклятый водопад. По пути домой, пока Импала с влажным шелестом несется по мокрой дороге, Дин большей частью занят собственными мыслями. Включив радио на всю громкость, Сэм подносит его пальцы к приборной панели, чтобы Дин мог почувствовать вибрацию музыки.

– Металлика, – говорит Дин.

Нет. Это Моторхэд, но он так улыбается, что Сэм его не поправляет.

Дин ни за что не согласился бы, чтобы Сэм внес его в дом на руках, поэтому приходится остановиться на другом варианте: обняв его одной рукой и не отпуская ни на секунду, Сэм быстро ведет Дина мимо мутных луж, иногда подталкивая и поторапливая. И вполне ожидаемо, что он не может держать руки при себе и не прикасаться к Дину. Даже то, что тот не ворчит в ответ, – это тоже ожидаемо. На самом деле, Сэм думает, что Дин сам потянулся бы к нему, решись он отпустить его хоть ненадолго.

В этом нет ничего неожиданного; они потеряли друг друга, а теперь – снова нашли.

Оказавшись в доме, Дин без всякого смущения начинает стягивать с себя мокрую одежду. Сэм знает, что должен уже привыкнуть, ведь они сто лет делят одну комнату на двоих, но в последнее время он стал слишком восприимчив к таким вещам. И все в нем отзывается на каждый новый дюйм обнаженной кожи. Сэм бы отвернулся, но не может, потому что боится, что Дин опять исчезнет, стоит только потеряет его из виду.

Поэтому он делает, что может, и насухо вытирает Дина, держа полотенце, как преграду между своими ладонями и голым телом брата. Дин стоит, чуть покачиваясь на пятках и приподняв голову, смотрит туда, где, как он думает, может быть Сэм. Он почти угадывает, и это лучше всего доказывает, насколько же хорошо Дин знает его рост и повадки. И если бы не пленка поверх глаз, то Сэм бы даже поверил, что он на самом деле видит.

– Я рад, что ты меня нашел, – говорит Дин. Он кашляет, чтобы прочистить горло, пожимает плечами и отводит взгляд в сторону, – жестоко было б с моей стороны оставить тебя одного. С кем бы ты носился и кому бы плакался, а?

Краем полотенца Сэм проводит под шнурком, на котором весит амулет Дина, и дальше – по впадинке над одной из ключиц. Проще смотреть на него вот так: как на абстрактное сочетание костей и кожи, веснушек и старых шрамов.

– Не мог же я дать тебе сыграть свою роль и сбежать, как ты думаешь? Мы в этом вместе. Ты и я.

Ураган уходит в сторону и постепенно стихает, но где-то вдалеке все еще гремит гром, и Дин, словно что-то тянет его, сразу оборачивается к окну, глаза у него мутные и блёклые. И это последняя капля, Сэм больше не может. Он устал, и сил совсем не осталось. Он напуган и почти отчаялся, а еще он без памяти влюблен в своего брата.

Выпустив полотенце, Сэм уверенно поворачивает Дина лицом к себе и, склонившись вниз, накрывает его губы своими. Поцелуй совсем не идеальный. Он слишком жесткий, скорее похож на требование, но все, чего Сэм требует – чтобы Дин перестал думать о проклятом дожде и вместо этого начал думать о нем. Он крепко прижимается губами к его губам и целует до тех пор, пока не чувствует, как Дин упирается ладонями ему в грудь. Это совсем не похоже на Дина. Сэм никогда бы не сказал, что он из тех парней, у кого ноги подкашиваются, когда их целуют. С другой стороны, никогда раньше Дин не был слепым и глухим, и уж точно – никогда в жизни не целовался с Сэмом.

Сэм накрывает ладонями ладони Дина у себя на груди и отрывается от его губ. Он дышит часто, немного неровно, и по-прежнему стоит, склонившись близко к Дину. Глаза у того открыты, но он моргает, когда поцелуй заканчивается.

– Я бы извинился, но ты же все равно не услышишь, – тихо говорит Сэм.

Он вообще забывает, как дышать, когда, протянув руку, Дин вдруг кончиками пальцев проводит по его по нижней губе, чуть оттягивая ее вниз. Затем Дин подается вперед и языком повторяет изгиб его рта – неловко и как-то почти неумело. Прикосновение теплое и влажное, и у Сэма покалывает губы от этой неспешной ласки.

Второй поцелуй получается нерешительным, словно они пробуют друг друга на вкус. Сэм ждет, что Дин приоткроет рот и впустит его, а до тех пор – все целомудренно и невинно. Он обнимает Дина – это случается где-то между третьим поцелуем и четвертым, – и тот запускает руки ему в волосы, чтобы притянуть его рот еще ближе к своему.

На улице вновь гремит гром, и Дин выдыхает Сэму в губы. Четвертый поцелуй растворяется в пятом.

16

В те редкие моменты, когда Сэм не целует Дина, тот сам к нему тянется. Сэм знает – Дину нравится, когда он его целует, как и самому нравится целовать Сэма, это теперь его новое любимое занятие. Сэм и не думает жаловаться, несмотря на то, что у него внутри все сводит ужасом. Ужасом и желанием, таким же сильным и обжигающим.

Это то, чего он хочет: Дин распластан сверху, он ведет губами у Сэма по горлу и по груди. Поцелую жаркие и влажные, а какие хорошие вещи Дин ему шепчет, непристойные и грязные, и полные обожания. У Сэма все тело ноет и болит из-за этого. Ему так хочется, что он дышать не может.

Сэм ни на секунду не забывает, что это – его брат. Что это Дин. Голова идет кругом оттого, как что-то может быть таким неправильным и в тоже время таким правильным. Одновременно, черт возьми!

В комнате так жарко от их тел, что они сбросили одеяло на пол. Темно, но не настолько, чтобы Сэм не видел Дина, не различил всего, что ему нужно. Дин не закрывает глаза, когда Сэм его целует. Сэм тоже. Глаза у Дина черные, зрачки почти полностью поглотили радужку, и остался только тонкий ободок зелено-карего.

Сэм сжимает Дина за бедра, удерживая его на месте. Его ладони будто созданы, чтобы вот так прикасаться к Дину – к изгибам его тела и острым углам тазовых костей. Приподнявшись, он трется об него, и Дин ругается в ответ, низко и неразборчиво, пока не задыхается, и после только слышно, как он дышит – неровно и часто.

Они не раздеты. На Сэме по-прежнему штаны, на Дине – трусы. Но член Сэма упирается в мягкую изношенную ткань, на которой уже проступило влажное пятно, и будь они полностью голыми, Сэм знает, что разницы не было бы никакой. Они уже трахаются, как ни крути.

Когда Сэм, не сдержавшись, стонет, то в этом звуке сливаются и отчаяние и желание. Он никогда не думал, что все случится. Это никогда не должно было произойти. И пусть он любит Дина, пусть хочет его – Сэм никогда не сделал бы первый шаг. Но если уж все вышло так, как вышло, то он решает сделать все правильно, потому что это Дин, а Сэм и сам не знал, насколько сильно он его хотел. Не понимал до тех пор, пока Дин не оказался сверху, и Сэма не накрыло обжигающей волной.

С утробным стоном Сэм перекатывает Дина на спину, а тот смеется и выгибается под ним. Есть что-то ненормальное в его смехе, что-то сумасшедшее и дикое. Сэм тянет и толкает до тех пор, пока не поворачивает Дина на живот, и снова слышится проклятый смех, от которого болезненно и приятно покалывает кожу, как от легкого удара током.

– Сраньгосподняда, – выдыхает Дин.

Он дергает трусы вниз, и, подтянув под себя колени и выставив задницу, бездумно трется лицом о подушку, как кот, который только хочет, чтобы его погладили. Все это так запутано, так охренительно неправильно, но Сэм вполне способен справиться с запутанным и неправильным. Он нагибается, накрывая Дина своим телом; прижимается грудью к его выступающему позвоночнику, к мокрой от пота спине, и жадно целует в основание шеи. Дин замирает, а потом вздрагивает, и Сэм опять рычит и кусает его.

Он чувствует пот и секс, и слабый привкус меди, и понимает, что прокусил Дину кожу до крови. Того трясет под ним, Сэм слышит его стоны – тихие, почти отчаянные звуки срываются с распухших губ, и Сэм не отрывается от метки, которую оставил, пока засос не проступает красным пятном, влажным и блестящим.

Дин вздрагивает, и Сэм гладит его по бокам, поцелуями спускается вдоль позвоночника, лаская и успокаивая, пока у Дина не перехватывает дыхание, пока его вдохи и выдохи не становятся рваными, умоляющими. Среди бессвязных звуков Сэму чудится свое имя, и он закрывает глаза. Мир кружит вокруг него, и Сэм думает, что сейчас просто провалится в эту черноту.

– Сэмми…

Нет, никакой ошибки. Сэм приходит в себя, словно выныривает с глубины. Он наклоняется вперед и, повернув Дина лицом к себе, жадно целует, раздвинув ему губы, просовывает язык внутрь и почти трахает Дина в рот. Дин начинает ерзать, будто хочет перевернуться на спину и снова уложить Сэма на себя.

Но Сэм ему этого не позволяет и удерживает на месте. Так, как ему хочется, чтобы Дин лежал. Он тянет вниз свои штаны и толкается вперед, трется о Дина членом, оставляя влажные следы у него на коже – на бедрах и внизу спины. Положив руку ему на поясницу, Сэм широко разводит пальцы и давит, не давая Дину пошевелиться, пока Сэм устраивает свой член у него между ягодиц. А потом начинает ездить вверх и вниз, каждый раз ударяясь бедрами о Дина, и Дин извивается под ним, зарывается лицом в подушку, чтобы заглушить ругательства и стоны.

– Знал, что ты будешь такой… охуительно красивый… я знал… черт возьми, такой красивый…

Дин бы ему врезал, если бы услышал, что Сэм называет его красивым, но это правда. Он красивый, и если бы он мог слышал, то Сэм сейчас шептал бы ему эти слова прямо в ухо.

– Мне нужно… Сэмми, Господи, пожалуйста, рукой…

На секунду слова кажутся полной бессмыслицей, Сэм слишком потерялся в ощущениях: его член скользит у Дина между ягодиц и сжатых бедер, и Дин такой горячий и влажный, и Сэм не понимает. Но потом, уже почти на грани, зная, что еще чуть-чуть и кончит, до Сэма вдруг доходит, что Дину остается только тереться бедрами о матрас, чтобы тоже кончить. Сэм совсем о нем не подумал, потому что был слишком занят тем, какой Дин красивый, если разложить его вот так, и, забывшись, он так ни разу и не прикоснулся к его члену, а Дин вряд ли способен сделать это сам. Сэм вдавит его в матрас, если Дин перестанет опираться на руки.

Он приподнимает Дина, тянет вверх за бедра и, просунув руку ему между ног, сжимает его член – приятная, гладкая тяжесть в ладони. Дин толкается в его кулак и кивает в подушку, как сумасшедший, мнет пальцами простынь.

– Да, да… вот так… Боже, Сэмми, этой гребанной рукой… я люблю твои чертовы руки…

Он решает, что любит руки, и это такой глупый выбор, что Сэм смеется тем же ненормальным смехом, какой чуть раньше слышал от Дина. Он водит рукой по его члену – движения короткие и требовательные. Каким-то образом, он всегда знал, что Дину нравится, когда все немного грубо. Не жестко, но и деликатничать не надо. Так не ошибешься, не спутаешь, чья именно это рука. А Сэм именно этого хочет, именно так.

Он кончает, когда головка его члена скользит у Дина возле самого входа, и Сэм представляет, как это будет – оказаться внутри, по самые яйца, так близко и глубоко, что отныне и навсегда Дин будет принадлежать только ему. Сперма забрызгивает Дину задницу и внутреннюю сторону бедер, белым течет вниз по его ногам, и Сэм сбивается с ритма, когда это видит. Затем он слышит сдавленный стон, и Дин кончает ему в ладонь.

А потом Сэм вдруг понимает, что должен поцеловать его – прямо сейчас, не откладывая ни на минуту, потому что в мире нет ничего важнее. Когда он переворачивает его на спину, вымотанного и счастливого, то Дин, кажется, вполне согласен с этим утверждением.

17

Можно предположить, что инцест между братьями обернется наутро неловкостью и скомканной атмосферой. Сэм просыпается от того, что Дин гладит его член, одновременно вылизывая Сэму ухо дразнящими касаниями языка. Кажется, думает он, Дин совершенно не чувствует этой самой неловкости.

Дин неспешно водит рукой – почти игриво, и ритм будто специально подобран так, чтобы Сэму было приятно, но чтобы все не закончилось слишком быстро. Дин слишком хорошо угадывает его желания, еще до того, как Сэм сам понимает, чего же хочет.

А хочет он именно этого, тут Сэм почти не сомневается.

Хотя где-то внутри дрожащим комком затаилась неуверенность. Не то чтобы он думал, что перестанет любить Дина, но боялся, что, проснувшись, может ужаснуться тому, что сделал. Что может задохнуться от накатившей тошноты. Или ждал, что после того, как последняя черта осталась позади, ему будет трудно находиться рядом с Дином. А, может быть, просто гадал, получится ли мыслить рационально теперь, когда он насытил свое глухое бездумное желание.

Все оказалось гораздо хуже. Его жажда никуда не ушла. Он хочет все повторить. Он хочет получить еще больше.

Наверное, в какой-то момент он упал на самое дно, опустившись ниже любой самой низкой моральной планки. Сэм только надеется, что не успел утянуть Дина следом.

Простыни под ними пропитались теплом и льнут к их телам. Все в Сэме отзывается тупой, но приятной, болью в ответ на каждую попытку пошевелиться; мускулы ноют, и он чувствует странное удовлетворение. Солнце плавится, проникая через окно. В густом тускло-желтом свете Сэм видит отметины, что оставил на Дине, синяки, проступившие там, где он сжимал его слишком крепко, красно-фиолетовые следы укусов и отчаянных поцелуев. Волной накатывает самодовольство, которое тут же сменяется отвращением к самому себе.

Он ловит Дина за запястья и притягивает его руки к своей груди. Дин еще секунду дергает пальцами, словно хочет вернуться к тому, от чего его отвлекли, но потом он успокаивается, приподнимает к Сэму лицо и лениво улыбается. Будто говорит, что так тоже сойдет.

Сэм глубоко вдыхает. Не выпуская его запястья, он старается обнять Дина другой рукой. И перестает сдерживаться.

– Может, тебе скучно или страшно, я не знаю. Не знаю, почему ты мне все это позволяешь. Но я тебя люблю. И прости, но сейчас будет про чувства, слышишь ты меня или нет. Я тебя люблю и не собираюсь спустить все к чертям, потому что, – он запинается, глотая тошнотворный страх, и продолжает, – думаю, ты не любишь меня, не так, как я... А я не хочу, чтобы ты раздвигал передо мной ноги только потому, что «у Сэмми всегда должно быть все, что он хочет». Ты ведь правда так думаешь, поэтому я не уверен, что ты скажешь мне «нет», и не уверен, что я сам это «нет» услышу. Господи, Дин, я так облажался…

Дин подносит палец к его рту, сминая губы, прижимая их к зубам. Он ворчит и кивает самому себе.

– Господи Боже, я знал, что ты начнешь себя накручивать. Знал, черт возьми! Я тебя даже не слышу, а ты все равно все усложняешь своими «чувствами», – он умолкает и несколько секунд выглядит смущенным и растерянным. Сэм тянется к нему, забыв напомнить себе, почему это плохо и почему он должен перестать прикасаться к Дину каждый раз, когда ему просто хочется прикоснуться. – Сэм, я так по тебе скучаю. По твоей идиотской роже и по тому, как ты смешно бесишься, когда я тебя достаю. И по твоим дурацким безразмерным ладоням тоже.

– Тебе одиноко, – Сэм чувствует, как что-то обрывается у него внутри, оставляя после себя звенящую пустоту.

Внезапно ему хочется выбраться из заляпанной спермой постели и оказаться так далеко от Дина, как только можно. От Дина, который позволяет ему быть таким эгоистом, который потакает его испорченности, его болезни. Они лежат в тишине, и Сэм пытается привести мысли и чувства в порядок, потому что, как ни посмотри, а он все еще нужен брату. И, может быть, Сэм виноват в том, что его чувство к Дину стало таким мерзким и порочным, но ведь его любовь может быть и светлой, кристально-чистой тоже.

Он не отрывает взгляда от потолка и повторяет про себя, что справится. Он сможет сделать нужный шаг, отступить, потому что он никогда не должен был этого получить. Он сможет, потому что…

– Сэм, ради Бога, – произносит вдруг Дин, – когда глухой человек говорит тебе, что пора заткнуться, значит, ты думаешь слишком громко.

Дин промахивается мимо его рта, скользит губами по скуле и, наконец, целует Сэма в чувствительную кожу прямо возле уха.

– Это мы. Мы с приветом. Хоть раз расслабься и получай удовольствие. Я тебя прошу – хватит страдать из-за того, как все это чертовски неправильно, ладно?

Сэм нерешительно водит пальцами у Дина над плечом, а затем легко ударяет один раз. Дин сжимает его запястье до того, как Сэм успевает просто подумать, что нужно было ударить дважды.

18

Проходит полтора дня, но самое ценное, что Сэм выяснил – Дин готов продаться за поцелуи. Он очень любит целоваться, очень. И это отличная новость, потому что теперь Сэм знает, как заставить его млеть, отчаянно ругаться и плавиться от желания, – зрелище, надо сказать, завораживающее. Но шальные поцелуи не слишком-то приблизили их к решению главной проблемы – Дин все еще ничего не видит и не слышит.

В порыве благородной решимости, которую оценил бы и Джон – не будь он слишком занят, стараясь понять, как прах может переворачиваться в гробу, – Сэм отрывается от Дина и возвращается к книгам. Ему физически больно уходить от кровати, словно что-то зудит под кожей, вгрызается в него, пока Сэм упорно читает все, что только можно найти о проклятиях фей.

Дин же из шкуры вон лезет, чтобы его отвлечь. Развалившись на кровати, он бесстыдно стонет о чем-то, но, насколько Сэм может понять, ни о чем в частности. Развернув стул, Сэм садится к нему спиной и с таким усердием смотрит в ноутбук, что еще немного, и глаза лопнут.

Он может с точностью до секунды сказать, когда Дин сдается. Слышится раздраженный вздох, а потом обиженно шуршат одеяла, пока Дин сворачивается эмбрионом и натягивает их на себя.

Несколько часов спустя Сэму начинает казаться, что раз за разом он читает одно и тоже. Ничего сверх того, что он и так уже знает. В отчаянии, он по новой просматривает легенды, из которых, якобы, выросла сказка о Спящей Красавице. Он перечитывает материалы о сиренах и упырях, но с каждой строчкой ему становится лишь страшнее, и все тяжелее давит собственная никчемность. Что-то происходит сейчас с его братом, а он даже не знает что именно и почему.

Он поворачивается и смотрит, как Дин пытается уснуть. Полдень почти на исходе: мягкие серые тени сменили яркое солнце. Расстроено вздохнув, Сэм поднимается и идет к Дину, садится на край кровати. Дин улыбается, почувствовав, как прогнулся матрас под его весом, и ищет Сэма рукой. После секундного колебания, Сэм ловит его ладонь и гладит костяшки большим пальцем, и как же плохо, что Дин не ругается из-за телячьих нежностей…

– Знаешь, – говорит Сэм, – люди раньше верили, что туберкулез бывает, потому что феи заставляют их танцевать ночь за ночью. И люди чахнут и тают от бесконечных танцев. Дин, она заставляет тебя танцевать? Или, я не знаю, плыть? Не знаю, что она с тобой делает. И, как тебя защитить – тоже, если только спрятать в железный шкаф…

– Сэм? Эй, Сэм? Водяная фея… она умерла, да?

Сэм хмурится, а затем легко ударяет Дина по ключице один раз. Дин кивает сам себе.
– Да. Я видел тебя в воде. Последнее, что я видел. Ты пронзил ее железом насквозь. Так и можно убить водяную фею.

Кивнув еще раз, Дин умолкает. Когда становится ясно, что он не добавит ничего больше, Сэм медленно, осторожно выводит пальцем знак вопроса у него на груди.

– Эй, прекрати! Старик, я не боюсь щекотки. О, стой… Я понял! Вопрос! – но, даже догадавшись, Дин выглядит озадаченным, и Сэм ждет, когда он поймет, о чем его спрашивают. – Нет, она умерла. Об этом не беспокойся. Просто… иногда я думаю о ней. О том… – Дин ерзает и, судя по виду, злится, что не может внятно выразить свои мысли, – обо всей этой воде. Я все думаю о ней под водой. Это все, что у нее было. Темная, тяжелая масса воды, и… Ее тело внизу, и я просто… Мне просто интересно, каково это. Наверное, так же бывает, когда можешь, наконец, сделать вдох. Я просто хочу снова дышать.

Сэму давит грудь, будто внутри у него растет что-то острое и холодное. Он не может отпустить ладонь Дина, не станет отпускать, но руки сами сжимаются в кулаки. Он закусывает губы до немоты.

Выдавив улыбку, которую сам он не чувствует и которую Дин не видит, Сэм широко разводит пальцы и опускает руку ему на грудь. Он наклоняется, чтобы поцеловать Дина в линию волос, а потом отстраняется и вытаскивает телефон из кармана. Сэм жмет кнопки с предельной точностью, чтобы было не так заметно, как дрожат у него пальцы. Тянутся гудки, а затем слышится голос Бобби. Сэм не тратит время на приветствия и объяснения, перейдя сразу к той единственной вещи, что имеет сейчас значение.

– Как появляются водяные феи?

19

– У меня есть одна хорошая новость и… кхм, на самом деле, одна поганая – такая, что зашибись.

Дин подставляет лицо под струи воды и долгим жестом, проводя руками по волосам, убирает со лба мокрые пряди. Опустившись на пол, Сэм садится спиной к стене и подтягивает колени к груди. Он смотрит, как, переливаясь, вода скользит по телу его брата, и, глядя на голого мокрого Дина, Сэм позволяет себе на время забыться в простом бездумном наслаждении.

Намокнув, волосы у Дина становятся цвета старого золота и вьются у шеи. Сэм видит каждый выступ, каждый мускул, словно под водой они проступают с поразительной четкостью, подчеркнутые ее ярким блеском. Таким ярким, что Сэму больно смотреть.

– Ну, дела обстоят так, – говорит он, – превратиться в них невозможно. Водяные феи, они… Просто есть. Она не это с тобой делает. Но… Мы с Бобби, кажется, поняли, что она творит, или – чего хочет. Я ведь говорил о плохих новостях, да?

Дин наклоняет голову, и Сэм умолкает, чтобы как следует разглядеть его приоткрытые губы – полные и яркие, то как Дин жмурится, и темные ресницы касаются щек.

– Дин, она хочет сделать тебя своим. Будто зовет тебя, а ты тянешься, чтобы ответить, но не можешь. Потому что я ее убил. Ты должен быть под водой. Без этого ты беспомощен, она постаралась, и вода сводит тебя с ума… потому что там ты принадлежишь ей. Это была самозащита – поработить тебя, чтобы ты ее защитил от меня. Только… Она сдохла, а ты все слышишь и слышишь зов, и он не утихнет. А я не знаю, что с этим сделать.

Запустив руки в волосы, Сэм до боли сжимает пальцы и давится собственным вздохом. К глазам подступают горячие злые слезы, и он моргает, чтобы их согнать.

Может быть, он и правда просто вылитый Джон, как все говорят. Иногда Дин так смотрел на него, что по лицу было видно – он тоже так думает. А все потому, что и Джон, и Сэм оба знали – в трудную минуту всегда можно выползти на одном упрямстве и ярости.

Он неуверенно поднимается на ноги и, наплевав на одежду, заходит под душ. Какое-то время просто стоит рядом, не прикасаясь. Тень падает Дину на плечи, когда Сэм наклоняется ближе и слушает, как тот невнятно бормочет песню, слова которой даже не слышит. Футболка быстро мокнет под горячими струями, и вода брызжет в лицо, а в джинсах становится неудобно. Но он под водой вместе с Дином, и Дин такой красивый, и, если к нему прикоснуться сейчас, то он разрешит. Он захочет, чтобы Сэм прикоснулся.

Капля воды скользит у Дина по пояснице, и Сэм наклоняется, чтобы слизнуть ее, пока она не успела спуститься ниже. Дин, не узнав его, чуть не отпрыгивает в сторону, но Сэм сжимает его за бедра и не отпускает. Он языком ведет у Дина вдоль позвоночника, не чувствуя ничего – только свежий вкус воды.

– Сэмми, – выдыхает Дин, по голосу слышно, что он улыбается.

Дин хочет повернуться, но Сэм обнимает его за талию и притягивает вплотную к себе, зажав как в ловушке. Он на пару дюймов выше, что дает ему преимущество: можно наклониться вперед, нависнув над Дином, а тот стоит, лопатками упираясь Сэму в ребра. Свободной рукой Сэм медленно ведет у него по груди, пока не сжимает мокрое предплечье. Если что-то появится вдруг, то ему придется столкнуться сперва с Сэмом, только потом оно доберется до его брата.

Дин всегда держал себя в отличной форме, тело у него сильное, тренированное, но сейчас он кажется уязвимым. Сэм гладит блестящие от воды мускулы, находит каждый выступ. Дин тихо стонет, почти рычит, и подается назад, когда Сэм доходит до низа живота и, массируя, несколько раз проводит там рукой.

– Все это классно, без вопросов, но, может, ты меня трахнешь уже? Скажем, прямо сейчас?

У Сэма сбивается дыхание из-за того, как это сказано, и он кивает, потому что Дин прав на все сто. Именно это Сэму и нужно сделать. Единственный способ унять этот безумный голод.

Как выясняется, снимать мокрые джинсы – занятие то еще и далеко не из приятных. Ткань трется о чувствительную кожу, пока Сэм тянет их вниз, и от льющейся сверху воды становится лишь хуже. Он толкает Дина вперед; тому не остается ничего, только подчинится, уступить, дать прижать себя к стене: Сэм одной рукой держит оба его запястья, приподняв их у Дина над головой.

От горячей воды в воздухе стоит пар, волосы мокро липнут ко лбу, и Сэм не видит ничего, кроме Дина – только его распластанное тело, вытянутое тонкой яркой линией. Он разводит ему ноги коленом и тянется за бутылкой кондиционера. Открывает крышку зубами и, выжав себе на ладонь почти все содержимое, кидает пустую бутылку на пол. Она со стуком падает на эмалированную поверхность ванны.

Сэм видит, как Дин напряжен и что его чуть не трясет от сдерживаемой энергии, будто перед охотой. Член у Сэма уже каменный, и все потому, что Дин уступает так легко, открывается, когда Сэм еще шире разводит ему ноги и толкается пальцами между ягодиц.

Дин резко выпрямляется, а потом замирает.

– Так нужно, – говорит Сэм, – не хочу, чтобы тебе было больно, понимаешь? Я просто хочу, чтобы мы... Но сперва нужно сделать это.

В Стэнфорде у него было несколько парней – все слишком уж похожие на Дина, чтобы извечное чувство вины позволило хоть что-то большее, чем пара перепихонов на одну ночь. И Сэм не знает, было ли у Дина раньше с мужчинами, и надеется, что получится быть таким нежным, как тот заслуживает.

Но сдержаться он все равно не может. У Дина вздрагивают плечи, и он чуть заметно дергает запястьями, когда Сэм толкается пальцами внутрь, двигает ими, подготавливая Дина к тому, что скоро их заменит член Сэма. Замерев, Сэм ждет, что Дин скажет «нет» или как-то иначе даст понять, что пора остановиться. Но ничего этого не происходит, и Сэм лишь крепче сжимает его руки, еще сильнее вдавливает Дина в стену.

Он старается не спешить, но в какой-то момент Дин принимается двигать бедрами, и становится ясно: никакая это уже не подготовка, Дин просто трахает себя его пальцами. Тогда Сэм решает, что ждал достаточно.

Смазав член остатками кондиционера, он возит лицом о плечо Дина, чтобы протереть глаза от воды, и начинает толкаться внутрь, двигая бедрами и подстраиваясь. Он чувствует, как Дин, стараясь не упасть, разводит ноги еще шире – чтобы Сэму было легче. Поскользнувшись, Дин все же чуть не падает и остается на ногах лишь потому, что Сэм его держит.

И в этот момент он оказывается внутри.

– Боже, – испуганно и, кажется, ошеломленно шепчет Дин, – Ты… это ты… Мы трахаемся… Господи, Сэмми…

Если бы Сэм мог сейчас соображать, то дал бы Дину время приспособиться. Но каждое движение и каждый толчок бедер сводят его с ума. Все глубже и глубже, и Сэм не может думать. Он боится, что делает Дину больно, и это не самомнение в нем говорит. Он знает, что с размерами у него полный порядок, но все равно не может остановиться, пока не прижимается яйцами к заднице Дина. Это Дин виноват, говорит он себе, Дин, потому что он такой горячий, такой влажный, гладкий внутри.

– Идеально, – бормочет Сэм. – Вот так, именно так… Создан, чтобы трахаться, да?

Он дергает вверх промокшую футболку, чтобы лучше видеть, как его член входит в Дина, как растягивает его. Сэм трахает его так, словно это – самая большая победа в жизни, и – черт – он даже почувствовал бы себя виноватым из-за всего этого, если бы радость не была такой сильной. Такой, что невозможно вместе с ней грузиться еще вопросами морали и нравственности.

Дин, тяжело осев у него в руках, насаживается глубже, и Сэм подается вперед, отчего Дин стонет – резко и хрипло. Он скользит по полу, пытаясь удержаться на ногах, когда Сэм, не останавливаясь, заставляет его приподняться на цыпочки. Только Сэму этого совершенно не хочется, и он не дает Дину встать нормально. Он трахает его сильнее и быстрее, яростнее, вкладывая в каждое движение весь свой страх и накопившуюся досаду на себя, и всю свою любовь. Кончив, Сэм так крепко прижимает его к себе, что слышит, как Дин задушено хрипит.

– Она. Тебя. Не. Получит! – говорит Сэм, сцеловывая воду с его кожи.

20

Из дома Сэм выходит только за тем, чтобы забрать пару книг из багажника Импалы. Воздух на улице морозный, щиплет холодом, и этот холод заставляет Сэма поспешить: он ускоряет шаг, идя сквозь сумерки к машине. Когда в полутьме Сэм роется в груде книг, пытаясь по корешкам найти нужную, то слышит, как рядом пролетает птица. Он приподнимает голову на звук хлопающих крыльев, и дыхание у него перехватывает.

Солнце уже село, и небо окрасилось в сочные сине-бордовые оттенки. Белой пудрой рассыпаны облака, словно кто-то провел там пальцами. У горизонта, где небо все еще пылает от заката, виднеются полоски нежно-оранжевого цвета. Темные деревья похожи на нарисованные силуэты. И в вышине, у самого края неба, где темно-синий переходит в черный, уже начали появляться первые вечерние звезды.

Сэм оборачивается к дому, он смотрит на косую черту тепло-рыжего света, проникающего сквозь открытую дверь. Дин сидит там же, где его оставили: медленно и осторожно водит точильным бруском, полируя нож. Ему нравится, как металл ложится в руку. Он знает их на ощупь – пистолеты и ножи, и хотя Сэм всегда старается присматривать за ним, когда он берется за оружие, но Дин имеет с ним дело с пятилетнего возраста. Руки знают, что делают. Сэма это немного успокаивает.

– Что такое? – спрашивает Дин, когда Сэм заставляет его подняться на ноги, – проблемы?

Как раз наоборот. Сэм говорит ему об этом единственным доступным способом: легко и быстро целует Дина, пока помогает надеть куртку. Он берет его за руки и просовывает их в рукава – сперва одну, затем вторую. Он помнит, как в детстве Дин точно так же одевал его самого, до тех пор, пока Сэм не начал настаивать, что справится и сам. Дин хмурит брови, и Сэму кажется, он думает о том же самом. Но Дин не протестует, он даже не дерется, хотя и мычит крайне неодобрительно, когда Сэм настойчиво повязывает ему шарф вокруг горла.

Сэм берет Дина за руку и, переплетя их пальцы, выводит его из дома.

– Господи, Сэмми, нам обязательно держаться за руки? Уверен, что эта фея не превратила тебя в бабу или что-то в таком же роде? В бабу с членом, судя по всему. Поверить не могу, что ты нас заставил держаться за руки. В жизни бы тебе не дал, если б знал, что придется потом ходить под ручку. И если ты меня называл медвежонком или котиком, или еще какой-то девчачьей хренью, то придется оттащить тебя потом в поля и отдубасить до полусмерти. Просто предупреждаю.

Но он позволяет Сэму держать себя за руку.

Запрокинув голову, Сэм смотрит на небо и чувствует, как земля уходит из-под ног, что не хватает воздуха, он чувствует себя счастливым. Совсем исчез ярко-оранжевый у горизонта, и небосклон медленно погружается в черноту. Рассеялись будто порванные в клочья облака, оставив после себя пустое темно-синее небо, всего в одном оттенке от черного.

– Мы смотрим на что-то хорошее? Вот уж надеюсь, что на хорошее, – Дин топчется на месте и вздыхает. – Сэм, я себе тут яйца отморожу.

Сэм сгребает его в охапку и, обнимая обеими руками, целует в висок. Он чувствует, что с секунду Дин раздраженно вырывается, но затем сдается и, обмякнув, прижимается спиной к его груди. Все новые и новые звезды зажигаются в вышине, маленькие светлые точки, испестрившие темный небосклон. За нечеткими кронами деревьев виднеется элегантный изгиб месяца.

– Нет, серьезно, не понимаю, чего мы здесь забыли, если только там не две лесбиянки дерутся в грязи, – Дин умолкает, раздумывает и добавляет, – голые лесбиянки. – Он снова сердито вздыхает и пинает ботинком землю, – поверить не могу, что ничего не вижу, когда у меня перед глазами возятся в грязи голые лесбиянки.

Это просто идеальный вечер.


21

Честно говоря, Сэму пора уже вспомнить, что значит играть по-честному. Дин не видит и не слышит, и нехорошо этим пользоваться из-за того лишь, что он весь краснеет и начинает дуться, если не получает что хочет и именно в тот момент, когда он этого хочет.

Но, несмотря на это, сейчас Сэм бесстыдно использует свои преимущества и, сказать по правде, безмерно ими наслаждается, как и собственным поведением. Он сидит у Дина поперек груди и членом водит ему по губам. Каждый раз, как Дин, чуть выпятив нижнюю, пытается взять его в рот, Сэм в наказание отодвигается. Не потому, что ему не нравится то, что он видит, что чувствует, когда Дин ему отсасывает, но потому, что с каждым разом его все больше и больше заводят раздраженные, полные досады звуки, которые ему удается выманить у Дина в ответ на такое.

Сэм думал до этого, что обладает довольно большим запасом ругательств, которые можно вставить то тут, то там, но за время игры Дин умудрился научить его парочке новых слов.

В третий раз Дин пытается ухватить его за бедра, и Сэм, резко стукнув его по костяшкам пальцев, Сэм встает с дивана. Уверенной рукой толкает Дина обратно вниз, когда тот пытается подняться следом. Подтянув джинсы, чтобы не болтались в ногах, Сэм идет к сумке – нужно найти наручники или веревку, которой можно было бы связать Дину руки.

У этой игры должны быть свои правила, Сэм это чувствует, и первое из них должно быть следующим: Дин ничего не может сейчас контролировать. Он должен просто лежать, позволяя Сэму играть с собой столько, сколько тому захочется. Для человека, привыкшего выполнять приказы, Дин становится чересчур напористым и нахальным, когда дело касается сэмова члена. Но, стоит признать, Сэм и не думает возражать.

Он только нашел классную веревку, мягкую, так что Дин не натрет руки, пока Сэм будет занят, играя с ним – а это, решает он, затянется надолго, – когда раздается стук. Взяв пистолет, Сэм идет к двери; спрятав оружие из виду, он приоткрывает ее на маленькую щелку. И расслабленно улыбается.

– Бобби! Вот это да! Как я рад тебя видеть, – Сэм тянется, чтобы похлопать его по руке, и тут же чувствует, как волной накатывают радость и облегчение, потому что теперь можно хоть с кем-то поговорить. – Давай, заходи!

Улыбнувшись в ответ и наградив Сэма теплым взглядом, Бобби позволяет затащить себя внутрь.

– Я, может быть, не с пустыми руками. Не хочу, чтобы ты надеялся раньше времени, но… Я нашел несколько вариантов. Кое-что, отчего твой брат вполне может снова стать самим собой.

– Что угодно, если он сможет не только болтать, – слова, смягченные тем, как Сэм смотрит на Бобби, звучат беззлобно.

Но на секунду, стоит Бобби войти в дом, Сэм вдруг чувствует себя так, будто кто-то выбил почву у него из-под ног. Что-то изменилось. Что-то безумно важное, а Сэм так старательно прятался от чувства вины, что теперь, после внезапного появления Бобби, который будто разрушил стену, отгородившую Сэма с Дином от остального мира, снова стало понятно, каким огромным и чудовищным было это изменение.

Затаив дыхание, Сэм оглядывается на Дина; тот по-прежнему лежит на диване – полностью одет, и хотя волосы у него беспорядочно торчат во все стороны, но вряд ли бы кто обратил внимание на то, как Дин раскраснелся, какие влажные у него губы и щеки. А Бобби не из тех, кто станет приглядываться к темным засосам, оставшимся у Дина на шее от слишком частых укусов и поцелуев.

Нет, когда Бобби смотрит на него, то – с любовью и немного обеспокоено. Без всяких подозрений. Не так, как смотрел бы, знай он, чем они с Дином тут занимались.

– Что ты нашел? – спрашивает Сэм.

Пожав плечами, Бобби трет рот ладонью.

– Если знаешь, с чем столкнулся, всегда проще найти похожи случаи. Думаю, у меня есть парочка таких. Но, Сэм, ничего не обещаю наверняка. Так – кое-какие додумки, да сказки.

– Уже хорошо, Бобби. Уже хоть что-то. Покажи, что ты нашел, и посмотрим, куда нам двинуться дальше. Ведь должно же найтись хоть что-то полезное.

– У меня в багажнике столько книг, что можно библиотеку открывать, – говорит Бобби, кивнув в сторону улицы.

Сэм идет за ним к двери, постепенно успокаиваясь при мысли, что Бобби скоро будет вдали от Дина. Но именно в этот момент Дин вдруг кричит им вслед:

– Сэм? Эй, Сэм, ты все еще тут?

В спешке, путаясь в собственных ногах, Сэм кидается обратно к дивану, надеясь успеть до того, как Дин скажет что-то еще. Он неловко прижимает палец к его губам. Сперва тянется пауза – длинная и многозначительная, а потом Дин широко улыбается, и все летит к чертям.

– Сэм, я слепой и глухой, но не дебил. Это не член, – говорит он, приподняв бровь так, словно до сих пор они играют в свою особенную игру. – Твой член намного больше, он охренительно большой. Не то чтобы я тащусь от размера, но, знаешь, хватит меня дразнить, дай я возьму его в рот. У меня уже челюсть затекла и вообще.

Сэму почти уверен, что его сейчас стошнит. Его кидает в пот, и будто в лихорадке он чувствует, как холодная волна прошибает с головы до ног – горькая и противная. Будто он стоит слишком высоко, а ветер становится все сильнее. Сэм медленно оборачивается, чтобы посмотреть на Бобби: на лице у того написан чистый ужас. Он быстро переводит взгляд с Дина на Сэма и обратно, и от этого взгляда неприятно сосет под ложечкой. Сэму хочется сказать хоть что-нибудь, но горло сводит. Он пробует снова, и ему удается выдавить только пару бессвязных слов.

– Он… Он просто… Ты должен понять…

Судорожно кивнув, Бобби пятится на шаг назад.

– Думаю, что я понял, – говорит он.

И пока, шатаясь, Сэм пытается удержаться на краю разверзшейся перед ним пропасти, Дин, скорчив рожу, складывает руки на груди и сообщает:

– Не хочешь, чтобы я тебе отсосал, ну и не надо. Разбуди меня, когда будет готов обед.

22

Бобби не останавливается, он чуть ускоряет шаг, когда слышит, что Сэм идет следом. Гравий быстро шуршит под ногами, и затем Сэм протискивается между Бобби и его пикапом. Старик прекрасно понимает, что бесполезно отталкивать Сэма с пути, но он не хочет даже просто взглянуть в его сторону. Рассматривает вместо этого угловатые, торчащие ветки голых деревьев, что растут вокруг дома.

– Я поеду в город, найду, где остановиться. Завтра вернусь обратно. У тебя будет возможность… Ладно, Сэм, пусти меня уже в машину.

– Скажи что-нибудь.

Бобби упрямо трясет головой. Он сжимает и разжимает пальцы, взгляд у него бегает из стороны в сторону, как у загнанного кролика, каждый раз быстро проскальзывая у Сэма по лицу.

– Не о чем разговаривать. Просто оставь.

– Скажи мне хоть что-нибудь!

Тогда, с тяжелым, протяжным вздохом, Бобби переводит взгляд прямо на него. Его лицо, обычно мягкое, в старческих морщинах, вдруг темнеет от гнева, который он не может сдержать, и от злости; сжав челюсть, Сэм готовится к тому, что сейчас ударят.

– Да что, черт возьми, с тобой такое, а? – голос у Бобби слишком тихий, слишком нормальный. Но в нем все равно слышна скрытая ярость. – Да ты вообще хоть что-нибудь соображаешь? Господи Боже, с чего ты взял, что сейчас самое время для инцеста? Или до этого все было слишком просто, вот ты взял и…

– Именно сейчас – то самое время. Ему нужно было знать, что я… что я рядом.

– И ты, черт возьми, не мог этого показать, подержав его за руку? Он боится, Сэм, а ты спятил от беспокойства, и ни один из вас ни малейшего понятия не имеет, что творится с другим! Да ты даже поговорить с ним не можешь!

Сэм облизывает губы. Он опирается о пикап Бобби, большой и надежный; ладонями и пальцами чувствует осевший там слой грязи. Это сухая грязь, она крошится, стоит ее тронуть, и ему хочется вытереть руки о джинсы, но Сэм боится, что упадет, если не будет сейчас держаться за этот долбанный пикап.

Бобби смотрит на него немного мягче и снова устало вздыхает. Этот вздох гораздо слабее и тише того, как зло, с присвистом выдыхал Джон, чтобы выразить свое раздражение и неодобрение, если Сэм с Дином его расстраивали. Но все равно – болит не меньше. Сэм пытается выкинуть из головы все мысли о Джоне, прогоняя их, пока снова не стало тошно.

– Твой брат ослеп и оглох. Он, наверное, в ужасе, и у него никого нет, только ты. А мы оба прекрасно знаем, каким он становится, если речь заходит о семье. О тебе.

Тошнота все-таки подкатывает к горлу, мутной волной, поднимаясь от желудка. Во рту горько от желчи. И даже пикап словно ускользает у Сэма из-под рук. Он сейчас упадет. Он знает, что так и будет. Сэм хватается за машину, пытаясь устоять на ногах, но она все дальше и дальше от него.

– Ты думаешь, он не хотел… что я его заставил?..

– Ну-ка стой, погоди! У него есть язык, мог бы сказать «нет». Но я думаю, что вы оба сейчас не в том состоянии, чтобы принимать такие решения. Вы же… вы братья. И, если бы не этот стресс, то мы бы с тобой сейчас не беседовали, потому что у вас не случилось бы помутнения в мозгах, сами бы все поняли.

Сэм чувствует, что стыд, как иголками, колет кожу, до мурашек. Его с головой накрывает внезапным желанием все исправить, ему хочется этого просто до боли. Он бормочет, путаясь в словах, которые нескончаемым потоком льются из враз онемевших губ. Что угодно, только бы все исправить.

– Прости. Я больше его не трону. Не трону. Я обещаю.

Бобби тяжело опускает руки ему на плечи, и Сэм снова находит точку опоры. Ноги у него подкашиваются, будто ватные, и он хватается за куртку Бобби, чувствует, как тот пятится под его весом, но все равно удерживает Сэма, не дает упасть.

– Сэм, ну же! Не надо, перестань. Тебе нельзя распускать нюни, не делай Дину еще хуже. Я знаю, что ты скорее согласишься себе все пальцы отрезать, прежде чем намеренно сделаешь ему больно. Тебе многое пришлось пережить, и наверное… наверное, мне давно пора было заметить что-то такое. Вы, мальчики, всегда были очень близки. И оба к этому относились всегда серьезно. Просто… черт возьми!

Моргая, чтобы согнать слезы, Сэм вжимается лицом в его плечо; рот приоткрыт, жалко и беспомощно. Он едва слышит слова, что Бобби бормочет ему, но расслабляется немного, когда тот неуклюже похлопывает его по спине. Сэм закрывает глаза и старается представить себе лицо Джона, призывая воспоминания из самых затаенных и глубоких уголков разума, отбрасывая детали, которые – он уверен – добавлены воображением.

Он видит Джона с горестной полуулыбкой на лице, испуганной и гордой одновременно. Усталые глаза и проблески седины в бороде.

– Прости, – шепчет Сэм Бобби в воротник куртки, – я больше не трону его. Обещаю.

23

Проблемы, как Сэм и подозревал, начинаются ночью. Дин не виноват. Ни в чем из случившегося. Это Сэм все начал, и теперь ему никого винить, кроме себя.

Он ведет себя с Дином мягко, но строго. Когда они ложатся спать, Сэм укладывает его на другой стороне кровати, сам устраивается позади, стараясь не прижиматься к Дину бедрами, но одной рукой все же обнимает его за талию. Спустя какое-то время, пока Сэм лежит, вдыхая его теплый запах, и дышит размеренно, чересчур спокойно, не думая ни о чем, Дин начинает ворочаться, чтобы повернуться к нему лицом. Сэм молча напрягает руку и удерживает его на месте.

– Ты чего? – не понимает Дин, голос его звучит растерянно и чуть изумленно. – Сэмми, ты же не собираешься меня продинамить, потому что у тебя голова болит, а? Старик, незачет. Я на это не куплюсь.

Он снова хочет перевернуться, и где-то после того, как Сэм толкает его обратно, эта возня перерастает в потасовку. В темноте слышно, как Дин дышит, запыхавшись, почти смеется, когда старается вырваться из крепкой хватки. Закинув ногу ему на бедро, Дин принимается ерзать, чтобы выбраться из-под Сэма, а Сэм чувствует, что его члену это очень даже нравится. Дело начинает принимать нешуточный оборот. В конце концов, у него остается выбор: или сломать Дину руку, или сдаться, позволив ему оседлать себя.

– Ради Бога, Дин, нет же, – беспомощно шепчет он.

Смех Дина затихает, когда Сэм перестает бороться. Положив руки ему на грудь, Дин крепче сжимает его бедра ногами и подается вперед.

– Нет смысла играть в скромницу, Сэмми. Кое-что выдает тебя с головой. – У Сэма уже почти стоит, и Дин гладит его член основанием ладони. – Вот тут.

Сэм отворачивает лицо к стене, он дышит быстро и часто. Нужно остановить Дина. Он это знает. Так всем будет лучше. Он обещал. Но тело его не слушается. Как бы ни убеждал себя Сэм, что пора прекратить, как бы сильно ни сжимал зубы, но он лежит, не двигаясь. А Дин ведь, может, и не догадывается о том, что всегда знал и знает, что именно нужно сделать, чтобы Сэму окончательно снесло крышу.

– Сдается мне, что мы кое-что не закончили, – бормочет Дин.

Только секунду спустя Сэм понимает, о чем он, но Дин чуть отстраняется, и, поглаживая Сэма по животу, уже тянется к резинке его трусов. В этот момент будто сигнальная лампочка загорается у Сэма в голове, потому что вот сейчас он ничего уже не контролирует, и ясно, что все благие намерения разом испарятся в никуда, стоит Дину взять у него в рот. Он зовет Дина, выдохнув его имя, но тот не слышит. Сэм толкает его в плечо, но Дин наклоняется вперед и легко проводит языком по его губам.

– Нет, нет, нет… Стой…

Нужно, наконец, собраться с мыслями и легко стукнуть Дина – куда угодно, до чего удастся дотянуться. Хлопнуть два раза по коже, уверенно и твердо. Сэм старается, но тут его член утыкается Дину в губы, и на этом все – паника зашкаливает. Он резко вскидывает бедра вверх, достаточно, чтобы Дин отодвинулся, и толкает его в сторону. Застигнутый врасплох, тот отшатывается и бесформенной массой валится на голый пол.

С одну, безумно длинную, минуту они молчат.

У Сэма дрожат руки, когда он тянется к выключателю. Дин уже успел сесть и теперь смотрит перед собой и хмурится в пространство. Выдохнув, он поворачивает голову в сторону кровати, туда, где она, по его мнению, предположительно должна быть.

– Ты специально? – спрашивает Дин, потирая локоть.

Сэм трогает его за плечо, кончиками пальцев скользит по крепким мускулам у самой шеи. До того, как он успевает отодвинуться, Дин хватает его за руку и, держась за нее, начинает на ощупь пробираться обратно к Сэму, перемещаясь от руки к груди и к лицу. Дин заползает на него и тянется поцеловать. Собрав остатки воли в кулак, Сэм прижимает палец к его губам, сделав то единственное, что может сейчас сделать, чтобы его остановить.

– Нет, я не хотел тебя толкать, но… мы не можем. Пожалуйста, Дин. Не злись на меня. Ты такой красивый, ты идеальный, и я хочу, я правда очень хочу… Но нам нельзя. Этого – нельзя. Я обещал.

Моргнув, Дин останавливается.

– Значит, специально, – говорит он.

Сэм сразу видит, когда Дин закрывается – он вдруг усмехается, неожиданно и так едко, что больно смотреть. Он не перечит, когда Дин скатывается в сторону и перебирается на свою половину кровати.

Позже, в темноте, Дин без слов убирает его руку у себя с поясницы, и Сэм лежит и кусает губы, чтобы удержаться и не поцеловать его, заставив позабыть все обиды.

24

– Блядь, да убери ты руки! Я сам справлюсь!

И следом, тут же врезавшись в косяк двери, Дин разбивает губу в кровь. Сэм хочет посмотреть, не сломал ли он и нос тоже, но Дин отпихивает его руки в сторону. Кровь течет у него по подбородку, капая на пол, красными цветами остается на белом кафеле, когда Дин идет к душу. Он неумело вертит краны, включая воду, а затем останавливается.

– Сэм, если ты до сих пор тут, то не соизволишь ли пойти отсюда нахрен? И дверь за собой закрой.

Сэм неуверенно мнется на месте, но, когда Дин начинает снимать штаны, то с внезапной болью он понимает, что оставаться дальше нельзя – права на это у него больше нет. Ему не рады. Сэм пятится из ванной и тяжело опускается на пол, прислонившись к закрытой двери, он слушает, как внутри шумит вода, и представляет, как она скользит по телу Дина.

Он трет ладонью пересохшие губы и старается не обращать внимания на пока слабую, пульсирующую боль в голове, будто что-то колет там, с изнанки глазных яблок. Прошлая ночь прошла ужасно, поспать совсем не удалось. Вместо этого Сэм занимался самокопанием, погрязнув в бесконечном потоке собственных ошибок. Дин по-прежнему не видел и не слышал, а Сэм со своими нездоровым, ненормальным желанием, скорее всего, полностью разрушил их отношения, потому что не смог держать руки при себе.

В золотистом воздухе танцует пыль, и солнечный свет проникает через окно, падая на гору сваленных на полу книг – там, где Сэм оставил их в последний раз. Все очень просто, если разобраться: водяная фея умерла, а Дин однажды добьется своей цели и навсегда исчезнет под водой. Может быть, даже сегодня.

Дверь чуть скрипит, когда Сэм осторожно ее приоткрывает, чтобы убедиться, что Дин не умудрился каким-нибудь образом утопиться в душе. Наружу валит пар, а затем он различает Дина – тот включил такую горячую воду, что кожа у него вся покраснела, будто обжегся. Словно он старается смыть с тела следы и запах Сэма; стоит этой мысли появиться, и от нее уже не избавиться.

Когда с улицы раздается стук в дверь, Сэм почти благодарен: хоть что-то отвлечет его от размышлений о том, что Дин чувствует себя грязным из-за того, что с ним сделали. Но отвлечет не полностью, потому что Сэм знает, что именно Бобби видит, когда смотрит на него. От его взглядов становится стыдно – как порченый товар, думает Сэм, паршивая овца в стаде…

Слишком мало времени прошло, чтобы Бобби перестал чувствовать себя неловко рядом с ним, но он хлопает Сэма по плечу и быстрым, обеспокоенным взглядом осматривает с ног до головы.

– Я не помешал? – спрашивает Бобби, отступив назад, когда Сэм распахивает дверь.

Сжав зубы, тот качает головой.

– Дай только минуту, я его одену. – Он чувствует, как лицо заливает краской, и поспешно, путаясь в словах, добавляет: – Он в ванной, я поэтому.

Они оба вдруг будто съеживаются от внезапной и безграничной неловкости, повисшей в воздухе. Бобби жестом отсылает его прочь и сразу идет к книгам, а Сэм тенью проскальзывает в полуоткрытую дверь ванной. Ему не нравится, с каким изумленным и ошеломленным видом Дин стоит под струями льющейся воды, и тревога разом заставляет забыть о том, что, несмотря на все обещания, он по-прежнему хочет Дина, что ни на секунду не переставал его хотеть.

– Твою мать, Сэм, просто дай мне полотенце, я и сам прекрасно справлюсь! – ругается Дин, стоит только вытащить его из ванной. Вода капает с него, заливая пол. – Лучше думай, как вернуть мне слух и зрение. Тогда тебе не надо будет…

Дин вдруг умолкает, подавившись злым, рассерженным вдохом. Забрав полотенце, вложенное ему в руки, он неуверенно вытирает лицо. Он выглядит подавленным, несмотря на румянец, оставшийся после душа. На кончике брови у него собралась вода – вот-вот сорвется вниз – и Сэм стирает ее пальцем, лишь потому, что ему нужно прикоснуться к Дину, а это – самая невинная причина, до которой он смог додуматься.

– Я сделал что-то не то? – спрашивает Дин. – Нет, серьезно, я не могу понять… Я сделал что-то не то?

Если бы Сэм уже не чувствовал себя самой жалкой из всех возможных пародий на звание брата, то сейчас почувствовал бы. Он легко ударяет Дина два раза по выступающей скуле. Тот быстро, нервно улыбается и приподнимает голову – навстречу Сэму. Его теплое дыхание щекочет губы даже через влажную пелену пара в ванной.

– Тогда кончай вести себя, как идиот, и поцелуй меня.

С решимостью, стоившей ему массу усилий, Сэм берет его за плечи и отодвигает в сторону. И тогда страшное, уродливое чувство проступает у Дина на лице, сменив явную боль от отказа, он чуть не скалится.

– Катись ты на хрен, Сэм! Я тебе не мальчик на ночь! Ты не можешь меня трахать, когда хочется, и выключить, когда не хочется. Так не получится!

Сунув одежду ему в руки, Сэм пулей вылетает из ванной. Он морщится, когда вслед ему несутся звук разбитого стекла и монотонная ругань Дина. Судорожно вдохнув, Сэм старается не обращать внимания на то, как, оторвавшись от книг, Бобби украдкой поглядывает в его сторону. Он сжимает губы и идет на кухню.

– Кофе? – спрашивает по пути.

– Не беспокойся обо мне, – отвечает Бобби.

И все же Сэм зачем-то варит ему кофе. Так хоть руки чем-то заняты. Он как раз ставит перед Бобби кружку, когда дверь в ванную с грохотом распахивается, и на пороге появляется Дин – он одет в джинсы и футболку, и, судя по отвратительной гримасе на лице, какой Сэм у него уже давно не видел, он сильно не в настроении.

– Что с ним случилось? – спрашивает Бобби, и Сэм вдруг понимает, что разбитая губа у Дина заметно опухла.

Сэм тянется к нему, но Дин, почувствовав его руки, сразу отшатывается в сторону, и, споткнувшись о валящуюся на полу сумку, в конце концов, падает, больно ударившись коленями и локтями. И даже тогда он не разрешает Сэму поднять себя на ноги. Сэм отворачивается, чтобы не смотреть на его беспомощные попытки встать. Дин все равно не примет помощи.

Сунув руки в карманы, он натянуто улыбается Бобби.

– Вот что-то вроде этого с ним и случилось.

25

Если подумать, то проклятие, наложенное водяной феей на Дина, можно рассматривать как некую болезнь. Вирус. Водяная фея сама по себе – тоже вирус, и Сэму нужно выяснить, как можно побороть инфекцию, которой она заразила Дина. Но проблема в том, что железо – это единственное известное Сэму оружие, которое срабатывает против водяных фей.

– Это уж наверняка, – говорит Бобби, – я уверен, стоит пару раз хорошенько долбануть его по голове железным брусом, и он точно перестанет лезть под воду. Конечно, и большую часть других вещей он тоже перестанет делать. Может, только истечет кровью.

– Я же не предлагаю проломить ему череп этим брусом.

– Тогда не знаю, Сэм. Ты про диету говорил? Хочешь силком скормить ему сырой печени? Говорят, что железа в ней – просто море.

Их расследование зашло в тупик, и оба они злятся из-за этого и понимают, что все то время, пока они бесцельно ищут, Дин по-прежнему страдает от непонятного проклятия. Это не самым лучшим образом сказывается на их самообладании. Но Бобби хватает одного единственного взгляда на потемневшего от злости Сэма, чтобы успокоиться. Потерев лоб, он встает на ноги.

– Прости, сынок. Я не хотел так на тебе срываться. Видит Бог, у тебя сейчас достаточно забот и без старого остряка вроде меня.

Подойдя к окну, он выглядывает проверить, как там Дин, который уже два часа подряд торчит на улице. Дин смог сам, без чужой помощи, пройти через комнату и выйти из дома. Упал он только пару раз, но зато умудрился содрать кожу на ладонях. А теперь сидит на земле, сгорбившись в тени Импалы, и покрасневшие ссадины у него на руках сразу бросаются в глаза, когда Дин тянется погладить ее черный блестящий бок.

– У нас нет ничего, Сэм. Ничего. И если кто-то когда-то сталкивался с чем-то похожим, то они или не нашли лекарства, или не записали его. Нам не у кого спрашивать.

Все это давно не ново, Сэм и так знает, но ему вдвойне тяжелее слышать подтверждение от Бобби. Сэм трясет головой, говоря нет одновременно и этим словам, и волне безысходного отчаяния, которая грозит вот-вот свалить его с ног.

– Там сказано: «И изгнали ее». Нам лишь надо понять, как это сделать.

На секунду ему кажется, что Бобби сейчас сдастся и поставит на нем крест, на них с Дином. Что он признает поражение и, всплеснув руками, уйдет. А Сэм понятия не имеет, что тогда будет делать, потому из-за него, из-за Сэма, Дин и так уже начал замыкаться в себе. Он не сможет в одиночку вытащить его обратно, не знает, справится ли без чужой помощи.

Но затем, почесав в затылке, Бобби кивает:

– Хорошо, что мы имеем: в мотеле он пытался утопиться в ванне. С душем тут у него проблем не было?

Сэм изо всех сил старается сдержать глупый, нервный вздох облегчения, потому что Бобби и без того уже досталось порядком, не хватало только сконфузить его унизительными признаниями о том, как рад Сэм, что он здесь.

– Он будто немного… теряется, если я оставляю его там надолго. – Говорит он, придав голосу твердости и уверенности, будто они обсуждают детали какой-нибудь старой охоты, и это не Дин висит на волоске от гибели, пока они никак не могут понять, куда дальше. – Обычно я вытаскиваю его из ванной до того, как он начинает вести себя странно.

– А шторм? Он его что, почувствовал?

Сэму трудно вспоминать этот шторм, потому что он сразу начинает думать о том, как Дин потерялся и был где-то совсем один, как звал его. Следом за этими мыслями его тянет пойти и увериться, что Дин вернулся и что он в безопасности. Но Сэм понимает, что сперва захочется только посмотреть, а потом – большего, а допустить, чтобы это большее закончилось прикосновениями, он не может.

– В общем и целом, да. – Говорит Сэм. – Сорвался и выбежал в дождь. Его нашел один местный, вытащил из лужи. Дин, судя по всему, устроил драку.

Бобби хмыкает, видно, как уголки рта у него чуть изгибаются под бородой.

– Не сомневаюсь, что устроил. Каким он был, когда ты его нашел?

– Дикий. Он сидел в углу, отмахивался от Бена горлышком разбитой бутылки, чтобы не подходил. Не знаю, из-за воды это или потому, что меня не было рядом. – Сэм замолкает, ему все еще неловко говорить о том, как близки они с Дином, насколько ближе стали друг другу, и, вспоминая об этом, он до сих пор казнит себя. – Не очень помогло и то, что Бен хотел его раздеть.

Нахмурившись, Бобби снова выглядывает в окно, хотя, если смотреть с такого угла, то Дина не видно за Импалой. Сэм, пожав плечами, морщится.

– Да, видимо, Бен боялся, что Дин простудится в своей мокрой одежде. Поэтому, когда он не смог усадить его к плите, то решил раздеть.

– Как внимательно с его стороны.

Сэм бы ответил и, аккуратно подбирая слова, сказал, что именно думает о Бене, но какая-то другая мысль вертится у него в голове. Будто хочет привлечь внимание, но Сэм никак не может связать концы с концами. Ну а Бобби… Кажется, у него есть свое мнение насчет того, почему он молчит, – и это неправильное мнение. Этого достаточно, чтобы Сэм кивнул ему на книги. Потому что как тут возразишь? Не скажешь ведь: «Все нормально, просто это был один из редких случаев, когда я думал не о том, что с недавних пор трахаюсь со своим братом».

– Последние достоверные сведения, что у нас есть, относятся к 1879 году. Тут полно вздора насчет проклятия. Слова красивые, только пользы от них почти никакой. Всего несколько строк о том, как его можно снять.

– Прочти еще раз, – говорит Сэм. Бобби уже явно устал от всего этого, но не жалуется. Они оба охотятся так давно, что знают: если зацепок нет, то останавливаться нельзя, продолжай искать, пока не появится хоть одна.

– Ладно, где мы остановились? Так, вот оно: «Зрелище это причиняло мучительную боль всем, кто любил Мередит, потому что выла она и металась, как одержимая, когда из нее изгоняли водяную фею. Ее матушка, не в силах больше вынести мучений дочери, совсем лишилась чувств, и ее унесли прочь. Но охотник знал, что делать, и держался уверенно. А затем, в один миг – водяная фея исчезла, и проклятие ее обратилось в пепел. Мередит освободилась, и была она в целости и невредимости, хотя и скованная глубоким сном…»

И вдруг будто маленький, совсем крошечный кусок мозаики встает на место, и Сэм разом видит всю картину.

– Черт возьми, мы идиоты. Твою же мать, ведь совершенно ясно, – выдохнув, говорит он. – Пепел. Они не ради поэтичных сравнений написали, а именно это и имели в виду. Мы выжжем из него это проклятие.

26

Бобби думает, что он спятил. Сэм думает, что Бобби, вполне возможно, прав, учитывая, как зверски у Сэма болит голова. Да и потрясения последних недель явно не прошли для него даром. Но сейчас Сэм не ошибается. Не сейчас.

Именно так они спасут Дина.

– Давай не будем рубить сплеча, – говорит Бобби, плетясь следом за Сэмом, который уверенным шагом направляется в сторону Дина. – Ты хочешь сжечь собственного брата.

Сэм не обращает внимания, он садится на корточки перед Дином. В тени Импалы глаза у того кажутся совсем мертвыми, это из-за пленки – из-за нее они словно бы пустые и стеклянные. Сэм сжимает в руке дешевую пластмассовую зажигалку, уже скользкую, потому что ладонь у него вспотела. Он с секунду смотрит на нее, нервно прикусив нижнюю губу.

– Нельзя кидаться сломя голову, только потому, что тебе кажется, что ты нашел ответ, – говорит Бобби. В его голосе слышна явная мольба. Если бы он только понял, думает Сэм. Но нет времени объяснять, нельзя тратить на это силы. Все, что есть у него, он должен сейчас использовать, чтобы помочь Дину.

– Это не просто ответ, а правильный ответ, – спокойно говорит Сэм.

Он щелкает зажигалкой, и яркой вспышкой из нее вырывается пламя; оно, как на ветру, дрожит от его неровного дыхания. Сэм подносит руку к лицу Дина – не так близко, чтобы можно было обжечь, но все же – это открытый огонь, и с тихим, жалобным стоном Дин отворачивается в сторону. Ему не больно, но неприятно, как неприятно бывает, когда назойливая муха кружит и кружит поблизости. Обернувшись через плечо, Сэм смотрит на Бобби, ожидая увидеть уверенность у него на лице – зеркальное отражение своей собственной уверенности. Но Бобби повторяет, медленнее на этот раз и гораздо более мрачным тоном:

– Ты хочешь сжечь собственного брата

Поднявшись на ноги, Сэм позволяет себе выдохнуть – коротко и радостно, это не смех, но уже что-то на него похожее. Да, с Дином случилась беда, но Сэм теперь знает, как все наладить. Он справится. От радости и ликования в голове у него становится легко и пусто, и Сэм уже строит планы – он думает о том, как все пройдет, и что сделает после, чтобы загладить перед Дином все обиды. Что будет ему лучшим братом, чем сейчас.

– Я прав, Бобби, я знаю, что я прав. Может быть, это мои способности или интуиция. Но сейчас я прав.

Он оглядывается по сторонам, изучая местность рядом с домом. Костер не должно быть видно с дороги, и место нужно открытое. Сэму не очень хочется, чтобы задуманный им ритуал обернулся лесным пожаром. И, кажется, в Импале где-то остался огнетушитель? Им с Дином с детства вбивали, что готовиться ко всему стоит заранее, и в жизни они сталкивались со столькими вещами, которые нужно было спалить, – не может быть, что в Импале, среди прочих вещей, нет огнетушителя.

– Сэм, я начинаю думать, что пора тебе сделать перерыв, – говорит Бобби. – Мне не нравится, к чему все это идет.

Сэм отстраненно кивает, потому что он уже занят самой сложной частью плана – Дином. У Дина талант к поджогам, и каждый раз, когда он чиркает спичками или зажигалкой, чтобы спалить очередную хрень, то такое благоговение появляется у него на лице и такой азарт, как у шестилетнего шалопая. Все это, впрочем, не означает, что Дин будет рад оказаться слишком близко к открытому пламени, не сейчас, когда проклятие еще не снято. И не после Мэри. Сэм не уверен, насколько большую роль сыграли обстоятельства ее смерти, но он знает, что Дин помнит и чувствует огонь.

Сейчас ему нужно как-то подчинить Дина своей воле, потому что другого выхода у него нет. Вряд ли в сложившейся ситуации он сможет объяснить, почему именно Дин должен довериться ему и не задавать вопросов.

Бобби ловит его за локоть и, крутанув, разворачивает лицом к себе.

– Сэм, ну же, пожалуйста. Можем мы… можем хотя бы это обсудить?

Видно, что Бобби напуган, и Сэм, стараясь сохранить спокойствие, улыбается.

– Конечно, можем. Но обсудим, пока будем возводить основу для костра.

– Нет, Сэм. Нет. Не будем мы собирать никакую основу, черт возьми, пока не поговорим!

В этот момент терпению Сэма приходит конец. Конец – совершенный и абсолютный, и нечего больше ответить, потому что из помощи Бобби превратился в препятствие, мешающее Сэму вернуть своего брата. Встать между Винчестером и его братом – идея далеко не из лучших, и Сэм еле сдерживается, чтобы не объяснить ему наглядно, почему именно.

– Мне больше нечего тебе сказать. У тебя есть время до заката. Звони, кому хочешь. Хоть всем, кого знаешь. Если ты найдешь другое решение, мы его обсудим.

Люди поговаривали, что Джон Винчестер – псих. Да Сэм и сам ему это говорил, и далеко не единожды. Конечно, это не значило, что Джон не мог быть психом, упрямым, чокнутым сукиным сыном, и – именно тем, кто всегда знал, как лучше. Никогда раньше, ни разу за всю свою жизнь Сэм не чувствовал себя более похожим на него, чем теперь.

27

У Сэма болит спина, руки все в царапинах и в крови, он засадил столько заноз, что не пересчитать, но огнище готово: оно уложено кругом возле высоко столба. Сэм начинает надеяться, что в последнюю минуту Бобби все же найдет какое-нибудь решение, не предполагающее, что Дин, возможно, превратится в маленькую аккуратную кучку пепла. Потому что, сказать по правде, одно дело, когда в огне погибла твоя мать, другое – когда то же самое потом случилось с твоей подружкой. Но вот очередь доходит до твоего брата, и тут-то начинается самое страшное. Особенно, если последний случай – целиком и полностью лежит на твоей совести.

К тому моменту, как он закончил работу, небо окрасилось в бледно-лиловый цвет. Чуть слышно шумят кроны деревьев, и, приподняв голову, Сэм всей грудью вдыхает холодный чистый воздух.

Он не смотрит на Бобби, когда тот подходит и останавливается рядом. Сэм слышит его подавленный вздох и кивает сам себе.

– Ты сказал раньше, что я скорее отрежу себе все пальцы, чем намеренно причиню Дину вред, – говорит Сэм. Облизнув губы, он добавляет: – Так вот, ты даже не представляешь, насколько прав.

Бобби снова вздыхает и неловко хлопает его по плечу.

– Я позвонил всем, кому смог. Всем, кто мог бы знать хоть какие-то детали. Рассказал им о твоей идее. Они все согласились, что это здравая теория. – Сэм едко улыбается, отметив, как Бобби выделил последнее слово. – Попробуем сделать по-твоему. Но я сразу вытащу его из огня, если только почувствую запах паленой плоти.

– Если почувствуешь, то это, скорее всего, буду я.

Бобби тактично берет на себя все последние приготовления: он достает горючую жидкость и огнетушитель, пока Сэм осторожно подходит к Дину. Как и ожидалось, Дин по-прежнему не хочет иметь с ним ничего общего. Это плохо, потому что Сэму все-таки придется настоять на своем.

– Что именно ты не понял, когда я сказал, чтобы ты отвалил и не лез ко мне? – ругается Дин, когда Сэм заставляет его встать и ведет к дому.

Дин пытается оттолкнуть его, но Сэм всегда – по крайней мере, с тех пор как ему исполнилось восемнадцать – был тяжелее, мышечная масса у него соответствует росту. Тащить за собой упирающегося, злого Дина – занятие не из легких, Сэму приходится прикасаться к нему гораздо чаще, чем позволяет совесть, но сейчас он слишком зациклен на своей идее, чтобы отвлекаться на что-то еще. Через пару часов он подожжет Дина; эта мысль расставляет все по своим местам, не оставляя место для чего-либо еще.

Пожалуй, все становится даже слишком ясно. Дин плюхается на диван, видно, что злится, и у Сэма пальцы покалывает от того, как хочется прикоснуться к нему, взять лицо в ладони, поцеловать, чтобы он улыбнулся, вдохнуть запах его кожи. Сердце бьется где-то в горле, и Сэму вдруг кажется, что есть что-то странное в сегодняшнем вечере, что-то тихое и спокойное, полное полутеней и мягких красок.

Он достает аптечку и опускается на колени рядом с Дином. Найдя валиум, откручивает крышку и аккуратно отсчитывает таблетки. Так будет лучше всего. Объяснить Дину происходящее он не сможет и знает, что без боя тот не сдастся. Поэтому придется так. Сэм никогда и не планировал просто взять и вырубить его, стукнув по голове, но нужно как-то его успокоить. Поэтому или валиум, или бутылка Джека, а таблетки дадут более предсказуемый результат. Просто отдается это таким чувством… Сродни предательству.

– Ты мне, наверное, сейчас не очень доверяешь. Да и я сомневаюсь, что после сегодняшнего начнешь доверять больше. Но завтра, завтра тебе станет лучше. Я все сделаю так, как надо. Завтра тебе будет лучше.

Одну за другой Сэм засовывает таблетки Дину в рот, чувствуя, как перехватывает дыхание каждый раз, когда Дин языком касается кончиков его пальцев. На лице у Дина на секунду появляется сомнение, и Сэм надеется, что не все между ними еще разрушено и что сейчас Дин все же доверится ему.

– Вот так, и тебе ничего больше не нужно делать. Просто проглоти. Я займусь всем остальным. Просто проглоти.

Время тянется, а потом Дин, наконец, громко сглатывает.

Валиум действует быстро, особенно учитывая, какую дозу Сэм скормил Дину. Он видел раньше, какой эффект оказывают эти таблетки, поэтому сразу замечает, как Дин сутулится – плечи осунулись, взгляд стал тяжелым и осоловевшим. Дин облизывает губы и начинает заваливаться набок, но Сэм ловит его на полпути. Обняв, он позволяет Дину привалиться к своему телу и уткнуться лицом себе в шею.

– Что ты сделал? Сэмми, со мной что-то не то. Что ты сделал? – заплетающимся языком спрашивает Дин.

Он путается в словах, и Сэм прижимается лицом к его волосам, легко водит губами по прядям. Он сам почти не замечает, как начинает укачивать Дина. Из-за неудобной позы болит спина, но будь оно все проклято, думает Сэм, если я смогу сейчас разжать руки.

В горле застрял комок и, судорожно выдохнув, Сэм приподнимает голову Дина лицом к себе, потом отчаянно и мокро целует его в лоб. Дин сонно улыбается ему, моргает. Сэм хочет поцеловать его в губы, еще хоть раз, и не важно, что откуда-то сзади слышится скрип половиц, а, значит, Бобби в комнате. Но, если поцеловать в губы, то получится слишком уж похоже на прощание, и сделать этого Сэм не может.

– Ты готов? – спрашивает Бобби.

Сэм большим пальцем приглаживает Дину волосы, убирая их со лба, и кивает. Бобби тянется помочь ему поднять Дина, но Сэм хочет сделать все сам. Только сам. Он ставит обмякшего Дина на ноги и почти тащит его на улицу.

На фоне сумеречного неба столб, выросший из огнища, кажется уродливой черной тенью.

28

В глубине души Сэм знает, что есть что-то темное внутри него, темное и злое, что уничтожило бы все вокруг, дай только волю. Словно незаконченный набросок апокалипсиса, нарисованный кое-как. Это – конец мира, зажатый внутри желудя, который никогда не прорастет. Сэм ни за что не станет тем, кто его выпустит.

Но тень этих не свершенных злодеяний, спрятанных от всех, помогает ему сделать то, что нужно сделать. Когда он привязывает Дина посреди огнища, он не думает о том, как веревки впиваются Дину в кожу, Сэм думает лишь о том, насколько крепко придется затянуть узлы, чтобы Дин не упал и не смог вырваться.

Его шатает, и будто холодная вязкая кровь течет по венам, но Сэм не обращает внимания – он разливает горючее вокруг костра. Отказывается слышать, как Дин невнятно бормочет что-то себе под нос, когда Сэм щелкает зажигалкой, выпуская пламя. Бросив ее вниз, он смотрит, как огонь взмывает вверх, и Сэм улыбается, растянув губы в нечеловеческом оскале, когда Дин начинает кричать.

У Сэма болит голова оттого, как крепко он сжимает челюсти, словно боится, что все зубы выпадут из десен один за другим, если перестанет. Он чувствует слабый привкус крови во рту, но не может разобрать, откуда она там взялась.

Ни разу за всю жизнь, за все те годы, когда он видел, как Дина бьют и пытают, Сэм не слышал от него таких звуков, как сейчас. Дин кричит, сдирая горло, захлебываясь пронзительным криком, который Сэм чувствует так явно, будто кто-то ведет тупым ножом у него по коже. Темнота, которой он всегда сопротивлялся, предназначение, которому не хотел уступать, удерживают его на месте. Ничего больше не смогло бы, только это останавливает его, потому что, не будь их, и он бросился бы к Дину и умолял простить за все, что сделал.

Но нет, он чувствует мрачное спокойствие, рожденное страхом и отчаянием, когда видит, как Дин мучается.

Лишь благодаря этому он может стоять, ничего не делая, и смотреть, собранный и готовый в любой момент броситься к Дину, который воет и бьется в судорогах, когда огонь лижет его блестящую от влаги кожу и лицо, похожее на посмертную маску. Частью сознания, беспристрастной и отстраненной в отличии от той, что сейчас корчится вместе с Дином, Сэм отмечает, что хотя тот и кричит, но пламя будто бы не хочет прикасаться к нему. Дин дергается и пытается вырваться, но огонь его не трогает.

– Чуть сильнее, и он вывихнет плечо, – говорит Сэм Бобби, шипение костра заглушает его слова.

Бобби быстро оборачивается к нему. Пляшущие тени наполовину скрывают его перекошенное ужасом лицо. Он весь трясется и смотрит на Сэма так, будто видит впервые в жизни. Но стоит ему податься вперед и Сэм едва заметно, но с явным намеком переступает с ноги на ногу:

– Стой, где стоишь. Я не желаю тебе зла, Бобби, но… Просто стой, где стоишь.

Сквозь крики Дина вдруг прорывается поток испуганных слов. То, как они звучат, – на него это не похоже. Уже хорошо. Даже в тот раз, когда демон вселился в Джона, голос Дина всего на секунду стал таким, как сейчас. А Дин слишком ослаб тогда от потери крови, чтобы умолять так же исступленно и неистово, как умоляет теперь.

– Помоги мне! Господи, помоги мне! Прошу тебя, ради всего… Мать твою, ну пожалуйста! Сэмми! Не делай со мной этого! Пожалуйста, прости, прости, только отпусти меня!

– Как ты можешь просто стоять и слушать? – орет Бобби. – Да что не так с тобой, черт возьми? Ты его убиваешь! Разве не понимаешь? Твой брат умирает!

Бобби снова рвется вперед, к Дину, и Сэм громко одергивает его. И на этот раз его собственный голос звучит, как чужой. Слишком низкий, слишком старый.

– Дрова были сухие, когда я положил их в костер. Послушай, как они горят.

Остановившись, Бобби оборачивается к нему, словно не доверяет. Очень уж часто это стало случаться в последнее время. Наверное, думает Сэм, свой лимит доверия я практически исчерпал.

Но есть, и правда, что-то необычное в том, как горит этот костер. Дрова потрескивают и шипят. Низкое пламя скачет резко и неровно, в нем нет изящества и плавности, нет жадности, с какой огонь поглощает сухие дрова.

– Они сырые, – помолчав, говорит Бобби.

– Сырые, – соглашается Сэм. Дин, замолчав, давится натужными, тяжелыми вдохами. В свете огня кажется, что его глаза будто тоже горят изнутри. И Сэм знает, что не может сейчас мыслить здраво, потому что это его собственный брат посреди костра, а он все равно думает лишь о том, какой Дин сейчас красивый.

– Никто не говорил, что будет легко. Но мы не сдадимся, пока она не отступит. А она это сделает. Сделает!

Бобби издает звук, больше похожий на сдавленный стон, и отворачивается. Посмотрев на него, Сэм хватает его за руку и сжимает запястье, успокаиваясь от того, как там бьется пульс.

– Если хочешь, можешь подождать в доме. Здесь я и сам справлюсь.

Бобби смотрит на него в упор.

– Иди к черту! – Он распрямляет плечи и сжимает челюсти так, что желваки ходят. – Говорят, что все должно случиться за секунду. Мы будем ждать нашу. А затем мы хорошенько поговорим с этим засранцем и объясним ему, что бывает, когда он нарывается на проклятие и заставляет нас волноваться.

Сэм, проведя ладонью по лицу, слабо улыбается и чуть слышно смеется.

– Будто у нас других дел нет, только о нем волноваться. И я чувствую запах! Он горит!

Это – их секунда, когда огонь, наконец выпарив влагу, добирается до Дина. Что случается дальше? Сэм не знает точно, но в следующий момент он уже у костра и кидается в пламя, чувствуя, как жар обжигает лицо и руки. Лицо Дина не разобрать, Сэм видит только его кожу, золотистую в свете пламени и блестящую от пота. А затем вокруг них смыкается темнота, будто толща воды. И, зло зашипев, огонь разом гаснет, оставив после себя пару мрачных едва тлеющих угольков. У Дина подгибаются ноги; обмякнув, он оседает вниз, но веревки, которыми Сэм привязал его к столбу, не дают упасть.

Самое главное сейчас – добраться до него и оттащить подальше от этого пепла. Сэм смутно осознает, что Бобби рядом и пытается помочь, но он не хочет никого – и ничего – подпускать близко. Тот момент, когда он уверится и поймет, что Дин просто спит, а не умер, что глаза у него сухие, и что кожа целая, здорового цвета, а не обгоревшая, – это только для Сэма, черт возьми, для него одного!

Он знает, что стоит на коленях посреди потухшего костра и, прижавшись лицом к шее Дина, давится слезами и всхлипами. Наверное, все это глупо смотрится со стороны, да и Бобби, как пить дать, уже не знает, куда себя деть от смущения, но Сэму наплевать.

Бобби треплет его по плечу и, прокашлявшись, хрипло говорит:

– Ладно, может, ты был и прав насчет этого. Не зазнавайся.

29

После шести часов глухого беспробудного сна Дин переворачивается набок и начинает храпеть. И Сэма, наконец, отпускает. Такое чувство, будто сердце начинает биться медленнее, и все тело болит, измученное несколькими неделями тревоги и постоянного напряжения.

Едва волоча ноги от навалившейся вдруг усталости, Сэм поднимается с пола и забирается на соседнюю кровать. Он разглядывает Дина: как тот легко сжимает край подушки, и видны костяшки его пальцев; как поднимается и опускается грудь, когда Дин делает вдох, потом выдох. Сэм смотрит и смотрит, пока сон не утягивает его за собой.

Этот сон больше похож на забытьё. Он плотный и серый, и, вцепившись в Сэма, уже не хочет отпускать.

Когда Сэм открывает глаза, то думает, что будто бы и не спал вовсе. Кровать Дина пуста, и, глядя на нее, он чуть не плачет, как малое дитя, потому что вот с этим он не справится, на это у него не осталось сил.

– Ты порядком измотался, мы решили дать тебе поспать, – говорит Дин, протягивая ему кружку кофе. – Бобби уехал, но сказал, что если мы когда-нибудь захотим его навестить, то он будет рад.

Сэм так долго молчит, уставившись на эту кружку, что, пожав плечами, Дин ставит ее на пол возле кровати. Тогда Сэм переводит взгляд на Дина. Одетого, чисто выбритого, на Дина, который в ответ смотрит прямо ему в глаза. Видно, как чуть заметно бьется жилка у него на шее, и лицо настороженное. Но сомнений нет – Дин все видит и слышит.

– Ты в порядке, – говорит Сэм, получается больше похоже на вопрос, чем на утверждение, потому что ему надо услышать, как Дин сам это скажет.

– Да. Все супер. Больше не тянет пойти, найти какое-нибудь озеро посимпатичнее и – на дно.

Сэм ничего не отвечает. Ему кажется, что от внезапной неловкости и напряжения воздух в комнате потрескивает, как от электричества. Сказать по правде, он не ждал, что Дин будет по-прежнему злиться, ведь – черт возьми! – он же все исправил, снял проклятье. Но слишком многое успело случиться между ними за это время и вырасти во что-то огромное и неизбежное, затмив собой гораздо более важные вещи, как, например, то, что Дина больше не тянет топиться и что он снова может видеть и слышать.

– К слову, мы с Бобби тут немного поболтали, – говорит Дин, чуть погодя.

– Наверное, хреновый вышел разговор.

Дин, потерев челюсть, улыбается, но криво и невесело.

– Если кратко, то мне прочли зашибенную лекцию о том, что я заставил тебя волноваться. И да, как выяснилось, ты страшнее, чем отец. – Голос его теплеет, впервые за все время, и, глянув на Сэма, Дин быстро облизывает губы. – Думал, тебе приятно будет это слышать.

Сев прямо, Сэм берет кофе с пола, но не пьет. Воздух все еще холодный, как бывает ранним утром, с улицы не доносится не звука. Одежда вся воняет – противный, едкий запах гари будто пропитал ее насквозь. И, сморщив нос, Сэм подносит кружку к самому лицу, чтобы перебить эту вонь другим ароматом.

Дин поправляет шерстяное покрывало на своей постели, разглаживает складки. Потом взбивает подушку и, тяжело опустившись на край кровати, наконец, смотрит на Сэма. Ждет, что тот первым заикнется о том самом, недосказанном, что заполнило собой все вокруг. Об Этом.

– Вы поругались? – спрашивает Сэм.

– Не самый дружелюбный получился разговор, бывало и получше. Но все остались живы.

Сэм кивает. Он думал, что «после» – это самая легкая часть плана. Страшно должно было быть в тот момент, когда он жег Дина на костре, тогда тошнота должна была подкатывать к горлу. Не теперь. Все должно было быть хорошо теперь, когда он сделал правильный выбор.

Снова наступает тишина. Дин по-прежнему ждет. И, наверное, Сэм больше всего ненавидит в Винчестерах это неумение делиться чувствами и мыслями, если только каким-нибудь очень странным способом и когда дела совсем плохи. Очевидно, что сейчас Дин не собирается ему помогать. Хотя он и не должен. Здесь только Сэм виноват, никто больше. Он это сделал.

– Прости меня. Ты был беззащитен, а я этим воспользовался, и я только прошу – прости.

– Ну да, потому что тебе прямо таки пришлось связать мне руки за спиной, – говорит Дин.

Кружка – обжигающе горячая, тепло просачивается сквозь тонкие стенки, жжет пальцы, и Сэму приходится поставить ее на пол, иначе обязательно разольет кофе.

– Мы братья…

– Думаешь, я хоть когда-то забывал об этом? Что хоть когда-нибудь смогу забыть?

– Инцест! – быстро, скомкано говорит Сэм, потому что не может найти никакое другое слово, которое сгладило бы эту правду. Потом, глубоко вдохнув, продолжает, стараясь придать голосу уверенности: – Это инцест, Дин.

Выражение лица у Дина такое, что Сэм почти ждет какую-нибудь колкость в ответ. Но Дин по-прежнему молчит и только смотрит на него. Странно снова видеть его глаза, осмысленные и живые. Столько лет прошло в Стэнфорде, а Сэм так и не забыл их цвет тогда, тот самый – единственный – оттенок. И вот теперь: всего лишь несколько недель за мутной пленкой, и ему даже не верится, насколько же они зеленые.

Затем Дин распрямляет плечи и кивает, скорее, своим мыслям, чем Сэму.

– Тебе надо сделать выбор. Хочешь свалить все на временное умопомешательство, особые обстоятельства или еще на что, и притвориться, что ничего не было? Так мы и поступим. Но больше к этому, – выпятив подбородок, он водит рукой между ними, показывая «к нам с тобой», – мы не вернемся. Потому что я так не могу. Не с тобой. Тебе придется решить, чего ты хочешь, потом просто скажи мне. Не надо держать меня в подвешенном состоянии.

Кивнув еще раз и встав с кровати, Дин идет на кухню. Сэм слышит, как он начинает готовить завтрак.

Перед ним же тянутся параллельные прямые – это выбор. Можно просто жить дальше, вернуться к тому времени, когда они были лишь братьями, к прикосновениям – только случайным, в машине или когда перевязываешь раны. Стать братьями, которые ждут, что кто-то другой появится у каждого, своя вторая половина. А еще есть «или».

30

Вещей у них немного, и, быстро собравшись, к девяти утра Сэм с Дином уже в дороге, дом остался позади. Дин немного повеселел и теперь гонит вперед, выжимая из Импалы максимум, пока Сэм тайком поглядывает на него, делая вид, что не замечает, как Дин любовно гладит изгиб руля.

В городе они останавливаются, чтобы заправить бак, и Сэм раскладывает карту – черт, нужно, наконец, решить, куда теперь. Куда-нибудь подальше, думает он, потому что Дин не станет требовать ответа, пока впереди стелется дорога. У них всегда так было: стоит только сделать передышку, и начинаются проблемы. Это потому, решает он, что появляется время, когда можно все обдумать, а не действовать, полагаясь лишь на одни инстинкты.

– Уезжаете? – слышится со стороны.

Сэм приподнимает голову и, заслонив лицо от желто-белого света, пробивающегося сквозь кроны деревьев, видит Бена. Тот стоит возле своего пикапа. Сэм медленно кивает.

– Да, уже почти, – говорит он.

– Эй, все хорошо? Можем ехать? – спрашивает Дин. Обойдя Бена, он подходит к Импале и широко распахивает дверцу. Потом улыбается ему – дружелюбно, но несколько отстраненно – и, когда Бен никак не реагирует на эту улыбку, Дин удивленно смотрит на Сэма.

Какое-то время Сэм тоже разглядывает Бена, не в силах согнать с лица самодовольную ухмылку. Затем он кивает.

– Да, все хорошо.

Они едут, пока за окном не остаются лишь дорога и деревья. Лениво развалившись в пассажирском кресле и прислонившись виском к окну, Сэм слушает Блэк Шэббэт, музыка гремит, гулом отдаваясь во всем теле, будто стучит второе сердце. Дин не спрашивал, куда им ехать, кажется, он вполне счастлив, что можно просто ехать. И Сэму нечем заняться, только наслаждаться видами за окном и, подобно губке, впитывать присутствие Дина рядом.

В закатных лучах солнца дорога окрашивается в розовый, и в зеркале бокового вида – пустота, лишь медно-красные, ржавые листья и безоблачное небо, растянувшееся во все стороны. Мерное гуденье двигателя убаюкивает, и Сэм то проваливается в дремоту, то выплывает из нее, и что-то спокойное и уютное окутывает его в этих снах, что-то без формы и материи.

Проснувшись в третий раз, он сопит и неловко потягивается, прогнувшись в пояснице. Дин смотрит на него краем глаза. Он ничего не говорит, но взгляд у него теплый.

– Где мы? – спрашивает Сэм.

– Хрен его знает. Где ты хочешь быть?

Сэм не отвечает так сразу. Он замечает, как за плечом у Дина и за беспорядочной мешаниной веток солнце вдруг рассыпается искрами, будто луч зацепился за что-то яркое. А затем в проеме между деревьями он видит мерную гладь воды, прозрачную и чистую, ровную, будто идеально начищенное серебро.

Проследив за его взглядом, Дин пожимает плечами.

– Сэм, я не собираюсь биться в припадке.

– Я знаю. Останови машину. – Дин изумленно смотрит на него, и, приподняв бровь, Сэм повторяет: – Я сказал, останови машину.

Дин, конечно, хмурится и картинно вздыхает, но делает, как говорят. Мотор постепенно глохнет, и какое-то время они сидят в тишине: Дин, повернувшись к Сэму, ждет. А Сэм продолжает смотреть на озеро, пока Дин, наконец, не выдерживает. Нетерпеливо приподняв руки, он с недовольным видом интересуется:

– Ну серьезно, Сэм, что мы тут забыли?

Открыв дверцу, Сэм свешивает ноги на дорогу и принимается стягивать кеды.

– Не знаю, как ты, а я собираюсь искупаться, пусть даже нагишом.

Выйдя из машины, он начинает раздеваться у края дороги, стараясь дышать глубоко и размеренно. Сэм аккуратно снимает одежду ровными, будто отточенными, движениями. А затем спускается к озеру. Вечерний воздух ласкает кожу приятным теплом, и, сказать по правде, странно это – расхаживать голым при свете дня, но Сэма даже это не беспокоит, такое спокойствие он чувствует и умиротворение. Тело расслаблено, словно мышцы не перекатываются, а перетекают у него под кожей, и с каждый шагом ему становится все легче и легче. Трава сменяется грязью и илом, и вот – он уже у берега, и перед ним лишь мерцающая рябь воды.

Вдалеке, где-то у него за спиной, хлопает дверца Импалы. Но вода уже забирается между пальцами на ногах, щекочет холодом. Она льнет к телу, похожая на живой плющ, поднимается вверх, когда Сэм медленно заходит в озеро. Ему так холодно, что на секунду перехватывает дыхание, вода давит тяжестью, но она чистая и спокойная. Она толкается ему в ноги и будто предлагает: «Я могу забрать твою тяжесть, могу полностью смыть тебя».

– Надо не так, – слышится сзади голос Дина.

Сэм не оборачивается. Он уже зашел по грудь.

– Хм, да?

– Да, – говорит Дин.

Сэм слышит, как он бежит к нему, но не успевает отодвинуться вовремя. И разом вдруг – мелькает загорелая кожа, потом брызги летят по все стороны, и в следующую секунду Сэм уже мокрый с головы до ног. Волосы липнут к голове, вода, ручейками стекая по прядям, капает в глаза. Руки и грудь от холода все в мурашках.

Слышится резкий всплеск, и над поверхностью озера, чуть поодаль от Сэма, появляется голова Дина. Он улыбается, а солнце золотит его волосы. Дин вытирает лицо рукой, оплевывается и смеется.

– Говорю тебе, лучше всего, если сразу и в один заход, – сообщает он Сэму, но через секунду, не в силах оставаться серьезным, опять смеется.

Дин зачерпывает воду ладонями и, задрав голову, выливает ее себе на лицо. Она сияет на солнце, на шее и на плечах у Дина остаются яркие капли, такие четкие, будто сделаны из стекла.

– У нас будут проблемы, если одежду сопрут, – говорит Сэм.

– Если Импалу сопрут, вот тогда у нас будут проблемы. Я могу вести и голышом.

– Рад слышать, что приоритеты у тебя расставлены правильно.

Вокруг Сэма тяжелая толща воды, она замедляет движения, когда он начинает уверенно идти в сторону Дина. Тот не сразу это замечает; слишком занят, разглядывая рябь, которая появляется, когда Дин возит пальцами по поверхности озера. Затем он смотрит вверх, видит Сэма и замирает. Улыбка сползает у него с лица, и Дин стоит, приоткрыв рот. Вода покачивается вокруг них, ее дрожь отражается в его глазах.

Даже сквозь холод озера Сэм чувствует, как жарко вспыхивает что-то внутри. Только их хриплое дыхание и едва слышный плеск воды нарушают разлившуюся в воздухе тишину. Солнце, бликами отражаясь от озера, раскрашивает лицо Дина причудливыми пятнами, но Сэм все равно видит там вопрос.

– Так, значит, ты выбрал? – говорит Дин.

– Не было никакого выбора, – и, сказав, Сэм тянется к нему, к его рту, и целует.

Вода колышется, громко шлепает, когда Дин подается ему навстречу, и Сэм обнимает его, гладит ладонями по мокрой спине. В этом поцелуе столько желания, неприкрытой жажды, которую Сэм не может спрятать, когда они с Дином стоят вот так – кожа к коже, скользят и трутся друг о друга. Он проводит языком по его нижней губе, полной и изогнутой, Сэм покусывает ее и слышит, как Дин чуть не шипит, когда делает вдох.

Обхватив его одной ладонью за голову, другой рукой Сэм обнимает Дина за поясницу и притягивает вплотную к себе. Они стоят, прижавшись друг к другу плечами и бедрами, идеальное сочетание. А затем, когда Дин начинает улыбаться ему в губы, Сэм утягивает его под воду и целует. Целует, пока хватает воздуха.


 
© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.