Три грани темноты

Дэниэл Элкинз вышел из дома. Как всегда, громко топая, спустился на три пролета по лестнице, хлопнул дверью подъезда, а затем молниеносно и бесшумно ворвался обратно в квартиру. Как всегда, там никого не было. Но, втянув ноздрями воздух, он снова почувствовал этот знакомый до чесотки запах предостережения: в следующий раз они сюда доберутся.
Прежде чем окончательно уйти, он вернулся в квартиру еще три раза. Чтобы лишний раз убедиться. Просто одна из привычек.

***

Оказывается, все это время она писала мне. Хотя на самом деле не мне, а ему, просто почему-то через меня. Я нашла их. Сто пятнадцать листочков. Большая часть из них написана так неразборчиво, что различимо лишь его имя; иногда оно написано поперек всего листа. Некоторые записи сделаны будто в бреду; впрочем, почему некоторые – почти все. Она ведь была в бреду почти все эти десять лет. Иногда мы сталкивались с ней, но она редко узнавала меня: отшатнувшись в темноту, как будто мой взгляд причинял ей боль, она опять растворялась где-то там, за границами всего. Иногда до меня доходили слухи о ней. Иногда ее видели в городе, иногда она кого-то убивала, иногда убивала кого-то из наших. На меня все смотрели косо – все знали, что я ее сестра, что мы были близки до того, как все началось, но, видит бог, я ничего не могла сделать. И даже оставила попытки найти ее, достучаться до нее. Я ведь пыталась первое время, но она смотрела сквозь меня, и опять начинала говорить о том, о чем думала постоянно. О том, а точнее о ком…

Подожди осуждать меня, сестра. Ты же ничего не знаешь. Тебя там не было. Если бы я могла, я сказала бы ему:
«Ты думаешь, что я тебя ненавижу. Ты думаешь, что я тебя преследую. Ты думаешь, что я хочу тебя убить. Но это не так. Это ты меня ненавидишь. Это ты меня преследуешь. Это ты хочешь убить меня. А я? Я просто тебя…»

***

Дэниэл Элкинз зашел в бар. «Еще виски, дорогуша!» «Я тебе не дорогуша!» «Черт, просто налей мне виски». Они вечно хамят ему. Может, будь он помоложе, или будь он чисто выбрит, или будь на нем приличная одежда… Но ему плевать. Он знает: когда его начнет волновать это, он перестанет быть охотником. А вся его жизнь – охота. По крайней мере, последние сорок с лишним лет. И это большой срок. Он должен был погибнуть еще тогда, когда был начинающим. Когда еще не знал столько обо всей этой хрени, что водится вокруг. Когда еще умел стрелять быстрее, чем сердце делало очередные два удара. Когда охота была только частью его жизни, а не всей жизнью. «Еще виски, дорогуша!..»


***

Мне пришлось пролистать все ее записи, прежде чем я смогла найти ту, где она вспоминала об их первой встрече. Я ведь не знала подробностей. Никто тогда не выжил. Только она. Запись была написана так неровно, как будто у нее тряслись руки. Страницы были измяты, буквы расплывались и дрожали: наверное, она плакала, а может, просто был дождь, когда она писала:. А, может, это я плакала, когда читала это; может быть...

Подожди качать головой, сестра. Неважно, веришь ты мне или нет - все так, как оно было.
Я не знаю, что это был за порошок. Тот охотник появился из ниоткуда и бросил его в нас с размаху. Должно быть, это был какой-то дурман, потому что все стало призрачным и плавающим. Он убивал нас по одному. Дымка вдруг густела и превращалась в сверкающее лезвие его ножа. Перед глазами расплывалась радуга, но я видела его, видела его появления и исчезновения. Красной была кровь моих собратьев. Оранжевым было закатное солнце, пробивающееся через этот туман. Желтым было само время, остановившееся для этой бойни. Зеленой была трава, на которой я лежала, не в силах пошевелиться. Голубым было все вокруг, все было настолько голубым, что я даже чувствовала вкус этого голубого, который переходил в синий, когда его тень накрывала очередную жертву, а потом... Я увидела его глаза. Они были фиолетовыми. Как самые темные чернила, как ночное небо без звезд и луны. Как обещание, что сегодня я умру. Глаза были настолько фиолетовыми, что я откуда-то нашла в себе силы выкатиться из этого тумана: только на секунду раньше, чем его лезвие коснулось моей шеи. Он хотел удержать меня другой рукой, но как только родная темнота ночи обхватила меня, я сбежала. Но я не смогла быть слишком далеко от его глаз, слишком фиолетовыми они были в ту ночь…
Подожди говорить что-то, сестра. Я хотела бы сказать сама. Я хотела, чтобы он знал, что я его…
«Каждый раз, когда ты будешь думать, что меня нет рядом, это будет значить, что я лишь на шаг дальше, чем обычно. Каждый раз, когда ты будешь думать, что я ушла – значит, я лишь не успела повернуть еще за тот угол, куда повернул ты. Но я всегда близко. И всегда чуть ближе, чем ты думаешь».


***

Дэниэл Элкинз читал свой дневник. Его охота была долгой. Очень долгой. Он уже очень сильно устал. Но он не признался бы в этом даже самому себе, пока еще в силах держать нож в руках. Он помнил, что были времена, когда было еще труднее. Когда эти проклятые вампиры были повсюду. Днем и ночью, в городе и в лесу. Особенно одна из них. Думала, что доберется до него, или что он не доберется до нее. Он все помнил. Он помнил, как убил ее. Тридцать лет прошло, а как будто руки все еще испачканы в ее крови.
Он строил ловушку для нее почти шесть месяцев. Продумал все до мелочей. Эта сука должна была в нее попасться. Как пить дать. Маленькая привычка спорить с самим собой: «спорим на десятку, сегодня я убью троих», «спорим на десятку, этот мудила-свидетель врет», «спорим на десятку, она попадется в эту ловушку». Просто одна из привычек. Часть охотничьего азарта? Наверное. Он не любил особенно ковыряться в причинах. На это чаще всего просто не было времени. Он и так все время опаздывал. Ловил их на три жертвы позже, чем стоило бы; убивал на одного меньше, чем мог бы; получал на одну рану больше, чем мог себе позволить. Но в этот раз она не смогла уйти. Он все рассчитал. Ему потребовался год, чтобы понять, что она все время у него за плечом. Ему потребовался еще один год, чтобы хоть раз ее увидеть. Тогда он выманил ее на солнечный свет. Ну да, он честно надеялся, что лучи ее убьют. Что ж, он был молод и не так уж много знал о вампирах. Дьявольское отродье! Вот после этого он и стал искать про вампиров все, что мог найти. Вот после этого он и стал убивать их везде, где видел. И ему понадобилось еще чуть ли не восемь лет, чтобы, наконец, построить ловушку, в которую бы она попалась. Думала, что он обыкновенный лох. Что он не понимал, почему она за ним следила. Чертова сучка! Докладывала своим братьям о том, что он делает, а потом они нападали на него. Иногда, правда, они как-то странно умирали. Впрочем, после ее смерти это прекратилось. И слава богу. Он предпочитал убивать вампиров своими руками, а не так, чтобы они вдруг, ни с того ни с сего, дохли у него за спиной, все еще сжимая в руках ножи. Лучше сам. Так надежнее. Она умерла очень быстро. Даже зубы не успела выпустить. Такая тощенькая, что с одного удара удалось отрубить ей голову. Десять лет прожить с ощущением, что за каждым твоим шагом следят, полгода готовить ловушку, а потом прекратить все это с одного удара. Только вот потом эти гаденыши просто с цепи сорвались. Первые пять лет после ее смерти он вообще не спал.

***

Иногда я спрашиваю себя: она действительно была лучшей из нас в умении быть незаметной? Быть рядом с ним, но при этом не попадаться ему целых десять лет? Или просто ее одержимость этим проклятым охотником помогала ей растворяться в воздухе, когда он оборачивался, и сливаться со стенами, когда он возвращался?.. Впрочем, это вопрос из той же серии, как и о том, что же все-таки было в начале: она начала преследовать его или он начал преследовать нас. Но в конце концов он все-таки добрался до нее. Добрался, добрался, добрался, подонок! Меня не было там, но мне рассказали. Мне все рассказали. Стены содрогнулись от моих криков, но я не могла изменить того, что случилось. И поэтому поклялась отомстить.

Подожди называть это самоубийством, сестра. Это не было им. Может, лишь отчасти. Но на самом деле я не хотела умирать. Я просто хотела быть рядом. Рядом с тем, кому я сказала бы теперь, что я…
«Я увернулась тогда, в первый раз, от твоего оружия: но я не успела увернуться от твоей руки. Тогда на моей коже остался ожог. След твоей ладони. Как тавро. Навсегда выжжены на моей груди твои отпечатки пальцев, твои линии: линия жизни и линия любви. Теперь они на мне. Теперь они мои. И даже тебе уже не изменить этого».

***

Дэниэл Элкинз заметил чужих. Даже не так. Он почуял их еще до того, как они коснулись двери. Да и не дожил бы он до сегодня, если бы не было у него этого чутья. Оно спасало его куда чаще, чем оружие. Потому что побеждает в охоте не тот, кто быстрее и точнее стреляет, а кто знает, как уворачиваться от пуль и куда стрелять самому. Он сразу почуял, что этим ребятам было не место в этом баре. И девушка… он ее знал… только никак не мог вспомнить, где он ее видел.

***

Она не знала этого, но мы с ним встречались. Еще когда она была жива. Он даже охотился на меня. Хотя я не удивилась бы, если бы оказалось, что она была в курсе. К тому времени ей было уже все равно: тогда она уже убила троих из наших. Двоих - за то, что они пытались убить его. Она его защищала. Боже мой, в это почти невозможно поверить, но она действительно защищала его от нас. Его, охотника и убийцу, от нас. От своих братьев и сестер. Когда мы с ним столкнулись в том подвале, я испугалась. Нет, не его. Мне нечего было его бояться. Не таким уж хорошим охотником он был, и не мог бы причинить мне особого вреда. Но она - могла. И я не тронула его. Хотя стоило, черт возьми, стоило. Если бы тогда я воткнула в него нож так, как он втыкал его в моих братьев и сестер, может, все бы обошлось. Но я не стала его убивать. Из-за нее. Я не хотела, чтобы ей было больно, и я не хотела, чтобы она меня убила. Но все-таки… Может, все не закончилось бы так грустно, если бы тогда я просто прервала его жизнь? Грустно… Смешное слово для нашей жизни. Она была всегда на шаг позади него, а я была всегда на шаг впереди. И он был заперт между нами, как в клетке. Только он не понимал, что эта клетка и оберегала его. А он взял - и сам ее разрушил, открыл спину. Когда убил мою сестру.

Подожди ненавидеть меня, сестра. Я не предавала вас. Это не моя вина, что он объявил нам войну. Да, это я свела его с ума, но и это не моя вина. Просто я не смогла без того, кому сказала бы сейчас, что я…
«Сколько раз ты ошибался? Сколько раз ты думал, что избавился от меня, убивая моих сестер? Сколько раз ты стрелял не в тех? А я опять возникала у тебя за спиной. Я проникала за тобой повсюду. И не знала, что все так сложится. Я хотела совсем другого. Я никак не могла предположить, что мое желание тебя, мое вожделение, зов сердца пополам с зовом плоти, все рвущееся из меня - будет истолковано тобой так по-охотничьи примитивно. Ты решил, что я рядом для твоей смерти. Ты решил, что твое проклятье – во мне. И знаешь, ты был прав! Я – твоя судьба, твой крест, твоя карма; предопределенность нашей встречи была записана в нашей с тобой общей книге еще до того, как ты научился отличать вампиров от обычных людей».

***

Дэниэл Элкинз вышел из бара. Он понял, что сегодня что-то случится. Не просто охота. Что-то более ужасное. Вокруг пахло неотвратимостью. Но он не боялся этого. Точнее, боялся, но к страху тоже привыкаешь. Ко всему привыкаешь. К смерти, к страху, к убийствам. Чему быть, того не миновать. Но он не будет ждать, пока его прирежут, как котенка. Он встретит этих вампиров как следует. Как они того заслуживают.

***

Сколько лет мне и братьям понадобилось, чтобы поймать его? Но я была готова потратить всю вечность на эту месть. И не успокоилась бы, пока не нашла способ убить его. Убить так, чтобы заглянуть в его глаза. Чтобы он знал, кто и за что его убил. Чтобы он понял. Прочувствовал. Пить его кровь, которая толчками будет литься из его горла. Почувствовать вкус этой отравленной горечи. Проклятый охотник. Я ведь даже волновалась за него: а вдруг он сам помрет. Но напрасно: он цеплялся за эту жизнь до последнего. И не лишил меня удовольствия видеть его зрачки, превращающиеся в точки…

Подожди оплакивать меня, сестра. Ведь в итоге все случилось именно так, как это должно было случиться. Так, как я хотела этого.
«Я иду за тобой. След в след. Шаг в шаг. Я вдыхаю воздух, который ты выдыхаешь. Воздух пахнет твоей ненавистью. Воздух пахнет твоей горечью. Воздух пахнет твоим одиночеством. Воздух пахнет тобой, и я не хочу дышать ничем другим».

***

Дэниэл Элкинз направился к дому.

***

Ненавижу его.

Подожди, сестра…

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.