Такое злое было лето

– Такое злое было лето… – бормочет Дин, мучительно припоминая слова.
Это наверняка какие-то старые рокеры, которых брат чтит совсем немногим меньше, чем отца. Сэм терпеть не может подобные ритмы. Этим летом – особенно.
– Ни баб, ни музыки, ни денег…
Дальше Дин не помнит. Вот уже трое суток не помнит, и талдычит эти дурацкие бессмысленные строчки днем и ночью, замолкая только чтобы поспать и почистить зубы. Сейчас он трет зубной щеткой ворот футболки, красная мыльная вода спиралью закручивается у водостока ржавой раковины. Как будто Дин потеет кровью.
Забавно.
По вкусу пот соленый, и кровь соленая.
Сэм швыряет бесполезный пульт от кондея об стену.
Это такая тренировка? Квест такой? Отец нарочно ищет им номера со сломанными кондиционерами?
Снять номер, засунуть туда двух беспрерывно потеющих сыновей и пропасть на два дня. Хорошо хоть иногда подкидывает работу.
Сэм шипит, когда поднимается на ноги. Пот заливает ссадины, и кажется, что кожу разъедает кислотой.
Сэм не припомнит такой жары. Наверное, так жарко было в Лоуренсе, в их горящем доме.

– …ни баб, ни музыки, ни денег…
– Это у тебя моя щетка, Дин?
– Вернуть, когда закончу?
Мудак.
Сэму плевать на щетку. Дин все равно не похож на Тайлера Дердена. Надо будет книгу прочесть, книги всегда интереснее фильмов.

– Мне надо в душ.
– Ты там уже был.
– И что теперь? Хочу промыть колено.
– Не, так быстрее заживет, дай зарубцеваться.
– Дин!
– Такое злое было лето…

Этим летом все лень. Лень есть, спать, водить, даже охотиться. Но все же лучше охотиться – ночью прохладнее на улице, в заброшенных домах и на старых складах.
Душ не освежает совсем, создается ощущение, что ополаскиваешься собственным потом: вода на коже превращается в испарину за то время, пока доходишь из ванной до кровати. Надо бы постричься – от волос жарко, но тащиться в парикмахерскую лень. Дин предлагает помочь со стрижкой, но Сэм уже однажды доверил ему свои волосы, больше не собирается.

Сэм так и стоит посреди мотельной конуры. Он в одних трусах, из-под двери тянет сквозняком, и большим пальцам на ногах прохладно. Видно, как в ванной Дин встряхивает мокрую футболку и расправляет ее на леске, сдвигая в сторону веселенькую разноцветную штору.
Накатывает внезапно, не почему, хотя позже Сэм думает, что это у него предохранители сгорели от жары.
Дин потный и скользкий, и когда Сэм вжимает его животом в раковину, то видит, как из пореза на шее, сзади, сочится сукровица. Он трется щекой о царапину, и пот Дина теперь истаивает на лице.

– Ты… Ты что? – Дин не сопротивляется, просто старается отодвинуться, и край раковины, должно быть, холодит его голый живот.
– Это за щетку, – объясняет Сэм, он может не объяснять, но хочется проверить – не расплавилось ли горло. Может ли он говорить еще при такой температуре.
Дин опускает голову очень низко, упираясь ладонями в края раковины. Они так еще не делали, но Сэм знает, что может не просить разрешения.
Им лень говорить, жалко тратить слюну. Дин поддается под пальцами, и Сэм не в кассу вспоминает, как лепил фигурки из разноцветного пластилина, когда отец оставлял его одного у пастора Джима и уезжал с Дином. Пальцу горячо, в Дине жарче, чем в салоне Импалы, но Сэм использует их общий пот, как смазку, и тянется так глубоко, как позволяет чужое тело.
Да, он так и думает: «чужое тело», потому что если он признается себе словами, что трахает Дина указательным пальцем, то жидкостей между ними двумя станет еще больше.
Дин опускает голову все ниже, и сейчас точно ткнется лобешником в замызганный фаянс раковины. Сэм лижет вдоль позвонка, зализывает порез на шее, и если Дин пару недель не будет стричься, то волосы закроют шрам, но Дин по такой жаре мечтает побриться налысо.

– Хватит меня слюнявить, – Дин шепчет почему-то. Сэм медлит, он не хочет услуги, он хочет, чтоб Дин хотел, но как проверить? Сэм добавляет второй палец, а потом старается протолкнуть в Дина третий, но Дин мотает головой:
– Задолбал! Резинка.
Презерватив лежит на раковине, возле порозовевшей, встрепанной зубной щетки Сэма.
Желание зудит, и член хочется… не подрочить, а почесать. Сэм вытирает пот о Дина, проезжаясь членом между ягодиц.
Что-то не так, и Сэм не понимает сразу, оглаживая Дина влажными пальцами по ягодицам, бедру, животу…
Незаметная дорожка волос, которая идет у Дина от пупка и до паха, которую Сэм обожает до трясучки, которую всегда ловит взглядом, когда брат переодевает при нем футболку… В общем, дорожка на месте, а дальше – голо. Совсем, под ноль, весь пах, до самого члена.

– Упс, – Сэм очень старается не засмеяться. Он тянет шею, чтобы посмотреть, как это выглядит, а Дин переминается с ноги на ногу и огрызается-оправдывается все так же шепотом:
– Жарко!
Сэму удается посмотреть и потрогать, Дин почему-то обмякает весь, позволяя крутить себя и рассматривать. Яйца неудачно выбриты, и это уже просто нереально смешно, но член Дина выглядит больше, и Сэм не смеется. Правда, больше, и Сэм не может не взять в рот, отбрасывая тревожную мысль, что Дин просто разрешает ему сегодня, что он просто отказывается рулить. Корочка на колене трескается, когда Сэм опускается на корточки.
Он смаргивает жгучий пот, заливающий ресницы, но не может перестать вылизывать Дина. Это слишком приятно, и слишком хочется сделать все, что сегодня можно, и Дин понимает, решает за Сэма . Но только раз, отстраняясь и снова поворачиваясь задницей.
Сэм выпрямляется тяжело, наваливается на Дина и сжимает зубами кожу на его шее, пока протискивается внутрь рваными рывками. Так нельзя, так точно больно, и смазка только на резинке, да еще пот. Но Дин становится шумным, он охает, рычит, понукает, и Сэм не не может осторожничать, как делал в первый раз Дин.

– Господи-Боже-Дин. – Сэм утыкается носом в полукруглый след от своих зубов, он старается почувствовать, как печет ссадина на коленке и ноет вывихнутая три дня назад рука, но нет совсем никакой боли, за которую можно уцепиться.
Дин подается назад, и Сэм хватает его за бедра, не пуская, и получается, что Дин толкает Сэма, и приходится чуть отступить, предоставляя Дину пространство.
Теперь Дин прогибается, открываясь окончательно. Он упирается лбом в скрещенные на ободе раковины руки, и Сэм смотрит на маленькое соленое озеро, которое моментально скапливается у Дина на пояснице. Это озеро надо выпить, вылакать языком, но не дотянуться, и Сэм хочет быть ближе.
Он вбивается в брата раз, другой, и снова он шарит по его телу, стараясь отвлечь, если больно, и обострить удовольствие, если нравится, если хорошо, хорошо, как хорошо, невыносимо, как не дрочил утром, как совсем в первый раз, как тесно, как жарко, как вибрирует комната, Дин, Дин, как Дин…
Сэм поскальзывается, кафель влажный, то ли от пота, то ли от воды, и Дин тоже хочет кончить, это такое вот идиотское своевременное озарение.
Сэму кажется, что он буквально вываливается назад, и падает, и чтобы не падать – переплетает пальцы с пальцами Дина, лаская его член, сжимая их ладони.

Дин трахает замок их сжатых пальцев и, зажмурившись, хрипит:
– Ну же. Дай мне.
Это просто какое-то ебаное чудо, что Сэм понимает, о чем речь. Палец теперь входит в Дина легче, и Сэм чуть сгибает фалангу. И чувствует сразу, изнутри и снаружи, как Дин кончает.
– Ни баб, ни музыки, ни денег, – бормочет Дин, отворачивает кран и сует голову под воду. Хорошо, что здесь нет зеркала, и Сэм не видит себя, не видит своей дебильной улыбки. Сэм размазывает по пояснице Дина пот, и только тогда понимает, что испачкал всю его спину в сперме.
– Ай! Ты бы руки вымыл! – возмущается Дин, а Сэм отвечает, не в силах содрать с лица улыбку:
– Такое злое было лето!

Завтра весь пах у Дина будет нещадно чесаться, Сэм проверял месяц назад.
Ничего, Сэм скажет, что оно того стоило.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.