Before u leave me, please unlove me

Часть первая, где все безнадежно

Неужели мне нечем заполнить твою пустоту?
Взявшись за руки, легче идти по отвесному краю.
Ты молчишь, хлопья снега губами ловя на лету,
А в глазах обреченно "не знаю, не знаю, не знаю..."

Неужели нельзя этот мир разделить на двоих
И поверить друг другу, иллюзией все не считая?
Ты молчишь. Зимний парк опустел, безразличен и тих...
А в глазах твоих бьется "не знаю, не знаю, не знаю..."

Неужели ты веришь, что правильный выход - забыть?
Почему же уходишь, мостов за собой не сжигая?
Между прошлым и будущим рвется незримая нить,
Но в глазах тот же страх и "не знаю, не знаю, не знаю..."

День подводит черту, уступая права темноте.
Невеселые мысли, как птицы, сбиваются в стаи.
Неужели все чувства – обман, и все люди – не те?
И в глазах вечной тенью «не знаю, не знаю, не знаю…»

Так хрустальными брызгами падают наземь мечты,
ты по ним так небрежно, не глядя под ноги, ступаешь.
А тепло ль одному в скорлупе ледяной пустоты?
И ответил бы мне, да не знаешь, не знаешь, не знаешь.(c)

Дело в том, что рано или поздно у тебя не остается ничего, кроме нескольких фотографий, пары дисков с вашими совместными интервью и старого номера телефона. Номера, по которому уже никто никогда не ответит. Ах, да, еще, конечно, DVD с сезонами «Supernatural». Никаких личных вещей, колец, книг и прочей ерунды. Только записи сериала и воспоминания. Не слишком много, чтобы приятно коротать длинные зимние вечера. Но, в конце концов, ты же сам так решил.
Больше всего на свете Дженсен не выносит публичности. Если бы он мог, то уничтожил бы все свои сайты в сети, стер все фотографии. «Смотрите мои роли, а не копайтесь в чужом нижнем белье», – так и хочется порой выкрикнуть в лицо очередного журналиста, пытающегося перейти невидимую стену отчужденности, которую он так тщательно возводил вокруг себя. Но это – необходимая цена славы. Платить рано или поздно приходится всем. В детстве он мечтал достичь вершины. Жаль, что никто ему не рассказал, как здесь холодно.
Проблемы с алкоголем, наркотиками, бывшими и будущими женами, скандалы, сплетни и слухи – необходимый шлейф каждой голливудской звезды. С недавних пор он может причислять себя к сонму небожителей. С недавних пор он совсем разучился спокойно спать по ночам.
Разумеется, он хотел эту номинацию на «Оскар». Актер, начинавший с ролей «сладких мальчиков» в сериалах. Пусть потом роли становились все менее приторными, а к сериалам добавились фильмы ужасов, это все же немного не то, что снится старлеткам по ночам. Теперь этот «Оскар» у него есть. Но почему-то его жизнь не стала от этого лучше. Легче – может быть. Лишние пара миллионов долларов, что доплачивают к роли каждого обладателя золотой статуэтки, никогда не помешают в семейном бюджете. Впрочем, семьи у него как таковой нет. Более-менее постоянные подружки, родители, брат, сестра, племянники. Опять же немного не то, чтобы коротать длинные зимние вечера.
Все что ему остается, это утешать себя мыслью о «великой любви». Не каждый же с ней встречается. Не каждому так везет. Но ведь и не у каждого та самая «великая любовь» вдруг оказывается тоже парнем. Не то, чтобы это мешало трахаться, а вот «жить вместе долго и счастливо и умереть в один день» становится гораздо сложнее. Особенно, если твой любовник – тоже актер, и вы снимаетесь вместе. Про вас говорят, пишут в Интернете всякую ерунду, пошло хихикают в спину, а ведь больше всего на свете Дженсен ненавидит публичность.
Идиотский характер – единственная причина, почему этим вечером оскаровский лауреат запивает черным «Бакарди» свои воспоминания и аккуратно перебирает старые фотография. Сжечь бы их или выбросить, но вряд ли у Дженсена поднимется рука.
– Слушай, тебе нравится, как звучит J2? –однажды спросил Джаред, лукаво ухмыляясь.
– Что это? Марка самолета?
– Не угадал.
«J2, или как быстро похерить свою личную жизнь», – почему бы когда-нибудь мистеру Эклзу не назвать так собственную биографию.
Ром горчит на языке, словно не высказанное «прости». Конечно, всегда можно сменить номер в мобильнике со старого на новый, нажать на одну-единственную кнопку и вслушиваться в длинные гудки, гадая: казнят или помилуют. Но Дженсен знает, что не способен на подобную смелость. Он слишком хорошо помнит презрительное: «Забери свои вещи. И… сделай одолжение, забудь обо мне». Вещи-то он забрал, но со вторым требованием вышла промашка.
Он не может забыть, и это мешает ему дышать, мечтать, двигаться дальше. Многоточия вместо точек небрежно разбросаны на листах его жизни. Никак не получается стереть лишнее. Все, что остается Дженсену – его роли. Роли, в которых он вкладывает не часть себя, в которые он уходит с головой, не думая о том, что однажды может не вернуться. Им восторгаются критики и режиссеры, им вообще все восторгаются. Наверное, потому что у него все настолько прекрасно, Дженсен сожалеет, что не способен уйти в наркотический дурман или, скажем, выстрелить в висок из «береты». Дженсен Эклз – хороший мальчик. Даже чересчур.
В этом мире невозможно отгородиться от ненужной информации: Интернет, телевидение, газеты просто не оставляют ни единого шанса поиграть в «я в домике, домике». Наглые расспросы журналистов: «Что вы думаете о своем экс-партнере по Supernatural?», бесцеремонное любопытство на светских вечеринках: «А он никогда к тебе… ну, ты понимаешь?». Дженсен понимает, но отделывается общими словами: «Джаред – прекрасный актер», «Что ты, конечно, нет». К последней фразе он никогда не добавляет: «Это я первый начал к нему приставать». Ведь Дженсен действительно не выносит публичность.
В конце концов, на что он мог рассчитывать? На вечную верность Падалеки или на то, что он не решится послать общественность к черту? Вот кому наплевать на пересуды и смешки в спину, Дженсен знал об этом с самого начала. Хотя, нет, конечно, он не думал, что Джаред все же сумеет преодолеть эти чертовы стереотипы и открыто швырнёт перчатку в лицо жаждущей развлечений толпе. Дженсен скорее бы поставил на то, что Падалеки женится на какой-нибудь очередной «милой девушке» и заведет пару-тройку детей и еще несколько собак. Что ж, не в первый раз Эклз ошибается. Только куда девать горькое чувство потери, когда Дженсен смотрит на юного бойфренда Джареда. Только как отделаться от мысли, что на месте этого сладкого блондина вполне мог бы быть он.
Прошлое не отпускает, вцепляясь острыми когтями в душу и медленно, с наслаждением полосуя её на мелкие части. Есть счастливые люди, которые умеют жить, просто жить, не цепляясь за ненужные воспоминания, не перебирая старые фотографии, не запивая свое одиночество ромом и виски. Им определенно очень повезло. Возможно, у них нет номинаций на «Золотой Глобус», но Дженсен готов рассказать им, что пусть у «Оскара» мужское имя, он совершенно не способен согреть постель. Как и случайные девушки и не менее случайные мальчики. Хорошо, что не кошечки и хомячки.
Дженсен завидует открытой улыбке Джареда в телевизоре напротив. Ему очень хочется верить, что у его «великой любви» все прекрасно, пусть и нет пока собственной золотой игрушки. Зато есть юный блондин и три собаки. Как оказалось, у Джареда есть настоящее, а значит – и будущее. Хоть кто-то не уходит с головой в работу, лишь бы не думать, лишь бы не проводить вечера наедине с бутылкой.
Дженсену очень хочется верить во всю эту сентиментальную чушь. Его смущают только пара фактов. Джаред всегда очень тщательно избегает случайных встреч и никогда не принимает приглашения на вечеринку, если там будет Эклз. В общем-то, ничего не значащая ерунда, если бы не пятнадцать бордовых роз, которые Дженсен получает каждый день Св. Валентина, где бы он ни находился. Пятнадцать роз и карточка с одной-единственной буквой «J» в центре.



Глава вторая, где все только хуже

I am so alike you,
In so many ways.
I know I`m just a copy,
That carries on the stain.

But, We make the same mistakes.
Cause, We are one in the same.
But, We leave behind the stain.
That cannot separate.

All that lies in me,
All that dies in me.
How can I live without you?
All that lies in me,
All that dies in me.
How can I live without you?

I am your mirror image,
I`m all you left behind
You made me what I am,
Then who the hell am I?(с)

Однажды ты понимаешь, что еще немного и сойдешь с ума. Раньше тебя бы до полусмерти напугала эта мысль, но сейчас ты не чувствуешь ничего, кроме апатии. Семья умоляет тебя остановиться, съездить отдохнуть, подумать о себе, в конце концов, но ты, словно в машине без тормозов, летишь по скользкой трассе. До своего первого и последнего поворота.
Последняя роль Дженсена – нелегкое испытание даже для более крепких нервов. Одинокий мужчина, который постепенно теряет остатки разума, превращаясь в безжалостного убийцу. В какой-то момент времени он ловит себя на мысли, что, как и его герой, слышит тихие голоса, боится выходить на улицу, начинает ненавидеть яркий солнечный свет. Пытаясь сохранить это настроение, Дженсен всё больше уходит в себя, забывая об окружающей действительности. Он практически не ест, держась только на энергетиках и алкоголе, зато режиссер в восторге от его игры. Правда, друзья в ужасе, но Дженсену сейчас слегка наплевать на их мнение.
Мир Голливуда, на самом деле, – это маленький, тесный кружок, что-то вроде деревеньки в горах, где все знают всё друг о друге. Пусть большинство новостей не показывают по телевизору, зато их всегда можно случайно, или не очень случайно, услышать на очередной вечеринке.
– А ты слышала про Эклза? В больницу попал, бедняжка, – лицемерный вздох.
– Да уж, печально. Иногда я думаю, что эти «Оскары» такая ерунда. Ну, вот чем он ему поможет на больничной койке? Разве что счета за лечение оплатить.
В голосах светских гиен слышится неприкрытое злорадство. А Джареда словно бьет током. Он на несколько минут закрывает глаза, пытаясь отрешиться от действительности. Пытаясь представить себе ироничного, самоуверенного Дженсена больным и беспомощным. Против воли он вспоминает одну из серий «Supernatural», где Дин попал в больницу, и ему становится очень страшно.
Когда он открывает глаза, первое что он видит – улыбающееся лицо своего бойфренда.
– Все в порядке, Джей? Ты так побледнел, милый.
– Да-да. Все в порядке. Устал просто.
Нику ни в коем случае нельзя рассказывать про подслушанный разговор. Слишком сильно тот ненавидит Дженсена. Значит, ничего, кроме вспышки радости, эта новость не вызовет. Кроме того, и без того подозрительный и ревнивый Ник явно усилит опеку, а Падалеки подобное внимание сейчас совсем некстати. Хотя не ему, конечно, осуждать своего бойфренда. Слишком много он сам ему рассказал, поэтому такая реакция на упоминание фамилии «Эклз» вполне оправдана. Можно бороться с настоящим, но никогда – с прошлым. Дженсен раз и навсегда останется самой сильной любовью Джареда Падалеки, а кто же захочет смириться с тем, что его номер, в лучшем случае, второй. Вот и Ник не хочет.
Выяснить, в какой же именно из дорогих голливудских клиник сейчас лежит Дженсен, оказывается совсем не сложно. Гораздо сложнее преодолеть кордон в виде охраны, врачей и медсестер. Джареда попросту не хотят пропускать к Эклзу, у которого «тяжелый нервный срыв, вызванный переутомлением». По крайней мере, так это называют врачи. Пациент не хочет общаться с внешним миром, пациенту противопоказаны любые потрясения, пациент то, пациент сё. Но недаром Падалеки с детства называли «упертым ослом». Ни у какого, даже самого лучшего, врача нет ни малейшего шанса его переупрямить. В конце концов, его ненадолго впускают в заветную палату.
Подсознательно Джаред надеялся увидеть кого-то наподобие Дина Винчестера, но похудевший, с отросшей длинной челкой, неожиданно гладко выбритый Дженсен, ничем не напоминает своего бывшего героя. Если бы проступающие на руках вены не выдавали возраст, его можно было бы принять за мальчишку. Он кажется таким хрупким, словно может рассыпаться от легкого прикосновения, и поневоле Падалеки хочется расплакаться. Он всегда был слишком сентиментален.
Дженсен спит или просто отдыхает, но почувствовав пристальный взгляд Джареда, открывает глаза, которые на фоне бледной кожи кажутся еще зеленее, чем обычно.
– Ты идиот, – вместо приветствия выпаливает Падалеки и немедленно начинает проклинать себя за несдержанность.
– И тебе здравствуй, Джаред, – не может скрыть своего удивления Дженсен. По нему заметно, что он ожидал увидеть кого угодно, даже Санта Клауса или Элвиса Пресли, но уж никак не своего бывшего любовника. – Как Ник поживает? Неужели он тебя сюда без присмотра отпустил?
Джаред смущенно отводит глаза.
– А-а-а, то есть ты сюда пришел без разрешения. Как нехорошо, Джей. Ну ладно, я не буду тебя закладывать. Может быть.
Что угодно, даже смертельная болезнь, не сможет вытравить из Эклза природного ехидства.
– Как я погляжу, издеваться ты еще не разучился. Давно не виделись, Джен.
Укороченная форма имени Эклза привычно слетает с языка, до того, как Джаред успевает её подхватить и запереть где-то в глубине своего большого, болтливого рта.
– Давно не виделись, Джей, – шепчет Дженсен и на бледных скулах яркими красными пятнами проступает румянец. И Джаред еще отчетливее понимает, насколько же его экс-партнеру плохо. Раньше Дженсен только самоуверенно ухмыльнулся бы или ляпнул очередную гадость, а не краснел бы, как невинная девушка. Дженсен и сам чувствует, что слишком остро отреагировал на то, как назвал его Джаред, и начинает нервно перебирать складки одеяла.
– Блядь, Дженсен, да что с тобой такое? – больше всего на свете Падалеки хочется схватить его за плечи и хорошо потрясти, чтобы пришел в себя. – Ты вообще понимаешь, что делаешь с собой?
– Пошел на хуй, Джаред, – немедленно взрывается Эклз, – кто ты такой, чтобы лезть в мою жизнь?
– Да, никто я тебе, никто. Я уже понял!
Минуту они, как два бойцовых петуха, почти готовы сцепиться. Первым отступает именно Дженсен.
– Извини меня, Джей, – смущенно бормочет Эклз, – у меня что-то с нервами не в порядке.
– С головой у тебя не в порядке, – вздыхает Джаред, – посмотри, до чего ты себя довел.
– Ну, ты же сам сказал, что я идиот.
Они оба искренне смеются, сбрасывая нервное напряжение последних минут. На несколько мгновений кажется, что не было этих лет, что никто и никуда не уходил, и сейчас рядом материализуется Эрик, чтобы позвать их на съемочную площадку. Но это всего лишь иллюзия.
– Спасибо, что зашел, Джей.
– Не за что, Джен. Еще загляну, может быть. И… поужинаем, как выберешься отсюда?
– Конечно. Если пообещаешь, что Ник не перережет мне потом горло.
– Не надо про Ника, – Джаред наклоняется и делает то, о чем мечтал с той самой секунды, как вновь увидел Дженсена – легко, почти невесомо целует в губы и с удовольствием наблюдает, как Эклз вновь заливается краской смущения.
– Не надо, Джей.
– Почему же?
– Надеяться… слишком больно. Я не смогу больше.
– Ты, как всегда, прав, – устало вздыхает Джаред, – увидимся.
Как только за Падалеки захлопывается дверь, Дженсен тянется к букету бордовых роз, которые принес Джаред. Ровно 15 штук.
Кто бы сомневался.



Глава третья, где появляется глав. злодей и свет в конце тоннеля

Мир сошел с ума,
А я хочу кофе
Выпить залпом до дна,
Чашку в окно бросить.

Ветер впустить в дом,
Луну раскрошить на кусочки,
Смешать в стакане со льдом,
Оставив лишь звезд точки.

Каждый твой новый вздох
Наполнить особым смыслом,
Чтобы ты тоже мог
Увидеть, что мир немыслим.

Чтобы твоя душа
Запомнила зелень взгляда.
Мир сошел с ума,
А кофе был полон яда.(с)

В больнице ты все чаще задумываешься, где же был твой «поворот в никуда». Когда именно все это началось? Знакомство с Джаредом лишь запустило внутренний механизм самоуничтожения, который привел тебя на больничную койку. Который превратил тебя в того, кем ты бы не хотел быть. Кажется, только сейчас ты действительно понял фразу: «смотришь в зеркало и сам себя ненавидишь». Вечный синдром «отличника». Ты всегда и во всем хотел быть лучшим, так и не научился проигрывать. Собственное отражение гнусно издевается над тобой, и даже самый дорогой грим не нарисует тебе счастливую улыбку.
Как бы это ни было тяжело, но на съемочную площадку проклятого фильма Дженсену все равно приходится вернуться. Он доигрывает роль, чувствуя, что она крошит его на мелкие части, словно кусок песочного пирога. Но трудоголизм поневоле – крест почти всех актеров, не так уж важно великие они или нет. В конце концов, кто-то же должен оплачивать счета. Сам себе Дженсен обещает минимум месяц полноценного отдыха, после того как все это закончится. Много воды, солнца, пляж, сияющий белоснежным песком – то, что надо, лишь бы продержаться еще пару дублей.
Он очень старается не думать о Джареде. Конечно, со стороны Падалеки было очень мило навестить его в больнице, но это не больше, чем акт дружеской поддержки. Все же они много времени провели вместе, плечо к плечу. Впрочем, ладно, чего уж там. В гей-Камасутре есть и более удобные позы. За несколько лет они перепробовали их все, и не по одному разу. Дженсен не настолько сентиментален, чтобы вспоминать о вкусе поцелуев, запахе разгоряченной кожи и прочей ерунде. Пот, даже любимого человека, никогда не благоухает фиалками. Но кому и когда это мешало дрочить в душе, предаваясь воспоминаниям? По крайней мере, Дженсену точно не мешает.
На вечеринке по случаю окончания фильма Эклз пытается надраться до розовых чертиков. Ему бы, без сомнения, удался этот подвиг, если бы не одно «но»… нынешний бойфрэнд Джареда. Никто не знает, как ему удалось достать пропуск на закрытое мероприятие. Впрочем, в этом не было ничего сложного. Его же нет в «черном списке» мистера Эклза. Пока нет.
Дженсен стоит, привалившись к стене, по очереди отхлебывая то из бокала с мартини, то из бутылки шампанского и всерьез раздумывая, сможет ли он доползти до своего партнера по фильму, Макса, у которого точно видел бутылку виски.
– Привет, Дженни, – неприятный голос, словно кнутом ожигает обнаженные нервы. Ведь, по большому счету, Дженсен еще не до конца оправился от нервного срыва, и любая мелочь сейчас способна вывести его из душевного равновесия. Кроме того, он терпеть не может, когда его называют «Дженни».
– Ты кто? – он с трудом фокусирует взгляд на элегантном блондинчике с мерзкой улыбкой на тонких губах. – А, кажется, припоминаю. Ник, не так ли?
– Ты меня знаешь? Я польщен, – блондинчик выгибает бровь и тут же быстро, слишком быстро для нетрезвого Дженсена, притискивает его к стене, сжимая на горле холодные пальцы. Бокал с мартини вылетает из ослабевших пальцев и с жалобным звоном разлетается на множество мелких осколков.
– Слушай меня, сучка. Если ты еще хоть раз подойдешь к Джареду, я сделаю все, чтобы твое смазливое личико осталось только на обложке старых журналов, понял? Ты передо мной на коленях ползать будешь, мразь.
Слова Ника настолько отдают дешевым бразильским сериалом, что Дженсену становится смешно. Но как бы ни был пьян, он догадывается, что хохотать во весь голос сейчас не самое подходящее время.
– Понял, понял. Отпусти, – хрипит Дженсен, – я не подойду к Джареду больше, обещаю.
– Вот хороший мальчик, – блондинчик неохотно разжимает пальцы, его рука скользит по груди Эклза, добирается до живота, поглаживая кожу сквозь тонкую ткань рубашки.
По законам бразильских сериалов и любовных романов у Дженсена должно встать, но в реальной жизни он не испытывает ничего, кроме отвращения. Больше всего на свете ему хочется, чтобы разверзлись небеса, и Ника поразил удар молнии. Желательно, не один раз.
– Было бы жалко испортить такую красоту, – усмехается гаденыш и напоследок грубо целует Дженсена, да так, что он еще минут пять кашляет и отплевывается от омерзения.
К счастью своему, Ник настолько наивен, что верит Дженсену на слово. К счастью своему, он не замечает как на дне зеленых глаз вспыхивает недобрый огонек.
Раз малыш решил играть грязно – это его проблемы. Кто такой Дженсен Эклз, чтобы лишать его этого удовольствия? Дженсену не очень хочется вмешивать в эти разборки Джареда, но, похоже, что у него нет другого выбора.
– Макс, слушай, ты же общаешься с Падалеки? – невинно улыбается Дженсен своему напарнику, – не скажешь мне его новый номер телефона? А то я такая растеряха, не помню, куда его записал.
– Да, конечно. Диктую, – Макс с восторгом наблюдает за румянцем на щеках Дженсена, за тем, как он непроизвольно облизывает губы, и никак не может поверить, что этот красавчик играл вместе с ним больше полугода. Вместо бледной, страдающей тени перед ним стоит настоящая голливудская суперзвезда, в которую легко влюбиться с первого взгляда.
– Эй, Дженс, отлично выглядишь. Может, как-нибудь потом отпразднуем вместе. Ну, ты понимаешь, только ты и я…
– А? Да-да, Макс, разумеется. Отпразднуем, – последнее слово Эклз произносит так томно, словно обещает незабываемую ночь любви, а взмах длинных ресниц заставляет сердце бедного Макса биться непозволительно часто. Каким же он был идиотом, эти несчастные полгода.
Дженсен не любит откладывать дела в долгий ящик, поэтому номер Джареда набирает немедленно. И только тут ему становится страшно так, что почти подкашиваются колени. Нет, он не боится Ника. Скорее, он боится, что Падалеки не возьмет трубку или не заглотит крючок с наживкой.
Но Джаред трубку берет. Видимо, у него-то номер Дженсена есть.
– Привет, Джен.
– Привет, Джей. Тут весело и вообще, – глуповато хихикает Эклз, больше от облегчения, чем от выпивки.
– М-м-м? Что-то празднуете?
– Окончание этого гребаного фильма.
– Хм-м. Поздравляю.
– Джей, помнишь, что ты мне обещал?
– Когда именно, – даже на таком расстоянии Дженсену легко представить, как хмурится Падалеки, пытаясь вспомнить все свои обещания.
– Ну, как же. Жениться на мне, жить долго и счастливо и умереть в один день. Ты обещал угостить меня ужином, идиот, когда приходил ко мне в больницу.
– А, да, точно.
– Ты завтра свободен?
– Эмм, вполне.
– Тогда заедешь за мной в восемь? У меня что-то с машиной, она в ремонте, а такси я не люблю.
– Ээээ, да, конечно. Только я твой адрес не знаю.
– Записывай.
– Увидимся завтра, Джей.
– Увидимся, Джен.



Часть четвертая, где появляется обожаемый Крис, а тоннель становится короче

And if I try to save him
My whole world could cave in
It just ain`t right
It just ain`t right
Oh, and I don`t know
I don`t know what he`s after
But he`s so beautiful
Such a beautiful disaster
He`s soft to the touch
But frayed at the end, he breaks
He`s never enough
But still he`s more than I can take
And if I could hold on
Through the tears and the laughter
Would it be beautiful
Or just a beautiful disaster?(с)

Твоя проблема в том, что ты не умеешь принимать решения. Вернее, не можешь не сомневаться в собственном выборе. Даже после того, как ты принял приглашение сниматься в «Supernatural», ты раздумывал – не зря ли ты покинул вполне успешный «Smalville» ради нового шоу. В итоге, решение оказалось правильным. Но даже тут ты ухитрился найти подводные камни. Самый крупный из них зовут «Джаредом». Кстати, насчет крупного – это вовсе не метафора. Впрочем, Джаред – не камень. Скорее, риф, о который разбиваются корабли, а из тебя явно получился бы никудышный моряк. Ну, и правильно. Откуда мальчику из Техаса знать мореплавание? Если бы это ещё могло сойти за оправдание.
Утром, после вечеринки, его настигает похмелье. Кошмару, который показывает зеркало, мог бы сам Уэйс Крэйвен позавидовать, а уж о том, что творится у Дженсена в голове, и говорить не приходится. Пара таблеток «эдвила» и воспоминания о вчерашнем из паззлов превращаются во вполне понятную картину. Хотя лучше от этого явно не становится. Зачем нужно было звонить Джареду, вместо того, чтобы просто послать Ника туда, где ему самое место, Эклз не понимает. Конечно, можно списать все на адский коктейль из шампанского, мартини и виски, но мама его учила, что нужно нести ответственность за принятые решения. К сожалению, мама не учила его в них не сомневаться.
Разумеется, можно опять позвонить Джею и отменить ужин, сославшись на плохое самочувствие. Но вместо этого Дженсен почему-то набирает номер Криса.
Выслушав откровения своего лучшего друга, Кейн выдавливает только:
– Хм.
– Что значит «хм»? – возмущенно бормочет Дженсен.
– Хм, значит, хм. Ты идиот, Эклз.
– Сам знаю.
– Ну, ты хоть постарайся не спать с ним на первом свидании, Дженни, – смеется Крис, перед тем как положить трубку.
– Это не свидание! И я не собираюсь спать с Падалеки. Никогда! Больше! – кричит уже в пустоту Дженсен. – Урод ты, Кейн.
Конечно, это не свидание. Именно, поэтому Дженсен уже два часа не может выбрать, что же ему надеть. К сожалению, здесь списать все на нерешительность не получается. Обычно Эклз не задумывается над такими вопросами и просто хватает из гардероба все, что подворачивается под руку. Очень хочется подойти к стене и побиться об нее головой. Вряд ли поможет, но вдруг? Джаред всего лишь сделал ему одолжение, поэтому вовсе не стоит менять уже пятую футболку подряд или сидеть на кровати, бесцельно уставившись в одну точку. Просто иногда очень сложно не думать о том, что было. Не фантазировать о том, что могло бы быть. Не обвинять себя. Слишком много «не», чтобы чувствовать себя спокойным.
В общем, когда Джаред заезжает за ним, Дженсен даже наполовину не готов. Он распахивает дверь в одних джинсах и, черт побери, кажется, опять краснеет. Только рядом с Падалеки у него появляется эта дурацкая привычка. Впрочем, Джаред не выглядит слишком расстроенным из-за того, что ему придется немного подождать. Наоборот, он выглядит… довольным. Его взгляд скользит по обнаженной груди Дженсена так, что Эклз с трудом подавляет желание прикрыться руками. Или уж полностью раздеться.
– Эммм, прости, Джей. Я быстро.
– Ты все такая же девчонка, Джен, – лениво бросает Джаред, и Дженсен в шутку на него замахивается.
Одеваться приходится, как обычно, на ходу, поэтому вместо привычной футболки и рубашки, Эклз хватает белый дизайнерский свитер, который ему подарила одна из бывших подружек. Дженсен сам недоумевает, почему он его все еще не выбросил.
– А тебе идет, – резюмируют Падалеки, – хотя без него было лучше.
– Боюсь, что без него нас ни в одно приличное место не пустят, – усмехается Дженсен.
– Да, ладно тебе. Они могут брать деньги за билет с восторженных фанаток. И фанатов.
– Не думаю, что я готов к публичному стриптизу, Джей. Куда пойдем?
– Тебе решать, Джен. Ты же у нас сегодня девчонка.
– Сволочь, – сквозь зубы цедит Эклз.
– От сволочи слышу, – широко улыбается Джаред, жестом фокусника доставая из-за спины букет роз. Ну, кто бы мог подумать.
Для ужина Дженс выбирает уютный итальянский ресторанчик с тихой музыкой и приглушенным освещением.
– Все такой же романтик, – выгибает бровь Джаред.
– Иди к черту, – привычно отвечает Дженсен.
Словно ничего между ними не изменилось. Словно и не прошло несколько лет полнейшей тишины. Но все равно не удается избежать пауз в разговоре и неловких моментов, хотя они оба очень стараются свести их к минимуму. По крайней мере, Ника они точно не собираются обсуждать, как и последнюю подружку Эклза.
Дженсен всматривается в до боли знакомое лицо Джареда, отмечая новые морщинки, усталую складку возле губ, чуть более короткие волосы. Все то, что он пропустил. А Джаред точно так же всматривается в него, как в кривое зеркало.
Наверное, вечер вполне мог бы закончиться гораздо лучше, если бы не дурацкий характер Дженсена. В итоге он не выдерживает и задает давно мучивший его вопрос:
– Почему ты меня бросил, Джей?
Джаред молчит. Молчит так долго, что Эклз успевает мысленно проклясть себя, воздвигнуть эшафот и устроить самому себе аутодафе.
– Джен… я…
– Не надо ничего говорить. Просто отвези меня домой, пожалуйста. Я себя не очень хорошо чувствую, – бледно улыбается Дженс.
– Да, конечно.
До дома Дженсена они доезжают в полном молчании.
– Спасибо за ужин, Джей.
– Еще скажи, что все было чудесно.
– Все было чудесно, – покорно кивает Эклз, – надеюсь, что тебе…
Договорить он не успевает, потому что внезапно его руки оказываются прижаты к стене, а губы Джареда неуверенно накрывают его рот, как будто он боится, что Дженсен сейчас его укусит. Но кусаться Дженс точно не собирается. Наоборот, он покорно приоткрывает рот, позволяя Джею углубить поцелуй, прикусить нижнюю губу, поиграть с его языком.
В ушах начинает звенеть от возбуждения, а джинсы, и без того обтягивающие, становятся еще теснее.
– Только не говори… ммм, Дженсен, твой рот, – задыхаясь, бормочет Эклз, разрывая поцелуй.
– Ммм, Джен, твой рот, – шепчет Джаред, целуя нежную кожу за ухом Дженсена, – я определенно скучал по нему. Кстати…
– Что? – выгибается Эклз, пытаясь прижаться к Джею еще ближе.
– Ты же не занимаешься сексом на первом свидании. Я тебе позвоню завтра.
– Сука, – бессильно шепчет Дженсен, сверля взглядом удаляющуюся спину Джареда.
Теперь он точно знает, что попросит написать на своей могиле. «Здесь покоится Дженсен Эклз, который как никто другой умел усложнять себе жизнь».



Глава пятая, где появляется очередной герой, внезапно, но не в ту сторону растет рейтинг, а автор беззвучно рыдает на заднем плане

After all this time
I never thought we`d be here
Never thought we`d be here
When my love for you was blind
But I couldn`t make you see it
Couldn`t make you see it
That I loved you more than you`ll ever know
A part of me died when I let you go

I would fall asleep
Only in hopes of dreaming
That everything would be like it was before
But nights like this it seems are slowly fleeting
They disappear as reality is crashing to the floor

After all this time
I never thought we`d be here
Never thought we`d be here
When my love for you was blind
But I couldn`t make you see it
Couldn`t make you see it
That I loved you more than you`ll ever know
A part of me died when I let you go (c)

Прошлое невозможно вернуть. Ты всегда знал это, но теперь чувствуешь каждым оголенным нервом, каждой клеточкой кожи. Ты знаешь, что он тебя хочет, и не удивляешься, потому что тебя хотели многие. Но похоть совсем не любовь, а от него ты хочешь именно любви, как бы наивно это ни звучало, сколько бы лет ни прошло. Ты вспоминаешь вчерашний вечер, медленно разбирая его на составляющие, и понимаешь, что там не было ни грамма его любви. Когда ты начинал эту игру, тебе казалось, что все будет проще, что чувства давно умерли, но стоило тебе распахнуть ящик Пандоры, как они вырвались на свободу. Теперь ты сидишь в кресле, покачивая бокал с красным вином, и просто хочешь нажать кнопку «remote». Вернуться к тому моменту, когда все начиналось. Но есть часы, стрелки на которых перевести невозможно. Все, что тебе остается – тихая музыка, ночь и бокал с красным вином. Не так уж мало, но не сказать, чтобы много.
Дженсен набирает номер, безотчетно надеясь, что ему не ответят и тогда можно будет легко отказаться от принятого решения. Вроде как не судьба.
– Хей, Дженс. Рад тебя слышать.
– И я тебя, Макс. Не хочешь заехать в гости?
Несмотря на возраст, Макс все еще большой ребенок и этим очень напоминает Джареда, когда они с Эклзом только познакомились. Дженсену интересно, когда хоть кто-нибудь перестанет напоминать ему Джареда. Наверное, с этим человеком он готов будет остаться на всю оставшуюся жизнь.
Все рассчитано до миллиметра – когда нужно мило улыбнуться, когда словно невзначай прикоснуться, когда нервно облизать губы. У мальчика просто нет шансов, слишком хорошо знает Дженсен науку обольщения. Конечно, ничего удивительного, что простая дружеская встреча заканчивается в спальне.
Он медленно раздевается под восхищенным взглядом Макса, умирая от желания, чтобы на него так смотрели другие глаза. К сожалению, слишком сильные желания никуда не приводят, или приводят в тупик, поэтому Дженсен позволяет Максу себя поцеловать, потом уложить в постель, покорно раздвигает ноги, обхватывая его талию. Все, что сейчас нужно – это крепко зажмуриться и сделать вид, что никто никогда не ласкал его так, не шептал глупости о том, какой он красивый, не вцеплялся пальцами в обнаженные плечи, оставляя синяки. Дженсен слишком давно не занимался сексом с мужчинами, поэтому он вскрикивает от первого толчка Макса, кусает губы, бессмысленно уставившись в потолок, дергается, непроизвольно пытаясь отодвинуться от источника боли. Но боль – это хорошо, боль – это то, что необходимо, чтобы прийти в себя, а Макс в этом случае оказывается просто на высоте. Он не слишком-то умелый любовник, видимо, сказывается недостаток опыта. Он слишком нервничает и слишком торопится, чтобы секс начал приносить хоть какое-то удовольствие, кроме чисто мазохистской радости. Дженсен отчаянно старается расслабиться, царапает спину Макса, умоляя: «быстрее, быстрее», вовсе не потому, что ему так уж замечательно, ему просто хочется, чтобы все поскорее закончилось. К счастью, Макс еще и недогадливый и не понимает, что его партнер стонет вовсе не от восторга. В конце концов, он кончает, выкрикивая имя Дженсена, который думает, что мальчик пересмотрел дешевых порнофильмов. Если бы у него были силы, он бы рассмеялся над нелепостью ситуации. Макс кладет руку на его полувозбужденный член, видимо, желая оказать любезность.
– Не надо, я сам.
Дженсен скользит пальцами по члену, представляя, что он вовсе не здесь, что он где-то в прошлом, в маленьком, тесном трейлере, в котором не развернешься, и что это вовсе не Макс так тяжело дышит ему в плечо. Как ни странно, подобная подростковая фантазия помогает, и он чувствует приближение оргазма.
– Я в душ, ладно?
– Можно с тобой?
– Не надо. Ты отдыхай.
Задница болит так, словно он только что переспал не с одним парнем, а с целым десятком. Вроде его никто не насиловал, но Дженсен механически продолжает смывать все новые и новый порции геля со своей кожи, словно пытается очиститься от чужих прикосновений. Наверное, он провел в душе чуть больше времени, чем положено по этикету, потому что когда он возвращается в спальню, Макс уже спит. Присоединяться к нему как-то не хочется, поэтому Эклз аккуратно достает из тумбочки, давным-давно припрятанную там пачку сигарет и уходит в гостиную.
Вообще-то Дженсен не курит, разве что в исключительных случаях. Сейчас он уверен, что случай вполне попадает под эту категорию. Он распахивает окно и долго выдыхает дым в ночной воздух, пытаясь привести в порядок спутанные мысли. Дженсен только что нарушил одно из своих негласных правил – никогда не занимайся сексом, если ты действительно этого не хочешь. Впрочем, он подозревает, что тогда, после разрыва с Джаредом, ему бы вообще стоило начать соблюдать целибат. Или уж уйти в католические монахи, чтобы было кому за этим присматривать.
Интересно, он когда-нибудь научится вести себя не как последний идиот, а как человек, обладающий хотя бы зачатками интеллекта? Скорее всего, уже никогда. В его возрасте давно уже пора перестать верить в любовь, давно пора перестать надеяться, что прошлое можно поймать за хвост и вернуть себе. Его плечи сотрясает крупная дрожь, которую Эклз никак не может унять. Со стороны может показаться, что Дженсен плачет. Напротив, он беззвучно смеется над собой.
Хорошо, когда есть друзья, которым можно позвонить в любое время и попросить практически о чем угодно. Дженсен не часто пользуется этой привилегией. Наверное, поэтому у него все еще есть такие друзья.
– Крис?
– Джен, мать твою за ногу, ты в курсе, что сейчас три часа ночи?
– Я в курсе. Крис… ты сейчас никак не можешь вырваться хотя бы на несколько дней?
– Джен, эй, Дженсен, что случилось?
– Увези меня, Крис. Ну, пожалуйста.
Он все еще пытается убежать от себя, хоть и знает на горьком опыте, что это невозможно. Он все еще помнит, как это – целоваться с тем, кого любишь. Целоваться вообще сложнее, чем лгать. Он помнит, как можно сходить с ума от каждого прикосновения или нескромного взгляда. Он все знает и все помнит, поэтому в очередной раз сбрасывает звонок Джареда и занимает свое место в самолете.
– Дженс, ты выпил свои таблетки?
– Да-да, сейчас, Крис.
От этих лекарств во рту так же горько, как и у него на душе. Дженсен вытягивает перед собой руки. Они уже не дрожат. Ну, почти.



Часть шестая, где автор и герой страшно тупят

Снег хлопьями к завтраку.
Чай в колких льдинках.
Замерзшая память
Слезами в снежинках
Ложится на щеки,
И медленно тает.
А время не лечит,
Оно лишь стирает
Какие-то грани,
Боль делая кожей.
И вкус твоих губ
Я не помню, но все же
Срываюсь во сне,
Ощущая дыханье,
В звенящую пропасть
Немого молчанья.
Дрожащими пальцами
Нервно касаюсь
Забытой улыбки
... и просыпаюсь.

Прозрачные льдинки
Безвкусного чая.
Я память свою
От тебя отучаю..(с)

Если человек зацикливается на прошлом, то он автоматически лишает себя настоящего и, разумеется, будущего. Порой ты сам себе напоминаешь старика, которому нечего ждать от завтрашнего дня и все, что ему остается – это пытаться воскресить в памяти картинки того, что было. Это мерзкое чувство, и ты бы с радостью от него избавился, но ни один, даже самый дорогой психоаналитик, пока так и не сумел тебе помочь. Это не их вина. Невозможно помочь тому, кто сам не хочет помощи. Замкнутый круг – ты не желаешь больше тратить время на воспоминания, но и отказаться от прошлого не в твоих силах. Ты, как мазохист, продолжаешь ковыряться в собственных ранах, не позволяя им затянуться корочкой. К счастью или, вернее, к сожалению вся эта зацикленность касается только Джареда. Ты мастерски умеешь портить себе жизнь.

Дженсен сидит на открытой веранде их маленького симпатичного домика и сосредоточенно красит ногти на руках розовым лаком. Первые пять минут Крис пытается прийти в себя от непривычного зрелища. Затем осторожно спрашивает:
– Зачем?
– Что зачем?
– Ногти красишь зачем?
– Чтобы красиво было, – меланхолично тянет Дженсен.
– Ну, ты бы хоть побрился для начала, – хмыкает Крис, – а почему именно розовым?
– Гламурно, – роняет Эклз, продолжая аккуратно водить кисточкой. – Я все же голливудская звезда или где?
Жара. Дешевый лак немилосердно воняет, и от запаха кружится голова. Закончив с руками, Дженсен так же сосредоточенно начинает красить ногти на ногах.
– Меня тошнит, – сердито бурчит Кейн.
– От лака? – невинно улыбается Эклз, даже не пытаясь закрутить розовую бутылочку.
– От пафоса твоего саморазрушения. Ну, давай еще вены вскрой или в магазинах начни воровать.
– По-моему, лак безопаснее.
– Вот именно, – взрывается Крис. – Ты даже на воровство не способен. Позвони ему, в конце концов, и не мучайся. И если ты сейчас захлопаешь ресничками и спросишь «кому?», я тебя стукну.
– Черт! То есть номер с ресничками больше не проходит? – притворно расстроился Дженсен.
– Со мной – уже давно не проходит. Джен, вот объясни мне, почему ты такой идиот?
– Не знаю, – пожимает плечами Эклз, – врожденное, может быть?
– Мда, хотел бы я вернуться в прошлое и спасти тебя от того огромного кирпича, который, видимо, свалился на тебя в детстве.
Дженсен сдавленно хихикает. Судя по всему, это было что-то покрупнее кирпича, но Крису такие подробности знать вовсе не обязательно.

Как ни странно, но именно здесь, на берегу океана, Дженсен начинает понемногу приходить в себя. Рядом с огромной толщей воды очень легко чувствовать себя ничтожной песчинкой, от которой ничто не зависит. Которая ничего никому не должна. Бесконечно набегающие на берег волны успокаивают измученные нервы. Одно из последствий актерской профессии – это расшатанная ко всем чертям психика. Впрочем, Крису, кажется, повезло, и по ночам он спит совершенно спокойно. То, что Дженсен Эклз – главный неудачник Галактики только в газетах еще не пишут. Хотя, скорее всего, он, как обычно, преувеличивает. В конце концов, у всех свои маленькие слабости.
Через несколько дней лак на ногтях начинает лупиться. На руках Дженсен его довольно быстро обгрызает, потому что жидкость для снятия лака он купить не озаботился, а второй раз ехать в магазин на соседнем острове ему лень. С ногами все гораздо хуже. Крис издевается над ним, называя «своей любимой девочкой Дженни» и предлагает подарить ему юбочку и ободок для волос. Дженсен знает, что Крис способен на подобную подлость, и ему заранее страшно.
На самом деле, все почти хорошо. Почти, потому что избавиться от мыслей о Джареде у него так и не получается. За много лет это стало его привычкой – засыпать и просыпаться с мыслями о Джее. По утрам особенно больно. Даже на уединенном острове с остатками дурацкого лака на ногтях. Иногда Эклз всерьез жалеет, что невозможно провести пластическую операцию на памяти. «Здесь отрежьте, пожалуйста, а вот тут только слегка подкорректируйте». Но с другой стороны, положа руку на сердце, он не готов просто взять и все забыть. Ведь хорошего было больше, чем плохого. По крайней мере, пока он был рядом с Джаредом. Примерно с этого и начинается зацикленность. И все же забыть необходимо, иначе он просто не сможет двигаться дальше. Очередной замкнутый круг, по которому ему приходится бегать. Познакомьтесь, Дженсен Эклз – самая тупая белка во Вселенной.
К сожалению, все хорошее рано или поздно заканчивается. Обычно солнечный Лос-Анджелес встречает их проливным дождем. Будь Дженсен упертым романтиком, он усмотрел бы в этом некий таинственный знак, но с романтикой у него давно уже все плохо, поэтому он всего лишь поглубже натягивает капюшон на толстовке, которую предусмотрительно захватил с собой.
Дома его ждут сообщения на автоответчике, счета, несколько сценариев, пыль и оглушающая тишина. Пять сообщений от Макса, который настаивает на встрече и много-много от агента, который, видимо, забыл об отпуске своего клиента. Стандартная рутина. Об отпуске напоминают только загар, пара сувениров на полке и остатки розового лака.
Иногда жить в прошлом не так уж плохо. Дженсен не отказался бы вернуться назад хотя бы на пару дней, не говоря уже о нескольких годах.
Он с тоской смотрит на свой мобильный, а потом быстро, пока не передумал удаляет оба номера Джареда. Фотографии он выкинет позже. Завтра будет завтра. Завтра у него будет будущее.



Часть седьмая, где автор меланхолично жует попкорн, пока герои творят все, что им взбредет в голову

Lie awake in bed at night
And think about your life
Do you want to be different?
Try to let go of the truth
The battles of your youth
`Cause this is just a game

It`s a beautiful lie
It`s the perfect denial
Such a beautiful lie to believe in
So beautiful, beautiful it makes me

It`s time to forget about the past
To wash away what happened last
Hide behind an empty face
Don`t ask too much, just say
`Cause this is just a game

Everyone`s looking at me
I`m running around in circles, baby
A quiet desperation`s building higher
I`ve got to remember this is just a game

So beautiful, beautiful...(с)

Решиться начать жить заново оказывается гораздо проще, чем действительно что-то изменить. Попробуйте заставить себя не думать о белой обезьяне с голубыми глазами, и её образ начнет настойчиво вам являться даже в сновидениях. Ты хороший мальчик, ты всегда был хорошим мальчиком, который старается всё делать по высшему разряду, будь то минет, печенье или оскароносная роль. Ты ненавидишь проигрывать, но пока мало кому удавалось выиграть битву с самим собой. По крайней мере, ты вряд ли попадешь в число этих счастливчиков. Хотя ты, конечно, очень стараешься. Ты просто не можешь иначе, но каждую ночь, когда ты вновь и вновь не можешь заснуть, ты начинаешь ненавидеть не поражения, а себя.
Самый лучший способ не думать – быстро двигаться. К счастью, рекламная кампания нового фильма начинается очень вовремя. Бесконечные интервью, ток-шоу, фотосессии для глянцевых журналов, встречи с фанатами. Дженсен выматывается так, что к концу дня все, о чем он может мечтать – это горячий душ и постель. Но только стоит ему уютно свернуться калачиком среди простыней и одеял, как сон с коварной улыбкой отправляется гулять в чужих угодьях. Если бы Морфей был девушкой, то его смело можно было бы назвать динамщицей, а так он получается динамщиком, что ли. Эклз мрачно хмыкает и выпивает на одну таблетку снотворного больше, чем обычно. У него есть железное оправдание – завтра он опять должен быть свежей и бодрой голливудской супер-стар, а не развалиной с мешками под глазами, свисающими до колен. Дорога в ад, в общем-то, как раз выстлана подобными самоубеждениями, но плевать Дженсен хотел на ад. Он там уже был. Ничего страшного, просто плохая компьютерная графика. Зато в аду нет никаких мыслей, ненужных воспоминаний, угрызений совести. Господи, благослови современную фармакологию.
По большому счету, Дженсен никогда не страдал какими-то зависимостями. Он курит, но очень редко и легко может обойтись без никотина. Он пьет, но всегда знает, когда нужно остановиться. Про наркотики даже речи не идет, потому что те пара сигарет с травкой в последних классах были не больше, чем экспериментом. Несмотря на всю свою «тонкую душевную организацию», как это называет Крис, он всегда был слишком сильным, чтобы позволить какой-нибудь химии разрушить его организм. Тем страшнее то, что происходит сейчас.
Крис и Стив, который тоже сейчас в Л.А., начинают беспокоиться после пары его неосторожных фраз о благословенном снотворном. Они не понаслышке знают обо всех этих историях с дорогими наркологическими клиниками, которые начинались после пары таблеток «эмбиена». К сожалению, промывка мозгов не дает результата. Дженсен мило улыбается, пожимает плечами, уверяет, что «все под контролем» и принимает на ночь очередную дозу.
Все, что Дженс сейчас хочет – это забыться. Прекратить по миллионному разу думать, где же он допустил ошибку, где же свернул не туда, с какой именно фразы все начало рушиться, словно карточный домик. Может быть, если бы он что-то не сказал или не сделал, они с Джаредом до сих пор были бы вместе. «Эмбиен» всего лишь позволяет ему немного отдохнуть. То, что Стив с Крисом не понимают таких простых вещей, Эклза раздражает. Именно поэтому он почти прекращает общаться со старыми друзьями. Он немного не в том состоянии, чтобы слушать очередные нотации.
В конце концов, бешеная гонка, связанная с премьерой фильма, немного ослабевает. У него даже появляется свободное время, которое Дженсен предпочитает проводить вместе с бутылкой виски. Кстати, действие снотворного значительно усиливается, если запить таблетки парой глотков чистого скотча. Не он первый, не он последний вступает на скользкую дорожку. Чем он лучше Линдси Лоэн или Бритни Спирс?
Вечер начинался как обычно. Несколько бутылок пива, картонная пицца из картонной же коробки, пара стаканов «Джека». После этого можно даже смотреть телевизор, не вдумываясь в слова, а просто наблюдая за сменяющимися кадрами. Звонок в дверь вырывает его из блаженно полудремы. В первую минуту ему хочется сделать вид, что его нет дома, но нежданный посетитель оказывается настойчивым, а звонок пронзительным. Мысленно проклиная консьержа, который не предупредил о неурочном визите, Дженсен распахивает дверь и на несколько мгновений впадает в ступор.
Джаред пьян. Не то, чтобы Эклз сейчас сам являл собой образец трезвости, но Джаред, правда, очень пьян. К счастью, на ногах он пока держится, но расфокусированный взгляд выдает его с головой. Джаред пьян и очень-очень зол, а Дженсен думает о том, что на нем дурацкие пижамные штаны с голубыми мишками – очередной глупый подарок Криса – о том, что он еще не принимал душ и что волосы у него торчат иглами, как у обезумевшего ежа. В общем, о всякой такой фигне, о которой думать не полагается, когда самая большая любовь твоей жизни стоит у тебя на пороге.
– Может, разрешишь войти? – наконец-то Джаред прерывает затянувшееся молчание.
Не говоря ни слова, Дженсен отходит от двери и идет вглубь квартиры, не оглядываясь, в полной уверенности, что его гость последует за ним. Он устраивается в любимом кресле, защитным жестом обнимая колени, и настороженно наблюдает за тем, как Джаред мечется по его гостиной. Разумеется, Падалеки замечает и пустые бутылки из-под пива, и початое виски, и даже открытую упаковку со снотворным. На последнее он косится с нескрываемым презрением, трогает кончиком пальца, как неопасное, но противное насекомое.
– Что с тобой происходит, Джен, черт тебя подери?
– И тебе здравствуй, Джей. Извини за беспорядок. Я сегодня не ждал гостей, – голос Эклза просто источает сарказм.
– Не уводи разговор в сторону, – недовольно морщится Падалеки, с размаху опускаясь в соседнее кресло, которое протестующе скрипит, – я спросил, что с тобой происходит.
– А какого черта тебя внезапно начало беспокоить, как я живу? – парирует Дженсен, складывая на груди руки, – столько лет тебя этот вопрос не волновал, и вдруг, пожалуйста. Кирпич на голову не падал, нет? – с притворной заботой в голосе интересуется Дженс.
– Не зли меня, Эклз – выдыхает Падалеки, – лучше не зли меня, – ты, блять, ведешь себя как последний придурок, и ты это знаешь.
– Почему это я веду себя как последний придурок? – хмыкает Дженсен, – по крайней мере, я ни к кому среди ночи не вламываюсь и слюной налево-направо не брызгаю.
– Нет. Ты всего лишь трахаешься со всякими уродами, которые трезвонят об этом по всему Лос-Анджелесу и жрешь снотворное, как конфеты. А так, ты, конечно, образец благоразумия и правильного образа жизни.
– Подожди, Джей, – внезапно севшим голосом бормочет Эклз, – что ты там сказал про уродов, с которыми я якобы трахаюсь?
– Да весь Голливуд обсуждает, как тебя отымел этот твой напарничек по фильму. Типа у Эклза хобби такое, спать со своими партнерами мужского пола.
– Бля-я-ядь, – выдыхает Дженсен, – вот козел.
Теперь ему становится понятным поведение Макса. Все эти усмешечки в его сторону, случайные касания, которые выглядят вполне невинно, если не подозревать чего-то большего; то, что он перестал изводить Дженса звонками и признаниями в любви. Хорошая месть получилась у этого мудака, ничего не скажешь.
– То есть, ты хочешь сказать, что ты с ним не спал? – недоуменно хмурится Джаред.
– Спал. Но это было всего один раз, по пьяни, и я не рассчитывал, что весь Л.А. будет обсуждать мою личную жизнь.
Лицо Джареда искажается от ярости, и внезапно Дженсен понимает, что тот ревнует. Это кажется странным и нелогичным: с чего бы Джей, у которого уже много лет есть постоянный бойфренд, Джей, с которым они расстались много лет назад, будет его ревновать к какому-то случайному парню? Но после длинной, цветистой, насыщенной матерными оборотами тирады Джареда о том, что он думает об умственных способностях Эклза и о его умении подставлять задницу всяким уродам, с перечислением всех родственников бывшего любовника вплоть до седьмого колена, Дженсен понимает, что не ошибся.
– Ты ревнуешь, Джей, – растерянно шепчет Дженсен, стараясь не смотреть на Падалеки.
– Что ты о себе возомнил? – кричит Джаред и внезапно замолкает.
– Да, я ревную, Джен, – растерянно добавляет он. Впервые за вечер в его глазах появляется то самое фирменное «щенячье» выражение и он кажется потерянным и очень несчастным.
Не давая себе времени на раздумья и сомнения, Дженсен легко встает из кресла, подходит и целует Джареда. В этот раз они целуются отчаянно, задыхаясь и кусаясь, словно стараются проглотить друг друга. Эклз не замечает, в какой именно момент с него стягивают штаны и он оказывается прижатым к Джареду. Грубая ткань одежды почти причиняет боль обнаженной, разгоряченной коже, и от обилия ощущений у Дженсена подгибаются колени. Он давно не чувствовал ничего подобного.
Губы Джея накрывают кружок соска Дженсена – сначала правого, потом левого. И Эклз только беспомощно стонет, не в силах даже поднять руки. Удовлетворенный результатом, Джей спускается ниже, целуя нежную кожу, под которой выступают ребра, когда Дженсен выгибается. В один из таких моментов он просовывает руку между его спиной и стеною, прижимает его к себе, чувствуя, как дрожит Джен в его объятиях.
– Разденься уже, – шепчет Дженсен, дергая рубашку Джареда, – быстрее.
– Ты всегда любил покомандовать в постели, – хмыкает Падалеки, но послушно снимает одежду. Он проводит пальцами по скуле Дженсена и на мгновение замирает, вглядываясь в его лицо, словно впитывает в себя полузабытые черты.
Смазка, разумеется, оказывается в ванной, и Джаред долго её ищет, сдавленно матерясь сквозь зубы и громко отпуская ехидные комментарии. Но все это забывается, когда первый, скользкий от любриканта палец Джея, оказывается внутри Дженсена. Остаются только учащенное дыхание, стоны и крики, глубокие царапины на спине Джареда, красные следы от засосов на шее Дженсена. Их тела быстро вспоминают, в каком именно ритме лучше всего двигаться, под каким именно углом нужно выгнуться Дженсу, чтобы член Джареда вошел глубже, каким ярким и неожиданным может быть оргазм. Все то, что казалось глубоко и прочно забытым, похороненным в самых тайных уголках души. Но ведь для того, чтобы упокоить призрак, останки нужно непременно посолить и сжечь.
Потом они долго лежат обнявшись, и Джаред пытается пересчитать веснушки Дженсена, вновь и вновь сбиваясь на третьем десятке. Не хочется ни шевелиться, ни разговаривать. Но Эклз все-таки не выдерживает.
– А что будет дальше, Джей? – спрашивает он тихим, ломким голосом.
– Не знаю, Джен. Придумаем что-нибудь, – отвечает Падалеки, целуя его в кончик носа.
Впервые за долгое время Дженсен засыпает без снотворного.



Часть восьмая, где автор очень занят - он нервно курит в углу, утирая слезы платочком

Прочь из моей головы!
Наугад в темноту, с середины концерта
Сквозь толпу, сквозь охрану, сквозь двери, сквозь парк,
Чтоб чуть-чуть постоять над водой на мосту

Прочь из моей головы!
Здесь и так кавардак. Разбросав фотографии,
Выбросив вещи, уничтожив улики.
Все диски отправив в мусорный бак.

Прочь из моей головы!
Твой новый бойфренд пробил все пароли,
Вскрыл все твои ящики, прочитал мои письма к тебе
Ни хуя себе! Ни хуя себе!

Прочь из моей головы!
Босиком, кувырком, с чемоданом в руке
Или без чемодана в руке - налегке, вдалеке,
Пока я по тебе не проехал катком

Прочь из моей головы!
Оборвав провода, спутав карты,
Фигуры сметая с доски, разбивая шлагбаумы на полном ходу,
Оставляя разрушенными города

Прочь из моей головы,
Где сферой становится плоскость,
Где-то горит фейерверк, то тлеет свечка из воска,
Где музыка Баха смешалась с полотнами Босха
И не дружат между собой полушария мозга.

Где крутится строчка, одна днем и ночью
"ВАЛИ ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ ОЧЕНЬ СРОЧНО"
И вместе с собой забери о тебе мои мысли
Чтобы Богу не показалось, что мы в этом мире слишком зависли.(с)

Ты, наверное, слишком многого хочешь от жизни. По крайней мере, тебе самому в последнее время так кажется. Ведь у тебя есть все, что нужно для счастья – внешность, здоровье, деньги, любимая профессия, в которой ты востребован. У большей части земного шара нет и половины из этого списка. Тогда почему ты мечтаешь о большем? Почему ты просто не можешь сказать сам себе «стоп» и просто наслаждаться тем, что у тебя есть? Мама говорила в детстве, что если Дженсу подарить солнце, он немедленно потребует луну и звезды в придачу. Нужно было слушать маму и делать далеко идущие выводы, но сейчас, как всегда, слишком поздно. У тебя было солнце, но ты его проебал, когда потянулся за луной. Shit happens.
Дженсен и сам не понимает, что ему опять не нравится. Он же хотел, чтобы Джаред снова был с ним, и вот, Джаред с ним. К сожалению, это только в тех самых любовных романах, которые Эклз все еще не читает, сразу после бурной ночи следует свадьба и «жили они долго и счастливо». В обычной жизни после этой самой ночи все только начинается.
Дженса иррационально злит тот факт, что Джей как бы вернулся. Ключевое слово здесь – «как бы». Ник никуда из жизни Падалеки не исчез, они по-прежнему жили вместе, вместе ходили на тусовки, трахались, в конце концов. Все чаще Дженсен видит на теле Джареда следы от зубов, царапины, засосы, словно Ник расписывается на своей собственности, предупреждая непрошенных воришек. Эклз чувствует себя тем самым воришкой, и это, конечно, выводит из равновесия. Ему стоит больших усилий во время секса с Джеем тоже не оставить пару собственных меток, но он всегда предельно осторожен. Зачем усложнять и без того непростую ситуацию?
Дженсен ловит себя на мысли, что действует как сапер на минном поле. Он даже с Крисом и Стивом тщательно подбирает каждое слово, чтобы, не дай Бог, не ляпнуть чего лишнего. Конечно, они знают про Джея, но никаких подробностей, ничего такого. Эклз словно боится сам себя сглазить. Он сам не понимает, как Ник обо всем догадывается. Шестое чувство, не иначе.
Он звонит Дженсену и просит о встрече. Именно просит, и нотки унижения в его голосе выбивают Дженса из колеи. Он помнит, каким наглым Ник был, когда они столкнулись впервые.
За ужином болтает в основном Ник. Рассказывает о том, как познакомился с Джаредом, как они начали встречаться, всю эту сентиментальную чушь, о которой обычно не говорят любовнику своего парня. Но Дженсен прекрасно слышит подтекст: «Ему было с тобой плохо, он от тебя ушел. Нам было хорошо, а тут ты опять появился». Лучше бы угрожал или целовал, честное слово.
Дженс не знает, как рассказать Джареду об этой встрече, и решает молчать. Ему всегда было проще молчать, и Джея, помнится, это неимоверно злило.
Как выяснилось, Ник не такой скрытный.
– Значит, ты с ним встречался? – начинает Падалеки. От одного его тона Дженсену становится нехорошо.
– С кем? – преувеличенно честно отвечает он.
– Не строй из себя святую невинность, Эклз, тебе это не идет. С Ником.
– И что?
– Ты собирался мне рассказать, или мне не положено знать о твоей жизни, даже если она касается меня?
– Чего ты заводишься, Джей? Он же тебе рассказал.
– Вот именно. Он! А не ты.
– Так и иди к нему, раз он такой распрекрасный. Что ты тут вообще делаешь? – взрывается Дженс. Откровенно говоря, его достала вся эта ситуация. Он не привык чувствовать себя запасным номером. Ему хватило второстепенных ролей в глупых сериалах. Джаред ведь даже не пытается выбрать, ему просто так удобно: жить с Ником, спать с Дженсеном. Кто бы отказался. От этой мысли становится больно, так больно, что тяжело дышать. Словно Дин, который вдруг понял, что вместо Сэма перед ним демон. Но тут святой водой и солью не поможешь.
– Блядь, если бы я знал, – Джаред запускает пальцы в волосы, немилосердно дергая густые пряди. Эклз лишь горько хмыкает, отворачиваясь.
– Куда нас это все приведет, Джен? Один раз у нас не получилось, с чего мы взяли, что получится во второй?
– Почему ты спрашиваешь у меня? Спроси у себя в таком случае.
– Я спрашиваю, но… Ты же не изменился, Дженсен. Ты, как всегда, живешь, будто целый мир тебе задолжал. Ты собираешься прятаться сам от себя, а я не могу так больше. Я понял, что можно жить иначе.
– Ник научил, разумеется, – в голосе Эклза сквозит неприкрытый сарказм.
– Нет, Джен. Не он. Ты.
Дженсен не знает, что ответить на эту реплику. Он не выучил слова этого сценария, и он так ужасно устал. Все, что он может – мысленно расставить свет, добавить оператора, голос режиссера на заднем плане: «Action!» Пусть он никогда не получит Оскара за эту роль, она будет лучшей в его карьере, он не сомневается.
– Раз ты так считаешь, раз ты думаешь, что у нас ничего не получится, раз с твоим новым бойфрендом тебе лучше… Уходи, Джей. Просто уходи. Исчезни из моей жизни. Не здоровайся со мной, не беспокойся обо мне, не посылай мне цветы. Сделай вид, что мы никогда не были знакомы, – в тоне Дженсена чувствуется лед и острые осколки стекла. Он знает, как они ранят. Он тоже слышал такие слова.
– Забери свои вещи и забудь меня, да? – усмехается Джаред, – у тебя вышла отличная месть, darling.
– Как скажешь. Мне все равно, – у него нет сил сопротивляться или спорить. На секунду он позволяет побыть себе слабым и подумать, что было бы, если бы он рассказал Джею о том разговоре с Ником. Но вряд ли это изменило бы финал. На одни и те же грабли глупо наступать дважды.
– А помнишь, что ты мне тогда сказал на прощание, Дженсен? Прежде чем уйдешь, пожалуйста, разлюби меня. Так вот. Сделай мне одолжение.
Пустыми глазами он наблюдает за тем, как Джаред быстро собирает вещи, которые успели появиться в квартире Эклза. Зубная щетка, футболка, что-то еще. Он почти не вздрагивает, когда слышит стук захлопнувшейся двери. Он пытается закурить, но руки слишком сильно дрожат, да и горечь никотина обжигает горло. Он тушит сигарету в пепельнице и медленно идет в спальню. Дженсен сворачивается клубочком, накрывается одеялом с головой и мечтает стать очень-очень маленьким, таким, чтобы о нем просто заботились, просто любили. Только потому, что он есть.



Часть девятая, где все, включая автора, курят неизвестно что

Просто знаю, что все равно,
Я влюблюсь как в последний раз,
Натяну свои нервы струной,
Переведу все стрелки на час.
Вперед. Смотреть как капитан корабля,
На тебя сверху вниз и вверх.
Даже нагие тела, не всегда
Ищут примитивных утех.
А ты? Попробуй без помощи рук,
Без применения слащавости слов,
Найти мою кромочку губ,
Мой терракотовый рот.(с)

Твоя мама – очень мудрая женщина. Кажется, лет двадцать назад, после мучительного расставания с твоей первой любовью, когда ты был готов плакать навзрыд от любой мелочи, но сдерживался из последних сил, она потрепала тебя по голове и улыбнулась: «Поплачь, если хочешь, милый. Помни, страшно не упасть, страшно не подняться». С той поры ты падал много раз и не всегда были силы встать, но у тебя никогда не было особого выбора – продолжать лежать, признавая свое поражение, или, стиснув зубы, все-таки приподниматься. Крис называет тебя за такое качество «бойцовской рыбкой». Ты не можешь его подвести. Ты не можешь подвести свою маму. Даже гребаного Джареда, который пару раз говорил, что ты сильнее, чем он. Может быть, и вправду сильнее, тебе плевать. Ты выбрасываешь упаковки со снотворным, ты вновь учишься улыбаться и наслаждаться вкусом любимого кофе и дорогого вина. Ты сильный, ты справишься – все об этом знают, даже ты сам. Жаль, что никто, кроме тебя, не догадывается, как отчаянно порой тебе хочется побыть слабым.
Дженсен может с точностью до минуты назвать момент, когда он понял, что начал выходить из затяжной депрессии. Он приехал на съемки в Нью-Йорк, в город, который Эклз иррационально любит, сам не зная за что. По воле случая там же оказался и Крис. Они встретились в маленькой кафешке, которую облюбовали с тех пор, когда оба только начинали становиться известными. Была зима, в воздухе пахло Рождеством и ощущением безоблачного, детского счастья, а Дженсен с тоской размышлял, что очередной праздник ему придется провести в одиночестве. Серое, хмурое небо определенно не добавляло позитива. Он до сих пор не знает, почему загадал такую глупость: «со мной все будет хорошо, если выглянет солнце». Не прошло и пяти минут, как по кафе пробежался солнечный зайчик, освещая все вокруг. Крис потом заметил, что от его улыбки, наверное, все лампочки перегорели в радиусе пяти миль. Перегорели там лампочки или нет, Дженсен не в курсе, но именно в тот момент он понял – все хорошо, все прекрасно. Ни к чему выпускать на свободу собственных тараканов и пытаться заглушить проблемы алкоголем и антидепрессантами. Наверное, Линдси Лоэн или Бритни Спирс просто никогда не наслаждались солнцем. С их ночным образом жизни – это и понятно.
Самое грустное в любой боли, что рано или поздно она проходит. Остаются сожаление, раскаяние, печаль, но воспоминания больше не напоминают незажившую рану – чуть сковырни корочку и польется кровь. Конечно, шрамы вряд ли когда-нибудь исчезнут, слишком глубоко была повреждена душа, но душа – это все же не тело. Никто не заметит шрамов, никто не покажет пальцем. В итоге, Дженсен собирается с силами и выбрасывает фотографии, диски, мечты и надежды на помойку. У него ощущение, что он выкидывает часть себя, причем лучшую часть, но сейчас он не может поступить иначе.
В жизни в Лос-Анджелесе есть свои преимущества. Их, конечно, не так уж много, по сравнению с недостатками. Зато, по крайней мере, заскучать вам точно не грозит. Если вы сами этого не хотите, и если у вас есть деньги. Дженсен никогда особо не любил голливудские тусовки. Он вообще не поклонник больших и шумных компаний, где все делают вид, что они друг друга любят, обожают, а на самом деле перемывают косточки ближнему своему со страстью домохозяек из какой-нибудь Миннесоты. Впрочем, если не принимать фальшивые уверения в вечной преданности и дружбе за чистую монету, жить можно. Дженсен потихоньку выползает из подполья, которое сам себе устроил, и вливается в светскую жизнь. Он мило улыбается, флиртует с начинающими актрисами, сплетничает, в меру пьет. Агент говорит, что это правильно для имиджа. Эклзу наплевать, ему главное, что это правильно для него. Пусть Крис и Стив периодически обзывают его «мажором» или «гламурной девочкой». Сволочь Кейн даже подарил ему розовый ободок, как и обещал. Хорошо хоть, что не заставил при всех примерять. Еще лучше, что он забыл про юбочку. Дженсен – не Киллиан Мерфи. Ему женские шмотки точно не пойдут. По крайней мере, Эклз так думает.
На вечеринку по случаю презентации нового альбома какой-то известной, но на редкость отвратительной группы, Дженсена затаскивает одна из случайных подружек. Знакомую высокую фигуру в толпе он замечает сразу. Во рту сразу пересыхает и он растерянно оглядывается на Криса, который, по счастью, решил составить ему компанию. Губы Кейна сжимаются в тонкую линию, не предвещающую ничего хорошего. Джаред явно в последнее время не ходит у него в фаворитах. Дженсен надеется, что все обойдется, что его не заметят, но эта тупая блондинка с которой он пришел, кажется, специально зовет Падалеки за их столик. Вроде как они вместе где-то снимались. Вечер резко перестает быть томным. По счастью, Ника с Джеем нет, но ситуацию его отсутствие мало улучшает.
Через какое-то время у Дженсена возникает чувство, что еще немного и Крис с Джаредом сцепятся, как два ротвейлера. Взаимные подколки в адрес друг друга становятся все злее и обиднее, даже блондинка не выдерживает и куда-то сбегает. Эклз жалеет, что не может сбежать с ней, потому что смутно надеется, что выяснение отношений в его присутствии не перейдет в кулачный бой. Кроме того, его определенно смущают взгляды, которые Джаред время от времени на него бросает. Если бы это были не просто взгляды, то Дженсена уже бы раздели, разложили прямо на столе и трахнули раз так –дцать. В общем, ничего необычного, но от Джея подобного поведения он явно не ожидал. Крис это тоже замечает и начинает беситься еще больше.
– Дженсен, можно с тобой поговорить? Наедине! – Эклз даже не сразу понимает, что последние слова Падалеки обращены к нему.
– Извини, Джаред, я не хочу вспоминать старые добрые времена, а больше нам с тобой разговаривать не о чем.
Дженсен всегда думал, что неплохо изучил Падалеки и что Джаред вряд ли может его удивить, но Джаред с легкостью развеивает этот миф.
– Джен, давай попробуем еще раз?
– Чттто? – Эклз от шока даже заикаться начинает.
– Давай еще раз попробуем встречаться. Кстати, я расстался с Ником.
Джаред всегда умел выбирать время, ничего не скажешь.
– Наступать на одни и те же грабли в третий раз? И не подумаю, – Дженсен передергивает плечом.
– Джен…
– Блять, Джей!
Эклз нервно достает сигарету, закуривает и, неожиданно для самого себя, складывает ладонь лодочкой и выдыхает табачный дым в воздушном поцелуе.
– Если ты хочешь, Джей. Если ты, правда, этого хочешь, то постарайся получить меня заново. Только не думай, что это будет так легко.
Крис хохочет и хлопает Дженсена по плечу:
– Вот мой мальчик.
Теперь уже глаза Джареда расширяются от изумления.
А потом к ним подходит охрана. Разумеется, в этом чертовом клубе нельзя курить. Под шумок Дженсен сматывается.
Дома, когда вспоминает прошедший вечер, ему очень хочется побиться головой о стену или пол. «Сначала сделать глупость, а потом подумать». Этот девиз точно нужно начертать на гербе Эклза.
Но ему интересно, ему до дрожи в коленях интересно, что же теперь будет делать Джаред.



Часть десятая, где герои и автор все еще очень много курят, но сорт травы не говорят

Looking at the pages of my life
Faded memories of me and you
Mistakes you know I`ve made a few
I took some shots and fell from time to time
Baby, you were there to pull me through
We`ve been around the block a time or two
I`m gonna lay it on the line
Ask me how we`ve come this far
The answer`s written in my eyes

Every time I look at you, baby, I see something new
That takes me higher than before and makes me want you more
I don`t wanna sleep tonight, dreamin`s just a waste of time
When I look at what my life`s been comin` to
I`m all about lovin` you

I`ve lived, I`ve loved, I`ve lost, I`ve paid some dues, baby
We`ve been to hell and back again
Through it all you`re always my best friend
For all the words I didn`t say and all the things I didn`t do
Tonight I`m gonna find a way

You can take this world away
You`re everything I am
Just read the lines upon my face
I`m all about lovin` you(с)

В какой-то момент времени верить в Санта Клауса или в сказки о великой и вечной любви становится проблематично. Про Санта Клауса тебе рассказала мама, когда тебе исполнилось восемь лет. Про то, что великой любви нет, тебе пришлось узнавать самому. Ты смотришь на свое отражение в зеркале и понимаешь, что старость тебе, скорее всего, придется встречать в одиночестве, потому что на компромиссы в виде «стакана воды все равно от кого» ты не согласен. Не то, чтобы повод впасть в депрессию или пафосно наглотаться антидепрессантами и попасть в светскую хронику, но напиться определенно стоит. Существует одно маленькое затруднение под два метра ростом. Затруднение, благодаря которому ты, кажется, все еще веришь в хэппи-энды, где «жили они долго и счастливо». Впрочем, ты себе в этом с трудом признаешься, что уж говорить об окружающих.
У Дженсена Эклза определенно не самый замечательный характер на Земле, поэтому он с легкостью вышвыривает цветы, которые ему присылает Джаред, мстительно сбрасывает телефонные звонки и отклоняет приглашения сходить куда-нибудь поужинать. «Принцесса Дженни так просто не сдается», – шутит Крис, а Дженсен сидит на широком подоконнике в своем кондоминиуме, выдыхает сигаретный дым в тягучее синее небо над Лос-Анджелесом и тихо радуется, что живет достаточно высоко, чтобы обезопасить себя от ночных серенад. Песен в исполнении Джареда он бы точно не пережил.
В конце концов, даже до Падалеки доходит, что уж кого-кого, а Дженсена такими простыми и банальными приемчиками не пронять. Он приходит к нему поздно вечером с неизменными розами, которые немедленно отправляются в мусорную корзину, и бутылкой «кьянти» – любимого вина Эклза. Надо же, прошло столько лет, а он все помнит.
– Чего ты хочешь, Джен? – устало выдыхает Джаред, глядя на выброшенный букет, на стену, в окно, куда угодно только не в глаза Дженсену.
– Я не знаю, Джей, – Эклз устало пожимает плечами, – может, попробуем для начала побыть просто друзьями? Когда-то у нас это неплохо получалось.
На самом деле изначально на языке у Дженсена вертелся куда более язвительный ответ, но Джаред выглядит таким несчастным и потерянным, что все желание отомстить куда-то исчезает.
– Как хочешь, Джен. Все, что ты хочешь. Значит, я могу пригласить тебя поужинать?
– Только учти, это не свидание.
– Понял. Обойдемся без красных роз и поцелуя в щечку, – невесело усмехается Джаред.
Они ужинают и обедают, даже пару раз встречаются за бранчем, и Дженсен понимает, что за эти годы просто отвык от дружеских подколок, от того, как они на самом деле похожи, как вместе может быть легко и уютно. Джаред ведет себя безупречно – ни одного лишнего жеста, ни одного неслучайного напоминания и понемногу Дженс начинает оттаивать, все ближе подпуская Джея к себе.
А потом Эклз уезжает на месяц на съемки фильма. Иногда они перезваниваются или пишут друг другу забавные смс, но далеко не так часто, как раньше.
Дженсен так и не узнает, что во время его отсутствия Крис Кейн позвонил Джареду и попросил его о встрече. Есть вещи, о которых лучше не знать.
Джей искренне недоумевает, зачем же он понадобился Кейну. Последнюю их встречу трудно назвать теплой и дружеской. Скорее всего, Крис испытывает острое желание набить ему морду. Это тем более удобно, что Дженсена нет в городе. Но в итоге любопытство перевешивает здравый смысл.
Кейн просит Джареда приехать к нему домой, открывает ему дверь в джинсах, низко сидящих на бедрах и в расстегнутой рубашке, открывающей скульптурной лепки грудь. На секунду, но только на секунду, в голове Джареда проскальзывают нехорошие подозрения, которые сменяются злостью на самого себя. Крис – друг Дженсена. Причем, за Дженсена он переубивает половину Америки, включая стариков и детей. За годы общения с Эклзом Джей усвоил эту нехитрую истину.
– Проходи, Падалеки. Поговорить надо, – голос у Криса, как всегда, такой низкий и хриплый, что кажется, если он попробует говорить хоть на тон выше, то онемеет. Джаред нервно передергивает плечами. Интонация Кейна явно не предвещает ничего хорошего. Нет, он не боится. С таким телосложением и боевой подготовкой не ему опасаться Криса. Но если узнает Дженсен… О подобной перспективе даже думать не хочется.
Кейн вручает ему бутылку с пивом, нашаривает в кармане джинсов пачку сигарет и закуривает. Джаред ждет чего угодно: от «отъебись от Эклза немедленно» до «только попробуй еще раз к нему подойти, ноги переломаю», но только не тихого:
– Ты знаешь, что я был когда-то влюблен в Дженни?
Джей ошарашено смотрит на него, вот чего-чего, а подобных откровений он от Кейна не ожидал.
– И не только я. И Стив, кстати, тоже. И еще парочка наших друзей.
Кажется, еще немного, и глаза Джареда выкатятся из орбит от изумления и уйдут в неизвестном направлении.
– Но…
– У Дженсена есть одна хорошая привычка. Кстати, действительно, хорошая. Он очень хорошо умеет превращать в друзей тех, кто в него влюблен. Подозреваю, что делает он это чисто интуитивно. Однажды ты просыпаешься, а Дженсен Эклз – твой задушевный друг. Ну, а трахать друзей обычно как-то не принято.
– Я не понимаю, зачем ты мне это рассказываешь, – Джаред нервно отхлебывает пиво.
– Я не самый твой большой фанат, Падалеки, но лучше уж ты, чем мудак вроде Макса, – холодно бросает Кейн, – просто не дай Дженни проебать все то хорошее, что у вас может быть.
Крис делает еще одну глубокую затяжку, и Джаред невольно припоминает, как сексуально курит Дженсен. Пухлые губы скользят по фильтру так, словно он делает сигарете минет. Завораживающее зрелище. Крис чертовски прав, в последнее время Джен постепенно становится для него просто другом, очень хорошим другом, но не больше. А Джей не согласен на платонические отношения с Дженсеном. С кем угодно, только не с Эклзом.
– И что мне ему сказать?
– Вот уж не знаю, – усмехается Кейн, – захочешь – придумаешь.
Потом он долго стоит перед домом Криса, не в силах понять, что же ему делать дальше. Впрочем, у него есть целая неделя, чтобы решить, какие именно слова ему нужно сказать Дженсу, чтобы тот его наконец услышал. Кажется, впервые за долгие годы Джаред понимает, почему Кейн или Дженсен курят. Пара затяжек никотина ему бы сейчас точно не повредила.
За несколько тысяч километров от Лос-Анджелеса Дженсен Эклз на несколько минут прерывает съемку эпизода. Он сам не знает почему, но ему сейчас жизненно необходимо услышать голос Джареда. И выкурить хоть одну сигарету.



Часть одиннадцатая, где все страшно читерят

мне хочется петь тебе песни под стоны гитарных аккордов
мне хочется ласково гладить виски безмятежностью пальцев
ты пахнешь смятеньем и болью, ты смотришь бессильно и гордо
и мне ни за что не ответишь, кто рядом с тобой засыпает..

мне хочется плавиться воском под светом твоим растворяясь
мне хочется верить в прекрасность твоих зазеркаленных истин
я вижу тебя слишком редко. я слишком поспешно теряю
твой привкус в изнанке ладони еще не успел истончиться...

мне хочется верить что в прошлом твоем притаился соперник
что утро встречаешь упрямо холодным отточенным взглядом
но кажется я поспешил... и ревность уколом последним
вливается в нежное сердце и там растекается ядом...

мне хочется быть тебе музой и равно хочу быть поэтом,
художником, могущим тело вписать в лабиринты мольберта.
ты мне отзываешься небом, оранжево-белым рассветом
я помню тебя до веснушки,до острого привкуса боли в твоей сигарете...(с)



Какой ребенок в детстве не мечтал вырасти и наконец-то позволить себе есть мороженое даже в холодную погоду или покупать себе каждый день по новой машинке. К сожалению, вместе со взрослением приходит ответственность. Слишком часто приходится принимать решения, которые тебе не нравятся, причинять боль людям, которые тебе не безразличны. В конце концов, работать от зари до зари с призрачной надеждой на домик у моря в старости. Гораздо проще остаться навсегда маленьким. В конце концов, ты никогда не любил мороженное настолько сильно, чтобы есть его каждый день. Ты отчаянно не хочешь принимать именно это решение, но никто не сделает нелегкий выбор за тебя. Почему нельзя навсегда остаться маленьким?
В баре темно, шумно и накурено, но Дженсен все равно оглядывается по сторонам, прежде чем щелкнуть зажигалкой. Папарацци имеют уникальную способность вырастать со своими камерами из-под земли. Сейчас точно не лучшее время разрушать имидж «хорошего мальчика Голливуда».
– Дженни, ты же понимаешь, что так дальше продолжаться не может? – Крис аккуратно вынимает сигарету из его пальцев и делает глубокую затяжку. Дженсен в ответ лишь неопределенно пожимает плечами. Разумеется, он все прекрасно понимает, еще бы он знал, что делать дальше. Но это не то решение, которое можно переложить на чужие плечи. Он заказывает себе еще виски и рассказывает Крису приколы со съемок. Как хорошо, что некому заметить его дрожащие руки.
На следующий день он звонит Джареду. Ничего особенного, просто приглашение на домашний ужин. За последнее время они несколько раз встречались вот так – в непринужденной, почти интимной атмосфере, просто чтобы вспомнить прошлое. Так что Джаред не чувствует никакого подвоха. Он покупает любимое вино Эклза и с трудом удерживается от букета неправдоподобно-алых роз. Но его подарок вряд ли оценят.
Дженсен встречает его улыбкой и слишком уж крепким объятием. На Эклзе лишь спортивные штаны вишневого цвета, которые плохо держатся на его бедрах, сползая непозволительно низко и обнажая полное отсутствие нижнего белья. Джаред непроизвольно сглатывает. Иногда ему очень хочется стукнуть Дженсена, и побольнее, за такое вот невинное издевательство. Впрочем, оно не такое уж невинное. В джинсах становится сразу тесно и неуютно, а Дженс лишь сладко улыбается, словно не замечая мучений Падалеки.
– Проходи. Я сейчас. – Босые ступни шлепают по паркету.
У Дженсена очень красивые ступни, которые хочется сжимать в ладонях, облизывать пальцы, внимательно вслушиваясь в каждый вздох и каждый стон. Но Джаред давно уже вне игры, он может просто смотреть, потому что прикасаться – строго запрещено. Они теперь просто друзья. От горечи ситуации Джареду хочется или заплакать, или рассмеяться в голос.
– Дай мне штопор. Я открою вино, – выдавливает Падалеки, чувствуя, как слова неприятно царапают его пересохшее горло.
– Лови.
Ужин проходит в тягостном молчании. Джареду слишком сложно поддерживать непринужденную беседу, а Дженсену, кажется, все равно. Он мило улыбается и ничего не говорит. Вечер неуклонно катится к финалу с дружеским похлопыванием по плечам и дежурным: «Я позвоню, когда будет время». Но Джареду отчаянно не хочется расставаться с Дженсеном. Только не сейчас, когда он так похож на себя прошлого. На того Джена, в которого он когда-то отчаянно влюбился, а не на комок нервов, не на голливудскую звезду с «Оскаром» и кучей тараканов в голове.
– Не возражаешь, если я закурю?
Джаред лишь неопределенно пожимает плечами. Ему не нравятся курящие люди, но губы и руки Эклза словно созданы, чтобы непринужденно сжимать сигарету. В любом случае, вряд ли им потом придется целоваться, а от дыма он точно не умрет. Дженсен глубоко затягивается, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц. В такие мгновения Джаред отчаянно жалеет, что не умеет рисовать или хотя бы правильно обращаться с фотоаппаратом, потому что сейчас Дженсен Эклз – это воплощенный секс в чистом виде. Хорошо, что таким его не увидят многочисленные фанатки.
Джен небрежно забрасывает на Джареда свои ноги.
– Сделай мне массаж, если тебе нетрудно. Находился за день.
Джареду становится трудно дышать. Очень осторожно он начинает разминать ступни Дженсена, вздрагивая при одной только мысли, что в любой момент его могут одернуть. Простой дружеский массаж – ничего больше, разумеется. Наконец-то Эклз начал ему доверять. Все, как и предупреждал Крис, но у Падалеки нет сил, чтобы бороться со сложившейся ситуацией. Он и сам не замечает, как постепенно его ладони со ступней перемещаются на щиколотки Дженсена, а потом на сильные, мускулистые икры. Дженс упорно делает вид, что не замечает поползновений Джареда, и только довольно жмурится, только что не мурлыкает от удовольствия.
– Блять, Джен!
Эклз смотрит на него невинными зелеными глазами, словно заправская кокетка.
– Что-то не так, Джей? – от хриплых, провоцирующих ноток в его голосе хочется то ли повеситься, то ли немедленно кончить.
– Ты это специально делаешь? – обвиняюще смотрит на него Джаред, не в силах оторваться от затягивающего, зеленого омута глаз.
– Конечно. Можешь, даже не сомневаться, – Дженсен легко пожимает плечами и внезапно тянется к нему за поцелуем. Предложение, от которого невозможно отказаться.
Они целуются невыносимо медленно, так что у Джареда начинает звенеть в ушах и подкашиваться ноги. Хорошо, что он сидит на диване. Штаны Дженсена сползают куда-то в район коленей, поэтому на них можно смело не обращать внимания. Джаред и не обращает, изо всех сил стискивая идеальные полукружия ягодиц Эклза. Завтра там точно будут синяки, но вряд ли кого-то это сейчас волнует. Интересно, сколько раз он целовался с Дженсеном, сколько раз они трахались в самых невообразимых позах и ситуациях, но каждый раз это заводит так, что становится трудно дышать. Наверное, это и есть любовь, хотя в данной ситуации подобные мысли несколько несвоевременны.
Ладони Дженсена проскальзывают под футболку Джареда, глядят смуглую, загорелую кожу, добираются до сосков.
– Тебе не кажется, что ты чересчур одет?
Падалеки еще как кажется, поэтому от одежды он избавляется за рекордные сроки. Каждое прикосновение обжигает, словно электрический разряд. Все слишком сложно и, одновременно, очень просто. В глазах Дженсена плещется ничем неприкрытое желание, и от этого крышу Джареда уносит еще дальше.
– Пошли в спальную.
– Зачем? Мне и на диване неплохо.
– Ну, там смазка в тумбочке.
– Черт! Ты умеешь находить аргументы.
Правда, до кровати Дженсена они добираются очень нескоро. Слишком много стен в квартире Эклза, около которых можно бесконечно целоваться.
На постели у Дженса отвратительное розовое покрывало. Оно совсем не подходит ни под ситуацию, ни под интерьер, но Эклз даже на розовом шелке ухитряется выглядеть чертовски соблазнительно. «Наверное, это врожденный талант», – лениво думает Джаред, скользя руками по обнаженной коже. Дженсен тихо стонет и только широко раздвигает ноги, хотя Джею уже не требуется никаких приглашений.
– Ты всегда такой тормоз или только в постели? – Дженсен нетерпеливо тянет его руку к своим губам, торопливо облизывая каждый палец.
– Ну, и зачем была нужна эта смазка? – интересуется Падалеки, медленно, неторопливо растягивая Дженсена. Слишком заметно, что уж анального секса у того точно давно не было.
– Сука, – стонет Дженсен, выгибаясь всем телом, – быстрее давай.
– Ты всегда так любишь командовать, милый.
Впрочем, в данный момент на прелюдию явно можно забить. Джаред открывает тумбочку и на секунду замирает.
– А ты не забыл купить, скажем, презервативы?
– Я очень надеюсь, что у тебя нет СПИДа, – усмехается Дженсен, – Остальное можно вылечить.
Ну, что можно сделать после таких слов? Только изо всех сил шлепнуть по соблазнительной, округлой заднице, а Джаред немного не в том состоянии, чтобы противиться искушению.
– Убью, – шипит сквозь зубы Дженсен, но шипение быстро переходит в сдавленный стон, после того как Джаред очень осторожно начинает вводить в него свой член. Это почти невыносимо больно для обоих, но они слишком хорошо знают, что боль рано или поздно уступит свое место наслаждению.
Только в порнухе или в дешевых любовных романах герои кончают в один и тот же момент, поэтому сеанс одновременного оргазма откладывается. Они долго лежат в обнимку, пытаясь успокоить дыхание. По животу и бедрам Дженсена стекает сперма, но он не обращает на это внимания.
– Я принял решение?
– Мммм? – Джаред лениво целует его в нос.
– Из нас явно получатся хуевые друзья, так что перевози завтра свои вещи.
Глаза Джея от удивления становятся похожими на автомобильные фары.



Часть двенадцатая, где все в шоке

I think I`m paranoid and complicated
I think I`m paranoid, manipulate it
Bend me break me
Anyway you need me
All I want is you
Bend me break me
Breaking down is easy
All I want is you
I fall down just to give you a thrill
Prop me up with another pill
If` I should fail, if I should fold
I nailed my faith to the sticking pole
All I want is you
paranoid
I think I`m paranoid
Bend me break me
Anyway you need me
All I want is you
Bend me break me
Breaking down is easy
All I want is you(с)

Дело в том, что рано или поздно устаешь бегать от самого себя. В этом занятии все равно нет никакого смысла, даже пейзаж вокруг не меняется. Ты смотришь на собственное отражение в зеркале: морщинки вокруг глаз, скорбные складки вокруг рта. Время, к сожалению, очень плохой визажист. Ты думаешь о прошлом, обо всех тех ошибках, что совершил, и не жалеешь ни об одной из них. У тебя почти не осталось старых фотографий, ненужных воспоминаний, лишних людей. Наверное, ты бы мог сказать, что счастлив сейчас. Но счастье сиюминутно, его невозможно удержать в ладонях. Возможно, завтра опять начнется бег по пересеченной местности, и на память у тебя будет лишь пять совместных фотографий, футболки на пару размеров больше, пятнадцать роз на День Святого Валентина и тишина. На самом деле, это не мало, но не для тебя, ведь ты всегда мечтал о Солнце, сжимая в кулаке Луну.
У Дженсена все хорошо, просто замечательно, как в дешевой голливудской мелодраме, в те самые десять минут сопливого хэппи-энда, наверное, поэтому он продолжает много курить, украдкой принимает снотворное и часто приходит домой не очень трезвый. Разумеется, долго это продолжаться не может. Не с характером Джареда Падалеки, который на радость всем газетчикам живет теперь вместе с Дженсеном Эклзом. Впрочем, газетчики пока еще не знают, какая у них есть радость, ведь Дженсен ни намеком не дает понять, что в его личной жизни произошли изменения.
– Ты опять пьешь эти таблетки? – упаковка летит куда-то в угол. Джаред даже почти не кричит. Пока. Ключевые слова здесь – «почти» и «пока».
– А ты опять пытаешься меня контролировать? – глаза Дженсена темнеют от злости, становятся почти черными. Кажется, еще немного, и третья мировая война неизбежна.
– Что тебя не устраивает, Эклз? Мне уйти, свалить из твоей оскароносной жизни?
Проще всего пожать плечами. Дженсен очень хорошо умеет пожимать плечами и отворачиваться. Проблема в том, что он знает, что будет потом. Проблема в том, что ему на самом деле не нужны эти чертовы таблетки.
Дженсен машинально достает из кармана пачку Marlboro, вытряхивает одну сигарету и тут же получает по рукам.
– Хватит уже столько курить!
Руки Эклза непроизвольно сжимаются в кулаки. Кажется, еще немного, и грянет Апокалипсис. Но вместо этого он проводит костяшками пальцев по щеке Джареда. Жест, в котором нежность в равных пропорциях перемешалась со злостью, надежда с отчаянием. Коктейль, который лучше не взбалтывать, может и полыхнуть.
Джаред пытается отшатнуться от его прикосновения, вжимается в стену, и Дженсен, конечно, понимает, что Падалеки гораздо больше и сильнее его, но он никогда по-настоящему его не ударит. Эклз прекрасно это знает и беззастенчиво пользуется своим знанием. Он прижимает Джареда к стене, раздвигая коленом его ноги, и с силой кусает за нижнюю губу, так что во рту у него остается легкий привкус крови. Джаред протестующее стонет, но Дженсен уже не может, да и не хочет останавливаться. Он проводит языком по беззащитному горлу, кусает смуглую соленую кожу, словно ставит подпись: «собственность Дженсена Эклза». Протестующие стоны плавно переходят в одобряющие, и Дженсен удовлетворенно ухмыляется, чувствуя как твердеет член Джареда.
Дженсен с силой вцепляется в ворот его рубашки, и пуговицы со стуком разлетаются по полу.
– Ты так скоро оставишь меня без одежды, – тяжело дышит Джаред.
– А зачем она тебе? – ухмыляется Дженсен, обводя языком его сосок.
До постели слишком далеко, поэтому они трахаются прямо на жестком паркетном полу. Дженсен знает, что Джаред терпеть не может, когда он берет его сзади, именно поэтому ставит его в позу «по-собачьи». В конце концов, надо же продемонстрировать все грани своего отвратительного характера.
Потом они валяются на холодном полу, потные и грязные, не в силах добраться даже до дивана.
– Ты, правда, бы ушел? – Дженсен осторожно перебирает волосы Джареда, чувствуя, как от внезапно нахлынувшей нежности, становится трудно дышать.
– Идиот ты, Дженни. Я в курсе, какой сукой ты можешь быть.
Дженсен и сам в курсе, что он вовсе не ванильное мороженное, поэтому ему остается только вздохнуть.
Им тяжело ужиться вдвоем. Раньше у них это получалось лучше, но они были моложе, в чем-то наивнее, без взаимных претензий и теней прошлого за плечами. Они ссорятся через день и мирятся в постели или на кухонном столе, на полу или возле ближайшей стены. Подобный ритм выматывает обоих, но все слова и обещания летят к черту, когда Джаред видит Дженсена с сигаретой, а Дженсен застает Джареда пьющим молоко прямо из пакета.
– Когда-нибудь мы убьем друг друга, или затрахаем до смерти, – жалуется Эклз Крису. Кейн мерзко смеется и предлагает подарить «возлюбленному Дженни» черный лак, вместо розового, чтобы было готичненько. Дженсен возмущенно кидает в него смятую салфетку.
– Я понимаю, почему ты его ты его так любишь, – внезапно роняет Крис, – рядом с ним ты становишься живым. Настоящим.
Эклз молчит. Ему нечего сказать.
– Рано или поздно, – выдыхает Дженсен, – обхватывая ногами талию Джареда, насаживаясь на его член, цепляясь пальцами за плечи, так что завтра непременно будут синяки, – ты бросишь меня.
– Рано или поздно, – усмехается Джаред, прикусывая его нижнюю губу, – ты меня возненавидишь.
Дженсен так до сих пор не рассказал никому про Джареда. Джаред так до сих пор не может ему этого простить. Они бродят по замкнутому кругу, взявшись за руки, и никак не могут отыскать выход.
А потом появляется Линда. Начинающая старлетка с ногами от ушей. Они снимаются с Джаредом в очередном дурацком сериале и ходят вместе по ресторанам, дискотекам и выставкам, пока Дженсен накручивает себя дома. Джаред больше не злится на его сигареты, а Дженсену все равно, что пятна от молока остаются на его идеальном кафеле в кухне. Между ними воцаряется тяжелое молчание, как тогда, много лет назад, из-за Женевьев.
Дженсен с горя принимает предложение сняться в очередном фильме, даже толком не прочитав сценарий. Очередная семейная драма, но она слишком напоминает ему, что происходит в его собственной жизни. Ему кажется, что он опять сходит с ума. Ему кажется, что он больше не сможет подняться. Это все его вина, разумеется, но разве от этого легче?
А потом он слышит по телевизору сплетни о предстоящей свадьбе Джареда Падалеки и Линды Ди Фьоре. Он не звонит Крису или Стиву. Даже Джареду не звонит, просто напивается в очередном баре.
Он устал, он так устал, Господи. Он просто больше не может платить по собственным счетам. Он утыкается лбом в холодный металлический стол, не обращая внимания на раздражающую музыку, на назойливые тычки в спину, на звонок мобильника в кармане. Когда Господь хочет кого-то наказать, он лишает его разума. Добро пожаловать в блестящую жизнь оскароносного Дженсена Эклза. Проеби все за пару недель – девиз, начертанный на его гербе. Он чувствует себя старой, выцветшей фотографией.
На следующий день Джаред приезжает на съемочную площадку.



Часть тринадцатая, где все заканчивается или начинается, смотря с какой стороны посмотреть.

Tell me what you need and I will find a way to stop the bleeding,
oh, don`t add to my mistakes.
Tell me you`re not leaving and I`ll tell you everything you need to know.
Don`t throw it all away.
Don`t say my words are just too late.
I don`t want to be left behind.
I`ve been so blind to all that I have broken.
Can we put this back together?
No more empty promises, they don`t exist,
just me out in the open.
I know this will take time.
Can you give me one last chance to make it right?(с)

Хэппи-эндов не бывает. Только не в этой жизни и только не с тобой. Почему же ты всегда забываешь эту простую истину? Наверное, в прошлой жизни из-за тебя утопилась не одна сотня девушек или парней, раз в этой ты постоянно оказываешься в одиночестве. Мама тебе все чаще говорит, что надо жениться, иначе в старости некому будет подать стакан воды. Она не понимает, что ты можешь и не захотеть пить. Тебе нужен всего один человек, но, кажется, ты сумел воспользоваться шансом каждого – найти и потерять самую большую любовь собственной жизни. Ты знаешь, что тебе некого винить, кроме себя. Еще бы подобные мысли хоть немного утешали. На самом деле, ты знаешь, что ни алкоголь, ни сигареты, ни даже чертовы таблетки не приносят утешения, только забвение на пару-тройку часов. Твое законное право немного побыть слабым, чтобы с утра начать искать новый смысл в жизни. Однажды у тебя это получилось. Но с каждым разом собирать осколки и склеивать себя становится все сложнее, и об этом ты тоже прекрасно осведомлен. Рано или поздно ты устанешь. Рано или поздно у тебя не найдется сил, чтобы подняться, если никто не протянет руку. Стакан воды по сравнению с этим знанием – такие пустяки. Ты не хочешь пить, ты просто больше не хочешь просыпаться один.
Дженсен всегда думал, что подобные сцены бывают только во французских мелодрамах: два человека, которые смотрят друг на друга поверх толпы, не обращая внимания на окружающий мир. Он дожил до тридцати пяти лет, у него куча денег, два Оскара и тщательно закрашенная седина на висках, но сейчас он, словно восемнадцатилетний мальчишка, не может пошевелиться, не может закричать, устроить сцену или потребовать объяснения, он может только стоять и смотреть на Джареда. Скорее всего, в последний раз. Потом Дженсен так и не смог вспомнить, кто из них первый сорвался с места, наверное, все-таки Падалеки, он из них двоих всегда был более порывистым.
– Эклз, мать твою, – ты опять бухал всю ночь? – Дженсен подсознанием фиксирует, что Джаред трясет его за плечи. Связно мыслить у него сейчас при всём желании не получается.
– Тебе-то какое дело? – кричит он на всю съемочную площадку, – вали к своей длинноногой шлюхе-жене!
– У тебя уже белая горячка началась? – изумленно бормочет Джаред, – какая, к черту, жена?
– Линда как-её-там, – Дженсен ищет в кармане джинсов смятую газету, – вот, смотри, – он тыкает пальцем в статью.
– Эклз, с каких пор ты веришь газетам больше, чем мне? – устало интересуется Джаред, разрывая на части газетный лист, – ты, правда, думаешь, что я бы смог так поступить с тобой? С нами?
– Я… я не знаю. Я два месяца торчал в этой дыре. Вдруг ты… она… – Эклз с ужасом чувствует, что заикается. Еще он чувствует себя непроходимым идиотом, но тут, по крайней мере, нет ничего необычного. Он чаще всего ощущает себя либо избалованной сукой, либо дебилом. Иногда и то, и другое вместе.
– Пойдем, присядем где-нибудь и поговорим, – Джаред тянет его за руку.
– Мне надо на съемки.
– Не надо. У тебя до часу нет никаких сцен, я узнавал, – в голосе Падалеки металл и холод.
Неподалеку от площадки есть небольшое кафе, где Дженсен обычно завтракает. Он понятия не имеет, как Джаред разузнал об этом месте, но не горит желанием спрашивать.
Они молчат минут десять, просто смотрят друг другу в глаза. Никто из них не решается первым начать разговор и нарушить тягостное молчание. «Вот и все, – думает Дженсен, – ты в очередной раз проебал свой шанс». От чувства дежавю хочется рассмеяться в голос, и, в конце концов, он не выдерживает. Смех выходит слишком горьким, как кофе, в котором переборщили со специями.
– Ты – придурок, – заявляет Джаред.
– Спасибо, Капитан Очевидность. Именно тебя мне хватало этим утром.
– Ты – придурок, параноик, у тебя отвратительный характер и еще ты слишком много куришь.
Эклз только пожимает плечами. Он всю жизнь мечтал, чтобы ему зачитали список его грехов в маленьком грязном кафе посередине страны нет-и-не-будет.
– Забыл добавить, что я трус.
– И трус, – соглашается Падалеки, – но я тебя вроде как люблю.
Если бы Эклз пил, скажем, кофе или кока-колу, он бы обязательно поперхнулся.
– Тебе не кажется, что весь этот разговор отдает дешевой мелодрамой? – ехидно интересуется он, и жалеет, что не откусил себе язык в младенчестве.
– Тебе не кажется, что наши отношения вообще отдают дешевой мелодрамой? – хмыкает Джаред.
– Ага, особенно розы на День Святого Валентина.
– Ты красил ногти лаком. Розовым! И не думай, что Кейн мне об этом не рассказал.
– Убью Криса, – мрачно сообщает Дженсен, – вернусь в Лос-Анджелес и убью.
– Как ты мог поверить? – Джаред опять начинает злиться, – как ты мог поверить этим дешевым грязным папарацци, Эклз?!
Дженсен в очередной раз пожимает плечами. Ему нечего ответить, кроме: «Ну, ты сам сказал, что я придурок, а какой спрос с придурка, да еще и параноика».
Джаред проводит костяшками пальцев по его небритой щеке. От нежности в глазах Падалеки Дженсену хочется плакать. Он бы и заплакал, но не в тридцать пять лет, да еще и в публичном месте. Остается только мягко улыбнуться.
– Эй, мы в порядке?
– В абсолютном, – кивает Эклз, – зачем тебе такой идиот, как я?
– Дай-ка подумать, – Джаред загибает палец, – ты охуенно трахаешься. И варишь потрясающий кофе, – он загибает второй палец. – Пожалуй, все.
– Ненавижу тебя!
– Неправда, ты меня любишь.
Дженсен ничего не говорит, но они оба знают, что Джаред прав.
– Кстати, об «охуенно трахаешься», – задумчиво тянет Эклз, – у меня есть еще пара часов и свободный трейлер, – что скажешь?
– Господи, Дженсен Росс, тебе не кажется, что мы уже староваты для таких штучек? Трейлер – тесно, неудобно, кто-нибудь вечно пытается вломиться, громко стонать нельзя… Романтика.
Дженсен пытается скорчить обиженную гримасу, а Падалеки громко хохочет.
– Купился? Нет, ты, правда, купился? Пойдем, но учти – в этот раз ты снизу.
– Посмотрим, – хищно улыбается Эклз.

Зима в Лос-Анджелесе – не самое приятное время года. Постоянно идут дожди, и серое небо нависает над городом, не давая вздохнуть полной грудью. Впрочем, тут и летом лучше дышать через респиратор. Дженсен аккуратно обходит лужи, стараясь одновременно извлечь из кармана айфон и не уронить пакеты с продуктами. Надо было брать машину, но эти вечные, как мир, проблемы с парковкой…
– Да, мама? Да, все в порядке. Нет, на Рождество приехать не смогу. Но мы с Джаредом заедем к тебе, как только появится свободное время. Да, я тепло одеваюсь. Да, и Джаред тоже. Я прослежу, мама. Позвони вечером, мне сейчас неудобно разговаривать. Пока. Я тебя тоже люблю.
Донна Эклз на удивление легко отреагировала на то, что его лучший друг получил статус бой-фрэнда. Дженсен подозревал, что мама всегда догадывалась о чем-то, но они не собирались обсуждать эту тему. Если бы еще журналисты умели не лезть в чужую частную жизнь. Дженсен пока так и не рассказал о смене ориентации, но в желтой прессе все чаще появлялись завуалированные и не завуалированные намеки. Как ни странно, Эклзу было плевать.

– Милый, я дома, – прокричал он с порога. Постаревшая Сэди спрыгнула со своего любимого кресла и немедленно сунула нос в пакеты.
– Есть будешь? – отозвался с кухни Джаред.
Эклз, не разуваясь, прошел на кухню.
– Я надеюсь, тебе не дадут очередной «Оскар», – Джаред стукнул его ложкой по руке, пока Дженсен пытался стащить кусочек мяса под соусом, – а то это проклятие и все такое.
– Ты собираешься изменить мне?
– Обязательно. Прямо завтра и начну проводить кастинги.
Дженсен счастливо улыбнулся. Он действительно чувствовал себя дома. Во всех смыслах этого слова. Иногда даже параноикам, идиотам и трусам везет в этой жизни. Наверное, бог все-таки есть. Ну, или его нет. Какая, на самом деле, разница?

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.