- Отлично сыграл!
Дженсен слабо, но благодарно улыбается, кивает в сторону режиссера и плетется к трейлеру, на ходу стаскивая жаркую кожанку. Джаред заливисто хохочет за спиной, этому всё как с гуся вода, плохо ли он сыграл, хорошо ли – по барабану, он получает от работы удовольствие и не заморачивается.
Влажная салфетка, пропитанная кремом, маска Дина Винчестера – серые потеки на салфетке, в зеркале – ничем не примечательное лицо техасского парня, обычное – глаза, нос, губы, ершик липких от лака волос, таких парней в каждом городке сотни, и разница лишь в том, что один из них находится по ту сторону экрана.
Джаред вваливается в трейлер, громко стуча ногами, захлопывает дверь, задевает бедром какую-то коробку, та с грохотом падает… Он вообще все делает шумно и неловко, как будто за двадцать пять лет жизни так и не сумел подружиться с собственным телом, свыкнуться с ним, он все еще неловкий, как подросток, угловатый, коленки и локти во все стороны, телёнок…
- Эй, ты чего? – Падалеки внимательно смотрит на Дженсена, в руке – пластиковый стаканчик с кофе.
Эклз неопределенно поводит плечами, продолжая стирать грим.
- Устал что ли? – не успокаивается Джаред.
- Устал… - эхом отзывается Дженсен.
- На! – Джаред сует ему в руки стаканчик, не слушая возражений, чуть ли не силой подносит к губам, заставляет сделать глоток и наблюдает за тем, как движется кадык на шее Дженсена, словно придирчивый доктор, проверяющий, проглотил ребенок лекарство или только сделал вид.
- Спасибо… - Эклз надсадно кашляет – под этим пытливым взглядом невозможно не поперхнуться.
- Точно все нормально?
- Точно… Слушай, я пойду к себе, надо к завтрашнему подготовиться…
- Помочь? – с готовностью спрашивает Джаред, отставляет стаканчик и уже собирается подняться.
- Нет, отдыхай…

Дженсен немного завидует Джареду – тот играет как дышит, без напрягов, без утомительной подготовки и проработки роли, просто читает сценарий раз, другой, делает пару жестов, слегка меняется в лице – и вуаля, выходит на площадку, и легко отыгрывает свою партию.
Дженсен не может так – вечером после тяжелого съемочного дня он вчитывается в текст, проговаривает свои реплики, отрабатывает перед зеркалом каждое движение, каждый поворот головы, каждую гримасу, пытаясь достичь совершенства. Он ненавидит просмотр готовой серии, потому что всякий раз с мучительным стыдом понимает, что – недоиграл, недотянул, сорвался, не выдержал паузу, переиграл, а вот тут нужно было акцентировать внимание зрителей…
Джаред, кажется, единственный, кто догадывается – во время просмотров Дженсен иногда ловит на себе его короткие внимательные взгляды. Но он молчит, и это даже странно – кто, Джаред, этот ребенок «что у трезвого на уме, то у Джареда на языке»? Джаред молчит, но после окончания съемочного дня он час ходит за Дженсеном, словно приклеенный, тенью маячит за спиной, хохочет, отнимает стаканчик с кофе – «Дай глотнуть, ну дай, тебе жалко что ли? На вот, забери свой кофе, жмот… Что значит: «Ты все выпил»? Вон сколько оставил, ну ладно, сейчас еще налью, я сам, сиди!»
Иногда Дженсен думает, что Падалеки достался ему в качестве наказания за какой-то кармический грех перед человечеством, потому что это же невозможно – видеть, как в то время, как ты часами пытаешься войти в роль, отрабатываешь ее в свободное время, пашешь, как проклятый, - видеть этого здоровенного обормота, который выходит из своего трейлера с заспанными глазами, в перекрученной рубахе, дремлет в кресле гримера, потом, практически не открывая глаз, выходит на площадку – и уверенно отыгрывает свою роль, чтобы после скакать вокруг, запрыгивать Дженсену на шею, теребить и дергать – «Ой, слушай, а давай завтра вечером в бар махнем, развеемся!», «Ты видел, как он сыграл? Чума просто, я бы так не смог!», «Ты зачем слезу в конце пустил, скотина? Так подгадил, это ж был мой звездный час!»…

- Эй…
Дженсен вздрагивает, отнимает ладони от лица и оборачивается – ну конечно, кто еще может без зазрения совести вломиться к нему в час ночи, даже не подумав постучать для приличия.
- Ты как, отошел? – уточняет Джаред и, не спрашивая разрешения, делает шаг вперед, с грохотом захлопывая за собой дверь.
- От чего? – Дженсен пытается прикинуться дурачком, но с Джаредом это не проходит.
Падалеки делает еще два шага - черт бы побрал крошечный трейлер, развернуться негде, и не отодвинешься – за спиной стена, под задницей – узкая жесткая койка, правый локоть упирается в боковую стенку шкафа – и садится на корточки перед Дженсеном, едва не упираясь своими коленями в его.
- Эклз, иди на хрен, завязывай строить из себя идиота. Ты нормально или еще колбасит?
- С чего меня должно… колбасить? – изумляется Дженсен, тщательно выверяя дозу изумления, чтобы не переиграть.
Джаред хмурится, и Дженсен запоздало вспоминает, что ему еще ни разу не удалось обмануть Падалеки – при всей своей простоте тот мгновенно чувствует фальшь, как акула – кровь в воде.
- С того, что мы сегодня играли сцены из 2.21, а ты имеешь дурную привычку вживаться в роль, - фыркает Джаред, мотнув головой, челка падает на глаза, и он сдувает ее – нет, не вышло, - поднимает руку и пытается отвести прядь волос за ухо.
Эклз отводит взгляд – а что тут скажешь, Падалеки прав, есть у него привычка слишком глубоко входить в образ, а выкарабкивается он потом мучительно, тяжело – чтобы с утра снова влезть в шкуру Дина Винчестера и смотреть, как у него на глазах убивают младшего брата, как Сэм мертвый лежит на кровати, кожа пергаментная, и тело надо сжечь, а он, Дин, – не может, физически не может этого сделать, потому что больше никого нет, потому что это единственное, что осталось, ради чего стоит жить и ради чего не грех умереть, нет, не ради - вместо…
- Э-эй! – Дженсен приходит в себя оттого, что Джаред теребит его за колено и требовательно заглядывает в глаза – снизу, словно щенок.
Дурацкая привычка – сравнивать здоровенного, выше тебя, накачанного парня с толстолапым большеголовым щенком.
- Дженсен!
- Да, да, я в порядке, - Эклз часто моргает, пытаясь отогнать от себя ощущение, что уже не раз видел младшего брата в таком положении, что тот в детстве имел привычку садиться у его ног и заглядывать в глаза, задавая очередной странный вопрос: «Почему небо иногда синее, а иногда серое?», «А откуда в хлебе дырки?», «Куда опять ушел папа?», «Дин, а он точно вернется?».
- Дженсен Эклз, твою мать, а ну немедленно приди в себя! – Джаред практически орет ему в лицо.
Он уже не на корточках сидит – стоит на коленях, одной рукой крепко придерживая подбородок Дженсена, другой жестко сжимая волосы на затылке.
- Слушай, ты, придурок, по-хорошему предупреждаю, еще раз до такого себя доведешь – дам по морде, чтоб в мозгах прояснилось! Или уже пора? – осведомляется Джаред и слегка тянет за волосы, заставляя откинуть голову.
- Я понял, понял, больно, отпусти, Сэм! – выдыхает Дженсен, морщась от боли, – и с ужасом замечает, как Джаред мгновенно меняется в лице, в глазах милого доброго щенка мелькает что-то… то ли испуг, то ли злость, слишком быстро, не разглядеть, а в следующую минуту он шепчет:
- Надеюсь, ты меня просто провоцируешь, потому что если нет… - и резко ныряет вперед, придвигается, неожиданно, близко – чтобы вцепиться зубами в открытое горло.
- Ты че… - вздергивается Дженсен – и затыкается, вернее, его заставляет заткнуться ладонь Джареда, мгновенно передвинувшаяся с подбородка на губы – черт, рот зажал умело, практически профессионально, и не вырвешься, разве что сработать на контрприеме и вывернуть ему руку…
Джаред прикусывает кадык, тянет кожу, по-собачьи мотнув головой, закусывает подбородок, скулу, щетина колется, и это очень странно.
Дженсен знает, что нужно делать, чтобы вырваться, буквально два движения, но – жалко мелкого, в трейлере тесно, и этот теленок с его неловкостью непременно вломится в шкаф, ушибется, ударится об стол или об стул, наставит себе синяков, да еще тот недавний перелом руки…
Джаред тычется носом в ямку между ключиц, впивается в косточку, кажется, даже тихонько рычит, зубы острые, как у волчонка, губам под ладонью жарко, дыхание оседает на пальцах, во рту – вкус кофе, в руках – сжатые в комки полы рубашки Джареда.
- Ты не он, не Дин, какого хрена, ты же сгоришь, загоняешься, как псих, блядь, как маленький, честное слово, на хрена так в роль входить, чтобы потом не выйти… - шепчет Джаред ему в шею, кусая все сильнее, до боли, до красных следов, и Дженсену становится страшно.
«Я понял, понял, больно, отпусти, Сэм!»
Он назвал Джареда Сэмом.
- Прости…
- Что? – Джаред поднимает голову, теряет равновесие и проваливается между колен Дженсена. Позади него с грохотом падает стул.
- Я назвал тебя Сэмом. Прости, ты прав, оно того не стоит.
Джаред снова смотрит на него снизу вверх, и снова этот растерянный взгляд, словно не он только что искусал Дженсена, как бешеная овчарка.
- Я в норме, правда. Давай, вставай, - Дженсен тянет его вверх, смотреть на коленопреклонного Падалеки как-то… некомфортно.
Джаред приподнимается, морщится и хватается за ногу:
- Черт!
- Что такое?
- Колено…
Эклз мгновенно вскакивает с кровати:
- Сядь.
- Зачем?
- Сядь, говорю, посмотрим, что с твоим коленом…
Джаред послушно плюхается на кровать и начинает с готовностью стаскивать джинсы.
- Ты что делаешь? – брови Дженсена ползут вверх.
- А ты будешь штанину закатывать? – изумляется Падалеки, но покорно замирает – скомканная рубашка, полурасстегнутые джинсы, на правом кроссовке шнурок развязался, наверняка так и проходил весь день, как не убился…
- Снимай, ну тебя… - вздыхает Эклз, отводя взгляд – ситуация начинает выходить из-под контроля, или уже вышла, и он знает, что Джаред тоже это знает, и как непросто будет выкрутиться, да еще это колено не вовремя…
Скомканные джинсы летят через трейлер и врезаются в противоположную стену, чтобы упасть невнятной кучей тряпья.
- Правое?
- Левое… - грустно поправляет Джаред, и Дженсен с подозрением смотрит на него – в голосе промелькнула ирония или все же показалось?
Дженсен осторожно ощупывает болящую конечность, как будто что-то понимает в травмах, Джаред беззвучно смеется, глядя на стриженую макушку, и не выдерживает и лукаво тянет:
- Ди-и-и-ин…
Дженсен озадаченно вскидывает голову – и вдруг оказывается на кровати, прижатый, обездвиженный телом «младшего брата», и снова не успевает среагировать – черт бы ее побрал, дурацкую привычку сначала думать, а потом делать!
Джаред хохочет:
- Эклз, ты, придурок, что ты собирался делать с коленом, ты же вывих от ушиба не отличишь! Как ты вообще повелся на старый трюк с коленом?
- Ах ты мелкий засранец! Трюк? – возмущается Дженсен, пытается перехватить инициативу, перевернуться, и это ему почти удается, пока извивающийся Джаред не врезается локтем в стену – и вопит, как ненормальный.
- Тихо, не ори! Перебудишь всех вокруг! – Дженсен ловко повторяет жест Падалеки, закрывая ладонью его рот.
В пальцы тут же с готовностью впиваются зубы – поразительно привычное ощущение, подозрительно приятное, и дальше все летит кувырком – сними свитер, черт, отпусти, я сам, идиотская рубашка, зато штаны снимать не надо, уже хорошо, плечо осторожно, еще болит, не кусайся, черт, больно, отпусти, ну ты еще поспорь, кто будет сверху, блядь, Эклз, ты снимешь джинсы или как, иди сюда, ко мне, ай, Джаред, слезь, мать твою, с пальцев, прости, осторожно, не ударься, ну вот, полку снёс, теленок, не кусайся, я сказал, ты мне губу прокусил, подлец, что я завтра на площадке скажу, отпусти волосы, скажешь, что видел приятный сон и прикусил, ты что, в первый раз, нет, конечно, с мужиком, блядь, а сразу сказать, и ты еще хотел спорить, кто сверху, с ума сошел, а ты с мужиками спал что ли, ай, не кусайся, я же просил, я не могу, я так привык, отвыкай, а что, есть перспективы, что мне это понадобится, что, отвыкать, ай черт, ты что делаешь, прости, я же сказал, я все сделаю сам, ты не говорил, я подразумевал, ты идиот, Эклз, на себя посмотри, смазки у тебя, конечно, нет, откуда, я натурал, в отличие от некоторых, то-то некоторые сейчас со мной что-то ненатуральное делают, да прекрати же ты кусаться, прости, черт, без смазки больно будет, на слюне, фу, я не хочу этого знать, а придется, тебе не только это слушать, тебе это еще и делать, справлюсь, конечно, снизу-то я буду, а что ты завтра играешь, мертвого я играю, что радует, жертвам изнасилования лучше особо не трепыхаться, какого изнасилования, да знаю я вас, после первого раза три дня будет заживать, ни хрена не умеете, зато ты больно опытный, как я погляжу, ревнуешь, а нужно, вот уж не зна… а-а-а, черт, осторожнее, прости, ты как, грандиозно, не поверишь, вот просто в восторге, погоди, не спеши, тише, тише, я в порядке, давай, ти-ше, не ори, помню, блядь, больно, черт, зубы, осто…, ёб твою мать, Джаред, какого черта ты размахиваешь руками, сильно, не очень, ну же, слушай, ты калекой останешься, положи руки сюда и не убирай, а ниже можно, для тебя – что угодно, что, правда что ли, а в следующий раз тогда ты снизу, а будет следующий раз, а что, нет, меня пугает твой опыт, мало ли что, мой опыт говорит, что если кое-кто не начнет двигать задницей, мы до утра не закончим, не кончим, ты хочешь сказать, и это тоже, и не выспимся, ну же, как пожелаешь…
Ломко, остро – узкая кровать, и опять локтем в стену, да не маши же руками, надо же, а он не такой уж неумелый, ах ты черт, душно, тише, вокруг люди спят, зачем нам эти слухи, к черту слухи, ты правда никогда, правда, странно, и вовсе необязательно так нежни… надеюсь, ты понимаешь разницу между мной и Сэмми, Дин бы никогда себе такого не позволил, Джаред, ты что несешь, приду… господи, мы сейчас свалимся с койки и перебудим всю бригаду, Эклз, скоти… быстрее, ну же, ну-у-у-у-у-у!..

- Ох… Сколько нам спать-то осталось? – сонно шепчет Джаред в макушку Дженсену.
- Там… на столе… мобильник, сам посмотри…
- Нет там на столе мобильника, я его, кажется, уронил… - виновато улыбается Падалеки.
- Тогда нафиг, утром зазвенит… - фыркает Дженсен, подтягивается на руках и протискивается к стене, пытаясь вытащить из-под Джареда одеяло. – Ты спать тут будешь или к себе пойдешь?
- Узко здесь… - Джаред поводит плечами, и на глазок прикидывает расстояние от стены до края постели. – Но это ж одеваться…
- И колено… - согласно бубнит ему в плечо Дженсен. – Короче, ты как хочешь, а я у стенки, если что, падать тебе, ты с детства привык…
- И что мы завтра группе скажем, выходя вдвоем из твоего трейлера… - продолжает размышлять Падалеки, с усмешкой глядя на свернувшегося под одеялом Эклза.
- Скажем, что ты зашел пораньше, и мы отрабатывали сцену…
- Какую?
- Да любую… Вживались в роли… Всё, спи… - Дженсен слегка поворачивается, чтобы пристроиться поудобнее, кладет руку на живот Джареда и окончательно закрывает глаза.
Джаред беззвучно смеется – хороши же они будут после нескольких часов сна на узкой одиночной койке, на одной подушке, под одним одеялом, не рассчитанным на двоих здоровых мужиков, он – с болящей задницей и отбитым правым локтем, Дженсен – с искусанной шеей, плечами и пальцами…
С этим придется что-то делать, потому что через пару недель таких… хм, отношений съемочная группа устанет закрывать глаза на ссадины, синяки и странную походку «братьев»… Ой, нет, пусть Дженсен над этим думает, он, Джаред, и без того много сделал!