Ритуалы

На этот раз документы у них на имена Кида и Джона Малкович; может быть, звучит и глуповато, но Америка привыкла и не к таким сочетаниям.
В придорожных закусочных Джонни первым делом спрашивает официанток: «Мэм, вы тут не видели такого парня с желтыми глазами? Понимаете, это наш приятель, мы с ним разминулись на развилке».
Пока еще не одна не ответила ему положительно. Вообще-то, это внушает надежду, но когда Джонни торчит в туалете двадцать минут, Кид идет за своим младшим, сжав рукоять пистолета под пиджаком. В тесном помещении две кабинки, из-под двери крайней видны кроссовки.
- Джонни? – спрашивает он.
- Слушай, как называется эта забегаловка? - голос у младшего несчастный.
- «Меринда».
- Теперь я знаю, где в этой стране делают самую дрянскую еду, - Джонни звякает пряжкой ремня и распахивает дверь. Дуло кидовского пистолета направленно ему в лоб.
Кид внимательно осматривает застывшего парня, кабинку, свое отражение в грязном зеркале, у отражения бледное лицо и волосы словно присыпаны солью. Потом убирает оружие в кобуру. Джонни отмирает:
- Ты что, думал, демоны живут в сливных бачках?!
- Тебя не было полчаса, - старший не оправдывается, просто ставит перед фактом.
- Мать твою, - со смаком говорит Джонни, - ты параноик!
- А ты засранец, - невозмутимо отвечает Кид.
Конечно же, Джонни обижен, он дуется в окно машины и на все вопросы отвечает хмыканьем или сопением. Они и раньше проводили много времени вместе, но этот марафон по штатам свободной и прекрасной страны с демоном на хвосте, кажется, просто закатал их в салон машины, как рыбешек в консервную банку. Плыть некуда, остается лишь вариться с собственном соку. Через несколько недель такой жизни они готовы убить друг друга, или... или.
К утру внутри машины холоднее, чем снаружи, Джонни закидывает руки и ноги на Кида и стягивает его одеяло себе под живот. Старший просыпается, пытается спихнуть с себя чужое тело... После часа возни и вялой ругани они едут дальше, на встречу рассвету, раз уж выспаться опять обломилось.
Снять номер, пусть дешевый и грязный, где-нибудь в мотеле у забытого Богом шоссе – целое событие. Там можно помыться, посмотреть новости по телевизору, постирать пыльную одежду, подрочить в душе. И нормально поспать на отдельной кровати, не устраивая из утренней эрекции шоу по сокрытию улик. У Джонни стоит почти все последнее время, наверное, от избытка адреналина. Он уверен, что у Кида та же фигня, страх и стресс – лучшие афродозиаки в их жизни.
На выезде из Юты они подсаживают попутчика, девчонку лет двадцати, а может младше, темнота всегда накидывает возраст. Кид притормаживает у обочины, спрашивает:
- Ничего не чувствуешь?
- Нет, с этим глухо, - безмятежно отвечает Джонни, его Дар почти исчез, оставив лишь отголоски. Девчонка кажется безопасной, но если честно, Джонни плевать, он слишком надеется на удачу.
Девчонку зовут Бетс; вероятно, выдумала, пока садилась в машину, но Малковичей это мало волнует. Они заезжают в кафешку в ближайшем городке, пьют пиво, а Джонни с Бетс даже танцуют под механические переливы музыкального автомата. Позже Кид снимает номер для молодоженов, там кровать широкая, как Аризона, и шампанское в номер. Пьяная Бетс в одном лифчике и расстегнутых джинсах смеется на коленях Кида, целует его в подбородок и шею. Кид держит ее за талию так, будто хочет отодвинуть подальше от себя. Джонни допивает шампанское и вклинивается между ними.
- Бетс, поцелуй меня, - хохочет он. Ловит улыбающимся ртом чужие губы, и промахивается. Наверно. С Джонни ничего нельзя знать точно.
Поцелуи у младшего жесткие уверенные и жадные. Бетс, съехавшая на пол, смотрит на них снизу вверх. Тянет: «Вот ведь хрень какая»…
Потом они трахают ее на круглой кровати с цветочным венком на подушке. По очереди. Сначала Кид, потом Джонни.
Утро встречает их похмельем, головной болью и выпотрошенными бумажниками. Денег не жалко, в бардачке машины валяется стопка кредиток от Визы до Голден Карт. Девчонку тоже не жалко, они оба рады избавиться от нее до завтрака.
- Больше никаких попутчиц, - стонет Джонни, закидывая в рот анальгин.
- Что, обойдемся своими силами? – ирония в голосе Кида усталая и ожидающая.
Младший приподнимается на локтях, поворачивается к Киду.
- Почему нет? – серьезно, даже слишком серьезно, спрашивает он, наконец.
Кид думает, что вопрос некорректен. Но причин, почему нет, так много, что все они сожрали друг друга, как змей, кусающий себя за хвост.

Через неделю почти непрерывного секса у них даже начинает получаться: синяков и отдавленных пальцев все меньше, удовольствия все больше. Они оба чувствую себя призраками, свободными от всего, кроме друг друга. Только вот призраки не способны испытывать страх.
Джонни собирает вырезки и телефонные номера с именами: Мадам Калиостро, Великий Магистр Ордена Кармелиток или Шаман Вуду Джонсон Младший. Они даже заезжают по паре адресов. Великий Магистр принимает только по вторникам, так как в остальные дни у него семинары в Церкви Второго Пришествия, а Шаман Джонсон сидит в тюрьме за продажу героина. Но вот от Мадам Калиостро у них остаются самые теплые воспоминания. Она принимает их на веранде, закутанная в цветной плед по самые уши. И пока они излагают свою проблему, мирно дремлет, прикрыв глаза. Потом советует им исповедоваться и воззвать к божьему имени. Господь, говорит она, обязательно выручит возлюбленных чад своих. Джонни хохочет. Кид качает головой:
- Мэм, боюсь, Бог не придет нам на помощь. Понимаете ли, мы – убийцы, лгуны, вымогатели, социопаты…
- И содомиты, - давясь смехом, вставляет Джонни.
Мадам широко зевает и предлагает им кофе, а еще карточку с номером телефона. Если он не поможет, не поможет никто, важно напутствует их она на прощание. И лишь у машины с любопытством спрашивает:
- Парни, а что вы не поделили… там, внизу?
- Мир, - отвечает Кид, - всего лишь.

У Джонни нет никого ближе Кида. И не было и уже не будет. Он смотрит на знакомый профиль, откинувшись на спинку автомобильного сиденья. Смотрит, пока желание не разъедает ему глаза. Потом говорит:
- Тормози.
Кид останавливает, не задавая вопросов. Это он зря, потому что, когда Джонни откидывает сиденье, возражать уже поздно. Снизу чаще всего Кид, может, так он забывает хоть ненадолго, что старше, а может, ему просто так нравится. Джонни вылизывает его, как кошка детеныша, прикусывает кожу на лопатках, чтоб не дать себе нести всякую пургу, вроде клятв и обетов. И шепчет, срываясь: детка…детка… Возможно, если бы его растила мать, лексикон ласковых слов в его памяти был бы шире, ведь немецкая порнушка не учит нежности. Но когда он говорит ночью где-то в мотелях Айдахо или Алабамы: детка, ласкай себя… детка, дай мне… - все неважно. Суть этих слов всегда одна – мне, моё, мой.
Кид надевает рубашки с закатанными рукавами, Джонни носит майки и жилеты. На шее у обоих связки амулетов на кожаных шнурках. Они похожи на хиппи, вынутых из нафталина старых фильмов.
- Назад в шестидесятые, - хрипло смеется Джонни, и ставит в магнитолу кассету с Дженис Джоплин, - рок-н-ролл никогда не умрет. Как и мы.

Им почти удается поверить, что они оторвались, когда ночью у въезда в Солт-Лейк Сити их тормозит близняшка Бетс. Она даже одета почти так же: светлые брючки и куцая курточка, едва прикрывающая пупок с пирсингом. Такая юная, отважная девчонка, любительница ночного автостопа. Кид тормозит машину, а Джонни распахивает дверь со своей стороны.
- Привет, парни, - машет рукой Бетс-два, - не подкинете до города?
- Без проблем, - говорит Джонни и сильно откидывается назад, на спинку сиденья.
Кид стреляет через него. Три пули в голову малышки «Бетс» из беретты с глушителем.
Девчонка падает на бок и дергается какое-то время, как курица с отрубленной головой. Черное облако парит над ее телом уродливой медузой, и рассеивается, как дым. Джонни выходит из машины и стаскивает с нее рюкзак, в нем – карты, косметичка, белье, пакет чипсов и грубая чаша с потеками засохшей крови на стенках. Они уже видели такое раньше.
- Нам надо уехать. В Португалию или в Гренландию. Или на Канары. А лучше на Тибет…
- Садись в машину, - говорит Кид.

Кид молчит всю дорогу до мотеля. А когда они снимают номер, достает ноутбук и телефон. Джонни смотрит на него со своей кровати со смесью отчаянья и злости. Все как в старые добрые времена.
- Утром вылетишь в Милан… там будет пересадка на Сидней, - у Кида холодный отстраненный голос и пуговицы на белой рубашке застегнуты под горло.
- Меня не спросишь? – Джонни запускает в ладони ногти и смотрит в окно.
- Что не так? – раздраженно спрашивает Кид.
- Ты же не собираешься остаться?
- Разделимся. Это рационально.
- Рационально? – спрашивает Джонни, - Рационально, твою мать?!
Хлопает дверью, схватив с вешалки куртку. На улице дождь, как из ведра.

Таблетки, которые ему толкнули в ночном клубе, не лучшего качества, и мир вокруг него танцует сальсу. Хороший повод для парного выхода на сцену, но тот, кого он хотел бы видеть своим партнером, уже прощается с ним в своих мыслях, а демонов не видно. Они вообще не любят танцы, такие скучные парни. Да и девчонки не веселее.
- Приятель, - проникновенно говорит Джонни бармену, - мой друг недавно спятил, отрастил себе второй глаз, вставил желтые линзы и хочет моей крови. Это не считая власти над всем миром. Ну не мудак ли?
Бармен наливает ему текилу и подвигает солонку.
- Соль хороша против демонов, - говорит он, - а еще охранные знаки помогают. Вот такой, например…
Джонни повторяет пальцем контуры оберегов, высчитывает на барной стойке шансы спасения и думает, что сошел с ума.
У мотеля он долго не решается выйти из машины, ему не хочется вставать на землю. Чертова страна! Так близко к Аду, что даже дождь не смывает с асфальта запах серы. Не лучшая это была идея – приехать сюда.
Кислота в крови делает все таким ярким, что, ему кажется, что даже глаза бродячих собак горят огнем. Зато все остальное просто и легко.
Кид не спит, приподнимается с постели, вглядывается в полумрак комнаты. Джонни знает, что темнота не помешает ему не промахнуться. Он говорит: «Это я». И идет в ванну. Достает из пакета купленные в ночном маркете вещи: свечи, мел, спицы…

Джонни думает, что еще полгода назад этот номер бы не прошел, а сейчас посмотрите… все проблемы они решают сексом, как в какой-то дешевой мелодраме. Он раздевается на ходу, скидывая одежду на пол, садится на ноги Киду, стягивает с него одеяло. От уличных фонарей комната расчерчена желтыми полосами света, несколько таких линий ложатся на их тела, как следы веревок. Такие непрочные, такие неразрывные узы.
- Я хочу завязать тебе глаза, - пьяно шепчет Джонни, - ну, как в том фильме… с Сидни Ломакс. А потом вставить тебе до горла, чтоб ты лежал и думал, что тебя трахает весь резерв американской армии.
- Придурок, - беззлобно отвечает Кид, помогая снимать с себя футболку, - может мне еще и чулки со стрелкой одеть, как Сидни?
- Я уеду завтра, - останавливается младший, - как ты хотел.
Кид замирает, под его ладонями, потом расслабляется.
- Черт с тобой, чулки так чулки.
Джонни привязывает его руки к хромированным столбикам кровати атласными кистями, оторванными от штор. Когда он делает то же самое с его ногами, Кид хмыкает, но не возражает. Джонни не знает, что это: его способ попрощаться или за столько лет он все же заслужил какое-то доверие, ему и в голову не приходит, что Кид мог бы позволить такое кому-то еще. Он скользит языком по всем шрамам и родинкам на теле Кида, облизывая соски и головку вставшего члена, оставляя пятна засосов на шее. Ему приходится следить за дыханием и думать о множестве посторонних вещей, чтоб не сорваться на обычный быстрый и яростный секс. Его Кид слишком красивый, чтобы долго тянуть, но сегодня так надо. Не зря же он покупал все то барахло, вроде свечей и семян лаванды.
Джонни расставляет толстые короткие свечи вокруг кровати, соединяет их кривыми меловыми линиями и полосками синей лавандовой пыли. Две свечи ставит на столик у изголовья кровати. Кид улыбается, под плотной повязкой вряд ли видно, что делает младший, но запах ароматических палочек и звук вспыхивающих спичек пропустить трудно.
- Ты романтик. Если б я знал раньше, я дарил бы тебе на Дни Рождения диски Селин Дион и конфеты.
- Еще не все потеряно, - говорит Джонни и кладет на край кровати спицы и нож.
Когда он проводит кончиком лезвия первую тонкую линию на груди Кида, тот шумно вздыхает и выгибается.
- Что ты делаешь? – в его голосе почти нет беспокойства.
- Est modus in rebus… - отвечает младший, - alea jacta est…
А потом приподнимает его ягодицы и входит одним тяжелым болезненным толчком. Невозможно делать что-то постороннее, когда твой член сдавлен в мягких тисках и все твое тело стремится лишь к освобождению. Но жизнь вообще сложная штука. Поэтому Джонни замирает, а потом притягивает к себе набор юного психопата: спицы и свечу. Кид недовольно качает бедрами, и Джонни давит стон. Руки дрожат пока он держит стальной стержень над пламенем.
- Hoc volo, sic jubeo…
- Что ты делаешь? – переспрашивает Кид и пытается освободить руки.
Бесполезно, он распят, как жертвенный агнец, и все что он может – это начинать нервничать. Или начинать кричать.
От раскаленной спицы остается воспаленный след. Джонни наклоняется и проводит языком по алой линии, из-за ругани и стонов Кида он почти не слышит сам себя.
- Jure…- твердит он, - jure…
Признаться, он боялся, что вид крови на груди партнера лишит его эрекции на неопределенный срок, но ничего подобного. Оказывается, что самое сложное во всем ритуале – не кончить раньше срока. Линии ожогов и царапин ложатся в строго определенном порядке: кровь, металл, огонь, слюна… Воздух горячий, как адово пламя. Кид изгибается и стонет. Трение и раскачивание… кожа к коже, кровь к крови, прах к праху. Когда последняя подпись поставлена и закреплена, Джонни перерезает шнуры на кидовых запястьях. Кид рывком съезжает вниз и почти насаживается на Джонни до упора. Они трахаются рыча и раскачивая кровать, так, словно собираются пробить пол прямо до самого пекла.
После Кид сбрасывает Джонни с себя ударом в челюсть, освобождает ноги и идет к зеркалу. Младший валяется на линялом ковре, и даже не делает попытки встать. В комнате воняет лавандой и еще чем-то неприятным, но странно знакомым.
- Ты окончательно сбрендил? – спрашивает Кид, разглядывая свежие шрамы и морщась от боли.
- Всего лишь сексуальная магия, - бормочет Джонни, ему так хочется спать, - безобидное шарлатанство, все в рамках садо-мазо для больших мальчиков.
- Кретин, - устало говорит Кид и достает аптечку, - я хочу, чтобы, когда я проснусь сегодня утром, тебя здесь уже не было.
- Конечно, - покладисто соглашается младший и перебирается на кровать, шлепая босыми ногами по раскиданной одежде. По вывалившимся из карманов номерам телефонов и скомканным газетным вырезкам. На карточке, подаренной им Мадам Калиостро, остается кровь, маленькое пятно на имени Джон Винчестер и первых цифрах телефона 00934…

Прогоревшие свечи к утру невыносимо пахнут пеплом. Но запах серы все равно сильнее.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.