rituale romanum

Часть 1

Двадцать четвертого февраля 2005 года, спустя всего семь месяцев после принятия сана, отца Дина Винчестера расстригли за проведение несанкционированного экзорцизма над девятилетним мальчиком.

В так и неотправленном письме своему младшему брату Сэму Дин написал:

"Отец был в ярости - ты не поверишь, но в еще большей ярости, чем когда ты уехал. Он разговаривает со мной только потому, что Архиепископ в последнюю минуту застремался и не отлучил меня от церкви. Отец говорит, что посвящение в сан нельзя отнять, что мое право совершать таинства - от Бога, а не от Церкви. Будь ты тут, вы бы ударились в теологический диспут, но раз тебя тут нет, то я работаю себе с отцом, как и раньше. Они отняли мой воротничок, но все то, что на самом деле имеет значение, осталось при мне."

Двадцать шестого февраля 2005 года, спустя почти четыре года после того, как он стал кандидатом Ордена Иезуитов, брат Сэмюэль, урожденный Сэм Винчестер, встретил женщину, которая заставила его усомниться в его призвании.

В так и неотправленном письме своему старшему брату Дину Сэм написал:

"Отец был бы в ярости - ты не поверишь, но в еще большей ярости, чем когда я уехал. Я знаю, он не хотел, чтобы я посвятил свою жизнь науке, я знаю, он был уверен, что только став, подобно тебе, священником, я мог бы что-либо изменить, но я также знаю, что если я нарушу сейчас свои клятвы, то только подолью масла в огонь. Но я не могу без нее. Я люблю ее. Пока что никто не знает, но обязательно узнают, и тогда все полетит ко всем чертям. Будь ты здесь, ты бы сказал, что присяги - это единственное, что важнее семьи, но тебя тут нет, и поэтому я буду продолжать видеться с Джессикой. Разве любовь - не единственное, что на самом деле имеет значение?"

В октябре 2005 года, спустя двадцать два года после смерти своей жены, Джон Винчестер, отец Сэма и Дина, исчез, не сказав ни слова.

:::

Штука в том - слушайте меня внимательно - штука в том, что верить просто. Сперва может показаться, что верить, не задавая вопросов, сложно, но такая вера меркнет по сравнению с той, что проистекает из знания. Вера приходит и уходит - будто рубашку надел и снял; но ты не можешь забыть знания.

:::

Дин вырезает на корке багета, купленного в ближайшем бакалейном магазине за восемьдесят девять центов, крест, и водит ножом над буханкой. "Это - плоть моя," - шепчет он, а остальные слова тонут в реве проезжающего трактора. От непрестанного потока машин, проплывающего мимо них, его автомобиль подрагивает.

Он берет вино, каберне за пять долларов из того же магазина, и проводит пальцами над открытым горлышком бутылки. "Это - кровь моя," - мягко, ровно продолжает он, не меняя тембра, и поднимает вино и хлеб.

Сидящий на пассажирском сидении Сэм опускает глаза.

- Господи, - шепчет он, - услышь наши молитвы.

:::

Они были воинами Господними, и они были воинами отцовыми: отца земного и отца небесного порой было сложно различить. Духовный сан станет их доспехами в этой битве, объяснял он; наделенные этой силой, этой святостью, они не будут ведать поражения. Они будут помогать беспомощным и невинным - не загоняя их на путь слепой веры, но рассказывая им правду, подтверждая реальность того, что они видели, но во что не могли поверить. Они будут облегчать страдания сталью, и огнем, и Словом.

Они найдут демона, что убил Мэри (Богородица, благословенна ты в женах), они найдут всех демонов, ведь все демоны суть одно и то же, и уничтожат их всех до единого.

:::

- Я должен вернуться до утра понедельника, - повторяет Сэм, и так знакомо выдвигает подбородок, что во тьме Дин едва ли может отличить его от отца. - Дин, на карте - мое будущее.

- Да-да, конечно, - успокаивающе говорит Дин, заводя машину и отъежджая от обочины. Лужи под шинами напевают бензиновые песенки. - Позволишь спросить, что там такое важное будет?

Капли на стекле оставляют на Сэмовых щеках тени слез.
- Слушание, - его голос строг, как накрахмаленный воротничок.

- У тебя какие-то неприятности? - красные и синие дорожные знаки вдоль трассы сливаются при свете фар, и в тихом Сэмовом голосе Дину чудится отзвук исповеди. - Сэмми?

Сэм опять двигает подбородком:
- Кажется, да.

- Te absolvo, - отвечает Дин, осеняя своего брата крестным знамением, прежде чем наклониться и переключить передачу. Сэм оборачивается, смотрит на него расширившимися глазами.

- И ты не хочешь узнать, что я сделал?

Дин пожимает плечами:

- Не особенно.

:::

Призвание - это когда Господь призывает тебя выполнять задание, для которого ты создан; призвание - это дар. Сэма звали знания, Дина - долг, но не от Господа ли они? И не от Господа ли они, отвечающие на Его призыв, как и должно?

:::

- Все о тебе знают, - говорит Сэм, когда они останавливаются посреди раскуроченной мотельной комнаты отца. Дин дергает свой воротничок, облизывает eyetooth. Клерк, неспособный отказать духовникам, отдал им запасной ключ, не сказав ни слова.

- О чем знают? - спрашивает Дин. - Слушай, ты никогда не замечал, что святая вода пахнет сельдереем? Это что, как-то с преобразованием связано?

- Ты это к чему? - Сэм наклоняет голову, и пряди челки падают ему на глаза.

- Сэмми, это ты у нас грамотей, - говорит Дин, проводя пальцами по рассыпанной на полу соли. - А у меня с теологией всегда дерьмово было.

- Все знают, что ты наделал, - рявкает Сэм. - Я только это и слышу от всех братьев, заходящих в ворота, я получаю письма, я получаю имейлы, и во всех - одно и то же: это не ты ли брат священника, убившего того мальчика?

Дин выпрямляется так быстро, что почти слышит, как трещит его хребет; когда он делает шаг к Сэму, тот отступает.
- Ты это к чему, Сэм? Мы здесь, чтобы найти отца. А не радовать тебя тем, что наконец-то в семье нашлась овца почернее тебя.
Когда он тянется вперед, Сэм вздрагивает, но Дин только берет приклееные к стене бумаги.

- Зачем ты сделал это?

- Что сделал? - Дин последовательно снимает со стен комнаты все итоги отцовских исследований. - Почему я ему помог?
Половиицы скрипят у него под ногами, а бумаги в руках мнутся от пота.

- Почему ты не сделал все по предписаниям? Почему ты не дождался санкции?

- Почему я не сидел на жопе и не ждал спокойно их отказа? - Дин снова останавливается перед Сэмом, бросает кучу бумаг ему под ноги. - Ты же знаешь, что бродит там, в темноте. Тебя хорошо учили. На моем месте, ты поступил бы точно так же.

Сэм мотает головой:
- Я не такой, как ты.

- Ты всегда думаешь обо мне самое худшее, не так ли? - говорит Дин. - Ты ни разу не взял трубку и не поинтересовался моим мнением.

- Что нового я могу узнать? - Сэм скрестил руки на груди. - Я тебя знаю, как облупленного.

Наступает Динов черед помотать головой:
- Он выжил, - огрызается он, сдергивая свой воротничок и бросая его поверх бумаг. - Но признай они это, Церкви также пришлось бы признать, что все это дерьмо существует на самом деле. А мы оба знаем, что это никогда не случится.

Когда он выходит из комнаты, соль разлетается из-под его подошв

:::

В старые времена они стали бы тамплиерами или госпитальерами; у них были бы лошади, и мечи, и кресты, и штандары. А сейчас у них есть шевроле, у которой двигатель протекает, да ноутбук, да ружье (помповик).

Времена изменились, но их души остались прежними.


Часть 2

Дин никогда не снимает серебряный крестик, который отец подарил ему на миропомазание; тот холодит его грудь под рубашками. У него есть еще один крест, из чернил и крови, расположенный ровно между лопатками; даже невидимый, тот напоминает Дину о его присяге.

:::

Они так и не поняли, почему отец исчез из своей мотельной комнаты. Его телефон, рюкзак и машина исчезли вместе с ним, но остались бумаги, инструменты и одежда, разбросанные по комнате непривычно неряшливыми кучами. Но непохоже, чтобы комнату кто-то обыскивал, да и следов борьбы не видно. Они ничего не понимают.

Сэм ничего не говорит Дину, когда тот возвращается; Дин тоже молчит. Они забирают бумаги и оружие; остальное выбрасывают на свалку.

Когда они снова садятся в машину, и Дин через Сэма тянется за полусмятой пачкой Винстона в бардачке, Сэм прикасается к тыльной стороне его запястья.

- Что? - кулаки чешутся от еле сдерживаемого желания ударить брата.

- Ты уронил, - голос Сэма слишком стар для его лица.

Дин сжимает жесткую ткань двумя пальцами, представляет, как она горит. Да и зачем она ему сейчас? Чем она отличается от отцовской коробки сигар, доверху набитой поддельными удостоверениями личности? Сейчас это - не более, чем маска.

Он сглатывает, и в ушах звенит.

- Ты все равно тот, кто ты есть, - мягко говорит Сэм.

Дин вздрагивает, будто он, уже засыпая, услышал далекий звук. Потом откидывается на спинку сидения, зажимает в зубах сигарету и подносит зажигалку. Щелкает ею; машина наполняется кислым запахом жженой бумаги.

Сэм опускает окно и повторяет:

- Ты все равно тот, кто ты есть.

Дин кивает и заводит двигатель.

:::

Благодати, как и греха, можно достичь лишь при одном условии: ей нужно поддаться.

:::

Женщину в белом нельзя уничтожить ни одним из доступных им способов: ее кости уже обратились в прах, а ее душу успокаивающими словами или чарами не прогонишь.

Она набрасывается на Сэма, что сбивает Дина с толку: Сэму некому быть неверным, не от кого уводить соблазном. Но она все равно пытается вырвать его сердце, и Дин защищает брата лучшим из знакомых ему способов: огнем и солью; если нужно, он готов пожертвовать и своим телом. Но, в итоге, она оказывается сильнее их обоих, и лишь разъяренные души ее детей заканчивают начатое.

Когда они стоят в луже посреди разрушенного дома, а Сэм дышит слишком громко, Дин спрашивает у прогнувшихся половиц:

- Почему она выбрала тебя? Это же чушь какая-то.

Сэм выдыхает облачко пара; его волосы всклокочены сожалением.

- Ее зовут Джессика, - говорит он, запихивая руки в карманы. - Завтра в восемь часов утра они вышвырнут меня из Ордена.

Дин смаргивает.

Сэм снова издает смешок.

- Я предал отца, чтобы остаться верным Ордену, и я предал Орден ради нее. Как видишь, Кэндис все же правильного парня выбрала.

Дин пинает отломившуюся ножку стула, и она с громким стуком врезается в стену.

- Нет, - пожимает он плечами.

- То есть? - Сэм суживает глаза, вздергивает подбородок.

- То, что слышал, - говорит Дин, закидывая дробовик на плечо. - Помнишь, я отпустил твои грехи?

:::

Когда они останавливаются заправиться, к ним подходит старый священник; дело к двенадцати, на улице - ни машины. Подол плаща священника развевается на ветру.

Сэм по свою сторону машины выпрямляется, но Дин опускает взгляд. Он устал, слишком устал от всего этого дерьма. Насос издает звуки в такт движениям стрелки на счетчике.

- Вам нужна помощь, - без обиняков говорит священник, и Дин вмиг поднимает брови и взгляд.

- Как проехать к трассе я уже знаю, - говорит Дин, - но в любом случае спасибо.

- Я думаю, ты знаешь, о чем я, Отец Дин, - с натиском говорит священник, сжав перед собой руки.

- Извините, но вы приняли меня за другого, - отвечает Дин. Насадка заправочного шланга позвякивает. Он выдергивает ее, вешает обратно на крючок.

Старик качает головой.

- Ты хоть представляешь, какие у тебя проблемы? - скороговоркой выпаливает он, делая шаг вперед и протягивая к Дину руки ладонями кверху. Это - не угроза.

- Мы о тех проблемах, что с Богородицей, или тех, что с десятью декадами и Актом Раскаяния? - Дин закручивает крышечку бензобака, и номера с треском возвращаются на место, когда он их отпускает.

Священник вздыхает, тянется за отворот пальто; Дин поневоле тянется за свой, и холодное прикосновение стали немного успокаивает его. Но священник достает только книгу.

Сэм переводит дыхание.

- Твой отец имел много тягостей, - голос священника тяжел, но дрожат только его руки. - То, о чем он рассказывал...

- Откуда вы взяли это? - требует Дин. Он выхватывает книгу, и ее кожаная обложка теплая и скользкая, как кровь.

- Он оставил ее, - только и отвечает священник. Когда он смотрит на Дина, его глаза блестят, но когда он отворачивается, то только ссутуливается.

- Отче! - зовет Сэм, но священник не останавливается, и вскоре исчезает во тьме. Сэм оборачивается, закусывает губу. - Дин, мы должны догнать его. Если он знает что-то об отце...

Дин, уже листая страницы дневника отца, мотает головой. Одна из последних страниц помечена четками из серебра и гагата.

- Это послание, - тихо говорит он.

Сэм обходит машину, протягивает руку, но Дин отодвигает дневник. В желтом свете заправки они вместе вчитываются в выведенное на странице.

ДИН
Я
5:24

- Бытие, пять двадцать четыре, - шепчет Дин. - Я не...

- Зато я знаю, - плечи Сэма поникают. - И ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его.

:::

Жизнь в поисках ответа, вмиг перевернутая с ног на голову. Продолжать ли искать? Даже если ты снова оказался вначале пути, так и не узнав ничего нового - продолжишь ли ты шагать дальше? Кому-то это может показаться безумием. Кому-то это может показаться поиском божественных сущностей.

Оба могут оказаться правы.

:::

Два часа они едут на юг молча - Дин курит сигарету за сигаретой, Сэм теребит кольцо на крышечке Пепси. В пригороде Сэм просит, чтобы Дин высадил его перед домом Джессики, и он не спрашивает, зачем, он уже знает, зачем. Он попросил об этом по той же причине, по которой Дин провел ночь перед рукоположением не в молитвах, но в объятиях фигуристой рыженькой девчонки - прежде чем принять или нарушить обет, следует уверится хорошенько, то ли это, чего ты хочешь.

Ни слова о дате, годовщине, о том, что принесет утро; ни слова об отце, об ошибках и сожалениях. Сэм говорит, что они вскоре увидятся, Дин кивает с улыбкой. Когда Сэм поднимается по дорожке, на луну наплывает туча.

Что движет Дином, когда он спустя миг выходит из машины и следует за братом? Неосмысленное желание поговорить с Сэмом после лет молчания, извиниться, многое наобещать, не позволить их последним словам остаться пустыми формальностями. Он сквозь рубашку прижимает к груди крест и смотрит на дверной звонок, делая выбор между верой и знанием.

Дин слышит братов крик, и выбора как такового у него не остается.


Часть 3
Исцеление душ

Бедность - это не проблема, ведь в детстве у них было мало вещей, они не привязывались к ним так, как их сверстники. У Дина была машина, а у Сэма - книги, но игрушки? Одежда? Прочая фигня? Все это не имело смысла.

Целомудрие - это посложнее, ведь нелегко отказаться от уюта женского тела, от того теплого спокойствия, что приходит после траха. Дин любил женщин, их мягкость и сладость; но и от этого он отказался.

Но тяжелее всего, конечно, ему далось послушание; именно на нем, в итоге, он и потерпел поражение.

:::

Когда ты так часто переезжаешь, получить формальное образование не так-то просто - семестр в Техасе, триместр в Айове, почти целый год в Колорадо. У них была пачка писем от священников из разных приходов, подтверждающих познания мальчиков в катехизисе; Дин принял первое причастие в Вичита Фолз, Сэм - три года спустя в Омахе. Диново рукоположение произошло Чикаго, Сэмово - в Калифорнии.

Духовный сан был планом, заранее составленным планом, и отцовские наставления были не менее суровыми, чем наставления Церкви. И Дин верил, по-настоящему верил. Сэм говорил, что Диново дело - верить, а его - задавать вопросы. В Болдере Сэма вышвырнули из воскресной школы, и возобновили только после нескольких визитов отца; Дин, который обычно не вылезал из троек, за каждое задание по катехизису приносил домой маленькие золотые звездочки.

Дин верил - верил, что их дело правое, верил, что любое зло можно победить верой и огнестрельным оружием.

Вот с этого все обычно и начинается - с детской, не терпящей сомнений веры в божественное. Призвание - это истина. Вначале ты думаешь, что можешь победить, потом начинаешь надеется, что, может, если повезет, получится удержаться на плаву, а потом...

Потом как-то раз ты понимаешь, что ты даже не ломаешься, никогда не ломался. Ты изнашиваешься с каждой ночью и каждым боем, и с каждым разом становишься все грязнее. Ты боишься, и сомневаешься, и задаешь вопросы, а потом начинаешь просто молить о знаке, о подтверждении, об ободрении.

Скажи, что оно того стоит. Скажи, что вся эта кровь, это пламя того стоило.

:::

Они читают и перечитывают послание отца, пока буквы и цифры не начинают плясать у них перед глазами, не теряют смысл. Сэм первым замечает на листе другие пометки - числа, оставленные натиском тяжелой руки на ручку; Дин первый начинает водить по ним карандашом, чтобы узнать их тайны.

- Координаты, - бурчит он. - Хоть бы раз для разнообразия просто сказал название этого чертова города...

Он ждет укора за богохульство, но всуе. Сэм его не слушает, он уже чертит линию на карте.

Позже, в темноте пещеры, в сладком гнилом запахе зла и смерти, Дин впервые за десяток лет молится за себя. Он молится Богу, Святой Троице, Деве Марии и всем святым, каких только может вспомнить. Он молится матери, прося заступничества, и отцу, прося мудрости.

Наконец он обращает свои мольбы к Сэму, единственному, кто мог ему помочь, единственному, кто когда-либо мог помочь - Сэм, Сэм, Сэм, прошу тебя.

Прошу тебя, Сэм.

И только Сэм ему отвечает.

:::

Когда Дину было семнадцать, он застрелил мужчину по имени Питер Малькольм - две пули в сердце, одна в голову. Его собственные бронебойные пули, покрытые магией вместо тефлона. Такие сейчас не достанешь - их изобретателя и единственного изготовителя после года работы распяли головой вниз и задушили его собственными кишками - но на самом деле, сойдут любые старые пули. Питер Малькольм был вполне себе смертен.

Он был ужасным человеком, злым человеком, волшебником, управляющем духами, даже имена чьи поминать не стоит, но также он был человеком из праха сделанным и в прах возвращенным - Диновыми руками. Дин помнит, с каким звуком гильзы падали на тротуар, но не помнит звука выстрелов; он помнит, что кровь казалась черной, а глаза мужчины - голубыми, как небо.

Спустя несколько недель Дин сказал отцу, что готов поступить в семинарию. Как только его найдут пригодным, сказал он.

Раз уж он не может спасти свою собственную душу, возможно, с остальным миром ему повезет больше.

:::

Воды Озера Маниток темны и холодны, Дин это знает, помнит, чувствует в глубине костей. Он смотрит, как его отражение рябит и сияет и разбивается с ходом солнца. Его губы шевелятся в молитве за душу Джейка Дэвинса.

Ты не можешь спасти всех, - говорит Сэм после "аминь", осеняя себя крестным знамением.

Дин пожимает плечами, освящая черные воды.

- Не их жизни так точно.

Сэм сжимает Диново плечо.

- Пойдем, - говорит он, - у нас есть работа.

Он хочет спросить у Сэма, думает ли тот, что оно этого стоит, но Сэмовы ботинки уже шуршат по тропе.


Часть 4
Vade retro satana


Если мы не попадем на этот самолет, все эти люди умрут.

:::

Мальчика звали Тадеуш, и ему было девять лет. У него было две сестры, Эва и Эдита, - им было одинадцать и тринадцать. Его мама, Галина, была домохозяйкой, а отец, Францишек, - профессором математики. Они прожили в Америке шесть лет.

Тэд был темноволосым и темноглазым, - прекрасный херувим, ангелочек с алтаря эпохи Возрождения. Он играл на пианино, был бойскаутом и средним учеником четвертого класса. Одноклассники его любили, но больше всего он сдружился с американским ирландцем Кортни, который жил за углом. Они вместе играли на приставке, и больше всего любили игру "Странный мир" - она, конечно, была для них слишком сложной, но все равно им нравилась.

Галина говорит, что сперва подумала, будто он подхватил грип.

:::

Cэм нашел ответ, потому что Сэм всегда находит ответы, но Дин сперва не хотел ему верить, Дин боялся ему поверить. Люди считают, что знают все об одержимости, о ее механизмах, и уверены, что эту проблему можно решить до того, как вспыхнет свет и пойдут финальные титры. Но не все так просто.

Сэм говорит, что сделает это, говорит, что попытается, потому что он тоже не уверен.

Если мы не попадем на этот самолет, все эти люди умрут.

И Дин думает - не мы. Я. Мне.

:::

В Диново попечение попал приход в пригороде Св.Луиса - удобное место, легкое место: помогать старому Отцу, который был слишком упрям, чтобы уйти на пенсию, и слишком высокомерен, чтобы умереть. Отец Райан был верен заветам второго ватиканского совета: он считал, что мистицизм - это выдумки глупцов из Темных Веков, и не признавал ничего из того, что, как знал Дин, было правдой.

Когда Дин впервые рассказал ему о Тэде, о своих опасениях, Отец Райан выбросил Динову копию Rituale в мусорник.

:::

Дин все повторял себе: это не страх, нет. Это - здравый смысл. Его не волновала статистическая вероятность того, что самолет упадет, он просто... представить не мог, как несколько тонн металла могут продержаться в воздухе какое-либо время. Это было противоестественно.

- Совершенно естественно, - отрицает Сэм, переминаясь с ноги на ногу. Громкоговоритель просит всех пассажиров держать свой багаж при себе, потом повторяет это послание на испанском, французском и японском. - Как шмели.

- Что за бред ты несешь? - Дин поглаживает лежащие в кармане четки, поистершийся за годы крестик.

Сэм шумно выдыхает, хмурится.

- Крылья шмеля не могут выдержать вес его тела. Но он все равно летает.

Дин трясет головой:

- Шмель - творение божье.

- Как и инженер этого самолета, - Сэм водит подбородком, и Дин ухмыляется. Распятие врезается в его ладонь.

- Но. Просто. Я не могу, Сэмми, я... - он сглатывает, но комок в горле никуда не девается. Воротничок оборачивается удавкой.

Сэм разводит руками:

- Я не вижу других вариантов, Дин. Если мы не попадем на этот самолет, все эти люди умрут.

Дин закрывает глаза:

- Я знаю.

:::

Он ни о чем, никогда в жизни не молил, но он умолял Отца Райана подать санкцию на проведение над Тэдом экзорцизма, о просьбе к Архиепископу прислать своих людей, хоть о каком-либо вмешательстве. Он молил о помощи, о том, чтобы Церковь, в которую он верил, поверила ему. Под печатью Причастия он излил душу, рассказал обо всем виденном, обо всех убитых сукиных сыновьях. А Отец Райан назвал его безумцем, ненормальным, опасным, - именно это, говаривал отец, и случится, если они расскажут кому-либо правду.

Никто, говаривал отец, не поверит в правду, пока собственными глазами не увидит. Но Отец Райан все видел, и отказался верить. Он видел, под какими невероятными углами изгибался ребенок, как он произносил греческие слова наоборот, левитировал, как от его крика лопалось стекло и сосуды в носах. Он видел, как от святой воды на коже мальчика проступали дымящиеся волдыри, видел, как мальчик поседел за час.

То, во что веришь, говаривал Джон, и увидеть проще, и той ночью Дин увидел пустого старика, который не верил ни во что, и той ночью Дин не увидел другого выхода.

:::

- In nomine patris, - начинает Дин; демон презрительно шипит, отодвигаясь. По другую сторону занавески пассажиры начинают кричать, поняв, что самолет падает, а у Дина из головы не идут Бог и шмели.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.