Голоса

В возрасте восьми с половиной лет Сэмми Внчестер накрепко знает три вещи. Во-первых, Декларация Независимости была принята 4 июля 1776 года в Филадельфии. Во-вторых, оборотень - это не человек-волк, как написано в детских сказках, а существо, большую часть времени похожее на человека, которое в полнолуние отращивает клыки и когти и убивает других людей. В-третьих, старший брат Сэма, Дин - Супермен. Первый из этих фактов оставляет Сэма глубоко равнодушным; второй - пугает; третий приводит в восторг и не подлежит никаким сомнениям. Дин дерётся, как Супермен, стреляет, как Супермен, он даже внешне напоминает Супермена, особенно в той своей красно-синей майке, и ещё Дин хороший, как Супермен, и всегда делится с Сэмом кукурузными хлопьями, даже если свою порцию Сэм уже съел, потому что знает, как сильно Сэм любит кукурузные хлопья.
Словом, в этом вопросе Сэм непоколебим, и с ним лучше не спорить на эту тему. Ему восемь с половиной, но он уже очень, очень упрямый мальчик.
Вот только сейчас он смотрит на Дина, стоящего перед папой, смотрит во все глаза на опущенную голову Дина, на поникшие плечи Дина, которые тот безуспешно пытается расправить, на покрасневший нос Дина, и на какую-то белую пакость в уголках диновых глаз, и понимает, что Дин изо всех сил пытается чихнуть, но у него не выходит, и он страшно мучается из-за этого. В этот момент Дин похож вовсе не на Супермена, а на Плуто, которого только что прищемили дверью. Сэм ясно видел, как хочется Дину лечь на пол, положить голову на коврик, заскулить и прикрыть нос передними лапами.
Но вместо этого Дин гнусаво сказал:
- Да, сэр.
- Ты хорошо понял? - снова спросил отец, и Сэмми почувствовал, что начинает на него злиться: ну сколько раз можно спрашивать одно и то же?! Дин ведь не глухой!
Но отец только пристально посмотрел на него с недовольством, непонятным Сэму, и сказал в тридцать пятый раз:
- Не открывай дверь. Даже не подходи ни к дверям, ни к окнам. И что бы ни услышал, не отзывайся.
- Да, сэр, - сказал Дин и наконец чихнул, чудовищно громко, едва успев прикрыть руками лицо. Вгляд, вскинутый на отца поверх прижатых к носу ладоней, был таким затравленным, что Сэм опять вспомнил про Плуто, которому наподдали сзади ногой и выкинули за дверь, и опять разозлился на папу.
А тот будто и не заметил ничего.
- И присматривай за Сэмми, - коротко сказал отец то, что всегда говорил на прощанье, и, бросив на Сэма мимолётный взгляд, ободряюще ему улыбнулся. Сэмми не улыбнулся в ответ. Папа, наверное, подумал, что ему страшно. И наверняка уверился в этом, когда Сэм сказал:
- Почему тебе обязательно надо уходить? Останься, пап!
Джон Винчестер повернулся к младшему сыну и посмотрел на него с тёплой, печальной улыбкой, которой Сэмми не мог понять в свои неполные девять. Дин снова чихнул, уже потише, и торопливо утёр нос рукавом. Он часто и сонно моргал, глаза у него были воспалённые, в красных ободках.
- Не могу, Сэмми. Я должен схватить тварь, которая убивает людей в этом городе. Я знаю, где она будет сегодня, и должен тоже быть там.
- Откуда ты знаешь? - возбуждённо спросил Сэм. Он злился всё сильнее, тем сильнее, чем отчётливей сознавал, что папа принимает его ярость за страх. - Откуда знаешь, что она будет где-то там? А вдруг она придёт сюда к нам?
- А вы её не впускайте, - совершенно серьёзно сказал отец. - Я же говорил тебе, Сэмми: эта тварь из тех, кого нужно позвать, чтобы она вошла в дом. Туда, где я её сегодня надеюсь застать, её уже позвали. А вы, главное, сидите тихо, мальчики, и всё будет в порядке. Не надо бояться, Сэмми, - добавил отец спокойно, кладя Сэму на плечо тяжёлую мозолистую ладонь. - Дин останется дома и позаботится о тебе.
Сэм с трудом удержался, чтоб не дёрнуть плечом. Дин позаботится о нём, конечно. Вот только Дин болен, папа, ты разве этого сам не видишь?! Дин позаботится обо мне, а кто позаботится о Дине, когда ты уйдёшь?!
Всё это Сэмми Винчестер кричит только мысленно; пройдёт ещё годе четыре, прежде чем он начёт говорить это вслух, громче и громче. А пока он молча смотрит в небритое, усталое лицо отца, на морщинки в уголках его глаз и складки вокруг рта. Отец сжимает его плечо чуть крепче, отпускает, бросает на Дина последний взгляд - не ободряющий и не встревоженный, скорее, оценивающе-предупреждающий - и уходит, закинув за плечо винтовку.
Стоило двери закрыться за ним, Дин согнулся пополам и разразился таким кашлем, словно намеревался выхаркать все лёгкие, сперва правое, потом левое.
- Дин! - Сэм кинулся к брату, в ужасе вцепился в его трясущиеся плечи. - Дин! Что с тобой?!
- Н-ничего, - Дин выпрямился, тяжело дыша; его лицо посинело от напряжения, но, в изумлении понял Сэм, он смеялся, перемежая смешки сухим остаточным кашлем. - Я... еле... дотерпел... пока он уйдёт. Ничего, всё в... кх... всё в порядке.
- Тебе надо лечь в постель, - непримиримо заявил Сэм. - Выпить горячего молока и па-ра-це-та-мо-ла, - он очень гордился тем, что смог выучить и запомнить такое длинное и сложное слово. Слезящиеся глаза Дина насмешливо посмотрели на него.
- Ты уже слишком большой, Сэмми, чтоб играть в доктора.
Сэм насупился. И вовсе он не играл, просто чувствовал себя виноватым - ведь это из-за него Дин так разболелся. Они дурачились в комнате Сэма, швыряли друг другу бейсбольный мячик, и Сэм умудрился залепить подачу прямо в центр оконного стекла. Отец, к несчастью, был дома и прибежал на шум; Дин не дал Сэму и рта раскрыть, сразу же сказал, что сам разбил окно. Была зима, метель, минус двадцать по меньшей мере, в прореху на стекле залетали снежинки, и комнату сразу же стало вымораживать; на Сэмми был тёплый шерстяной свитер, но он тут же стал коченеть и ежиться. Отец велел ему немедленно уйти из комнаты, а Дину дал доски и гвозди и велел заколотить окно, чтобы оно не пропускало снега. Они собирались уехать отсюда через день или два, не было времени вызывать стекольщика. Дин быстро справился с работой, но этим наказание не ограничилось: отец сказал, что оставшиеся ночи он будет спать в этой комнате, а Сэм - внизу. Сэм пришёл в ужас. Он и так чувствовал себя виноватым, а тут ещё это... Забранное досками окно едва сдерживало леденящий холод вашингтонской зимы. Сэм не понимал, почему отец так жестоко наказывает Дина за его, Сэма, проступок; он не понял, почему папа сказал Дину: "Ты должен на собственной шкуре ощутить последствия своей безответственности", и почему Дин в ответ только опустил голову и сказал: "Да, сэр". Сэм проплакал всю ночь, но так и не сказал отцу правду. Он боялся, что тогда папа заставит его тоже спать в той холодной комнате, боялся заболеть и умереть, потому что даже внизу было холодно и спать приходилось в свитере и под двумя одеялами. Но ещё больше он боялся, что заболеет Дин, и оба страха - за себя и за него - были равно велики, Сэм не мог выбрать между ними и плакал от безысходности, от того, что никак не решался на поступок, который в глубине души считал правильным.
Наутро Дин вышел из комнаты с красными глазами, и Сэм решил, что он тоже плакал, но потом Дин взял со стола салфетку и высморкался, и Сэм понял, что он заболел. Папа тоже понял это и вечером сказал, что Дин может спать сегодня внизу - видимо, он посчитал наказание достаточным. А может быть, подумал Сэм, он просто боялся, как бы Дин не расхворался всерьёз, ведь у них не было ни медицинской страховки, ни денег на лекарства. Сэм видел, как папа налил Дину полстакана бренди, Дин выпил и сказал: "Спасибо". А вечером папа ушёл охотиться на адскую тварь и оставил их вдвоём.
В постель Дин так и не лёг. Сэм всё-таки подогрел ему молока и высыпал туда пакетик аспирина, и Дин выпил всё это, а потом помахал в воздухе пустым стаканом и сказал:
- Видишь? Теперь отцепись.
Они сидели вдвоём на диване, рядом, Сэм прижимался к брату всем телом, делая вид, будто ему очень страшно, чтобы Дин его не прогнал. И ему в самом деле было страшно, потому что Дин был весь мокрый и очень горячий, он всё время чихал, кашлял и смеялся, и Сэму не нравилось, что он смеётся, это звучало фальшиво и совершенно не подходило для Супермена. По телевизору шла какая-то ерунда, которую было совсем не интересно смотреть, но всякий раз, когда Сэм просил Дина лечь в постель, Дин отвечал: "Смотри телек, Сэмми" и снова кашлял. Он никогда раньше не болел, и Сэм не болел, во всяком случае, он ничего такого не помнил, поэтому не знал, что делать. И злился, страшно злился на папу, и ещё сильнее - на себя, за то, что струсил и вынудил Дина спать в холодной комнате с разбитым окном.
Вечерние новости кончились, и началось ток-шоу, которого Сэм никогда раньше не видел. Сперва его это озадачило, а потом он понял, что просто в это время Дин всегда отправлял его спать. Кинув взгляд на часы, Сэм увидел, что уже почти одиннадцать. И понял вдруг, что рука Дина на его плече совершенно неподвижна, и что она вдруг стала тяжёлой, почти как папина.
Сэм высвободился из-под неё и посмотрел на Дина.
В первый момент ему показалось, что его брат умер. Он лежал с закрытыми глазами, запрокинув голову на спинку дивана, рот у него был приоткрыт, пересохшие губы обметало чем-то белым. Но, как понял Сэм через миг, он дышал, поверхностно, часто и очень тихо. Сэм потрогал его лоб и тут же отдёрнул руку - тот был горячий, как раскалённая печка.
Сэм ощутил отчаяние. Ну почему, почему папе понадобилось так его наказывать?! И зачем было уходить именно сегодня, именно сейчас?! Так... так, спокойно. Папа много раз повторял: паника - самое последнее дело. Нужно остановиться и подумать, что можно сделать. Что можно сделать? Можно перенести Дина в постель. Сэм был почему-то совершенно уверен, что стоит перенести Дина в постель - и он тут же проснётся и ему станет лучше. Сможет ли Сэмми перенести Дина в постель? Он попробовал, обхватив брата поперёк груди и попытавшись сдвинуть с места. Нет, перенести Дина в постель Сэмми не сможет. Но можно перенести постель к Дину! От этой спасительной мысли Сэм почувствовал себя почти что счастливым. Он быстро сбегал наверх - господи, как же холодно было там, наверху, из-за этого дурацкого окна! - и притащил вниз все одеяла и подушки, которые нашёл. Пыхтя и отдуваясь, он всё-таки сумел сдвинуть Дина так, что его голова оказалась на подлокотнике, и подсунул под неё подушку, а ещё две положил между Дином и спинкой дивана. Одеяла он навалил на Дина сверху, подоткнув краешки - он видел в каком-то фильме, так мама одной девочки подтыкала одеяло, когда её дочка заболела. Вспомнив, что видел в одном из кухонных ящиков электрогрелку, Сэм сбегал за ней, но шнур оказался слишком коротким и не доставал до розетки, так что Сэм просто свернул её и положил у Дина в ногах, ну, просто, чтоб была.
От всех этих манипуляций Дин не проснулся, только шевельнулся и пробормотал что-то. Сэму показалось, что он зовёт папу. Сэм снова потрогал динов лоб - менее горячим тот не стал. И дрожал Дин точно так же, как раньше, и груда подушек и одеял, которую Сэм навалил на него сверху, дрожала вместе с ним. Сэму казалось, что диван - и тот дрожал.
Но Сэм правда не знал, что ещё можно сделать.
Он выключил телевизор и свет, оставив только лампу в углу комнаты, потому что ему не хотелось оставаться в полной темноте. Было уже за полночь, но он не собирался ложиться спать - благо некому сегодня было отправить его в постель шлепками. Ружьё, заряженное солью, лежало на полу рядом с диваном, так, что Дин, пока сидел, мог дотянуться до него правой рукой. Подумав, Сэм лёг на самый краешек дивана рядом с Дином, так, чтобы в случае чего тоже мог дотянуться до ружья. Он не умел стрелять, но много раз видел, как Дин под присмотром отца сшибает бутылки за заднем дворе. Дин всегда попадал, и отец смотрел на него довольно и гордо, но ничего не говорил, только ставил мишени ещё не несколько ярдов дальше. Сэм не понимал, неужели ему трудно сказать: "Молодец", это же такое простое слово, и Дин точно его заслужил, раз так здорово стреляет. Сэм не просил, чтобы ему тоже дали пострелять - он не был уверен, что хочет, но иногда ловил на себе странные взгляды отца, в которых чувствовал, что тому очень хотелось бы, чтобы Сэм его об этом попросил. Но Сэм не хотел стрелять. Он же не Супермен. Супермен - это Дин, и он отбивает горлышко у бутылки с пятидесяти шагов. По правде говоря, Сэм сомневался, что даже Супермен так умеет.
Обо всём этом он думал, глядя на ружьё, лежащее параллельно дивану, и чувствуя спиной дрожь Дина даже сквозь слой разделявших их одеял. Какое-то время спустя Дина, кажется, стало трясти немного меньше, потом перестало совсем, а потом Сэм вдруг проснулся и обнаружил, что, во-первых, сам не заметил, как вырубился, во-вторых, во сне забрался под одеяло к Дину, а в-третьих, Дин пораскидывал все одеяла и подушки и очень громко говорит:
- Да, сэр, есть, сэр, да, папочка, хорошо!
Сэм сполз с кровати на пол и посмотрел на Дина снизу вверх. Тот лежал на спине с крепко закрытыми глазами, прижав тыльную сторону запястья ко лбу, и болтал без умолку. Потом дрыгнул ногой, и последнее одеяло сползло на пол, прямо на Сэма. Сэм вздохнул.
- Дин, так нельзя, - сказал он, поднимаясь на ноги. - Ну чего ты так, перестань... Спи.
Это было, конечно, глупо, потому что Дин и так спал, но Сэм не знал, что ещё сказать. Он попытался закутать Дина снова, но тот упрямо сбрасывал одеяла. Его лоб был уже не таким горячим, как раньше, но ужасно мокрым, и Дин сам был весь мокрый, как мышь, от прикосновения к его рубашке у Сэма остался влажный след на ладони. Он вытер Дину лицо и шею своим носовым платком (который потом пришлось выбросить, потому что он ужасно вонял), и после этого Дин немного успокоился и даже замолчал. А потом повернулся на бок и опять заснул, и Сэм наконец смог укрыть его и сел у брата в ногах, чувствуя себя так, как будто бегом пробежал десять миль без остановки.
И в этот самый миг он услышал голоса.
Это были именно голоса, хотя голос, по сути, один. Но он повторялся на все лады, звучал то сам по себе, то сразу как целый хор, то выше, то ниже, срываясь то на крик, то на шепот. Он шёл ниоткуда и отовсюду сразу, и в то же время - из одного и того же, совершенно определённого места: от входной двери.
И что бы ни шептал, кричал, рычал и всхлипывал этот голос, слово он повторял раз за разом только одно: Сэмми, Сэмми, Сэмми.
Сэм ощутил боль в ступне и понял, что ему свело ногу судорогой. И ещё он понял, что он уже очень, очень давно сидит на краешке дивана, судорожно скретив щиколотки, и у него успели затечь ноги.
Сэмми, Сэмми, Сэмми.
- Дин, - сказал Сэм. - Эй, Дин.
Дин не ответил. Он лежал неподвижно, уткнувшись лбом в спинку дивана, и дышал ртом громко и равномерно - он крепко, беспробудно спал. Сэм с трудом протянул руку и пощупал его бедро сквозь одеяло. Потом снова позвал, тихо и жалобно:
- Дин.
Сэмми, Сэмми, Сэмми, Сэмми, Сэмми...
Сэм неловко встал. У него слипались глаза, он вдруг почувствовал, как сильно устал и хочет спать. "Сэмми, Сэмми, Сэмми", - настойчиво звал кто-то от входной двери - наверное, это был папа, вернувшийся наконец с охоты. Сэм шагнул вперёд - и чуть не упал, споткнувшись о заряжённое солью ружьё.
Под непрестанное, нарастающее, накатывающее и отступающее, чтобы затем снова накатить с новой силой Сэмми, Сэмми, Сэмми он наклонился, поднял ружьё с пола, подошёл к выходу из коттеджа и распахнул дверь.
На крыльце было пусто. Шёл снег, перед лицом кружились сухие белые хлопья, похожие на кукурузные - кружились и исчезали в смолянистой черноте, разливавшейся в трёх шлагах от крыльца. Не было ни звёзд, ни луны, вообще никакого света, не было фар папиной Импалы, ничего не было там, впереди, кроме шепота, срывающегося на крик: Сэмми, Сэмми, Сэмми!
Привет, Сэмми.
Сэм очнулся и понял, что стоит на холодном крыльце босиком, без куртки, и пронизывающий ветер швыряет пригоршни снега за ворот его свитера. Он услышал какой-то странный стук и понял, что это его собственные зубы, отбивающие барабанный бой - от холода или от страха, он понятия не имел. Тьма впереди внезапно рассеялась, Сэм теперь видел скрюченные силуэты деревьев и съёжившийся кустарник вдоль подъездной дорожки к коттеджу. И ещё он видел тварь, которая выманила его на крыльцо - так легко и глупо выманила, что ему вдруг стало ужасно стыдно, и он порадовался, что ни папа, ни Дин его сейчас не видят. "Дин", - подумал Сэмми, и в спину ему ударила волна оглушающего жара. Дин там лежит на диване и спит, он болен, и он только что уснул, и его ружьё у меня... его ружьё у меня, тупо подумал Сэм, поняв наконец, что это так неприятно оттягивает его руки. Окоченевшие пальцы словно примёрзли к прикладу. Сэм сотни раз видел, как папа или Дин заряжают его, как снимают предохранитель, как наводят дуло на цель и спускают курок... И знал, что ни за что на свете не сможет этого повторить, хотя бы потому, что у него не хватит сил просто поднять ружьё и развернуть его стволом от себя.
- Сэмми, - умоляюще прошептала тварь, чья тень дрожала перед самым крыльцом. - Сэмми-и-и...
Ему хотелось кричать, но в горло как будто тоже набили снега, снег залепил глаза и склеил ресницы. Если бы только Дин... Дин... что бы сделал Дин? Никакой паники, Сэмми Винчестер - просто подумай, что бы сделал Дин. Дин ведь Супермен. Сейчас он болеет, ну, Супермены тоже болеют, они, в конце концов, обычные люди - так что бы сделал Дин, выйди он вместо тебя? Сэм видел это как вживую, даже с закрытыми глазами: вот Дин пинком открывает дверь, вот Дин выскакивает на крыльцо, вот Дин лихо вскидывает ружьё на уровне живота, придерживая локтем приклад, вот Дин отважно смотрит на зыбкую тень твари, воющей: "Сэмми, Сэмми!", и вот он говорит, звонко, храбро и презрительно: "Ну, давай, иди сюда, попробуй возьми нас, раз такая смелая! Давай, подходи же, ну!"
Так он говорит, бодрясь и храбрясь, такой смелый, такой сильный, такой...
Так он говорит и тем самым приглашает её в дом.
И оба они, Дин и Сэм, умирают прежде, чем успевают понять, что случилось.
Это было первое видение Сэма Винчестера - первое из многих, и он забыл о нём в тот же самый миг, когда увидел, и не вспомнил даже четырнадцать лет спустя, когда стал видеть крадущуюся смерть снова, сперва во сне, потом наяву. И в этот миг он понял, что хоть его брат и Супермен, но Супермены тоже не всё и не всегда делают правильно... и то, что правильно в один день, может быть совсем, совсем неправильно в другой. И что, наверное, рядом с Суперменом должен быть кто-то, кто сумеет отличить правильные дни от неправильных.
Сэм с трудом разлепил ресницы, начинавшие смерзаться, и сказал, глядя в растёкшуюся перед ним тьму:
- Убирайся отсюда прочь, тварь, и не смей лезть ко мне и моему брату.
Сначала ему показалось, что ничего не случилось, и эти глупые слова станут последним, что произнёс в своей недолгой жизни Сэмми Винчестер. А потом он почувствовал, как по его лицу что-то течёт, и, проведя по щеке ладонью, понял, что это тает снег, набившийся ему в волосы. И что воет ветер, скрипят деревья, снег шелестит, оседая на козырьке крыльца. В мир вернулись звуки, и голосов больше нет.
Тварь ушла.
Сэм переступил порог и закрыл дверь.
- Сэмми... - Дин приподнялся на локте и смотрел на него из полутьмы. - Что случилось? Ты что... ты выходил?!
- Нет, просто проверил, заперта ли дверь, - сказал Сэм, не двигаясь с места. Только он двинется - и Дин увидит шапку снега на его голове.
- Почему ты не спишь? Который час?.. Ох, чёрт... я уснул?
- Всё в порядке, Дин, - сказал Сэм, и это прозвучало почти умоляюще. - Всё в порядке, правда! Спи, пожалуйста.
Дин долго молчал, всматриваясь в полутьму и щурясь, как близорукий. Его голос звучал хрипло, но он больше не кашлял.
- Сэм, зачем ты взял ружьё?
Сэм сглотнул.
- Ты же... ты не умеешь из него стрелять.
И тогда он смог наконец расцепить пальцы. Ружьё с грохотом повалилось на пол. Да, он не умеет стрелять. И не хочет учиться. Но если будет надо... если он не сумеет в следующий раз прогнать эту тварь, ему придётся научиться. Ему придётся, он знал, придётся этому научиться, хочет он или нет, потому что... просто потому что.
Он кинулся вперёд, запрыгнул с ногами на диван, бросился к Дину и зарылся носом в его мокрый, вонючий свитер. Потому что. Просто потому что.
- Сэмми, ты... чего? Сэмми... тебе что, приснилось что-то плохое?
Не мне, подумал Сэм. Приснилось, но не мне. Это всё снится тебе, Дин, только снится, отдохни, ты должен поспать и завтра встать здоровым, хорошо? Ну пожалуйста.
Когда отец вернулся утром, Сэм не сказал ему о том, что приснилось Дину этой ночью. И про то, кто на самом деле разбил окно наверху, тоже не сказал. Ему хотелось верить, что два эти молчания искупают друг друга.
Когда через неделю Дин совсем перестал кашлять и они швырялись во дворе снежками, Джон слегка улыбался, глядя на них через окно коттеджа. Это был уже другой коттедж и другое окно, другой штат, другая тварь, которую выслеживал Джон Винчестер. Сэм никогда больше не спрашивал его, почему он уходит на ночь и оставляет их одних. Не спрашивал, кто позаботится о Дине. Он не знал, какой ответ на этот вопрос есть у Джона, но у Сэма теперь был собственный ответ.
Ему хотелось верить, что этого достаточно.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.