Зодчий

1.

Утренний туман встает над городом. Воздух влажный, душный, тяжелый, давит на плечи, и Дин тяжело опускается на деревянное крыльцо, привалившись плечом к столбу. Козырек прогнил и покосился, и доски под ним мокрые, скользкие. Ветер бросает в лицо дождевую пыль, и та оседает на коже, сбиваясь в крошечные капли. Дин щурится, обхватывает себя руками, потирая ладонями предплечья, смотрит на унылый пейзаж: слякоть на разбитой дороге, старые дома, провисшие провода электропередач между покосившимися столбами и низко ползущие тучи. Такая здесь осень.
Почему-то кажется, что не только осень.
Сэмми еще спит. В кои-то веки Дин встал первым... вернее, не ложился вовсе. Отец ушел вечером, сразу после того, как Импала, чихнув напоследок, заглохла у обочины. Сходил к хозяину мотеля, принес ключи от номера, велел Дину выгрузить сумки и перетащить их в номер, смерил обоих сыновей внимательным взглядом (Дин покорно открывал багажник, Сэм заспанно потягивался, разминая затекшие от пятичасового сидения в машине длинные ноги) и отбыл в неизвестном направлении. Кинул на прощанье что-то вроде "позвоню утром" или "вернусь утром" - Дин не разобрал, - и был таков.
Дин за него не переживал. Знал, что лучшее время разведать обстановку в городке - это ночь, а лучшее место - ночные бары. Наверняка Джон придет под утро, разжившийся парой сотен баксов на игре в покер и под завязку накачанный информацией, как полезной, так и пустой. Завалится спать, дав Дину несколько ценных указаний ("Держи двадцатку, принесешь поесть", "дойди до угла, там газетный киоск", "не отпускай Сэма одного далеко, пусть лучше посидит в номере", "и не смей звонить с моего мобильника своим подружкам. Если узнаю, что ты снова выговорил баланс в ноль... Твой сломан? А я здесь при чем?").
Сэмми настоял на том, чтобы помочь с сумками. Кое-что из одежды, пистолеты, ружья, запасы соли... Спустя пол часа после прибытия младшие Винчестеры окопались по всем правилам. В городок их привело новое дело отца, о котором тот, кстати, не собирался распространяться, так что пришлось соблюдать правила безопасности. Распаковав вещи (Джон сказал, что, возможно, им придется задержаться на неделю), Сэм отправился в душ, а Дин стянул с плеч куртку, закатал рукава рубашки по локоть и уселся чистить оружие. Потом Сэмми растянулся на одной из кроватей и тут же отключился, сообщив, что непременно придет помочь старшему с ружьями, а Дин так и просидел всю ночь, ковыряясь в железках, пачкая руки вонючим маслом и порохом, и слушая спокойное дыхание младшего брата.
Утром, лишь только рассвело, он тяжело поднялся на ноги, накинул куртку и вышел на крыльцо. Жуткий домишко, такое ощущение, что не сегодня - завтра развалится на куски: прогнившие стены либо рассыплются ворохом гнилых опилок, либо сложатся, как карточный домик, под порывом осеннего ветра и погребут под собой и постояльцев, и их вещи. Дин не знал, был ли в городке еще один мотель, поприличнее этого убожества, или на такое захолустье и одного-то постоялого двора лишку? Может, отец просто пожалел денег на нормальный номер? А может, Дин должен быть благодарен и за эту хибару: от мысли, что пришлось бы ночевать с Сэмом в машине, сразу заныли все мышцы - этакий отголосок памяти, которую хранило привычное к неудобствам тело.
И вот теперь Дин сидит на крыльце и жалеет, что не курит.
Сырой, промозглый ветер обдувает обросший трехдневной щетиной подбородок, покрытые капельками воды волосы и сощуренные глаза. Дин чувствует, что дождевая изморось осела даже на ресницах, и те превратились в длинные, острые, мокрые стрелки. При желании, если чуть прикрыть глаза, их даже можно увидеть. Дин задумчиво потирает лоб тыльной стороной ладони, и в ноздри вдруг ударяет резкий запах масла и гари. Ну, да, он же не вымыл руки, и теперь от него несет, как от любимого отцовского дробовика. Кошмар.
Ну и погодка здесь! Утром, выглянув в окно, впору было бы повеситься. Дин рассеянно думает, не потому ли приехал сюда отец? Может, местные по очереди впадают в черную, беспросветную депрессию и вешаются один за другим, а до отца просто дошел слух о череде странных, якобы ничем не оправданных смертей? "Она поступила в престижный вуз два месяца назад", - Дин так и представляет статью в местной газетенке: "И вдруг ее нашли мертвой в петле! Такое горе, такая странная, непонятная смерть..." Или вот еще. "У него только что родился первенец! А он возьми да перекинь веревку через сук дерева во дворе! Бедняга, если бы знать, что толкнуло его на этот поступок". По мнению Дина тут и знать было нечего. Десять минут на крыльце мотеля, и его уже тянет наложить на себя руки.
Куда провалился отец? Почему не сказал ни слова о том, что за дело ожидает их в этом городе? Подчас Дин начинал тихо беситься от мыслей о том, что ему не доверяют, что с ним не считаются, что из него сделали... не знаю, какого-то болванчика, способного в нужный момент выскакивать, нажимать на курок, а затем молча, не задавая вопросов, прятаться обратно в коробок. И не мешать. Всегда молчать, всегда сохранять спокойствие и присутствие духа, всегда выполнять указания и не высовываться. Подчас ощущение собственного бессилия и обиды начинало бурлить в крови, закипало на огне отцовского безразличия и безмолвия. И Дин готов был взорваться, от внутреннего напряжения разлететься на тысячи осколков, и чтобы каждый осколок обязательно ранил отца, чтобы впился в кожу раскаленным кусочком металла, вспорол плоть, как вспарывает пуля, прошил глубоко, до самого сердца... Казалось, отцовское сердце остановилось, высохло и окаменело в ту ночь, когда умерла мама, и теперь бесполезно срываться, кричать, требовать внимания... вообще чего-либо требовать. Может быть, единственное, что еще способно было пронять отца, это поведение Сэма? Отец оберегал младшего, как умел, носился с ним, как курица с яйцом, и того же требовал от Дина в своей обычной безаппеляционной манере. А Сэмми после окончания школы изменился. Сильно изменился. Отец не мог не чувствовать назревающего скандала. Не мог не ощущать волны напряжения и недовольства, исходящие от Сэма: то, как он сдерживает рвущуюся наружу агрессию, то, как огрызается и все чаще делает что-то назло, то, как вступается за Дина в перепалках... и даже безо всякой причины, просто выдумывая себе эту причину! Отец не мог не понимать, куда ведет его привычка всегда все контролировать, цедить информацию в час по чайной ложке, ни с кем не считаться (якобы на правах старшего) и игнорировать вопросы. Дин чувствовал... ох, до чего же остро чувствовал! Дин боялся, что однажды сам не выдержит, не вынесет бесконечного напряжения, наэлектризованности атмосферы в тесном автомобильном салоне, давления пресса, в котором он оказался зажат между отцом и братом, и горячей, обжигающей внутренности обиды на обоих. Дину казалось, он единственный, кто из последних сил стремится сохранить семью, кто еще не забыл, что вообще значит это слово - семья. Единственный, кому она нужна. Единственный, кто не пытается расшатать, развалить и растащить по камешкам то немногое, что осталось от их семьи. Он старался, как мог, сглаживал острые углы, оправдывал отца в глазах Сэмми и наоборот. Он был предохранителем, не дающим пистолету выстрелить. Подушкой, заглушавшей выстрелы. Каплей воды на вспыхнувшем фитиле бомбы. Он был... Он один и был их семьей, потому что семья уже давно существовала только в его измученном воображении. И это устраивало всех, кроме него самого.
Туман, туман над раздолбанной дорогой. Тяжелый, душный. Дин просовывает пальцы под воротники рубашки и футболки, теребит их, хотя верхняя пуговица на рубашке расстегнута, а футболка старая, давно вытянувшаяся. По краю тротуара, брезгливо переставляя лапки, бредет облезлая серая кошка. Вот оно, его настроение. Такое же паршивое, как эта тощая тварь со всклокоченной шерстью, торчащими ребрами и горящими безумным огнем страха и голода желтыми глазами. Двигается бесшумно, перепрыгивая с камешка на камешек, тряся намоченными лапками, тянет носом холодный воздух, будто ожидая, с какой стороны нагрянет опасность... Со стороны отца или брата?
- Дин?- сонный голос выдергивает старшего Винчестера из тоскливой рефлексии.
Дверь сзади скрипит несмазанными петлями, и на крыльцо, ежась, протискивается Сэм в одной футболке и потертых джинсах. Застегивает на ходу ширинку, смотрит, сонно моргая, подавляет зевок.
- Ты чего здесь сидишь?
Сэмми за последние два года вытянулся в длину и стал похож на оглоблю от телеги. Еще несколько месяцев назад Дин шутил, что его кости годны лишь на то, чтобы искры высекать. Скажем так, не обошлось без зависти. Младший - этот вечно тощий, нескладный, костлявый и бесформенный заморыш, соплей перешибешь, - вдруг вымахал под семь футов, и теперь смотрел на старшего сверху вниз! Мало того, на костях неожиданно наросло мясо. И глядя на перекатывающиеся под загорелой кожей рельефные комки мышц, Дин все чаще недоумевал, откуда что взялось. Ну, да, Сэмми уже семнадцать; ну, правильно, бесконечные отцовские тренировки и охота сделали свое дело, но все равно... все равно смотреть на этого обновленного Сэма, который еще вчера дышал ему в пупок и не умел толком разрывать его стальную хватку, было... странно, что ли. Непривычно. Хотя временами приятно... Чисто с эстетической точки зрения.
Дин вскидывает голову, щурится от летящей в лицо измороси, чтобы встретиться с братом взглядом.
- Просто так, - отвечает он, когда рядом с его лицом сбоку появляются вытертые колени джинсов.
- Почему ты меня не разбудил? - спрашивает Сэм. Засовывает руки в карманы, все еще ежась от холодного ветра. - Я хотел помочь с ружьями.
Дин хмыкает. Отворачивается.
- Ты спал, как младенец. Неужто я совсем изверг, чтобы тревожить твой праведный сон?
- Злишься?
Дин не понимает, чего в его голосе больше, обиды или совестливости, поэтому отвечает равнодушно:
- Во всяком случае, не на тебя.
- А на кого? - Сэм потирает колени друг от друга, и Дин переводит глаза на шелестящую напротив лица жесткую джинсовую ткань.
- Слушай, давай в дом, пока сопли не отморозил. Отец с меня шкуру спустит, если ты начнешь носом двигать.
Дин резко встает, стряхивая с плеч холодное и тяжелое сонное оцепенение. Разворачивается, чтобы подтолкнуть брата к приоткрытой двери, но у того на лице вдруг появляется знакомое упрямо выражение "только тронь".
- На отца? - угрюмо спрашивает Сэм. - Да?
- На погоду, - раздраженно кидает Дин. - Пошли в дом.
- Не ври, - Сэм презрительно кривит губы. - Я же вижу, ты еле сдерживаешься в последнее время...
- Не твоего ума дело, мелкий. Не лезь, куда не просят, понял? И давай в дом, пока я тебя силой не запихнул.
С пол минуты Сэм смотрит, прищурив глаза, с обидой, раздражением, злостью. У него дрожат губы, точно он собирается что-то сказать, но сдерживается, и странным лихорадочным блеском блестят глаза. Дин готов поклясться, что он даже сжимает кулаки... Но потом Сэм хлюпает носом, так знакомо и так беспомощно! Разворачивается и входит в комнату, задев голой подошвой белую дорожку соли на полу.
Дин закрывает за собой дверь и вытирает ладонью губы, щеки. Кожа мокрая и холодная, щетина неприятно колется.
- Можешь молчать, сколько влезет, - бурчит Сэм, скрываясь в ванной комнате с электрическим чайником в руках. - Ты просто боишься его. Он тебя вымуштровал, как игрушечного солдатика, и теперь вертит тобой, как хочет. А ты и рад стараться.
Сэм откручивает кран в ванной, и вода с шумом льется в пластиковый чайник.
Дин думает, что лучше пропустить колкие замечания мимо ушей. Не хватало еще поругаться с братом!
Но Сэм закрывает кран, возвращается в комнату, а на лице у него все то же выражение угрюмой решимости. Дин молчит, стягивает с плеч куртку, бросает ее на спинку стула и берет со стола тряпку, чтобы вытереть ладони, все еще перепачканные в масле. Сэм сопит, ожидая ответа, а потом, так ничего и не дождавшись, грохает чайником о подставку, бьет по кнопке и громко заявляет:
- Ты даже не знаешь, зачем мы здесь!
Дин стискивает зубы так, что на скулах начинают двигаться желваки. Видимо, ругани не избежать.
- Знаю, - твердо говорит он.
Сэм растерянно моргает, а потом снова встает в позу.
- Не знаешь.
- Знаю, - с нажимом произносит Дин.
- Так расскажи мне! - Сэм поднимает брови. - Ну? С каких пор он делится с тобой планами на вечер? И что у него припасено на сегодня? Теплая встреча с оборотнем или парочка призраков? А может, сам Желтоглазый?
- Прекрати.
- Ничего ты не знаешь, Дин, и не надо корчить из себя крутого парня.
У Дина мелькает мысль, что младший слишком умен, чтобы обвести его вокруг пальца. Раньше было проще. Раньше Сэмми смотрел в рот старшему брату широко раскрытыми от восхищения глазищами и ловил каждое его слово. Повторял за ним. Копировал жесты и мимику. Учился драться и стрелять. Теперь же... что произошло теперь? Чьи-то идеалы обесценились? Дин теперь не так хорош, как прежде? Или Сэм уже достаточно вырос, чтобы самому разобраться, что к чему?
- Я знаю, что отец придет сегодня и все нам расскажет, - говорит Дин, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и твердо. А получается натянуто и неубедительно.
- То есть, вы уже сегодня отправитесь на охоту? - с вызовом спрашивает Сэм, и Дин непонимающе хмурится.
- Почему... - начинает он, но Сэм перебивает:
- Потому что он никогда не говорит ни слова до тех пор, пока паленым не запахнет! - выкрикивает Сэм. - Выследит, во всем разберется, вот тогда и сунет тебе в руки пушку и скажет, куда идти и в кого стрелять.
Сэм сопит вдвое громче. У него явно накипело в душе, и он намерен выплеснуть душившую его обиду и злость на Дина. Раз Дин потакает отцу, значит, он ничем его не лучше, и значит, на него можно срываться. Выпустить пар и не получить за это по шее, как было бы с Джоном.
- И ты пойдешь, как зомби, потому что он тебе велел. И не будешь задавать вопросов, потому что он все равно не ответит!
Дин молча закипает... вместе с чайником, из которого уже брызжет кипяток.
- Замолчи, - произносит Дин охрипшим голосом. - Не смей так говорить об отце.
- Почему? Ты сам об этом постоянно думаешь: что он дергает за ниточки и ничего не объясняет, не считается с тобой...
- Я так не думаю!
- Да? Опять врешь! Я знаю...
- Да что ты вообще можешь знать? - не выдерживает Дин. - Тебе-то какое дело, а? Тебя охраняет отец, охраняю я... Только что пылинки не сдуваю и сопли не подтираю! Тебе всегда достается все самое лучшее: кровать мягче, сиденье удобнее, кофе со сливками и платная школа... а у меня и школы-то не было! Какие-то... обрывки, обноски... семестр здесь, другой там - абы где! Отец нанимал тебе лучших учителей, и чем ты ему теперь платишь? Что думаешь, я не вижу, или он не видит, как ты огрызаешься? Вся твоя благодарность, да?
- При чем здесь благодарность? Я просто боюсь... черт... Дин, как ты не понимаешь? - Сэм вдруг обмякает, словно и не слышал гневной тирады брата. Голос у него становится каким-то пронзительным, надломленным. - Я же боюсь, что он... подставит тебя... Что ты не вернешься, потому что он не договорил до конца, не прояснил ситуацию... просто потому, что не будешь осознавать всю степень опасности.
Дин удивлен. Пожалуй, слишком сильно удивлен таким поворотом в разговоре, и в первые мгновения не находит слов. Благодарность смешивается в душе с какой-то тупой, затаенной болью, и он не знает, что это, откуда это в нем. Острый, болезненный приступ тоски теркой скребет по нервам, и Дин внутренне содрогается, прислушиваясь к тому, как боль кругами расходится по растревоженной душе.
- Он не подставит, Сэмми, - произносит Дин.
- Я и не говорю, что он специально. Просто мне кажется, ему всегда было плевать на тебя.
- Ему не плевать, - упрямо повторяет Дин.
- Да? И поэтому он вчера исчез, не сказав ни слова.
- Он сказал, чтобы я врезал тебе, если ты не прекратишь истерить, - ворчит Дин. - И я уже близко к тому, чтобы выполнить его пожелание.
- Не его, а твое. Можешь врезать, если легче станет. Только предупреждаю, я и сам могу врезать.
Сэм подбирается: мышцы напряжены, пальцы рук обманчиво расслаблены и готовы в любое мгновение сжаться в кулаки, на лице мрачная готовность. Дин чувствует знакомое щекотание в мышцах, чувствует, как по нервам проходит дрожь предвкушения. Когда они дрались в последний раз? Не по-детски, не дурачась, а по-настоящему: с кровью из расквашенного носа, с синими кровоподтеками и разбитыми костяшками пальцев, с багровой пеленой злости, застилающей глаза? И было ли такое когда-нибудь вообще? Дин сейчас не может вспомнить, но ему почему-то хочется, чтобы это случилось. Хочется выплеснуть наружу скопившиеся внутри усталость, раздражение, ненависть и отчаяние. Просто избавиться от груза бессмысленных эмоций. Освободиться.
Сэм напряженно, выжидающе смотрит. Он что, рассчитывает что-то доказать? Так Дин из принципа не согласится ни с одним из его аргументов против отца, даже если сам думает точно то же самое! Мог бы уже привыкнуть, глупыш Сэмми. Или его тоже просто жжет желание распустить кулаки? А так мирно спал ночью...
Воспоминание о ночи почему-то вселяет в Дина сомнения.
- Тебе со мной не справиться, малявка, - говорит Дин. Хотел, чтобы прозвучало примирительно, а звучит снисходительно. - Вспомни, когда ты в последний раз оказывался сверху?
- Я не хочу с тобой драться, - бурчит Сэм, хотя глаза у него лихорадочно блестят. - Только поговорить. И я тебе не малявка!
- Ну, конечно. Давно вырос, - Дин бросает на стол тряпку, которую все еще держал в руках. - Ты бы оставил отца в покое, а? Если он что-то делает, то только потому, что заботится о тебе. Так нужно...
- А если я не хочу, чтобы обо мне заботились? Если я хочу начать нормальную, спокойную жизнь? Если мне надоело таскаться за ним, не имея ни дома, ни семьи - никого и ничего, кроме помешанного на охоте папаши, его верного солдатика и ржавого тарантаса, который скоро развалится на куски? Если я хочу поступить в колледж, найти друзей - нормальных друзей, которые не держат под подушками ножи и не выходят в туалет с пистолетом наизготовку? Как думаешь, что он скажет, когда я выдам ему все это в лицо? Обрадуется и прослезится? Или превратит меня в боксерскую грушу, чтобы раз и навсегда выбить из головы всякую дурь?
Дин слушает, скрестив на груди руки, словно обороняясь. Не то чтобы он не ожидал подобного поворота. Ожидал. Точнее предчувствовал. Сэмми отличается от них с отцом, что бы Джон ни думал по этому поводу и как бы ни старался превратить его в очередную куклу на шарнирах. Вот только предчувствовать и слышать вживую - разные вещи. Что-то в груди у Дина болезненно ворочается и ноет. Все та же мутная боль, на этот раз без примеси благодарности.
- Ты действительно хочешь уйти? - спрашивает он с замиранием сердца. - Бросить нас с отцом?
В голосе сквозит обида и обвинение, и подсознательно Дин знает, как отреагирует Сэмми. Так что он даже не удивлен, когда младший вдруг теряет решительность, сбавляет обороты и отводит глаза.
- Я не знаю, - отзывается он глухо. - Я просто не хочу, чтобы так продолжалось. У меня своя жизнь, Дин. И я не могу... черт, я просто не хочу тратить ее не пойми на что!
- Это ты охоту называешь не пойми чем? - уточняет Дин.
- И охоту, и переезды, и все эти дурацкие знакомства в барах, где мне даже нельзя заказать пива.
- Эй, - ухмыляется Дин. - Если дело в пиве, я могу тебе купить.
- И схлопотать от отца по шее? - Сэм неожиданно расслабляется. Его губы непроизвольно растягиваются в улыбку.
- Нельзя схлопотать за то, о чем отец не узнает.
Сэм подозрительно щурится.
- Опять ты врешь, - выдыхает он, однако недоверие в его голосе так отчетливо, так осязаемо, что Дин понимает: он хочет поверить.
- Не вру, - категорично заявляет Дин, вдохновленный каким-то нежданно нахлынувшим порывом. Он словно видит свет в конце тоннеля и бросается к нему, как к последней надежде на спасение, на изменение, на избавление от боли. И говорит, не задумываясь о словах, не соображая, что обещает и чем это грозит обернуться для них обоих.
- Если отец не вернется до вечера, можешь составить мне компанию в какой-нибудь местной забегаловке. Должен же кто-то прикрыть мою задницу, если я продуюсь в покер.
Сэм молчит, глядя на брата с сомнением.
- Ты возьмешь меня с собой? - наконец спрашивает он тихо.
- Нет, блин, принесу забегаловку сюда! Конечно, возьму! А в чем проблема?
Дин старательно изображает наивное непонимание. Или тупость.
- В том, что это один из главных запретов отца: брать меня с собой бар.
- Я думаю, ты достаточно взрослый, чтобы не наделать в штаны от страха при виде местных громил.
Сэм по-прежнему смотрит недоверчиво.
- Надеешься, я куплюсь на выпивку и какую-то... псевдосвободу? - спрашивает он.
Дин приподнимает бровь. На этот раз изобразить тупость получается не в пример правдоподобнее.
- Я все равно уйду, - еле слышно произносит Сэм, отводя взгляд, словно боясь, что брат прочтет в его глазах совсем другие мысли. - Рано или поздно.
Дин слабо улыбается одними губами, приклеивая к лицу очередную маску: на этот раз непробиваемо-безразличную. Расстегивает пуговицы на рубашке, стягивает ее с плеч, затем берется за ремень джинсов. Сэм наблюдает за ним настороженно, будто ожидая какого-то подвоха: например, того, что Дин сменит милость на гнев и засветит ему в глаз - а что, эксцентричность старшего давно стала притчей во языцех. Но Дин не собирается ничего предпринимать. Ему нужно подумать, разобраться в той каше, в которую превратились его мозги за последние несколько часов. Ему необходимо сбежать, скрыться, спрятаться... В груди, словно снежный ком, разрастается боль - неизведанная доселе, погребающая под собой все прочие чувства, мысли, желания.
- Сделай мне кофе, - говорит Дин, преодолевая несколько шагов до ванной комнаты, стаскивая через голову футболку. - И гренки. Умираю с голоду.
- Гренки тебя не спасут, - кидает Сэм ему в спину. - Я мог бы добежать до супермаркета...
- Нет! - Дин резко разворачивается, встречаясь взглядом с удивленными глазами Сэма. Облизывает губы, понимая, что переборщил и нужно как-то исправить ситуацию. - Не нужно. Потом выйдем куда-нибудь пообедать, идет?
Сэм неуверенно кивает, не понимая, что творится с братом.
Тот и сам не понимает. Закрывает дверь ванной, но против обыкновения не запирает ее. Прислушивается к звукам, долетающим из комнаты. Сэм может двигаться вполне бесшумно, если захочет, но сейчас его шаги слышно отчетливо. И шаги, и звон посуды, и шелест пакетов, и хлопанье дверцы от микроволновки. Дин заставляет себя успокоиться. На минуту закрывает глаза, медленно втягивая носом воздух, включает воду. Дин боится выйти и не найти младшего в комнате, и этот тупой, непонятно откуда взявшийся страх сковывает движения, обостряет слух, липким, холодным потом выступает на коже.
Однако вопреки его паническим ожиданиям, наспех приняв душ, не обнаружив полотенца и вытершись собственной грязной футболкой, пропитанной едкими запахами гари, машинного масла и пота, выйдя из толком не успевшей прогреться ванной в комнату, Дин обнаруживает, что Сэм все еще здесь. Сидит за столом, грея руки о кружку с горячим кофе, сощурившись, смотрит в окно и о чем-то напряженно размышляет.
Весь день они маются от безделья.
Дождливая сырость за окном выглядит слишком удручающе, чтобы возникло желание выходить на улицу, поэтому обед они заказывают в номер. Сэм достает из старой, затертой до катышков кожаной сумки свой ноутбук и погружается в недра Интернета. Дин делает вид, что спит, хотя на душе у него слишком тревожно, чтобы заснуть. Он считает овец, потом пробует выкинуть из головы все мысли, потом старается дышать глубоко и размеренно, потом зарывается головой под подушку, натыкается щекой на ледяное лезвие ножа и, чертыхнувшись, выныривает обратно. Когда ему в голову приходит мысль прочесть молитву, Сэм встает со скрипящей похлеще дверных петель кровати и уходит в ванную, плотно прикрыв за собой дверь. Любопытство пересиливает, и Дин перегибается через проход между кроватями (благо, между ними не больше полутора футов) и поворачивает ноутбук к себе. На экране высвечивается список колледжей штата Монтана. Сбоку колонкой идет перечень остальных штатов. Живот скручивает болевым спазмом, и Дин откидывается назад на свою кровать. Еще вчера он бы подколол мелкого и надоумил лучше заглянуть на "большие сиськи.ком" - для молодого организма больше пользы. Еще вчера он не придал бы значения тому, что младший брат подыскивает себе колледж. Так что же происходит сейчас? С чего вдруг он превращается в сентиментального идиота, развешивающего слюни бахромой? Дин зажмуривается и мысленно стонет.
Заснуть ему все же удается, иначе как объяснить тот факт, что в следующий раз он открывает глаза в уже полутемную, подсвеченную сквозь занавески вечерними огнями комнату? Сэм по-прежнему за ноутбуком. Сидит, скрестив ноги, на кровати и сосредоточенно барабанит пальцами по клавишам.
- Проходишь вступительные тесты? - бормочет Дин, приподнимаясь на локтях. Мышцы затекли от неудобной позы, голова чугунная, под веками песок.
Сэм неожиданно вздрагивает так, словно его застигли на месте преступления. К щекам приливает краска, пальцы нервно ищут какие-то кнопки ("альт+таб"?) и начинают трястись, и в каждом движении - дерганная, конвульсивная нервозность. За несколько секунд удивленного наблюдения Дин вдруг понимает, что младший вспотел от напряжения и испуга. Сэм тем временем захлопывает ноутбук.
- Ладно, с тестами не угадал, - осторожно произносит Дин, старательно пряча ухмылку. - Сколько я проспал?
Сэм хватает с тумбочки между кроватями свой мобильник и смотрит на экран. С трудом сосредотачивается.
- Почти пять часов, - говорит он.
- Нормально, - Дин садится на кровати и демонстративно потягивается. - Отец звонил?
- Нет.
- Никаких смс-ок? Сообщений?
- Ничего, - Сэм качает головой. - Зато пару часов назад принесли обед. Будешь?
- Что там?
- Пицца, сосиски, чизбургеры и салат.
- Только не говори, что опять капуста, - стонет Дин, протирая опухшие со сна глаза. - Ненавижу капусту.
- Нет, кальмары под соусом, - Сэм пожимает плечами.
- Ну... ладно. И как эта резина на вкус?
Сэм снова пожимает плечами.
- Не знаю.
- Ты что, до сих пор не ел?
- Я тебя ждал.
Дин кидает понимающий взгляд на закрытый ноутбук.
- Понятно.
- Нет, правда, - возражает Сэм, но брат его уже не слушает.
- Пошли, герой. Перекусим и... сколько, ты говоришь, там натикало?
- Половина седьмого.
- Отлично. Перекусим и пойдем развлечься.
- Дин? - Сэм спускает ноги с кровати, глядя, как старший достает из нетронутых пакетов еду. - Ты серьезно? Если отец узнает...
- Ты только сегодня утром выступал против отцовских правил, - замечает Дин с легкой язвительностью в голосе. - Что-то изменилось с тех пор, Сэмми?
- Ничего, - бурчит Сэм напряженно. - И я тебе не Сэмми.
- Хорошо, буду называть тебя Большой Сэм. Пойдет?
- Хватит паясничать!
- Да что я такого сказал?! - Дин откусывает от чизбургера огромный кусок и пытается его прожевать. Впрочем, он голоден так, что впору глотать, не жуя. Только на лице у Сэма такое непередаваемое возмущенное выражение, что страшно подавиться.
- Ты прекрасно понимаешь, что отец с тебя шкуру спустит, если узнает. С нас обоих, - говорит Сэм. - Ты делаешь это нарочно, да? В пику отцу? Хочешь поиграть с огнем, да?
Нет, Сэмми, я просто боюсь оставлять тебя одного, потому что с сегодняшнего утра у меня развилась паранойя, но и торчать безвылазно в этой дыре, как какой-то чертов затворник, я тоже не хочу.
Однако, вслух Дин произносит совсем другое:
- Я делаю это, потому что тебе не помешает развлечься, Сэмми. Если надраться до чертиков, станет абсолютно по фиг, что скажет на это отец.
- Собираешься напиться? А мне потом волочь тебя обратно в мотель?
- Только в том случае, если сам устоишь на ногах, - Дин криво усмехается и подмигивает. - Одевайся.


2.

Бар, в который они заходят часом позже, напоминает прокуренный вагон третьего класса. Табачный дым пластами висит в воздухе, от него все кажется серым, мутным и плывущим. Дым разъедает глаза, а запах алкоголя ударяет в ноздри - и в голову, точно отбойный молоток.
- Вот это заведеньице, - ухмыляется Дин, окидывая цепким взглядом столы, за которыми режутся в карты, выпивают и закусывают посетители.
Сэм у него за спиной кашляет. Пытается держаться как можно ближе к старшему брату, но не всегда удается. Крашеная блондинка-разносчица оттесняет его от Дина здоровенным подносом, на котором стоит сразу несколько полных бутылок и стопки. Потом какой-то бугай отодвигает стул, преграждая дорогу, и Сэму приходится ждать, пока он поднимется, залезет потной красной ручищей в карман, выцепит оттуда мятые купюры и, слюнявя палец, отсчитает чаевые.
- Гадость какая, - почти жалобно тянет Сэм, догоняя, наконец, Дина у самой стойки. - Что ты находишь в таких местах?
- Приключения, - туманно заявляет старший с хитрой улыбкой и косится в сторону на рыжую девицу.
- Это отвратительно, - бурчит Сэм, проследив за его взглядом. - Ты что, здесь девчонок клеишь?
- Ну, не прямо здесь. Если ты помнишь, здесь я впервые.
- Ты понял, что я хотел сказать! - раздраженно бросает Сэм. - Но они же... она же наверняка какая-нибудь заразная!
Дин едва сдерживает смех.
- А ты можешь предложить альтернативу? Где я тебе найду подружку, если мы сегодня здесь, а завтра - в пятидесяти милях отсюда? А?
- Ну-у, - Сэм задумывается. - Это не причина кидаться на такое... на таких... вдруг она правда заразная? Вдруг у нее сифилис?
- Если бы у кого-нибудь из моих подружек был сифилис, у меня бы давно отвалился нос, - с усмешкой заявляет Дин.
Сэм смотрит на него с ужасом. Потом, когда Дин начинает откровенно потешаться, с обидой.
- Что смешного?
- Есть такая штука, Сэмми, - Дин сует руку в карман и достает оттуда небольшой квадратик. - Называется презерватив, - помахивает у брата перед носом, а затем быстро убирает назад. - Что, отец не проводил с тобой просветительских бесед?
Сэма явно подмывает сказать что-нибудь дерзкое, выругаться или послать брата подальше, но он сдерживается. Открывает рот, хмыкает, несколько раз кивает и отворачивается.
- Издевайся, - бубнит он, залезая на высокий круглый барный стул. - И давно ты так... снимаешь проституток?
- Полегче, Сэмми...
- Я тебе не Сэмми!
- Да успокойся, все в порядке, - Дин удивленно наблюдает за младшим. - Никто не говорил о проститутках. Я просто расслабляюсь время от времени. Что в этом странного?
- Это гадко.
- Не понял?
- Гадко спать с первой встречной. Почему ты не найдешь себе постоянную девушку?
- Которая станет колесить со мной по штатам? Или ты предлагаешь бросить охоту и обзавестись домом, женой и детишками?
- Уж лучше, чем кидаться на все, что движется.
- Да много ты понимаешь, - отмахивается Дин. - Думаешь, все должны следовать твоему примеру?
Он замолкает, ожидая реакции, и она следует незамедлительно.
- Какому еще примеру? - напрягается Сэм.
- Блюсти девственность до свадьбы?
Дин отворачивается и вскидывает руку, подзывая бармена. Тот нехотя направляется в его сторону, а Сэм тем временем переваривает полученную информацию. Шумно выдыхает раз, другой, подыскивая слова и не находя их от возмущения.
- Да с чего ты взял, - пыхтит он наконец, - с чего ты вообще решил, что я... что у меня еще никого не было?
- Если ты попытаешься доказать, что у тебя кто-то был, я сдохну со смеху, Сэмми, - говорит Дин и обращается к бармену. - Два пива... на ваше усмотрение, но получше, ладно? Хотя какое тут, к демону, получше в этой дыре.
- Нет, погоди, - распаляется Сэм. - Повтори, что ты сказал?
- Сэмми, не напрягайся. Мы здесь, чтобы расслабиться и пропустить по бутылочке пива, помнишь? - Дин наклоняется к брату и заглядывает прямо в глаза. - Я же тебя, как облупленного, с пеленок знаю, Сэмми. Так прекрати нагнетать атмосферу и просто получай удовольствие от жизни.
- Я не могу получать удовольствие в этой... пепельнице, Дин.
- Ты сам просил взять тебя с собой, - напоминает старший. - Или ты думал, бар - это филармония, где все расшаркиваются друг с другом, отвешивают комплименты и обсуждают последние новости из мира живописи?
- В филармонии дают концерты, - автоматически возражает Сэм.
- Да хоть цирковые представления!
- Мне здесь не нравится.
- Привыкай, раз напросился.
- Я не напрашивался. Ты сам предложил. И, кстати, я теперь понимаю, почему отец не разрешает мне ходить по таким... заведениям.
- Отлично. Значит, вы с отцом сошлись во мнениях. Впервые в жизни.
Бармен ставит перед Дином на стойку две бутылки пива. Этикетка незнакомая, и Винчестер подносит горлышко к носу и чуть прикрывает глаза с видом знатока. Потом отпивает глоток и морщится.
- Сгодится.
Удовлетворенно кидает на стойку деньги и поворачивается к Сэму.
- Ну? Твое здоровье, малявка?
- Не смей называть меня...
- Твое здоровье, Сэм! - глаза у Дина искрятся смехом. Губы смыкаются на горлышке бутылки. Сэм молча смотрит на него, а затем берет свою бутылку, подносит ко рту и делает огромный глоток.
- Вот это мой парень, - весело заявляет Дин, хлопая брата по плечу. - Нужно будет купить тебе какой-нибудь Орбит, чтобы перебить запах. Я, правда, не думаю, что отец объявится раньше утра, а если и появится, то жвачка не спасет. Но в любом случае помогает от тошноты по утрам.
- От похмелья? Жвачка? - Сэм недоверчиво хмурит лоб. - Ты шутишь?
- А у тебя когда-нибудь было похмелье?
- Нет, но...
- Да ладно, не от похмелья. Просто. - Дин оборачивается на проходящую мимо девушку. - Иногда такие вещи бывают полезны.
Сэм провожает взглядом плавно покачивающиеся бедра, обтянутые джинсами.
- Даже не мечтай, - качает головой.
- Сэм, тебе как будто не семнадцать, а сто семьдесят!
- Она страшная, Дин!
- Ничего подобного.
- Уродина.
- Не смей так о ней говорить.
- Крокодил!
- Ну, хорошо. Она не в твоем вкусе. А кто тогда в твоем? Вон та, черненькая... да куда ты смотришь?! У входа, видишь?
- Да...
- Слава богу! Ну, так что? Подойдет?
- У нее нос картошкой, - говорит Сэм упрямо.
- А у тебя, как у утки, - Дин закатывает глаза. - Ну, давай, герой, покажи, кто на тебя смотрит?
Неизвестно, отчего, но Сэм поддается на провокацию и послушно обводит взглядом помещение бара. Вглядывается сквозь сигаретный туман, оборачивается на звонкие девичьи голоса. Наверное, крепкое пиво слишком быстро ударило в голову.
- Вон та, - неуверенно говорит он минутой позже, скашивая глаза на высокую, крепкую даму с внушительной грудью, упакованной в черный корсет.
- Ого, - с присвистом отзывается Дин. - Губа не дура, Сэмми. Я мог бы тебя с ней познакомить...
- Ты-то ее откуда знаешь?
- Не знаю, но ради тебя могу познакомиться...
- Это статья, - Сэм неожиданно пьяно хихикает.
- Да брось!
- И почему-то мне кажется, что ты познакомишься с ней исключительно ради себя! А в качестве главного аргумента выложишь именно статью.
- Ладно, Сэмми, поговорим об этом в другой раз.
Сэм снова хихикает.
- Значит, я попал в точку?
- Нет.
- Ну, согласись хотя бы с тем, что вкус у меня получше твоего.
- Зато я посимпатичнее, - поддразнивает Дин.
Сэм лишь качает головой и снова прикладывается к бутылке. Опирается локтями о барную стойку, выставляет руки перед собой и разглядывает бутылочное горлышко из коричневого стекла. Челка спадает на глаза, и Сэм привычно не замечает ее, не пытается откинуть со лба или тряхнуть головой. Дин ловит себя на том, что украдкой следит за ним. Алкоголь, оказавшийся неожиданно более сильным, чем показалось вначале, заволакивает сознание туманными образами, перемешивает мысли в розовую кашу, и голова слегка кружится, а стойка, бутылки на барных полках и люди перед глазами чуть расплываются, покачиваются из стороны в сторону. Приятное, расслабленное состояние. И Сэм рядом... Странные мысли рождаются в одурманенном мозгу: сейчас, сидя плечом к плечу с братом, он чувствует себя невероятно счастливым, и это счастье отчего-то граничит с болью - с той самой утренней тоской, от которой кровь растекается по венам горячей, обжигающей лавой, а в глазах появляется неприятная резь, будто под веками ковыряют острым пинцетом. Дин вдруг понимает, что именно этого ему так не хватало на протяжении многих лет: ощущения единства с кем-то, уверенности и прикрытия, ощущения собственной нужности. Отец постоянно сохраняет дистанцию, не позволяя забывать, кто командует, а кто в подчинении. Друзей у Дина нет и не было никогда. А женщины приходят и уходят, и не возникает даже мысли о том, что они могут предложить ему нечто большее, чем быстрый, ни к чему не обязывающий секс в гостиничном номере. Получается, то настоящее, что держст Дина в этом мире, ради чего он живет и что оберегает, заключается в одном единственном человеке? В человеке, которого он до недавнего времени и всерьез-то не воспринимал. Сэмми. Вечная заноза в заднице, папенькин любимчик и просто невыносимый мелкий братишка с головой, набитой какими-то устаревшими лет на сто моральными нормами, романтическими бреднями и розовыми мечтами о "безопасной" жизни. Дин удивленно смотрит на него уже в открытую, сощурившись, обводя внимательным взглядом контур профиля.
Сэм бросает на него нечаянный, ничего не выражающий взгляд. Потом, видимо, почувствовав неладное, поворачивается и вопросительно смотрит в глаза.
- Эй? - невыразительный взмах рукой. - У меня что, рога выросли? Или нимб над головой воссиял?
Дин усмехается, потирает пальцами сморщенный лоб. Слезает со стула.
- Дин?
- Я собираюсь немного подзаработать, Сэмми. Подождешь здесь? Можешь купить себе еще пива. Или шоколадку, - не глядя брату в глаза, словно избегая пытливого взгляда, Дин бросает на стойку пару банкнот.
- Стой! - Сэм спрыгивает со стула и делает шаг за ним, потом, опомнившись, возвращается и сгребает деньги, засовывает их в карман джинсов. - Я с тобой!
Дин его уже не слышит, его затирает в образовавшейся у стойки толпе, и Сэм спешит за ним, поднимаясь на цыпочки, заглядывая через головы. Дин снова возникает в поле его зрения, но уже не один. В компании. Сэм протискивается между стульями, столами и пьяными парнями ближе, туда, где несколько человек усаживаются за большой, покрытый зеленым сукном круглый стол. Один из них поигрывает только что вскрытой новой колодой карт, остальные придвигают стулья от соседних столов. Под всеобщий гам Сэм кладет руку на плечо брата.
- Дин?
Его жест, видимо, прерывает разговор, который старший Винчестер уже успел завязать с сидящим парнем. Сэм не разбирает ни слова.
- Дин? - с нажимом повторяет он, крепче стискивая пальцы на плече старшего.
Тот разворачивается.
- Я просил тебя подождать в баре?
- Я просто хотел...
- Подожди меня в баре, Сэмми, ладно? Несколько партий в покер - и я в твоем распоряжении.
Сэм не успевает возразить, потому что брат снова отворачивается и кивает парню с колодой.
- Ну, кто еще? - откинувшись на спинку стула, тот вскидывает руки в широком жесте. - Есть еще желающие сразиться со Старым Тэдом?
- Я играю, - говорит Сэм с какой-то мрачной решимостью, и в первую секунду Дин думает, что ослышался. Только когда младший подтаскивает к столу новый стул, до Дина доходит, что слова Сэмми - не плод его воображения, и мелкий действительно вознамерился поучаствовать в игре. Но... черт побери, откуда у него деньги?!
- Ты сейчас же встанешь и прекратишь ломать комедию, - шипит Дин, воспользовавшись шумом возбужденных голосов и скрипом переставляемой мебели, наклонившись к брату, который устраивается по левую руку от него.
- С чего вдруг? - Сэм делает невинные глаза.
- Ты хоть раз играл?
- Нет. Но я знаю правила, - спокойно отзывается Сэм.
- Что за бред, - в отчаянии бормочет Дин. - А ну кыш отсюда! Я не собираюсь за тебя краснеть!
- Можно подумать, ты умеешь.
Сэм демонстративно отворачивается и улыбается собравшимся за столом так, словно чертовски рад видеть всех и каждого. Если бы за столом были женщины, его щенячий взгляд произвел бы неизгладимое впечатление, но женщин нет. Дин замечает пару настороженных взглядов, пару снисходительных.
- Приступим, господа, - насмешливо говорит Тэд, он же дилер, тасуя карты: плотный мужик в пиджаке и при галстуке, с короткими всклокоченными волосами и бегающими глазками. - Минимальная ставка - десять баксов, для разогрева. Итак?
Сидящий сразу за ним парень - тощий и бледный, с нездоровым сероватым оттенком лица, нервно сует руку в карман, извлекает несколько мятых купюр и мелочь и бросает на середину стола. Следующий - дородный мужик в костюме, с очками в роговой оправе, плотно сидящими на мощном мясистом носе, достает бумажник и аккуратно, педантично отсчитывает десять долларов. Какой-нибудь банковский служащий, или клерк в адвокатской конторе, или неудачливый отец семейства, думает Дин, пока дилер раздает карты. А первый - студент. Или докторишка из местной загнивающей больнички: сам больной от недосыпа и полуголодного существования на крошечную зарплату медика. Краем глаза Дин видит, как Сэм неуверенно берет со стола выпавшие карты и, стреляя по сторонам глазами, переворачивает. Черт побери, Сэмми, новичкам не место за этим столом! Если просекут, что ты вообще ни разу не брал в руки карты, обставят в два счета, и вылетишь отсюда без штанов! Дин берет свою пару карт, кидает быстрый взгляд и снова переворачивает рубашкой вверх. Отлично. Лучше некуда. Как ему удается сдержать зубовный скрежет, загадка! Дама треф и шестерка бубен. Лучше сразу спасовать, но... Сэмми, будь он неладен, все еще разглядывает свои карты, и по его лицу невозможно понять, что ему выпало. Дин смотрит на остальных, пытаясь разгадать возможных лузеров. Толстяк загнанно дышит. Нехорошо. Дин принимает его во внимание и скользит взглядом по следующему: крепкому, спокойному, как скала, парню в кожаной куртке и небрежно расстегнутой клетчатой рубашке. Не то чтобы Дин ожидал от местных серьезной, вдумчивой игры - как раз наоборот. Но лучше быть на стороже, пока не составится более конкретное впечатление о каждом из игроков и не выработается подходящая тактика. На парня, сидящего слева от Сэма, Дин взглянуть не успевает, потому что Клетчатый быстро - даже слишком быстро - достает из кармана купюры и кладет в банк.
- Принимаю, - голос у него глубокий и низкий, а вот манеры никак не сочетаются с каменной миной на лице. Не впервые за столом, понимает Дин. Этого тоже берем во внимание.
Его очередь. Шесть пар глаз впиваются в его лицо, и мозг мгновенно отключается, позволяя взять верх инстинктам. Стандартный имидж лузера, столько раз приносивший ему крупные выигрыши, - кажется, лучшее, что можно было применить здесь и сейчас, но Дин колеблется. Разрывается между желанием с головой окунуться в знакомую тактику и пониманием того, что у Сэма практически нет денег. Не должно быть денег. Значит, если он поднимет ставку, Сэмми перетрухнет и сбросит карты. Он же ни черта не понимает в покере!
- Поднимаю, - Дин легкомысленно ухмыляется, выдергивая из кармана несколько бумажек и небрежно кидая на стол. Удивленные взгляды игроков говорят ему о том, что выходка сработала. Если его перестанут воспринимать всерьез, у него появится шанс даже с теми дерьмовыми картами, что у него на руках сейчас.
- Принимаю, - вдруг заявляет Сэм, и у Дина вытягивается лицо. Короткий взгляд на младшего, как выстрел глазами, и Дин видит, как губы у Сэма кривятся, а глаза блестят.
Черт!
Неужели у него действительно сильные карты?!
- Пас, - недовольно бурчит следующий сидящий за Сэмом тип и бросает на стол карты. - Мадлен, принеси пива!
Белобрысая официантка удаляется за бутылкой.
Одним меньше, удовлетворенно думает Дин, хотя это еще ничего не значит. Блайнды не покинут игру, однозначно, и помимо них у Дина предположительно еще один серьезный оппонент, это раз. Дилер тоже принял ставку, хотя может, блефует, черт его разберет. А во-вторых, сбивает с толку то, какого лешего сам Дин полез с райзом?! Мог спокойно принять и не дергаться до поры до времени, так нет же, совершил какой-то идиотский пируэт - жест доброй воли, который не разгадает разве что идиот! А Сэмми остался в игре.
ЧЕРТ.
Ничего не остается, как использовать образ эксцентричного и недалекого парня из глубинки.
Ладно. С тем барахлом, что у него на руках, он еще может взять пару, две, тройку или даже стрит, хотя... маловероятно, чего уж там. Значит, нужно постараться выкинуть сильных из игры.
- Ставки сделаны, - довольно жмурясь, как чеширский кот, ворчит под нос дилер Тэд и медленно, с чувством выкладывает на стол три первые карты. Пиковые девятка и Дама и червовый Король. Отлично, одна пара у него на руках имеется! Дин немного расслабляется. По крайней мере, он остается в игре.
А остальные?
Красноречивее всего выглядит тощий "медик". То ли впервые сел за зеленый стол, то ли по натуре такой нервный, но он попеременно краснеет и бледнеет, стирает с лица пот рукавом, кидает какой-то голодный, измученный взгляд на лежащие в середине стола деньги, а затем дрожащим голосом произносит:
- Пас, - и кладет рубашкой вниз обе свои карманные карты. Червовая шестерка и десятка бубен. Мда. Дин ему не завидует, хотя на его месте он бы перешел на торн: чем черт не шутит, пока бог спит?
Дин быстро оглядывает остальных. Сэмми сосредоточенно переводит взгляд со своих карт на общие, губы у него при этом слегка шевелятся, будто он подсчитывает что-то в уме. Сэму вообще плевать на то, что на него смотрят, и что он, по сути, открытая книга для любого, кто в состоянии назвать себя заядлым игроком в покер. У Сэма явно все в порядке с картами, и Дин вдруг понимает, что сейчас на него начнут давить, так что главное - перехватить инициативу.
- Принимаю, - толстый "адвокат" добавляет к кучке денег очередную купюру.
- Я тоже, - "клетчатый" кидает на стол горсть предварительно пересчитанных монет.
- Я в игре, - произносит Дин.
- В игре, - эхом отзывается Сэм.
Дин кидает на него тревожный взгляд. Дьявол, отец шкуру спустит, если узнает. О чем он только думал?! И откуда у мелкого деньги?
- Райз, господа, - с кривой улыбкой сообщает дилер. - Удваиваю ставку.
Нехорошо, ой как нехорошо. Даже плохо. А с другой стороны, когда это Дин Винчестер клевал на столь откровенную провокацию? Мужик блефует, это как пить дать! Может, у него и неплохие карты, но черта с два он рискнул бы удваивать ставку, если бы сидел на месте Дина. Думает, что перепугает всех до смерти?
Четвертая карта появляется на столе, и в этот момент Дин замечает, что Сэмми напрягается. Будь на его месте кто другой, он бы решил, что парень собирается блефовать: уж больно тихим становится дыхание, и тело цепенеет.
Толстый хмурится, но ставку принимает. "Клетчатый" швыряет карты на стол и с грохотом поднимается со стула.
- До следующего раза, - и направляется к барной стойке.
Поглощенный наблюдением Дин только теперь переводит взгляд на новую карту. Шестерка бубен. Теперь у него две пары, и что? Рано радоваться, у кого-нибудь вполне может завестись тройка, а то и стрит!
- В игре, - говорит Дин.
- В игре, - снова отзывается Сэм.
- Ладно, не буду выкобениваться, - ухмыляется дилер. - Будем считать, я тоже в игре. Итак, господа, ривер?
И картинным, многозначительным жестом достает из колоды последнюю карту.
Шлеп! Его ладонь все еще закрывает карту, и Дин готов убить чертова позера, потому что нервы у него натянуты до предела. Что заставляет его так страшно нервничать? Отчего его буквально кидает в холодный пот? Дин чувствует себя сопляком, впервые севшим за карты, испуганным, неуверенным в себе, напряженным до крайней степени. Деньги? Да черт с ними, с деньгами! Ну, потеряет он двадцатку, ну, полтинник, не впервой же! Он проигрывал и куда большие суммы.
Неимоверным усилием воли заставив себя не двигаться, не совершать нервных движений - в конце концов, впереди еще круг, - Дин дожидается, когда ладонь дилера сползет с карты.
Десятка пик.
Внутри все дрожит от истеричного смеха, смех подкатывает к горлу и щекочет. Тощий "медик" сдавленно чертыхается напротив него - ну, да, парень, были бы у тебя две пары, и что? Что бы сделала твоя десятка против моей Дамы? Все-таки жаль, что ты вылетел из игры, с тебя можно было стрясти еще немного баксов.
- Удваиваю, - нервно говорит толстяк.
Ясно. Теперь уже ясно, что у него на руках что-то посерьезнее банальной пары. Вот только таким сладостным предвкушением в голосе вполне можно распугать остальных, чтобы сбросили карты.
- Еще в два раза, - бурчит Дин. Сдаться? Да ни в жизни! Деньги он отыграет, а вот имидж жалко. Хороший имидж идиота, который с двумя парами удваивает ставку, может сыграть ему на руку в последующих играх. Ведь это только начало, верно?
- Принимаю, - растерянно произносит Сэм, провожая глазами очередные доллары, добавленные в банк.
Ой, а младший-то принимает его поведение за чистую монету.
- Принимаю, - кивает отчего-то необычайно довольный дилер. - Что ж, господа, открываем карты?
За столом воцаряется напряженное молчание.
Толстяк, обильно потея, выкладывает на стол свои карманные.
Десять треф, десять бубен.
- Тройка, - уважительно произносит дилер.
Ну, так и знал, угрюмо думает Дин, открывая свои Даму с шестеркой.
- Две пары, - ухмыляется дилер.
Дин растягивает губы в фальшивой улыбке и разводит в стороны открытые ладони: ну, дурачок, ну, не судьба.
- Молодой человек? - обращается дилер к Сэму, и тот неожиданно смущается.
- После... после вас, - и отводит глаза.
Улыбка на лице Дина меркнет.
- Как угодно, - дилер небрежным жестом выкидывает на стол семерку червей и восьмерку бубен. Дин мгновенно подсчитывает результат.
- Стрит! - широко улыбается дилер.
Толстяк не верит глазам. Дин почти видит, как натужно скрипят в его голове извилины, пытаясь осмыслить произошедшее.
- Ну, что ж, - дилер потирает руки. - Еще разок, господа?
И тянется к деньгам.
- Эй! - окликает Сэм. - А как насчет моих карт?
Дилер переводит на него недоуменный взгляд.
- Твоих карт? - переспрашивает он так, словно не понимает.
- Ну, да, - Сэм помахивает у него перед носом двумя своими картами. - Открывать?
- Ты спасовал, - раздраженно бросает дилер.
- Ничего подобного! - вступается Дин. - Он принял ставку!
- Он отказался открывать...
- С каких пор результат зависит от порядка открытия?
- Открывай, парень, - пыхтит толстяк "адвокат". Кажется, он таким образом надеется взять реванш? Глупо, но Дин его сейчас понимает: до чего же приятно видеть, как того, кто оставил тебя с носом, обыгрывает кто-то третий.
Сэм откидывается на спинку стула и улыбается, кидая на стол карты. Поднимает ладони, неосознанно копируя недавний жест старшего брата, только теперь в этом жесте сквозит превосходство.
Дин жадно впивается глазами в пиковые восьмерку и Валета, переводит изумленный взгляд на общие карты, и вдруг понимает, что вместе с девяткой, десяткой и Дамой карты Сэма составляют Стрит Флеш!
- Черт, - выдыхает он и хлопает младшего по плечу. - Ты выиграл, старик! Черт...
- Новичкам везет, - презрительно шипит дилер. - Еще игру?
- Нет, - быстро отзывается Дин.
- Да, - соглашается Сэм.
- Ты больше не играешь, - Дин тычет в младшего пальцем.
- Эй, это нечестно, - возмущается тот. - Я только что сорвал банк...
- По чистой случайности, Сэмми, - Дин понижает голос. - Лучше принеси мне пива, мелкий.
- Ты просто завидуешь!
- Считай, что я - голос твоего рассудка. Поверь мне на слово, Сэмми, второй раз тебе не повезет, а этот парень настроен решительно. Лучше уйди. Купи себе выпить и подожди меня.
Сэм натужно обиженно сопит.
- Можешь забрать свои деньги, - говорит Дин.
- Спасибо!
Сэм сгребает кучу долларов и рассовывает их по карманам. Дин провожает его взглядом до самой стойки, потом поворачивается к игрокам. "Медик" уже тасует колоду. В позиции дилера у него больше шансов на успех. Возвращается "клетчатый". Тот тип, что спасовал еще в пре-флопе, снова включается в игру. Кроме того, присоединяются еще какая-то раскрашенная дамочка и здоровяк в кожанке на голое тело.
Вечер обещает быть длинным.
Хотя, странное дело, на Дина наконец снисходит спокойствие.


3.

- Впервые вижу, чтобы игра зависела только от карточных комбинаций! - задумчиво и немного ошарашенно говорит Дин, когда они с братом возвращаются по грязной, размытой дождем улице в мотель, перескакивая через лужи и вышагивая по бордюрам. - Сидят там, как стадо тупых мулов. Их как нарочно подобрали. Ни фантазии, ни понятия о блефе. Этакие честные, смиренные граждане.
- Ты-то на что жалуешься? - спрашивает Сэм. - Ты выиграл кучу денег.
- Тсс, ни слова о деньгах. У стен есть уши, знаешь ли, - Дин коротко улыбается, озираясь, хотя на всем протяжении улицы не то что прохожих, а даже кошек и собак нет. Уныло покачиваясь на ветру, мигая, горит единственный фонарь.
Дин и правда выиграл кучу денег. Точнее двести восемьдесят четыре доллара и пятьдесят центов. Он мог бы теперь пополнить баланс на сотовом, вот только мобильник сломался неделю назад, и вопрос о балансе отпал сам собой. Чтобы его починить, нужно было остановиться в каком-нибудь городе на несколько дней, а для отца такая ерунда, как сломанный телефон, - не повод для остановки и смены планов.
В общем, в карманах у Дина ощутимо прибавилось.
Когда нервирующее обстоятельство в лице Сэма исчезло, у него словно развязались руки. Волнение схлынуло, мозг заработал в своей обычной манере: просчитывая, выстраивая комбинации, оценивая противников и отсекая их одного за другим так ловко, что даже с заведомо проигрышными картами он умудрялся выходить победителем. Да что говорить, Дин сделал всю игру сам. Один. Под себя и для себя.
И теперь у него на душе легко и спокойно. Алкогольное опьянение слегка замедляет, сковывает движения, в теле приятная наркотическая истома, а в легких - сырой, промозглый воздух, навевающий какие-то непонятные ностальгические чувства. Изморось оседает на лице и волосах, и приходится щуриться, потому что она застилает глаза. Ветер треплет расстегнутые полы куртки, пробирает до костей под застиранной хлопковой рубашкой. Но, несмотря на это Дину хорошо. Хорошо как никогда.
Сэмми, кажется, тоже. Дин конечно не спросит, но не может отказать себе в удовольствии понаблюдать за братом. Дин не знает, сколько точно тот выпил, ему было некогда считать. Но выпил он, видимо, достаточно, потому что двигается непривычно развязно, машет руками и смеется, перепрыгивая через лужи, соскальзывает с бордюра, приглушенно чертыхается и топает по воде, поднимая столпы брызг.
- Ты сгноишь кроссовки, - заявляет Дин притворно-строгим тоном примерного старшего брата. - И не говори, что я не предупреждал, когда отец прополощет тебе мозги и заставит ходить в домашних тапках.
- Ты не скажешь, - вскидывается Сэм, но тут же расслабляется, заметив блеснувшую в свете фонаря полоску зубов.
- Конечно, не скажу! Иначе он прикажет отдать тебе свои.
- Тапки?
- Ботинки, придурок!
- Сам придурок, - Сэм пихает брата в бок локтем и отскакивает.
- Урод, - добавляет Дин.
- От урода слышу, - Сэм снова оказывается рядом. - Иди, искупайся за компанию!
Ощутимый толчок под ребра, и Дин теряет равновесие на тонком бордюре.
- Черт! - взвивается он, оказавшись по щиколотку в грязной луже. - Твою мать, Сэм... А ну иди сюда, ты, сучка! Стой, я сказал!
Сэм уже несется по улице, прямо по лужам, по жидкой грязевой каше. Дин кидается следом, но движения слишком неуклюжи, в ногах ватная слабость, да и катастрофа на дороге не добавляет маневренности. К тому моменту, как он поворачивает за угол, посекундно чертыхаясь, Сэм уже с хохотом врезается в дверь мотеля, разворачивается, прижимается спиной к мокрым доскам двери, нащупывая ладонью дверную ручку.
Дин поднимается на крыльцо, демонстративно сжимая кулак.
- Ты испоганил мои ботинки, - говорит он вкрадчиво. В ботинках противно хлюпает вода.
Младший стоит, подобравшись, ощетинившись, ожидая удара в любую секунду. На губах улыбка, так странно контрастирующая с напряженной боевой стойкой. Лицо блестит от сотен дождевых капель, мокрая челка падает на глаза.
- Зато теперь мы оба будем ходить в тапках, - с вызовом заявляет он.
У Дина перехватывает дыхание. Пульс учащается. Это всего лишь предвкушение схватки, но... перед глазами все колыхается, едет, качается, как водоросли на речном дне, - все, кроме этого смеющегося загорелого лица. Кроме темных глаз с мокрыми ресницами, кроме ямочек на щеках, кроме капель воды, ползущих по открытой шее вниз, за воротник футболки. Дышать слишком тяжело, грудь сдавливает то ли от плотного, напитанного влагой воздуха, а то ли от его недостатка, и кажется, Дина снова наполняет утренней болью... только теперь он знает, как она называется. Знает и боится произнести название даже мысленно.
- Я думал, это я перебрал, - говорит Сэм, откидывая голову назад так, что стукается об дверь затылком.
- Я просто думаю, - выдавливает Дин, разжимая кулак, - что лучше: врезать тебе или не пустить в номер?
- Не понял? - младший вскидывает брови.
- Переночуешь в Импале, - Дин наскребает в себе сил на улыбку и достает из кармана ключи. Демонстративно трясет ими у брата перед носом, держа за брелок. - О, а я и не подумал. Ключи от Импалы тоже у меня. Извини.
Сэм хмурится. С его щек к облегчению Дина наконец исчезают эти дурацкие ямочки.
- Пусти по-хорошему, - предупреждает Сэм.
- Напугал ежа голой задницей, Сэмми.
- Я Сэм.
- Сэм, - передразнивает Дин. Отводит руку с ключами в сторону. - Отнимешь - пущу!
- Если я отниму, Я тебя не пущу, - еще одно предупреждение.
Молниеносный выпад - надо же, кто бы мог подумать, что младшие еще способен так быстро двигаться?! Дин от неожиданности отскакивает, балансирует на самом краешке скользкой, прогнившей ступеньки крыльца, свободной рукой хватается за столб, подпирающий козырек. Еще выпад - и Сэм почти смыкает пальцы на его запястье. Однако Дин успевает оттолкнуться от столба и пихает младшего в грудь. Сэм ударяется спиной об дверь и вскрикивает:
- Ну, Дин! Отдай ключи!
Ни капли плаксивости или капризности в голосе. У настоящего Винчестера даже просьбы звучат твердо и властно.
- Отойди от двери.
Сэм молча отходит, наблюдая, как брат перекладывает ключи в другую руку, выбирает нужный и вставляет в замочную скважину. Сухой щелчок замка - и дверь подается.
- Урод, - под нос себе бурчит Сэм, входя за братом в темную комнату.
- Сука, - беззлобно отзывается тот.
- Ненавижу тебя.
- Аналогично.
- Нет, правда!
В темноте ни зги не видать, но Дин так и представляет, как Сэмми кривит и упрямо сжимает губы. Только что ножкой не топает от досады.
- Я верю.
Молчание повисает в темноте, как недавние клубы сигаретного дыма в баре: невесомое, неосязаемое, но при этом многозначительное, доставляющее неудобства. Нужно включить свет, чтобы морок рассеялся, чтобы все снова встало на свои места. Но почему-то никто не торопится к выключателю. Может быть, не все слова еще сказаны?
- На самом деле, - неуверенно начинает Сэм, - если бы только с тобой... если бы без отца, без его постоянных указок, я бы, может, и согласился...
Дину кажется, он понимает, что Сэм пытается сказать. Вот только подобные признания для него невыносимы. Даже в темноте. Наверное, он просто слишком много чувствует сейчас. Непозволительно много для созданного им образа непробиваемого, непоколебимого охотника. Наверное, он просто боится, что слова сорвутся с его губ помимо воли: все, что он внезапно осознал сегодня в баре, все, что вдруг увидел в мутной дождливой ночи на крыльце, и еще много всего необдуманного, неосмысленного, распирающего грудь и голову изнутри.
Дин безжалостно щелкает выключателем, и Сэм зажмуривается, беспомощный и дезориентированный.
- Ты первый в душ, - говорит Дин. Глаза у Сэма удивленно расширяются: ну, да когда еще доведется вымыться первым? Он неуверенно кивает и бредет к ванной, по пути стаскивая с кровати полотенце.
Дин не смотрит ему вслед.


4.

Утром, около одиннадцати, Дин просыпается против обыкновения медленно, неторопливо. Выныривает из сна - из этого хоровода пестрых цветных картинок, - словно всплывает на поверхность озера. Не сразу понимает, где он, не сразу вспоминает события минувшей ночи. Как же чертовски давно он мечтал проснуться не в тарахтящей Импале, согнувшись в три погибели, с затекшей поясницей, гудящей головой и ноющими ногами; не от подозрительного шума за окном, не от скрежета в замочной скважине, не от грубого отцовского тычка в плечо и ледяной рукояти ножа или пистолета, всунутой в руку! Как же чертовски давно он мечтал проснуться вот так: в теплой кровати, расслабленным, спокойным. Чувствуя бесподобный аромат свежесваренного кофе, слыша тихие шаги и шелест страниц.
Дин отрывает голову от подушки, сонно моргает, пытаясь сфокусировать взгляд и оглядеться, но в окно льется серый дневной свет, а против света, да еще спросонья, видно плохо.
В стекло барабанит дождь, разошедшийся не на шутку, за окнами ветер гудит в проводах, и от этого остро, как никогда, ощущается уют и интимность маленькой, теплой комнатки. И не хочется вылезать из постели. Как в далеком детстве, когда мама еще была жива.
Пришедшее на ум сравнение Дина не радует, и он предпочитает отвлечься от воспоминаний.
- Сэмми? - голос звучит хрипло со сна, и Дин прочищает горло.
Младший вздрагивает и быстро оборачивается.
- Да?
- Давно встал?
- Э-э-э, - растерянно тянет Сэм, ерзая на стуле. - Да где-то час назад. А что?
- Принесешь мне кофе в постель?
- С какой стати? - растерянность сменяется легким возмущением.
- Ты пьешь, я тоже хочу, - Дин мысленно усмехается, поддразнивая брата. Сколько себя помнит, мелкий всегда велся на подобные подначки.
- Встань и налей, - резко.
- Ну, Сэмми, переломишься, что ли?
- А сам?
Дин со стоном опускает голову на подушку и закрывает глаза.
- И не прикидывайся, будто у тебя похмелье, - уже не так уверенно говорит Сэм. И продолжает, словно убеждая сам себя. - Ты выпил всего ничего. Если бы у тебя было похмелье, ты бы заблевал весь номер.
- Не весь, - вяло возражает Дин. - Только ванную.
Какое-то время он лежит с закрытыми глазами, прислушиваясь к затухающей в глубине тела сонной истоме: к тому, как сон словно стекает с него, просачивается сквозь кожу, впитываясь в подушку, одеяло, простыню, и в тело возвращается бодрость. Сэм возится у стола, что-то бормочет себе под нос - Дину лень прислушиваться. Глухие удары пяток о деревянный пол, нетерпеливый шумный выдох, и Дин удивленно распахивает глаза. Сэм стоит рядом с его кроватью, держа в руках кружку с горячим кофе. Ставит на прикроватную тумбочку аккурат между двумя телефонами (один сломанный, с потухшим экраном, другой время от времени мигает зеленым огоньком) и возвращается за стол у окна.
Дин не находит слов. Кое-как выдавливает "спасибо" и садится, воткнув подушку между спиной и жестким деревянным изголовьем кровати. Берет кружку в руки и рассеянно дует на исходящий паром напиток.
Надо же, какое интересное утро: все тридцать три удовольствия сразу! Тепло, покой, уют, кофе в постель... Не хватает разве что миловидной брюнетки, готовой воплотить в реальность одну из его смелых эротических фантазий. Едва успев подумать об этом, Дин бросает пристальный взгляд на брата. Тот устроился на стуле, подогнув под себя одну ногу, и теперь сидит, опершись локтями о столешницу, шелестя газетой, бездумно подергивая на весу голой подошвой, пытаясь стряхнуть застрявшую между пальцами острую крошку или мусоринку. Вылинявшие до бледно-серого цвета джинсы с обтрепанными по краям штанинами, кое-где расползшиеся по шву и протертые почти до дыр. Те самые джинсы, которые года три назад носил сам Дин. Свободная футболка с дурацкой надписью "Я верю" и белым лицом инопланетянина с миндалевидными глазами. Растрепанные, вечно абы как остриженные волосы. Черт побери, зрелище не хуже, чем красавица-брюнетка! Даже лучше. Эротичнее.
Мысль неожиданно ударяет в голову, а мгновенно вызванный ею жар - в пах, и Дина пробивает горячий пот. Вздрогнув, он чуть не давится, отхлебнув слишком большой глоток кофе. Обжигает язык и небо. От боли на глаза наворачиваются слезы, и он дышит, открыв рот, пытаясь воздухом остудить горящую слизистую.
Сэмми его состояния не замечает - слишком поглощен газетой. И, слава богу! О чем он только что подумал? Что представил? Фу, мерзость, какая, до самых костей пробрала. Чтобы он нашел Сэма привлекательным? Нет, ну, с эстетической точки зрения тот, конечно, просто картинка, хотя до самого Дина ему далековато. Но с сексуальной... Черт. Откуда только берутся такие кошмарные мысли?!
Продолжая дышать через рот, Дин ставит кружку на тумбочку. Кофе больше не хочется.
- Что за газета? - спрашивает он. Лучший способ о чем-то забыть - это отвлечься.
- "Дейли ньюз", - отрешенно отзывается Сэм. - Купил в киоске на углу, пока ты спал.
Дин собирается прочесть обычную, навязшую уже на зубах нотацию, крепко вбитую отцом в его голову еще в детстве: "Нельзя убегать без спроса, это опасно, если отец узнает..." До дыр затертая пластинка. Но он не успевает.
Сэм перелистывает страницу и произносит безликим тоном:
- Странный городок.
- Почему?
Не то чтобы Дину действительно интересно. Просто он все еще в замешательстве.
- Да газета непонятная. Вроде, посвящена ежедневным новостям, а на самом деле печатает какие-то сплетни.
- Разве это не одно и то же?
- Нет, постой. Ни слова о политике, экономике...
Дина подмывает привычно подколоть: "Ого, какие мы слова знаем", - но вместо этого он пожимает плечами:
- Это загнивающий провинциальный городишко, Сэмми. У них тут глава администрации чихнул - вот и все новости политики. Цены на кока-колу напечатали - вся экономика.
Сэм переводит на него пустой взгляд.
- Нет тут никаких цен. Есть некрологи на всю последнюю страницу, новости из жизни психиатрической клиники (некрологи, кстати, наполовину по психам) и сплетни.
Дин недоверчиво качает головой.
- И что?
- Слушай, - Сэм отворачивается, скользит глазами по узким колонкам текста. - Я тебе заголовки прочту. "Девочка нашла родителей спустя двадцать лет после разлуки". Почитай потом эту статью: по всему выходит, ее родители чудом выжили в какой-то автокатастрофе двадцатилетней давности. Ей тогда было восемь и она отчетливо помнит, что они погибли. Неизвестно, где пропадали все это время. Тут какой-то бред об амнезии на две колонки. Дальше. "Отец семейства бросил пить". В одночасье. Просто взял и бросил, хотя до этого пил, не просыхая, пятнадцать лет, лупил жену и детей до потери сознания, и допился до зеленых человечков.
- Кодирование? - предположил Дин.
- Нет. Сам бросил. Прожил счастливо месяц с семьей и умер от цирроза печени. Некролог см. на странице 10. Или вот еще: "Сестра не признает вину брата". Девочке 12, брату 16. Он ее изнасиловал. Но это ладно...
- Ничего себе ладно, - поднимает брови Дин.
- Странно другое: детки заявляют, что подрастут и поженятся, и мама не против! Счастливая семья, блин. Еще статейка. "Школьники насмерть забили учителя физкультуры канцелярскими скрепками". Затыкали, значит, до смерти. Он мальчишками не понравился, заподозрили в сексуальных домогательствах. Некролог присутствует.
- Бывает, - с сомнением произносит Дин.
- "Учительница совратила старшеклассника", - морщась, продолжает Сэм. - История со счастливым концом, как и у брата с сестрой. Еще? "27 сентября в три ноль девять по полудню на Элиэн-стрит произошел долгожданный контакт землян с инопланетянами. В контакте участвовали..." список на пол страницы, дальше: "Слушайте 30-го в восемь вечера трансляцию по Super FM".
- Это шутка? - не понимает Дин.
- Вряд ли. Здесь вообще нет юмористического раздела, - Сэм откладывает газету. - Чокнутые они тут все, по ходу.
- Не зря же психушку построили.
- Слушай, я тут подумал...
- Не к добру это.
- Что если все это как-то связано с отцовской охотой?
- Отец охотится на призраков, оборотней и демонов, Сэмми, - неуверенно возражает Дин. - Психопаты - это не по нашей части.
- Но... - Сэм запинается и нервно облизывает губы. - Тебе не кажется, что здесь... я не знаю, в самой атмосфере есть что-то необычное?
- Не кажется, - отрезает Дин.
- У меня предчувствие такое... нехорошее. Как будто что-то меняется. Например, ты никогда не делал ничего наперекор отцу: не брал меня с собой в бар, не покупал мне выпивку...
- Черт побери, Сэмми, - не выдерживает Дин. - Все когда-то бывает впервые, и не нужно сваливать на атмосферу. Нет такого призрака - "атмосфера", понимаешь? Если что и заставляет этих людей, - Дин тычет пальцем в сторону газеты, - вести себя по-идиотски, так это их собственные полуразложившиеся мозги. Может, они все тут - жертвы инцестов в десятом поколении? Сам подумай, какой идиот поедет жить в это дерьмовое захолустье? А нет новой крови - нет и мозгов! Городишко по-простому вырождается.
- Я просто подумал, это могут быть проделки... ну, какого-нибудь демона безумия? Или жестокости? Или похоти?
- Вряд ли у демонов есть такое четкое разграничение обязанностей, Сэмми. К тому же демоны не сводят людей с ума.
- Но отец же велел нам рассыпать соль?! Значит, он боится кого-то?
Дин не отвечает. Сколько можно напоминать ему о том, что отец не считает нужным вводить его в курс своих расследований? Да, он не знает, зачем они в этом городе, но он и не собирается ломать над этим голову.
- А вчера ты заявил, что игроки в покер вели себя странно, - добавляет Сэм и выжидающе смотрит на брата.
- Это не противоречит моей теории о вырождении. А твоя все равно притянута за уши, - замечает Дин, вставая с кровати. - Я в душ.
Сэм выглядит разочарованным. Дин привык к тому, что все чувства, все мысли младшего брата незамедлительно отражаются на его лице, и временами это неудобно, потому что, например, рассерженного или раздосадованного Сэма трудно игнорировать. А разочарованный давит на жалость.
Сэм нервно вертит в руке чайную ложку, будто говоря: "Ладно, отлично, сам разберусь". Уголки губ у него при этом подергиваются, а ноздри раздуваются.
- Не парься, Холмс, - все, что может сказать Дин, проходя мимо него в ванную. - У отца все схвачено. Когда мы ему понадобимся, он даст нам знать.
- Если посчитает нужным, - едко выплевывает Сэм, но Дин уже не слышит. Предпочитает не слышать. Закрывает дверь, дергает защелку (угнездившаяся в мозгу паранойя взрывается воплями протеста) и тут же врубает воду на полную катушку. Катись оно все к черту! У него эмоциональная передозировка. Точно. На него в жизни не наваливалось такое количество противоречивых ощущений, он просто не в состоянии столько вместить, не говоря уже о том, чтобы каждое проанализировать, дать название и сунуть на соответствующую полку в голове. Это Сэмми у нас спец по душераздирающим моментам, вот пусть он и... Хотя Сэмми прав: есть во всем этом что-то странное. Пугающее. Дин не склонен списывать это на проделки злобных духов, скорее дело в банальной усталости, в перенапряжении. Сколько они уже в пути? Когда в последний раз останавливались в отеле дольше, чем на одну-две ночи? Да и противостояние, которое затеяли отец с Сэмом, тоже не способствует отдыху. В общем, усталость - и точка. А все остальное - пропади оно пропадом! Не было ничего.
Ничего не было!


5.

Еще один день проходит без толку. Отец так и не появляется, не звонит, не присылает ни единого сообщения.
Вечером, устав маяться от безделья и тупо смотреть в окно на унылую дождливую серость, Дин сдергивает со спинки стула свою старую кожаную куртку и натягивает ее на плечи.
- Прогуляюсь, - говорит он в ответ на вопросительный взгляд Сэма. - До ближайшего бара, - и, помедлив, добавляет, - ты со мной?
Сэм колеблется, но лишь пару секунд.
- Нет, - качает головой. - Вдруг отец вернется, - и переводит взгляд на лежащий поверх покрывала ноутбук. Какой-то незнакомый блеск в его глазах заставляет Дина присмотреться повнимательней. Ему кажется, он вот-вот поймает за хвост отголосок важной мысли, но... она ускользает сразу, как Сэмми опускает ресницы.
Ну, приехали. Что еще за нелепые попытки установить телепатический контакт?!
- Как хочешь, - Дин застегивает пуговицы и останавливается на пороге. - Не жди, вернусь поздно.
Сэм рассеянно кивает, и, перешагнув дорожку соли на полу, Дин выходит в вечернюю мглу.
Поставив воротник стойкой, защищаясь от кусающего щеки холодного ветра, Дин бредет по грязной улице. Под ногами хлюпают мелкие лужицы, ботинки еще не просохли со вчерашнего вечера. Прохожих не видно, будто городишко в одночасье вымер, хотя днем мимо мотельных окон пробегали серые, безликие люди под зонтами и без, проезжали машины, перемешивая протекторами грязь, лаяли собаки. А сейчас даже свет в окнах двухэтажных домов выглядит слишком блеклым, обморочным, каким-то... мертвым.
Дину не нравится здешняя осень. Может, конечно, это им так "повезло" с погодой, а на самом деле осень здесь тихая, теплая и солнечная? А может, все дело в... атмосфере?
Пару раз, дойдя до очередного угла, Дин почти поворачивает назад. Лишь только здание мотеля скрывается из виду, на него накатывает знакомая непонятная тревога. Мысль о том, что Сэм остался один, что отец пропал, а сам он слишком далеко, чтобы почувствовать опасность и подоспеть вовремя, практически лишает его сил, и он спотыкается на ровном месте. Оглядывается. Чья-то серая тень ныряет за кирпичную ограду на другой стороне улицы и скользит к дому. Дин глубоко вздыхает, приказывая себе расслабиться, успокоиться. С Сэмом все в порядке. В номере мотеля, под замком, в центре нескольких соляных кругов, с кучей оружия он будет в большей безопасности, чем здесь, рядом со старшим братом. Ему уже не пять и не десять. Он сам в состоянии о себе позаботиться... Беда в том, что Дин может уговаривать себя, подавлять панику, отмахиваться от тревоги, сколько угодно, но легче от этого не становится. Он упрямо продолжает путь, а на душе скребут кошки.
Во вчерашнем баре снова накурено, шумно и не протолкнуться от посетителей. Дин берет двойной виски и устраивается на стуле. Пузатый бокал в его руке холодит пальцы, коричневая жидкость в нем выглядит мутной и не оставляет на стенках "ножек". Дин задумчиво взбалтывает ее, наблюдая за бликами на поверхности, делает небольшой глоток и морщится, когда в горло проливается жидкий огонь, и пищевод тут же вспыхивает. Еще один глоток, и руки ощутимо слабеют. Странный здесь алкоголь: крепкое пиво, совершенно убойный виски.
Из задумчивости его выводит мелодичный женский голосок:
- Привет.
Дин не успевает собраться с мыслями и нацепить очаровательную улыбку, пленяющую, как он полагает, девчонок с первого взгляда. Девушка - тонкая, изящная, гибкая - само совершенство! - садится на соседний табурет и коротким взмахом руки подзывает бармена.
- Как обычно? - тот подлетает незамедлительно и расплывается в масляной улыбке.
- Как обычно, - она улыбается в ответ.
Дин растерянно хлопает ресницами. Дьявол... Она великолепна!
- Мэдлин, - представляется барышня, усмехаясь его замешательству. - Мэдлин Йохансон.
- Дин.
- Что, просто Дин? - картинно изогнутая бровь.
- Винчестер, - добавляет Дин, и девушка кивает.
Бармен ставит перед ней запотевший бокал, в котором весело искрится прозрачная белая жидкость и постукивают о стенки кубики льда, и выставляет вперед ладони в жесте отказа:
- За счет заведения!
- Спасибо, Барни, - она снова улыбается. - Итак, Дин? Я слышала, ты вчера обставил Большого Тэда в покер?
Дин сверкает польщенной улыбкой, чувствуя, как к нему возвращается отличное настроение, а тревога отступает, отступает, отступает и... нет, не исчезает совсем, а как бы меркнет, оттесняется на дальний план сознания.
- Новости распространяются быстро, - говорит Дин и залпом допивает виски. В глазах вспыхивают звезды. - Барни, повтори!
- Большой Тэд редко проигрывает, - девушка пожимает плечами. - А тот мальчик, что был с тобой...?
В животе что-то екает. Всколыхнувшаяся тревога бьет по мозгам, и без того одурманенным алкоголем.
- Это Сэмми, мой брат, - говорит Дин. Он бы и рад не говорить, но... что он, в конце концов, теряет? Сэмми в безопасности, а девочка просто сногсшибательная.
- Новичкам везет, - улыбается Мэдлин. - Хотя мне кажется, он не похож на тебя, Дин Винчестер. Он ведь... другой, правда?
- С чего ты взяла? - настораживается Дин. Барни наполняет его бокал новой порцией виски, но он не торопится пить. Не сейчас.
- По глазам увидела.
- Ты за нами следила, - не вопрос - утверждение. Язык слегка заплетается.
- Я бы и рада не следить, - девушка не притрагивается к своему бокалу, греет его в ладонях, наблюдая, как покачиваются на плаву почти прозрачные кусочки льда. - Но не получается.
Она смотрит на него пристально, чуть искоса. Прядка пушистых светлых волос соскальзывает на лоб, и она неторопливо заправляет ее за ухо, проводя аккуратным длинным ноготком по загорелой щеке. Дин судорожно сглатывает, загипнотизированный этим движением.
- Я думаю, твой брат хочет чего-то другого. Какой-то другой жизни, в которой нет места ночным притонам, забегаловкам с дешевым фаст-фудом, бензозаправкам и бесконечным дорогам. А? Что скажешь?
- Откуда ты знаешь, - выдыхает Дин ошарашенно, и Мэдлин весело смеется.
- Я здесь выросла, Дин Винчестер! Неужели ты думаешь, что за столько лет, проведенных в баре у дороги, я не научилась видеть людей насквозь? Люди приходят и уходят, меняются день за днем. У тебя куртка в дорожной пыли, знаешь? А у твоего брата тоска в глазах. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться, что к чему.
- Допустим, - нехотя соглашается Дин. Видит бог, с такой красоткой он бы предпочел вести другие разговоры! Попроще и попонятнее. И желательно на языке тела.
- Но в любом случае, не имеет значения, чего хочет он, - Мэдлин легко соскальзывает со стула. - Главное - чего хочешь ты.
Она улыбается какой- то заговорщицкой улыбкой, подмигивает на прощанье.
- Эй! - Дин кидает взгляд на нетронутый бокал с выпивкой. - Ты забыла свой... А может, мы...
Оборачивается, но ее простыл и след. На мгновение кажется, он замечает всплеск светлых волос где-то в стороне, между людских голов, но поиск глазами ничего не дает.
- Черт, - Дин спускается со стула на пол, встает на нетвердые ноги.
- Дерьмовый тут у вас виски, - ворчит он себе под нос, кидая на стойку деньги за невыпитый второй бокал. - А мне нужно проветриться... Ох, черт.
В голове стоит гул десятков голосов. Он не исчезает и тогда, когда Дин, схватившись для верности за край двери, вываливается из заведения, пытаясь удержать равновесие и не загреметь лицом в гигантскую лужу перед входом. Тьма окутывает его холодным дождливым покрывалом, пробивается в легкие сырой тяжестью, и несколько мгновений он стоит, дыша поверхностно и загнанно, ловя губами мелкие капли дождя. На желудке нехорошо. В животе образуется тугой, горячий комок тошноты, и Дин отходит в сторону от выхода, опирается рукой о фонарный столб. Лампочка наверху не горит, но она и не нужна. Дин закрывает глаза, прижимаясь взмокшим от пота, покрытым изморосью лбом к крашеному металлу, и стоит так, чувствуя, как колотится в груди, в желудке, в горле сердце. Ему не следовало пить. Ему вообще не следовало приходить сегодня в этот бар. Не следовало оставлять Сэмми одного... Черт, Сэмми!
Оттолкнувшись от столба, Дин делает неуверенный шаг по тротуару. Потом еще один. И еще. К собственному удивлению его не заносит, и дорога не танцует перед глазами, не предлагает обняться или прилечь. Ноги слабые, замерзшие в сырых ботинках, но он идет прямо, а тошнота в животе неожиданно стекает ниже, перерождается, оформляется во что-то новое, в какое-то необычное чувство пустоты и... вожделения? Дьявол, нужно было закадрить эту Мэдлин, а не слушать ее бред не пойми о чем. Теперь уж поздно. Может, завтра он вернется и отыщет ее? А если не отыщет, найдет другую. Разумеется, если отец не заявится и не вывалит на него тонну обязанностей по уничтожению какого-нибудь завалящего призрака.
Дин долго плутает по улицам городка. Такое ощущение, будто заблудился в трех соснах. Он не помнит, во сколько вышел из мотеля, но когда поворачивает ключ в замочной скважине и открывает дверь, свет в номере уже погашен. Лампочка на мобильнике Сэма по-прежнему мигает зеленым, а сам Сэм уже спит, разметавшись на кровати поверх одеяла.
Дин снимает куртку, расшнуровывает ботинки, решая про себя, нужно ли ему в ванную или можно обойтись и без чистки зубов. Бросает на пол скрученные в шарики промокшие носки, расстегивает ремень и оставляет джинсы на стуле у окна. Сэмми тихонько сопит во сне, и Дин подходит к нему на цыпочках. Сколько же времени? Нажимает на кнопку на мобильнике. Ничего себе! Второй час! Где он пропадал столько времени?! Не мог же он несколько часов плутать по улицам? Или потерять сознание? Или так задуматься за бокалом виски, что выпасть из реальности?
Младший возится во сне, переворачивается на живот, просовывая руку под подушку и выдыхая через рот. Щиколотки у него запутались в одеяле, футболка задралась почти до подмышек. Дин не может отвести глаз.
"Главное - чего хочешь ты", - голос - не понятно, женский ли, мужской ли, - пробивается в сознание словно сквозь толщу воды. Голос без пола, без имени, без ассоциаций. Разве что вихрь светлых волос мелькает перед глазами и тут же растворяется в ночной мгле. Сквозь незашторенное окно в номер проникает слабый свет единственного на всю улицу фонаря, а глаза уже привычны к темноте, и темнота расползается, как прогнившие нитки старого пуловера, и открывает перед Дином до боли непонятную, нелепую картину. Сэм спит, обхватив руками подушку, приоткрыв губы. Дин уверен: стоит прикоснуться - и он почувствует чуть влажную со сна кожу, горячую и гладкую; стоит провести пальцами по выступающей линии позвоночника - и Сэм содрогнется, завозится, может, даже что-нибудь пробурчит во сне; стоит наклониться - и ноздрей коснется теплый, сонный запах, так похожий на его собственный, с горьковатой примесью дезодоранта, зубной пасты или мыла; стоит поцеловать - и...
Бо-о-оже...
Обхватив руками голову, Дин опускается на голый деревянный пол и даже не сразу осознает, что, не переставая, бормочет одни и те же слова:
- Прости, Сэмми, прости...
Что творится с ним сейчас? За что он просит прощения? Почему низ живота сводит от какой-то мучительной, знакомой, словно бы застарелой боли, так похожей на возбуждение, только куда более пронзительной и щемящей? Почему трясутся руки, а под мышками и на спине выступают капли пота, и режет глаза, и горло щекочет от подкатившего истеричного смеха, а от себя самого тошнит, как тошнит и от всей картины в целом? Куда, черт возьми, запропастился отец? И почему... Господи, почему ему кажется, будто он знает ответ на каждый из этих вопросов?
Он втягивает носом воздух, и тут же:
- Дин? - это Сэмми. Просыпается. Приподнимает голову с подушки. - Ты, что ли?
- Я, - еле слышно.
- В чем дело? - в голосе еще нет тревоги, но вот-вот появится, и Дин торопится объяснить.
- Ни в чем, просто...
- Ты почему на полу? - Сэм тянется к стоящему на тумбочке ночнику.
Быстрый выпад, неожиданный даже для самого Дина, и Дин перехватывает его руку, крепко сжимая пальцы на запястье. Сэм вздрагивает, но руку не отнимает.
- Не надо, - шепчет Дин, чувствуя, как под кожей на запястье бьется крошечная венка.
- Ты что, напился? - осторожное предположение.
- Угу, - пусть лучше думает так, чем выясняет истинную причину.
- Вставай, - Сэм выпрямляется на кровати, спускает ноги на пол, по-прежнему позволяя держать себя за руку. - Давай, помогу...
- Я уже разделся, Сэмми, - бормочет Дин, отпуская его руку. - Я сам. Спи.
- Ладно, - растерянно.
Дин забирается на свою кровать и вытягивается под одеялом. Его все еще колотит, пальцы горят от только что прерванного прикосновения к брату, в животе разворачивается настоящий ураган из тошноты и желания. Дин сглатывает насухую, пытаясь выкинуть из головы грязные мысли, вызывающие одновременно отвращение и какое-то мучительное, острое предвкушение. Ему приходит на ум, что во всем виноват проклятый виски, и если бы сейчас пойти к унитазу и попытаться вывернуть желудок наизнанку, все прекратится. Но он уже знает, что не пойдет. Просто не сумеет совладать с собой: запрет дверь и позволит мыслям течь туда, куда заблагорассудится, а потом, утром, от стыда не сможет поднять на брата глаза. Сэмми не заслужил такого. Даже мыслей таких не заслужил. Сэмми не виноват, что его старший брат накачался каким-то дерьмом - уж всяко не виски! - и теперь...
- Дин, - робкий шепот в темноте.
Промолчать или отозваться?
- Да?
- Папа звонил.
- И... что?
- У него все в порядке.
- Хорошо.
- И еще. Он сказал, что... он сказал, что любит нас.
Молчание.
- А ты уверен, что это был он?
- Я не... я уверен, но... знаешь, это так странно... слышать от него...
- Представляю, - Дин слабо усмехается. - Давай спать.
Сэм послушно замолкает, поворачивается на бок спиной к Дину, еще с минуту устраивается поудобнее, шелестя одеялом и взбивая кулаком подушку, а потом затихает. Постепенно его дыхание слышится все отчетливее. Он засыпает. А в голове у Дина еще долго качается, словно маятник, его имя: Сэмми... Сэмми... Сэмми... И даже проваливаясь в тяжелую, вязкую, наполненную мутными видениями полудрему, он не может отделаться от привкуса виски на языке. Хотя может, так горчит имя.


6.

Кажется, это был Коннектикут, но Дин не уверен. Штаты, города, даты и люди - все мешается, переплетается событиями, точно крепкой, запутанной паутиной. Дорожные знаки сливаются в сплошную череду заезженных картинок, дорожные щиты с названиями городов вспыхивают в памяти, как молнии в предгрозовом небе, мотели и заправки давно воспринимаются цепочкой безликих построек под общим названием "дом".
И все-таки это был Коннектикут. Хотя разницы, наверное, нет.
Сэму четырнадцать, и он ведет себя странно. Дин подозревает, что все дело в дамочке из соседнего домика. Сэм украдкой смотрит в окно, когда думает, что старший брат не видит. Дамочка часто выходит покурить, останавливается на крыльце: их коттеджи располагаются напротив, обзор великолепный, особенно после того, как сосед слева съехал, и его грузовик больше не стоит у обочины. Пару раз, когда Сэмми забывает обо всем на свете и начинает бесцеремонно пялиться на дамочку в окно, Дин не сдерживается и отпускает едкие комментарии. Сэм краснеет. На гладких мальчишеских щеках вспыхивают красные пятна, глаза - влажные, огромные, бархатные, похожие на глаза раненого зверя. Он огрызается, демонстративно отворачивается и шумно дышит, и на несколько мгновений Дину даже становится совестно. Сэм не разговаривает с ним весь день, ограничиваясь сухими фразами "да" и "нет", и Дин проклинает свой острый язык. А вечером, вернувшись из продуктового магазина с коричневым бумажным пакетом, набитым всякой всячиной, Дин вдруг слышит странные звуки из ванной. Вяло течет вода, дверь не прикрыта до конца, и из-за нее доносятся стоны. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, чем занят его младший брат, и первая мысли, пришедшая Дину в голову, заставляет его отступить назад к двери. Он бы выскользнул обратно на улицу, чтобы войти десятью минутами позже, он бы проявил чудеса такта и сам себя потом поздравил... Вот только мысль так и остается мыслью. Неизвестно, что за бес его попутал, только Дин ставит на стол пакет с едой, на цыпочках подходит к ванной комнате, прислоняется плечом к стене и заглядывает внутрь нерешительно, но с долей нездорового любопытства, от которого по нервам проходят электрические импульсы. Ему восемнадцать, он ни разу не видел, как это делают другие. И ему не нравится, как это выглядит. Не нравится Сэмми. Не нравится его сухое дыхание и слишком откровенные, рваные движения, не нравится его долговязое, еще не взрослое, но уже и не детское тело: острые лопатки сквозь футболку, торчащие локти, точно птичьи кости, обтянутые потной кожей, сильная шея и вздувшиеся под ней вены. И то, как, беспомощно, беспорядочно и неумело толкаются бедра, явно копируя движения из порнофильмов, и то, как это незнакомое, чужое, бесполое и кажущееся вдруг отвратительным тело неловко корчится, дрожит и мучительно извивается. А потом вдруг стон - и Дин почти отскакивает, точно ошпаренный. Внутренности скручивает от стыда, и он все повторяет и повторяет, не отдавая себе в этом отчета: "Прости, прости..." - и не поднять глаз, когда Сэм выходит из ванной и на мгновение испуганно замирает. Страшно, что отец узнает и... гадко, гадко внутри.
А ведь Сэмми, наверное, догадался тогда. Нет, он не произнес ни слова, только посмотрел так... понимающе, так пронзительно...
Полузабытое воспоминание наваливается на Дина во сне, обрастает новыми подробностями, и в парализующий стыд впрыскивается горячая, как кипяток, болезненная похоть. Он не мечется по кровати, он просто просыпается от боли в паху, балансируя на самой грани оргазма... и не получая его. Не получая ничего, кроме противной сырости в трусах и каких-то жалких конвульсий.
Очередное утро встречает Дина неизменными серыми красками: дождем на улице, мутными каплями, ползущими по оконному стеклу, унынием и усталостью в теле. Сэм сидит на своей кровати спиной к нему, сгорбившись с что-то увлеченно листая. Еще неделю назад Дин бы громко чертыхнулся, не обращая на младшего ни капли внимания, сдернул с тумбочки салфетку, вылез из-под одеяла и демонстративно удалился в ванную, чтобы привести себя в порядок. Но сейчас все не так просто. Сейчас остывающее мокрое пятно на белье, словно позорное клеймо, вносит в мысли сумбур и растерянность, и Дин раздумывает, как бы так изловчиться, чтобы проскользнуть в ванную незамеченным. Ну, какого дьявола он вчера оставил джинсы на стуле у окна?!
Ладно, придется по старинке...
Дин со вздохом вылезает из мятой постели, морщась от ударившего в нос резкого запаха. Пружины неожиданно громко скрипят, и в тот же миг Сэм вздрагивает и резко поворачивается на звук.
- Дин?
Не понятно, кто из двоих выглядит более напуганным. Мгновение неловкости.
- Да? - ни единой мысли в глазах, лицо - как пустая маска. Дин так и замирает на вдохе. Еще чуть-чуть - и губы сами по себе растянутся в улыбку имбецила, ту самую, что так хорошо действует на копов и не в меру агрессивных завсегдатаев ночных клубов.
- Я тут... - только теперь, моргнув несколько раз, Дин замечает, что у Сэма на коленях что-то лежит. Сэм выглядит виноватым и, кажется, не может подобрать слов.
- Ты взял дневник отца, - констатирует Дин.
- Я кое-что нашел, - быстро произносит Сэм оправдывающимся тоном. - Пара записей. Думаю, это имеет отношение к нынешнему отцовскому делу. Вот, смотри...
- Пять минут, - перебивает его Дин и для доступности показывает растопыренные пальцы.
Когда он возвращается, вымывшись и сменив белье, Сэм сидит в той же позе. Дин выходит из ванной, шлепая по полу босыми ногами, со ртом, полным вспененной зубной пасты, и торчащей из пены ручкой зубной щетки. Быстро забирает со стула джинсы и спешит назад, капая на пол и футболку мятной пеной.
- Я купил еще газеты, - кричит вдогонку Сэм. Потом встает и нетерпеливо идет следом за братом. Не выпуская из рук отцовский дневник, заглядывает в ванную. - Новый выпуск "Дейли ньюз" и "Уик-энд".
- И что? - сплюнув пасту в раковину, спрашивает Дин.
- Все то же самое. Сплетня на сплетне. Но в "Уик-энде" на последней странице внизу указан адрес сайта. Я просмотрел почти десять метров статей!
- И что? - повторяет Дин и наклоняется, чтобы набрать в рот воды.
- У нас в школе была психология, - неожиданно говорит Сэм. - Ну, знаешь, как устроена человеческая психика и все такое...
- Я знаю, что такое психология, Сэмми.
- Нам рассказывали про подсознание, и вот это... - Сэм тычет пальцем куда-то себе за спину, - все, что в этих газетах, оно очень похоже на него.
- На что? - не понимает Дин.
- На хаос! На какую-то жуткую мешанину из человеческих пороков!
- Сэмми, - Дин вытирает рот тыльной стороной ладони и смотрит прямо в глаза брату. - Если ты собираешься мне что-то объяснить, то начинай с начала, а не с конца.
- Я объясню, если ты будешь слушать! - с досадой восклицает Сэм.
- Слушай, у меня ощущение, будто во рту сдохла кошка. И непросто сдохла, но уже и разложилась. Если ты дашь мне спокойно почистить зубы, я потом спокойно тебя выслушаю. Окей?
- Все эти люди, Дин, каким-то образом получили возможность воплотить в жизнь свои бессознательные желания, - говорит Сэм, не обращая внимания на последние слова брата. - Парень, чудом бросивший пить спустя пятнадцать лет попоек. Школьники, возненавидевшие учителя. Девочка, чьи родители погибли двадцать лет назад. И еще десятки других людей - десятки историй, описанных в газетах! То, что здесь происходит, Дин, это аморально.
- Если судить по газетным уткам.
- И по сайту.
- По желтой прессе!
- И по отцовскому дневнику.
Дин не понимает, с чего младший умудрился наделать непонятных выводов. Третьи сутки в городе, пара каких-то вшивых газетенок - и вуаля! Сэмми раскрыл преступление века.
- Дай угадаю, - язвительно произносит Дин. - Отец здесь для того, чтобы развязать охоту на Фрейда. У него в дневнике так и написано: выкопать и обезвредить!
Сэм презрительно кривится, качая головой.
Дин отворачивается от него и критически вглядывается в свое отражение в зеркале. Берет бритвенный станок, лежащий на стеклянной полочке прямо над раковиной, хмуро изучает двойное лезвие.
- Надеюсь, ты не брил им ноги в мое отсутствие?
- Дин!
- Что? Это не гигиенично.
- Придурок, - с чувством произносит Сэм. - Ты вообще меня слушаешь?
- Было бы что слушать, Сэмми.
- У отца в дневнике есть описание существа - наверное, выписка из какого-то справочника или учебника по демонологии. Существо под названием зодчий. Подчеркнуто красными чернилами и отмечено знаком вопроса. Видимо, название неточное или выдуманное. Ссылок на исторические первоисточники нет. Я поискал по Интернету, проверил кое-какие онлайн-справочники - все бесполезно. Так вот здесь отмечено, что это существо сеет вокруг себя путаницу, раздор и хаос. Оно похоже на джина, воплощающего фантазии в реальность, но в отличие от джина не забирает взамен жизнь. Или на фокусника, умеющего создавать иллюзии прямо из воздуха и обладающего весьма специфическим чувством юмора. Оно исполняет самые заветные желания, но не обычные желания, а неосознанные. Иначе говоря, вытягивает из подсознания самые глубинные, самые затаенные желания, с которыми человек мог бы прожить жизнь и умереть, не ведая об их существовании. И делает их реальностью.
- Сэмми, это же черт знает что, - Дин выдавливает на ладонь крем для бритья и размазывает по лицу. Рука едва заметно дрожит.
Сэм торопливо перелистывает несколько страниц.
- У отца отмечены места, где зодчие появлялись в прошедшие двадцать лет. Последним указан этот городок, Дин. Взгляни сам, если не веришь.
Сэм протягивает открытый дневник.
- Черт! - Дин дергается, раздраженно выдыхает и сует бритву под струю воды. На щеке у него быстро набухает капля крови и стекает до самого подбородка, прокладывая длинную, чуть изогнутую дорожку. - Не говори мне под руку!
- Дин, я уверен, дело в зодчем. Все эти газетные статьи, некрологи и новости из жизни психиатрической лечебницы - это проделки зодчего! Здесь сказано, что в местах его появления люди сходят с ума. Мораль, правила, нормы поведения - это ведь не пустой звук? Все это никуда не девается. Люди просто психически не готовы к последствиям своих осуществившихся желаний. Количество убийств и самоубийств тоже в несколько раз выше. Проблема в том, что зодчие редко где задерживаются надолго, их трудно выследить. Я думаю, отец ушел, чтобы найти его. Он не хотел, чтобы мы были с ним, потому что боялся, что эта тварь заденет и нас...
- И как? - размазывая по щеке кровь, Дин разворачивается. Пристальный взгляд упирается в Сэма. В глазах лихорадочный блеск. - Задело?
- Н-нет, - Сэм неожиданно смущается и отводит глаза. Щеки у него розовеют, но Дину не до этого. Зодчий, значит. Исполнение желаний. Почти классический Дестини или как его там... Джонни? Или Джек? В шляпе, при дурацкой бабочке и с тростью с набалдашником в виде головы зеленого пуделя. Тихий ужас.
- Тогда в чем проблема? - спрашивает Дин. - Отец справится с ним, и мы двинемся дальше.
- А вдруг отец сам... попадет под влияние? Ты не слышал его голос, Дин. Он звучал слишком мягко, чтобы принадлежать отцу...
- Знаешь, что я думаю? - Дин прижимает к порезанной щеке полотенце. - Я думаю, нет здесь никаких зодчих, Сэмми.
- А кто тогда есть? - с досадой ворчит Сэм.
- Призраки. Злобные духи. Оборотни. Зомби. Кто-нибудь, кого можно увидеть и подстрелить солью или серебряной пулей в сердце, - Дин кидает окровавленное гостиничное полотенце в корзину для грязного белья и надевает джинсы.
- Ты просто не хочешь верить. Не желаешь признаться сам себе в том...
Сэм неожиданно замолкает на полуслове.
- В чем признаться? - Дин поднимает бровь.
Сэм мнется.
- Ну же, смелее, - голос звучит с неприкрытым вызовом.
- В том, что у тебя тоже не все в порядке! - выпаливает Сэм, собравшись с духом.
И отступает на шаг, позволяя Дину выйти из ванной.
- Тоже? - уточняет старший.
Сэм окончательно теряется. Отворачивается, но Дин успевает заметить, как он прикусывает губу.
- Есть что-то, чего я не знаю? - вкрадчиво спрашивает Дин. А ведь... черт побери, если Сэм прав... если хотя бы на минуту допустить, что Сэмми прав, и поблизости действительно отирается какой-нибудь мистер Исполнение Желаний... это могло бы объяснить странные мысли, посещающие его, Дина, в последние три дня? Внезапно пробудившееся нездоровое влечение к Сэмми? В здравом уме и твердой памяти он бы в жизни не додумался захотеть... боже, звучит просто чудовищно! И вдруг - этот параноидальный страх, этот проклятый виски, этот кошмарный мокрый сон. Может, все это и правда выползло из его подсознания? Может, оно вызревало там, отражаясь в реальности желанием заботиться о брате, паническим страхом потерять его, нежеланием отпускать от себя в какой-то там колледж? Так же, как у 16-летнего мальчика вылезло не пойми откуда желание изнасиловать сестру, а у сестры - выйти за насильника замуж?
Какой бред... До каких только умозаключений не доводит усталость!
Впрочем, бред или нет, а один вопрос у Дина все же имеется. И он ждет на него ответа.
- Сэмми?
- Я не понимаю, о чем ты, - отзывается Сэм. Опускается на колени и заталкивает отцовский дневник обратно в дорожную сумку. С визгом застегивает молнию.
- Ты ведь чего-то не договариваешь, - говорит Дин. - Так?
Он хочет спросить, не происходит ли с Сэмом что-нибудь необычное, не чувствует ли он... так же, как и Дин... нет, не влечение, но, может быть, что-нибудь другое? Не зря же Сэм заговорил о подсознательных стремлениях? Не мог же он на самом деле сделать вывод, основываясь исключительно на паре-тройке газетных статей? Вопрос вертится на языке, но задать его - значит признать, что Сэм может оказаться прав, а Дину это сейчас не нужно. Как бы правдоподобно ни звучала сэмова теория, у него нет доказательств, одни домыслы. Отцовский дневник... с этим поспорить сложнее, но опять же, то, что городок упомянут как место появления зодчего, может оказаться простым совпадением.
- Я просто пытаюсь разобраться, - наконец произносит Сэм. - Отец ни словом не намекнул, зачем мы в этом городе, а я хочу знать...
- Ну, допустим, ты узнаешь. Докопаешься. И что тогда? - Дин разводит руки в стороны в вопросительном жесте. - Даже окажись ты прав насчет этого... как его... архитектора? Что тогда? Сам отправишься на его поиски? Тебе известно, где искать? Ты знаешь, как его убить?
- Нет, - чуть слышно говорит Сэм.
- Тогда зачем тебе эта игра в детектива? От скуки на все руки?
- Нет, - уже громче, но Дину в который раз кажется, что его взгляда избегают. Ощущение недосказанности крепнет с каждой минутой.
- А может, хочешь попросить парня, чтобы не исполнял твое желание, а, Сэмми? - слова срываются с губ помимо воли, повисают в тишине... и тишина начинает звенеть. Взгляды пересекаются, дыхания остановлены, тела и нервы напряжены, как гитарные струны. Дин не знает, обладает ли он шестым чувством, но сейчас ему кажется, будто он смотрит в глаза брата, как в огромное зеркало, и видит в них собственное отражение: бушующие в груди эмоции, теснящиеся в голове мысли. Идентичные. Одни на двоих.
- Нет, - губы у Сэма слегка шевелятся, но Дин не слышит. Догадывается по губам.
- Нет? - слово звучит резче, чем Дин рассчитывал. Это ничего. Так даже лучше. Что бы ни прятал от него Сэмми, какие бы идеи ни вынашивал, лучше выбить их из его головы, пока не вернулся отец. - Слушай меня, Сэмми. Папа звонил тебе, у него все в порядке. Это сейчас главное. Призраки там, оборотни или зодчие - какая разница? Он справляется, понимаешь? Ему не нужна наша помощь. Воспринимай эти дни... ну, как каникулы, что ли? Самодеятельность - это похвально, но к чему она приведет? Зачем она нужна? Просто забудь, ладно?
Сэм не отвечает.
Позже, насыпая в кружки растворимый кофе, разливая кипяток, добавляя сахар и сливки, Дин старается не размышлять об этом инциденте, не срываться на анализ, но мысли вертятся в голове и не дают покоя. Ему тошно вспоминать вчерашний вечер, но еще хуже от воспоминаний о сне, приснившемся под утро. Если в этом действительно виновата какая-то тварь... если какая-то зараза вызывает подобные наваждения... или подмешивает наркотики в выпивку... он раскроит ей череп. Вот этими самыми руками.


7.

- В чем дело, Дин? Снова грустишь в одиночестве?
Девушка садится на соседний стул и опирается локтем о стойку, держа в руке бокал с выпивкой. Великолепная. Слишком красивая для здешних мест. Дин улыбается, беззастенчиво разглядывая ее точеное личико: пухлые губки, влажно сверкающие от розовой помады, ореховые глаза в обрамлении пушистых ресниц, ровную, гладкую кожу на щечках. Скользит взглядом ниже: по тонкой шейке к впечатляющему вырезу обтягивающей коричневой блузки. Черт, все при ней... Дин судорожно сглатывает набежавшую слюну.
- Можем погрустить вместе.
- Твой брат не желает составить компанию?
- Ну, знаешь... У него свои дела.
- Что привело вас в город? - в вопросе чуть больше любопытства, чем нужно.
- Работа, - уклончиво отвечает Дин.
- Работа, - повторяет Мэдлин вкрадчиво, словно пробует слово на вкус. - Что ж, это тайна, покрытая мраком?
- Нет, - Дин слегка качает головой и смотрит из-под ресниц. - Но зачем же говорить о работе, когда можно...
- Можно? - девушка приподнимает бровь.
- Поговорить о чем-нибудь... другом...
О, браво, Дин. Ты просто косноязычный болван. Робеешь, как школьница на первом свидании! Если девчонка сейчас повернется и исчезнет - во второй, кстати, раз! - больше ты ее не увидишь. Однозначно. Потому что такие девочки не любят ждать, пока на тебя снизойдет озарение.
Слово за слово, разговор клеится с трудом, и до Дина доходит, что думает он сейчас вовсе не об этой красавице. Часть его мыслей по-прежнему в номере мотеля. Там, где Сэмми, забравшись с ногами на кровать, бороздит просторы Интернета... или бросает тревожные взгляды на сотовый... или беспокойно косится на запертую дверь... Дину бы следовало остаться с ним. Да. Но почему-то кажется, что со вчерашнего вечера для них двоих в номере слишком мало места. Слишком тесно. Некуда деть глаза, и беспрестанно ловишь себя на желании посмотреть на брата... нет, не посмотреть - уставиться - жадно, бесцеремонно, чувствуя, как по телу рассыпается нервная дрожь.
- Какой-то ты напряженный, Дин Винчестер, - тихо произносит Мэдлин, проводя пальчиком по рукаву его куртки. И Дин понимает: это сигнал. Глупо отказываться, глупо упускать возможность провести незабываемый вечер только потому, что его мысли витают не пойми где!
- А ты хочешь предложить мне расслабиться?
Она легко спрыгивает со стула, оставляя бокал с недопитым вином на стойке, и берет его за руку. Такой непосредственный, детский жест вдруг навевает на Дина полузабытое воспоминание...
... - Дин?
- Все в порядке, Сэмми.
- Дин, а папа скоро вернется?
- Скоро.
Врать тяжело, и даже привычная отговорка, что Сэмми еще совсем малыш и все равно не отличит ложь от правды, не помогает. Наоборот, внутри становится еще муторнее, и к страху за отца примешивается стыд перед младшим братом.
- Засыпай, Сэмми. Когда проснешься, папа уже будет дома.
- А я хочу сейчас.
Дин мысленно стонет.
Пастор Джим звонил час назад, когда Сэм смотрел вечерние мультики. Отец тяжело ранен. Упал на охоте и напоролся на осколок камня. Или на торчащий из земли корень. До ближайшей больницы сорок миль, и он едет к пастору Джиму, до которого всего двадцать. Просил позвонить сыновьям, успокоить... Вот только Дин знает, что отец охотился на оборотня. И Дина не провести бодрым голосом и сказками о камнях и сучьях.
Сердце бьется быстро-быстро, в горле тяжелый, болезненный комок старательно сдерживаемых рыданий, а глаза режет от невыплаканных слез. Папа... папочка...
- Сейчас не получится, Сэмми. Лучше засыпай, ладно?
Дин выключает ночник и несколько секунд стоит у кровати брата. Кровать слишком большая для четырехлетнего малыша, одно одеяло скатано в рулон ближе к краю, чтобы тот не дай бог не выпал ночью. В комнате затхлый воздух, а занавески задернуты. Дин видит это крошечное тельце, свернувшееся в клубочек под одеялом, и как никогда остро, пронзительно ощущает гнетущее, беспросветное одиночество. На него накатывает тоска - угольно-черная, удушливая. Колючая влага переполняет глаза, и он отворачивается, идет к своей кровати - такой же большой и холодной. Не снимая свитер, забирается под жесткое покрывало, потому что одеяло отдал брату.
- Дин?
Он сердито вытирает со щек текущие сами по себе слезы и тихонько хлюпает носом, прежде чем ответить:
- Ну, что еще?
- Мне страшно, - шепчет Сэмми.
- Ерунда, - произносит Дин притворно бодрым тоном. - Ты же не боишься темноты?
- Мне за папу страшно, - плаксиво тянет Сэмми. И вдруг выбирается из своей постели. Торопливо, испуганно пересекает пространство между кроватями, шлепая босыми ножками по полу, и замирает, глядя на Дина сквозь темноту.
Тот со вздохом отодвигается, освобождая место, и Сэмми ныряет в кровать, прижимается к нему, робко сжимает запястье обеими ручонками.
- Все будет хорошо, мелкий, - шепчет Дин. - Вот увидишь.
... Почему он вспоминает об этом, следуя за девушкой мимо барной стойки и бильярдного стола куда-то в глубь помещения? Почему на душе так тревожно, когда Мэдлин открывает дверь, ведущую на тесную лестничную площадку? Почему рука сама по себе тянется туда, где должен был быть пистолет, когда они поднимаются по плохо освещенным ступенькам? И почему так сдавливает горло, когда в одной из жилых комнат девушка прижимает его к стене у двери и жадно целует в губы?
Она не теряет времени на бессмысленные разговоры. Запускает руки под рубашку, выдергивает низ футболки из джинсов, прижимает ладони к горячей голой коже, скользя губами по колючему от щетины подбородку, по шее, по ямочке между ключицами.
- В чем дело? - жарко шепчет в ухо. - Ты не хочешь этого?
- Хочу, но...
В голове каша. Какая-то жуткая мешанина из паники, воспоминаний, стыда и неприязни. Неправильно. Все неправильно, крутится в мозгу заевшая пластинка. Так нельзя. Он не должен быть здесь, потому что пока он здесь...
- Забудь.
Ладони девушки нетерпеливо скользят по рельефным мышцам живота, поднимаются на грудь, сдавливая соски между пальцами, и ныряют за спину, вздергивая рубашку вместе с футболкой до подмышек. Она целует умело и решительно, чуть прикусывая кожу на шее так, чтобы заставить его выгнуться и застонать. Проворные пальчики расстегивают его ремень, сдавливают затвердевшую плоть под ширинкой...
Вдруг удар - и дверь, поворачиваясь на петлях, распахивается и врезается в стену. Девушка в объятиях Дина замирает, и только спустя несколько мгновений, моргнув, он различает темное дуло пистолета, приставленное к ее виску.
Щелчок предохранителя звучит, как выстрел в гробовой тишине.
- Эй, полегче, - хрипло говорит Дин, скашивая глаза налево, туда, где, тяжело дыша, возвышается черная фигура незнакомца. Запах гари, машинного масла, бензина, пота, старой ткани, пропитанной дорожной пылью, разъедает ноздри. Все это смутно знакомо, и в животе екает.
- Папа? - выдыхает Дин.
- Отойди от него, - тихо произносит Джон. - Два раза не повторяю.
Мэдлин отступает на шаг.
Дин переводит взгляд с отца на девушку и обратно, но темнота так мастерски скрадывает контуры, что он различает лишь два огромных пятна, застывших друг напротив друга.
- Попалась, - говорит Джон. Голос у него спокойный, в нем не слышно напряжения. Однако годы и годы охоты с отцом научили Дина распознавать те тончайшие, опасные вибрации, с появлением которых разговоры прекращаются и наступает пора действовать. В оглушительной тишине он почти слышит, как палец мягко давит на курок...
- Джон?
Ничего не происходит. Отец по-прежнему целится, но что-то неуловимо меняется в обстановке. Дин не понимает, в чем дело.
- Я включу свет, Джон?
- Стоять, - внезапно осипшим голосом говорит отец. - Не двигайся.
- Разве ты не хочешь увидеть меня, Джон? По прошествии стольких лет?
- Ты - не она.
- Откуда тебе знать? Разве не об этом ты мечтал долгие годы, выслеживая демона? Увидеть меня еще хоть раз?
- Ты - не она, - повторяет отец, но пистолет в его руке опускается на несколько дюймов. Дин скорее чувствует это, чем видит, считывает с интонаций в голосе отца.
- Я могу стать ею. И мы будем счастливы, Джон. Ты, я и наши дети.
- Мама, - ошарашенно шепчет Дин. Его прошибает холодный пот, сердце подпрыгивает до самого горла и колотится в своей костяной клетке так, словно вот-вот выскочит наружу.
- Дин, сынок... - мягко, ласково.
- Ты - не она! - рычит Джон.
И давит на курок.
Выстрел разрывает воздух оглушительным грохотом. Барабанные перепонки едва не лопаются. Звон стекла, брызнувшие во все стороны осколки - поначалу Дин думает, это отцовская пуля сотворила фокус и высадила окно. И только когда черная фигура отца вычерчивается на фоне серого оконного квадрата, срывает мешающую занавеску с гардины и высовывается наружу, перегибаясь через подоконник, Дин понимает, что это сделала женщина. И выскочила на улицу. Со второго этажа.
- Где она? - Дин подлетает к отцу, щурится, вглядываясь в дождливую хмарь. Под окном перекошенный козырек крыльца, лужи, грязь, две машины припаркованы чуть поодаль на противоположной стороне улицы. Но ни тени, ни стука подметок, ни распростертого на земле тела - ничего.
- Ч-черт, - раздосадованно шипит Джон, отшатываясь от окна. - Чертово отродье!
- Что здесь происходит? - кричит Дин, застегивая ремень и одергивая рубашку.
Отец засовывает пистолет за ремень джинсов и с коротким: "Идем", - выходит в коридор. Дин не отстает, прекрасно понимая, что чем быстрее они покинут здание, тем меньше шансов потом быть опознанными кем-нибудь из завсегдатаев.
- Я следил за ней сутки, - сквозь зубы говорит Джон, когда они выскальзывают на улицу через черный ход. - С того момента, как понял, кого именно нужно искать.
- Почему она говорила, как мама?
- Не обманывайся, сын...
- Я не обманываюсь! Она не могла быть мамой, она... - Дин запинается.
- Знаю. Видел.
- Тогда кто она? Как ей удалось так изменить голос?
- И не только голос, будь уверен. Если бы я позволил ей включить лампу, ты бы увидел еще много интересного.
- Оборотень?
- Если бы, - Джон в очередной раз выплевывает проклятие.
- Папа, остынь, давай по порядку.
- Где Сэм? - вместо ответа спрашивает Джон.
- В мотеле.
- Уверен?
- Да... Ему трудно объяснить, но мы, вроде, договорились...
- Хорошо.
- Может, все-таки расскажешь, на кого мы охотимся?
Наверное, досада в голосе Дина звучит слишком отчетливо, потому что отец кидает на него долгий взгляд и, наконец, кивает.
- Их называют зодчими, - говорит он. Дин с трудом удерживается, чтобы не закатить глаза и не расхохотаться. Ну, Сэмми, мозговой центр!
- Легенды об этих тварях очень редки, по большей части переписаны и исковерканы. С древних времен практически ничего не сохранилось, так что и название скорее выдуманное. Зодчий - это что-то вроде воплощенной лярвы, астральной сущности, обретшей тело.
- Лярвы? - переспрашивает Дин.
- Почитай на досуге демонологию.
- Я знаю, кто такие лярвы, - возражает Дин. - Но они не обладают телами? При всем своем желании...
- Зодчие обладают, - перебивает Джон. - В книгах нет ответа, как это происходит, и тем не менее... Обычная лярва питается низменными человеческими страстями, вызывая гнев, ненависть, злобу, похоть, черную зависть - список можно продолжать бесконечно. Психиатрические лечебницы, тюрьмы, бордели просто кишат ими. Но лярву легко распознать и уничтожить. А вот распознать зодчего можно лишь тогда, когда целые города начинают сходить с ума.
- Убивать учителей, насиловать сестер, - произносит Дин себе под нос.
- Читал газеты? - спрашивает отец.
- Сэмми читал.
- Зодчему нужна жизненная сила, а получить ее он может, только вызывая страдания и боль. Находит человека, выдергивает из подсознания самое затаенное желание и воплощает его в реальность. И ничего в этом хорошего нет, никакого жеста доброй воли, - говорит Джон быстро, заметив, что Дин открывает рот для возражения. - Потому что то, о чем люди в тайне мечтают, страшнее любого кошмара. Объясни ребенку, что его родители разбились на машине? Понимает он это или нет, но он будет мечтать о встрече с ними еще долгие годы.
- В газете была статья... - заикается Дин.
- Я о ней и говорю. Девушка давно выросла, а желание вернуть родителей никуда не исчезло. И вот они возвращаются к ней целыми и невредимыми! Сочиняют какие-то сказки об амнезии, чтобы оправдать свое двадцатилетнее отсутствие. Хотя на самом деле никто никуда не возвращается. Зодчие не могут ни оживлять мертвых, ни создавать людей из воздуха.
- И кто тогда...
- Никто. Галлюцинации. Девочка попросту сходит с ума.
- Но постой, - Дин на секунду задумывается. Что-то в отцовской теории кажется ему неправильным. - А как же мама? Мэдлин. Она тоже была галлюцинацией?
- Она была зодчей. И вот она-то как раз умеет менять облик.
Какое-то время Дин обдумывает услышанное.
- Как ты вышел на нее? - спрашивает он.
- Был в местной лечебнице, разговаривал с больными, просматривал газеты, присматривался, - Джон отмахивается. - Не важно, как я ее нашел, важно, что теперь она знает, что за ней пришли.
- И?
Джон не отвечает. Замедляет шаг, смотрит задумчиво, и взгляд такой... направленный в никуда, в пустоту над дорогой.
- Слушай, сын. Если ты вдруг почувствуешь что-нибудь необычное, или увидишь, или поймешь, что что-то происходит...
- Только если все девчонки в городе сбегутся под двери нашего мотеля и споют хвалебный гимн моим потрясающим глазам, - с кривой усмешкой отзывается Дин.
- Без шуток, - жестко говорит Джон. - Теперь она точно даст о себе знать.
- В смысле, воплотит какое-нибудь мое желание? - уточняет Дин.
- Попытается. Это лучший способ сбить нас с толку. Так вот, обещай, что если такое произойдет, ты скажешь мне. Сразу, без промедления.
- Гм, - бормочет Дин. Мысль о Сэмми накатывает на него ледяной волной. Страх, что отец узнает, буквально скручивает внутренности в жгут, парализует.
- Дин?
- Обещаю, - говорит Дин, скрещивая за спиной пальцы. - Договорились.
В окне их номера горит свет. Дин уже поднимает кулак, чтобы постучать, но отец неожиданно берется за дверную ручку, поворачивает, и дверь свободно открывается. Озноб пробегает от затылка к пояснице, короткие волоски на затылке у Дина шевелятся, и кажется, встают дыбом.
- Сэм? - зовет отец, переступая порог.
Дин входит следом за ним, обводит освещенную ночником комнату настороженным, тревожным взглядом и щурит глаза, пристально всматриваясь в щель между полом и дверью ванной. Никого. Воздух теплый и пахнет кофе со сливками, на тумбочке грязная кружка, на кровати забытый ноутбук с приоткрытой крышкой и погасшим экраном.
- Ты сказал, он в номере, - Джон резко оборачивается к Дину. Черные глаза, как два самореза, ввинчиваются в глаза Дина, в его мозг, в его мысли.
- Он обещал не выходить, - Дин ненавидит оправдываться, тем более что на оправдания не остается ни желания, ни сил. Нервы мгновенно натягиваются до звона, страх заволакивает сознание, выплескивается в кровь, превращаясь в настоящую панику.
- Позвони... - начинает Дин, но отец и без него знает, что делать. Уже достает из кармана сотовый... и медленно засовывает обратно. Дин тупо смотрит на мобильный телефон Сэма, лежащий на тумбочке рядом с кружкой из-под кофе. Еще несколько дней назад Дин бы подобрался, готовясь к неминуемым упрекам отца: тот умел отчитывать без повышения голоса, без ругани, но так, что потом чувствуешь себя полным дерьмом. Но не теперь. Сейчас он даже не вспоминает об упреках.
- Он оставил мобильник, значит, вышел не надолго, - произносит Дин, пытаясь придать голосу твердость. - Скоро вернется.
Отец молчит. Поднимает с пола сумку с оружием, пачками соли, книгами и прочей охотничьей атрибутикой, водружает на стул и расстегивает молнию. Вытаскивает и кладет на стол свой дневник - толстую тетрадь в кожаном переплете с застежкой, - вынимает какие-то баночки и пузыречки, запакованные в целлофановые пакеты, замотанные обрывками веревки. Дин понятия не имеет, что в них, и не решается спрашивать. Отец знает свое дело. А Дин старается, чтобы его невозмутимый вид соответствовал притворно бодрому тону. Потому что все, связанное с Сэмом, отзывается в груди мучительным стыдом, угрызениями совести и невыносимой болью, и если оно отразится на его лице, если отец прочтет в его глазах эту адскую смесь муки, любви и ужаса... неизвестно, что тогда случится, но... отец догадается. Поймет, что что-то УЖЕ происходит. А Дину ни к чему разговоры. Сейчас не разговаривать нужно, а действовать.
Пока отец листает дневник, сверяется с записями по какой-то старой книге с желтыми страницами и полностью вытертыми надписями на обложке, Дин садится на кровать Сэма. Чтобы чем-то занять руки, проверяет его мобильник. Последний вызов - входящий от отца. Значит, Сэму больше никто не звонил. Еще один повод прекратить волноваться: мелкий просто вышел за газетой или банкой колы. Дин кладет телефон обратно на тумбочку и берет ноутбук. Он почти уверен, что после щелчка по "пробелу" на экране выскочит какая-нибудь html-страничка с сайта "Уик-энд". Или справочник по демонологии. Или еще что-нибудь столь же постно-унылое. Но выскакивает другое.
Обойка с круглым бестолковым роботом из "Автостопом по галактике", а внизу - свернутая папка под названием "Новая папка". Дин бездумно разворачивает содержимое во весь экран - картинки? - и жмет на "ввод". Следующие несколько секунд мимика не поддается контролю. Если бы отец сейчас оглянулся, он бы решил, что на Дина прямо из монитора смотрит как минимум зодчий, как максимум - Желтоглазый демон. К счастью, отец слишком занят, и Дин оправляется от шока - или проваливается в него еще глубже, - пролистывая картинки одну за другой. К концу просмотра у него горят уши, лицо идет красными пятнами, а сердце скачет, как каучуковый мячик, от горла к пяткам и обратно.
Он едва успевает захлопнуть крышку компьютера, как дверь осторожно открывается, и в номер входит Сэм, держа в руках два пакета с чипсами, бутылку пива и пиццу в коробке.
- Папа? - удивленно, радостно выдыхает он. - Привет... Ты собираешься? Мы уезжаем?
- Ты обещал сидеть в номере, - говорит отец.
- Да я всего на пять минут...
- Это не имеет значения! Ты дал обещание, Сэм! И должен его держать! От этого зависит безопасность...
- И твой покой, - раздраженно кидает Сэм.
- Что?
- Тебе спокойней, когда я под замком. Думаешь, запер, взял слово - и можно исчезать на трое суток, не объяснив ничего.
- Сэмми, не начинай... - вступается Дин.
- А я что, не прав? Он сам обещал вернуться утром, на следующий день после нашего приезда. А возвращается спустя три дня и требует, чтобы я все это время торчал в номере! Так кто тут не выполняет обещаний?
- Я звонил, - возражает Джон.
- О, да, это взаимозаменяемо.
- Да прекратите вы, оба, - Дин поднимается с кровати. - Хватит.
Джон опускает глаза на расстегнутую сумку, с минуту задумчиво смотрит, потом продолжает прерванное занятие: вынимать и раскладывать на столе оружие, баночки и пакетики. Стол занят, Сэму некуда деть купленные чипсы и пиццу, так что он бросает все на кровать. И только теперь замечает, что Дин стоит прямо над его ноутбуком.
Испуганный быстрый взгляд, ударившая в лицо кровь, немой вопрос в глазах... Дин отворачивается от него, но не раньше, чем их взгляды скрещиваются, как два клинка. Дину кажется, Сэм едва сдерживается, чтобы не рвануть за ним в ванную. Дин даже догадывается, с каким отчаянием прозвучало бы брошенное ему в спину: "Дин, стой, это не то, о чем ты думаешь!" Он горько усмехается, пробуя эту банальность на вкус, перекатывая ее на языке, мысленно декламируя на разные лады. И запирает дверь на защелку. Поворачивает кран, брызгает себе в лицо холодной водой, усердно трет щеки и чуть морщится, задевая утренний порез. Но вода, наверное, какая-то неправильная? Она смывает пыль, пот и запахи, но не в силах смыть серию фотографий, мелькающих перед мысленным взором. Ничего... ну просто ничего не в состоянии поделать с полуголыми мужиками на картинках!
И Дину хочется кого-нибудь пристрелить.


8.

Дин поднимает голову и смотрит в запотевшее зеркало. Матовое, неровное, похожее на утренний туман. Капли влаги наливаются тяжестью и стекают вниз, на стеклянную полочку, где лежат бритва, тюбик с кремом для бритья, расческа и две зубных щетки: у него красная, у Сэма оранжевая. Дин проводит ладонью по зеркалу, и на сырой поверхности всплывает его искаженное отражение. Ничего не разобрать, разве что ткнуться носом и сощуриться. Вода капает с коротко стриженых волос в раковину. Дин проводит рукой по подбородку и думает о том, что утром непременно нужно побриться. Но не сейчас. Сейчас с него хватит горячего душа.
Он забыл взять полотенце, поэтому просто стоит и ждет, пока кожа обсохнет сама. Джинсы подвешены на крючок за петлю на поясе, рубашка и футболка перекинуты через радиатор, трусы и носки в корзине для грязного белья. Дин ждет. И вспоминает...
... Он не помнит их по фамилиям, да и с именами путаница. Метт, Джефри... Сколько школ, столько новых имен. Подчас он толком не успевает их запомнить, как приходится вновь срываться с места.
Их пятеро. Пятеро на одного. Очень смело.
Ему пятнадцать, он всаживает пулю в лоб зомби в темноте с двадцати шагов, знает приемы рукопашного боя и держит под подушкой охотничий нож. У него тренированные мышцы, гибкое тело и отточенные рефлексы - для пятнадцати лет очень даже неплохо.
Но им по семнадцать. Они не попадут в муляж даже с десяти футов, в драке давят весом, а не умением, и прячут под матрацами порножурналы. Мускулы у них на две трети состоят из транквилизаторов, тела непропорционально объемны, а из рефлексов лишь один: не хочешь получить - бей первым!
Наверное, не стоило утром в школьном дворе во всеуслышанье называть одного из них (так Метт или Джефри?) тупой жрущей скотиной, но он сам напросился! Бог свидетель. И вот теперь приходится расплачиваться.
Двоих он бы еще побил. Максимум троих, если повезет. Но пятеро - это уже слишком. Это не значит, что он не будет стараться, отнюдь. Просто их пятеро... Времени половина девятого, в переулке тесно, пусто и темно. Лампочка в единственном фонаре разбита, и ветер с противным скрипом покачивает пустой плафон. Его попросту задавят. Прижмут к забору и будут бить до тех пор, пока кровь не зальет рубашку и не пропитает футболку. Он герой, да, но не нужно обольщаться.
- Ну, что, сопля, поговорим по-мужски? - предлагает один из них.
- Не вижу здесь ни одного мужика, - ядовито цедит Дин сквозь зубы. Сердце отплясывает в груди чечетку, но черта с два они увидят страх в его глазах. Они не настолько умны, чтобы читать по расширенным зрачками и вмиг пересохшему, осипшему горлу.
- Что он сказал? - один из них обращается к другому.
- Не разобрал, - отвечает тот. - А ну, повтори.
- Мужчины не дерутся впятером на одного. У тебя, Метти, кишка, как проводок от детского конструктора. Ноль целых хрен десятых дюйма...
Дальше тот, кого он назвал Меттом, уже не слушает. Выкидывает вперед кулак. Дин готов: уворачивается от удара и блокирует следующий. Он даже успевает пнуть ботинком по колену того, который наваливается сзади, но тут чьи-то железные костяшки все же сворачивают ему челюсть, и он отлетает к забору. Врезается плечом в грубо отесанные доски, исписанные похабными надписями. От следующего удара удается лишь кое-как закрыться рукой, - и тяжелый кулак врезается в предплечье. Боль в руке сумасшедшая. К удару добавляются еще один под ребра и один в живот. После этого черно-белый мир выключается, как экран старого телевизора, и в теле всеми оттенками красного расцветает боль. Огненная, оранжевая, со всполохами желтизны и багровым туманом небытия. Губы рассечены, кровь мешается со слюной, вытягивается тонкими нитями с утолщениями сгустков, капает на землю, и Дин понимает: это только начало. Разъяренное быдло ничего не делает наполовину.
- Эй! - пронзительный крик.
Тонкий мальчишеский голос пробивается в замутненное болью сознание. И если до этого Дин еще не прочувствовал, что такое настоящий ужас, то теперь его буквально простреливает.
- Сэмми... - шепчет он. С губ срывается очередная ниточка кровавой слюны и - ни слова.
- Не трогайте моего брата!
Парни недоуменно поворачиваются на требовательный возглас. Дин может поклясться, что слышит, как в их мозгах трутся друг о друга извилины. Одна о другую. Сэмми стоит, упрямо наклонив голову вперед, и смотрит исподлобья. Тонкий, весь какой-то узкий и несуразный, одетый в мешковатые джинсы и рубашку на два размера больше, которая Дину стала мала.
- Я что-то не понял, это что за чмо? - один из парней выражает коллективную мысль.
- А это типа его ангел-хранитель, - отзывается второй, и вся компания дружно ржет.
- Че за гонево, Джефри, какой еще ангел-хранитель? Это его бойфренд. Я точно знаю!
- Сэмми, уходи, - хрипит Дин.
- Сэмми, уходи, - передразнивает тот, которого назвали Джефри. - А ну иди сюда, мелюзга. Хочешь помочь? - Поднимает кулаки. - Ну? Без проблем. Мы и тебе мордашку подрисуем.
Шаг в сторону Сэма - и парень замирает.
- Отойдите от него, - говорит Сэм.
Дин моргает, но пистолет в вытянутой руке не растворяется в воздухе. Тяжелый для одиннадцатилетнего мальчишки - один из отцовских, отсюда не разглядеть толком, да и глаз начинает заплывать. Пистолет покачивается в тонкой руке, но на лице у Сэма такая напряженная, непоколебимая уверенность, что Дин сейчас верит: он нажмет на курок. Пусть даже он ни разу не делал этого прежде.
- Два раза не повторяю, - добавляет Сэм и щелкает предохранителем.
Звук бьет по ушам и действует так, словно выстрел уже прогремел. Парни с матерком начинают пятиться, не отдавая своим словам отчета, не в силах оторвать глаз от черного дула, натыкаясь спинами друг на друга и спотыкаясь.
К моменту, когда рука у Сэма опускается от непривычки и усталости, в переулке пусто. Сэмми бросается к Дину, неуклюже сует пистолет в карман, бормочет что-то бессвязное, а по лицу у него текут самые настоящие детские слезы. И этот контраст, этот переход от взрослой угрозы к неудержимым слезам маленького испуганного ребенка до того невероятен, что Дин застывает, не может этого осмыслить. Что же случилось с ними обоими, если одиннадцатилетний мальчишка готов убить и тут же разреветься? Ведь дети никогда не воюют друг с другом... Они еще не сошли с ума!
- На предохранитель поставил? - деловито спрашивает Дин, сплевывая кровь и вытирая губы тыльной стороной ладони. - Покажи... нет, дай сюда... Черт побери, Сэмми, папа не должен об этом узнать... Что?
- Я Сэм.
- Господи, Сэмми...
... Дин натягивает джинсы. Воспоминание поглощает его целиком, заставляя отключиться от внешнего мира: от того, что происходит сейчас по ту сторону двери.
Он тогда солгал отцу, что сам влез в драку. Стыдно было признаться, что его, сына Джона Винчестера, чуть не уделали насмерть несколько подонков. Отец был в ярости. Да, он считал Дина умнее. Да, он разочарован. Да, Дин ведет себя, как сопливый пацан, и думает не головой, а тем местом, откуда ноги растут. Надо же, уличная драка! В больницу Дин не поехал, отец сам ощупал его ребра, убедился, что переломов нет, обработал синяки и ссадины. И тут же ушел, велев не показываться в таком виде в школе. А Сэмми остался. Назавтра тоже не пошел в школу: то ли из солидарности, а то ли увидев утром распухшее лицо брата...
Дин вспоминает, как они весь день пили чай с "резиновым" мармеладом и щелкали телевизионным пультом, как замирали от стука в дверь и выглядывали в окно из-за занавесок, боясь, что кто-нибудь из подонков донес-таки копам о том, что у них есть пистолет, и те вот-вот ворвутся в дом. В тот день словно исчезли четыре года разницы между одиннадцатью и пятнадцатью - та пропасть, что разделяла их. Они шутили вместе, вместе тревожно вздрагивали, обсуждали произошедшее, вынашивали неосуществимые планы мести, хохотали и рассказывали о себе что-то личное, будто впервые открыв существование друг друга. Не было "я старше, а значит, круче, а ты заткнись, малявка", не было "ты просто тупой, ты даже не знаешь, в каком году была принята первая конституция США", не было подначек и насмешек.
Дин вспоминает этот день, как начало чего-то... какой-то новой вехи в его жизни. Малыш Сэмми тогда из обузы и досадного недоразумения, которое мешало бегать по дискотекам и клеить девчонок, превратился в... друга?
И в голове не укладывается, как все, что он испытывал к Сэму прежде - вся благодарность, вся любовь, и забота, и желание защищать, - могло переродиться в какое-то грязное, постыдное влечение? Он спрашивает себя раз за разом, пытается отыскать внутри тот нравственный барьер, который никогда не пропускал ни единой вздорной мысли в его голову, - и не может. Все барьеры разрушены. Желание существует независимо от того, принимает он его или нет. Оно уже здесь, оно подпитывается новыми мыслями, новыми воспоминаниями, а теперь еще и поведением самого Сэма! И все это в куче просто ломает ему мозг!
Дин три минуты старательно чистит зубы, прежде чем выйти из ванной. Фальшиво улыбается себе в кривое от воды и пара зеркало.
- Я думал, тебя смыло в канализацию, - замечает Сэм, когда он открывает дверь. - Сорок минут в душе.
Дин кидает на него быстрый взгляд и идет к столу, перекинув футболку через плечо. Сэм напряжен, видно сразу. Как-то неестественно натянут: прямая спина, словно в позвоночник вставили металлический штырь, скупые, ломаные движения и настороженные глаза. Дин кожей чувствует его взгляд украдкой.
- Где папа? - спрашивает он, заглядывая в пустой пластиковый чайник.
- Ушел. Сказал, снимет номер по соседству, отоспится и придет утром.
- Рассказал тебе?
- Да, - Сэм немного расслабляется, даже улыбается. - Я оказался прав, а? Как всегда?
- Не обольщайся, - Дин достает из холодильника бутылку пива.
- Эй, это моя, - протестует Сэм.
- Ты несовершеннолетний, поэтому умолкни, мелкий. Удивляюсь, как тебе вообще продали? И отец ничего не сказал?
- Он был занят, - Сэм мгновенно мрачнеет. Откуда только в нем столько обиды на отца? - Так занят, что забыл спросить, как дела...
- Ну, - перебивает Дин, - кое о чем он наверняка спросил, а? Не чувствуешь ли ты чего-нибудь необычного, сынок? Каких-нибудь... странных желаний?
Дин делает глоток холодного пива прямо из горлышка бутылки, не спуская с Сэма глаз.
- Нет, - у того лицо тут же каменеет. - Не спрашивал.
- Странно. А меня предупредил.
Дин отворачивается, со стуком поставив бутылку на стол.
- Можно? - трясет пакетиком с чипсами.
Когда Сэмми не отвечает, разрывает упаковку и с хрустом заправляет несколько круглых пластинок в рот.
- Ты видел, да? - наконец, чуть слышно спрашивает младший.
- Что? - Дин вопросительно поднимает бровь.
- Ты брал мой ноутбук.
- На кой мне черт?
- Я же вижу, что ты злишься.
Истеричные нотки в голосе Сэма - это нехорошо. Они сроду предвещают только одно: выяснение отношений.
- А знаешь... сам виноват, - с какой-то злой решимостью продолжает Сэм. - Нечего было лазить по чужим вещам.
- Я нигде не лазил.
- Не ври! Опять ты врешь.
- В чем дело, Сэмми? Выдаешь желаемое за действительное?
- Что? - Сэм недоуменно хлопает ресницами.
- Ты бы не оставил папку открытой, если бы не хотел, чтобы я увидел, - жестко говорит Дин. - Угадал?
- Ничего я не хотел! Это ты вечно лезешь, куда не просят, вечно суешь свой нос...
Тут, кажется, Сэм сам понимает, что переборщил. Дин глядит на него удивленно и чуть насмешливо - насколько вообще можно быть насмешливым, ведя подобные разговоры.
- Ладно, - говорит младший. - Отлично, - и у него на лице снова это обиженно-досадливое выражение. - Я хотел, чтобы ты увидел.
- Тонкий ход, чтобы сообщить мне, что ты - пидор, - язвит Дин.
Сэм открывает рот и задыхается от возмущения. Не находит слов, хотя Дин знает, что его единственным словом сейчас может быть "нет" - громкое, болезненное, словно вырванное с кровью. Злость закипает в крови, и с ней трудно бороться. Она требует выплеска, и Дин наконец-то позволяет отвращению, напряжению, отчаянию и смятению прорваться.
- И как давно? Сколько уже? Месяц? Два? Год? Откуда в тебе это дерьмо, Сэмми? Отец не досмотрел? Где ты нахватался этой мерзости? В своем долбанном интернете? В школе? Знаешь, что мы с отцом с такими делаем? - Дин сжимает кулаки. - То есть, я, конечно, ничего против них не имею, если ко мне не лезут. Но ты... ты - это другое. Особый случай, Сэмми. И я не позволю, чтобы мой брат подставлял свою задницу какому-нибудь ублюдку. Поверь мне, если я узнаю, что ты... что кто-нибудь посмел к тебе прикоснуться... я найду его и отстрелю его поганый член к чертовой матери!
Сэм таращится, разинув рот. Белый, как кусок гипса.
- Ты совсем охренел, - выдавливает он, когда Дин прерывает свой впечатляющий монолог, чтобы продолжить с новыми силами. - Совсем с катушек съехал? Какие месяц-год? Тоже мне защитник нашелся, бич божий! Будешь защищать меня от собственных галлюцинаций?
На этот раз, видимо, переборщил Дин. Он уже чувствует угрызения совести, а еще это гадкое ощущение... такое липкое, холодное, противное ощущение, будто все, чего он только что наговорил, касается в первую очередь его самого. Вся эта злость, вся ненависть и досада, вываленные на голову ошарашенного Сэма, точно ушат помоев, на самом деле не что иное, как отвращение к себе самому. Самообвинение. Самобичевание.
- Каких еще галлюцинаций?.
- Откуда я знаю, каких? - Сэм зло щурится. - Тебе виднее, раз ты уже видишь вокруг каких-то ублюдков, готовых меня опустить.
Дин садится на стул, ставит локти на край стола и сдавливает ладонями виски. Ерошит волосы, не в силах взглянуть на брата. Кажется, стоит только поднять глаза, и стыд выльется из них, затопит всю комнату от края до края, и он захлебнется им, и уже никогда не сможет простить себе, что втянул Сэма в это... дерьмо.
- Прости, - произносит он едва слышно. - Не знаю, что на меня нашло. Прости...
- Я не... - Сэм смотрит в сторону и продолжает с нервной усмешкой. - Я не гей, Дин. Правда. Просто оно появилось несколько дней назад... это чувство, и я не знаю, что с ним делать и как избавиться.
- Пристрелить суку и смотать отсюда удочки.
Сэм соображает.
- Ты про зодчую?
- Нет, блин, про Зигмунда Фрейда!
- У тебя на нее зуб, - констатирует Сэм. - Это из-за мамы? Из-за того, что она превратилась в маму?
Дин внимательно смотрит на брата. На лице у Сэмми это его излюбленное выражение "поделись со мной сокровенными мыслями, старик, и поплачем вместе". Сэм кусает нижнюю губу, переплетает пальцы рук так и этак, выламывает суставы, режет подушечки коротко остриженными ногтями. Щеки у него раскраснелись, челка спадает на лоб, и так хочется... черт, так невыносимо хочется просто обнять его и вышвырнуть из головы всю эту дрянь! Стереть последние несколько дней из памяти, заново выстроить внутренний барьер и начисто забыть о его существовании.
- Из-за мамы, - говорит Дин.
- Врешь, - так же тихо произносит Сэм. - Ты тоже, да?
Дин сжимает губы в тонкую полоску и поднимает брови.
- Ты смотришь на меня, как... не так... не как раньше... я вижу, - запинается Сэм.
- Лучше тебе не продолжать, - предупреждает Дин, но не было еще случая, чтобы угроза в его голосе остановила Сэма, если тот задумал что-то из него вытрясти. Или поделиться своими гениальными домыслами.
Сэм подходит ближе, разглядывая его лицо.
- Тоже чувствуешь.
- Еще одно слово, и я не знаю, что с тобой сделаю.
- Отрицание ничего не изменит, Дин.
Какое-то время Сэм ждет ответа, но Дин не намерен отвечать. Откинувшись на спинку стула, он хрустит чипсами и потягивает холодное пиво.


9.

Когда двадцатью минутами позже Сэм возвращается из ванной, свет в комнате уже погашен. Дин лежит на своей кровати на животе, подсунув одну руку под подушку, а другую - под живот, и старается не реагировать на шлепанье босых ног по полу. Теплый, сладковатый запах мыла щекочет ноздри. Дин приоткрывает один глаз, чтобы увидеть смутный темный силуэт в какой-то паре футов от собственного лица. Это Сэмми, усевшись на постель, взбивает подушку. Дин втягивает этот запах носом, чувствуя, как начинает кружиться голова и в такт с ней раскачивается комната, а темнота деформируется, плывет, будто клубы черного демонического дыма. В горле зарождается стон, и Дин давится им. Вдыхает еще глубже пропитанный мыльным ароматом воздух.
Бо-о-оже, за что ему это? За что это им обоим? Ночь - территория тьмы, время соблазнов и сделок с дьяволом. Если днем он еще как-то мог контролировать свои мысли, то сейчас, в ночной мгле, они просто распирают его череп. Дин дрожит, с трудом сдерживается, чтобы не начать перебирать ногами под одеялом так, словно у него зудит в одном месте. Сэмми возится на своей постели: все никак не находит удобной позы, пыхтит, шелестит одеялом, сталкивает его с кровати и снова втягивает наверх. Дин думает, что теперь точно не заснет.
- Дин? - спустя примерно полчаса... или десять минут... или минуту... Время расползается, как жевательная резинка, вытягивается в кишку, и не понять, в какой точке этой ночи они сейчас находятся.
- Ммм... - мычит Дин.
- Ты спишь?
- Уже нет, - из уголка губ на подушку стекает ниточка слюны, и Дин облизывается, вынимает руку из-под подушки и вытирает рот.
- Ты и не спал, - неуверенно говорит Сэм.
- С тобой заснешь, - мрачно.
- Дин... расскажи мне?
Дин вздыхает снова.
- Жил был мальчик по имени Сэм, и у него в пупке был золотой болтик, - бормочет Дин. - Однажды он пошел купаться со своим братом Дином и вдруг увидел, что у того никакого болтика нет. Сэм очень удивился и понял, что он урод.
- Ну, Дин, - обиженно.
- Пошел он к отцу со слезами, а тот ему говорит: закопай на перекрестке коробочку со своей самой страшной фотографией и еще кучей всякого хлама и жди. Обрадовался Сэм, нашел самую уродскую фотографию - ну, просто взял из альбома первую попавшуюся, - пошел на перекресток, зарыл там коробочку. И пришла к нему злая фея и сказала: "Вот тебе золотая отвертка. Возьми ее и выкрути свой болтик из пупка".
- Дин, это не смешно, - снова подает голос Сэм: настойчивый, чуть-чуть капризный.
- А Сэм ошалел от счастья. Уселся на камень, расстегнул ремень на штанах и аккуратненько вывернул свой дурацкий болтик.
Дин замолкает, и воцаряется тишина.
- А потом?! - наконец, не выдерживает Сэм.
Дин злорадно ухмыляется:
- А потом он встал, и у него отвалилась задница!
- Придурок, - надувшись, ворчит Сэм, пока Дин трясется от хохота вместе с кроватью.
- Не нужно выкручивать неизвестные болтики, Сэмми, - сквозь смех произносит Дин, - или лезть туда, куда не просят.
- Ты знаешь про меня, - возражает Сэм, - а я про тебя нет. Это несправедливо.
- Что? О чем ты? У тебя что, правда болтик в пупке?
- Заткнись!
- Только об этом и мечтаю, поверь.
- Ты не говоришь, что с тобой происходит. Почему?
- Потому что со мной ничего не происходит, Сэмми. Со мной все нормально.
- Нет. Я видел это в твоих глазах...
- Черт побери, ты, экстрасенс доморощенный! Что такого ты мог увидеть в моих глазах, что не можешь заткнуться и дать мне поспать?
- Когда мы возвращались из бара. И потом, утром. И вечером, когда вернулся пьяный.
- Вечером было темно, - напоминает Дин.
- Ты стоял у моей кровати и смотрел. А потом просил прощения. За что?
- Не помню такого, - врет Дин. - Сам же сказал, я был пьян.
- Но не настолько, чтобы отшибло память.
- Господи. Меня тобой прокляли.
- Что происходит, Дин? Скажешь ты мне или нет?
- Пока ничего, Сэмми. Но если я еще раз услышу от тебя этот вопрос, оно произойдет. Я встану, засуну тебе в рот кляп и... - тихое, протяжное "бо-о-оже" заставляет Дина на секунду замолчать. - Ты что-то сказал?
- Н-нет.
- Врешь.
- Не вру. Честно-честно.
- Ты сказал "бо-о-оже", или я тугоухий?
- Блядь! - вдруг вскрикивает Сэм и выпрямляется на кровати вертикально, как неваляшка. - Да, я сказал "боже". И что?
- Ничего, - Дин ошарашенно приподнимает голову и немного поворачивается, опирается на левое плечо. Находиться рядом с таким чокнутым Сэмом как-то... непривычно.
- Ты прекрасно знаешь, что здесь творится! - выпаливает Сэм. Дин предпочел бы, чтобы он замолчал, но у мелкого, кажется, в очередной раз накипело. - Ты влез в мой компьютер и увидел снимки. Ты понял, что я не в порядке, и даже попытался воспылать праведным братским гневом. Похвально. Но я уверен, что и тебе не слаще, Дин! Скажи, если я не прав?! Ну? Накричи на меня? Скажи, что я идиот, у которого поехала крыша?! Что если какая-то тварь и заставляет меня... дрочить на собственного брата, так это только потому, что я сам так хотел?! Сам виноват?! И ты презираешь меня?!
- Я... - бормочет еще более ошарашенный Дин. - Я не презираю... А ты правда на меня дрочил? Ты что, совсем...
Дин бы понял, если бы Сэм ткнулся лбом в колени и разрыдался от стыда, унижения и отвращения к самому себе. Наверное, это было бы более правильно, чем то, что происходит в следующую минуту.
Сэм соскакивает с кровати и оказывается совсем рядом. В темноте ни черта не разобрать, но пружины скрипят под весом второго тела, одеяло сбивается под чужим коленом, а в голые плечи больно впиваются пальцы.
- Эй! - протестующе вскрикивает Дин, дергаясь, пытаясь отстраниться, выбраться из-под брата. - Личное пространство, парень! Пошел вон с моей кровати!
Сэм не отпускает, и Дин с тоской думает, что придется бить. Неделю назад он бы стерпел, но сейчас, когда от одного только запаха мыла в голове начинают танцевать розовые бабочки, такая близость слишком опасна!
- Сейчас уйду, - лихорадочно бубнит Сэм, - обязательно, только...
Дин на мгновение застывает, как деревянный болванчик, потому что в его губы неожиданно (или наоборот, чересчур предсказуемо?) тычется что-то влажное, горячее и мягкое. Тычется по-детски неумело, но так настойчиво, так требовательно, что секунды три Дин не в силах шевельнуться. А потом низ живота наливается тяжелым, горячим, свинцовым возбуждением, и, не отдавая себе в этом отчета, Дин стонет, как переполненный гормонами подросток, впервые дорвавшийся до порножурнала.
- Сэм, твою мать! - хрипит он, отрывая брата от себя. - Ты чокнулся?
- Дин... - выдыхает младший. - Дин... Дин...
- Угадал, я Дин, твой брат... слышишь, Сэмми? Твой брат! Это тебе хоть о чем-нибудь говорит?
Сэм дрожит, трясется, как в лихорадке, рвется к нему, но Дин удерживает его голову ладонями крепко-крепко в каких-то дюймах от собственного лица. Сэм тянется к его губам так отчаянно, а дышит так рвано и жарко в его лицо, что хоть волком вой. Сэм впивается пальцами в его запястья.
- Дин, - тихонько скулит, понимая, что старший сильнее, - пожалуйста... ну, пожалуйста...
- Что пожалуйста, Сэмми? - Дин начинает злиться. Между ног - камень, и резинка трусов режет кожу, а в голове такой ад, что Желтоглазый бы обзавидовался. - Пожалуйста, надери мне задницу? Пожалуйста, не говори папе? Или, пожалуйста, дай мне тебя трахнуть?
- Пожалуйста, - в исступлении повторяет Сэм одними губами.
Дин шумно выдыхает и прислоняется лбом ко лбу брата.
- Ты просто маленький эгоистичный ублюдок, - произносит он, понимая, что его губы шевелятся, почти задевая рот младшего. - Никогда ни о ком не думаешь, кроме себя. И о последствиях тоже не думаешь.
- Что?
- Это игрушки для тебя, да? Привык, что я всегда и во всем тебе уступаю? Думаешь, уступлю и в этом?
- Я просто знаю, что ты тоже... тоже...
- А вот это не твое собачье дело, Сэмми!
- Это мое дело! - выкрикивает Сэм. - Наше дело!
- И что ты скажешь отцу утром? Привет, папа, знаешь, у Дина такой классный член, а как он мне задвинул...
- Заткнись!! Я просил, чтобы ты сам рассказал.
- Ну, теперь ты знаешь. И что? Легче стало?
- Да.
- Вот и с облегчением. Иди отсюда.
- Трус.
- Что???
- Что слышал! Трус. Сопля. Баба.
- Не понял, - угрожающе рычит Дин, собирает силы и почти отшвыривает младшего от себя. Тот умудряется не упасть с постели. Цепляется за матрац и одеяло.
- Это вместо благодарности за то, что я пытаюсь спасти твою задницу от позора?
- Ты просто боишься, - истерично выплевывает Сэм, - всего на свете: отца, людей, себя самого. Всю жизнь давишь в себе чувства, надевая маску какого-то бездушного, одноклеточного болвана!
- Зато ты у нас не мужик, а кисейная барышня, - огрызается Дин.
- Я смотрю правде в лицо.
- В задницу ты ей смотришь, а не в лицо.
- Ты думаешь, задавишь в себе это, и оно само рассосется?
- По крайней мере, не перейду границу! Есть вещи, которые не обсуждаются, Сэмми. И если бы ты думал головой, а не тем, что из тебя выдернула чертова тварь, ты бы сейчас мирно спал в своей кроватке и мечтал о девушках, а не обо мне.
- Я не хочу девушек.
- А я не хочу тебя!
Сэм не находит, что ответить. Дин думает, что видимо, ударил слишком больно, но... какого черта?!
- Мне так не показалось, - наконец, произносит Сэм тихо.
- Маленькая эгоистичная сволочь, вот ты кто, - устало говорит Дин, потирая лицо ладонями.
- Я тебя ненавижу.
- Дубль два. Да. Я понял.
- Урод.
- Сучка.
- И целуешься по-уродски.
- Даже не надейся раскрутить меня на повтор. Кина не будет.
- Ладно, - неожиданно бодрым тоном соглашается Сэм. - Кто первый в ванную?
- На кой мне черт в ванную?
- У тебя стоит, как Пизанская башня. Не думай, что я не заметил. Ты так и будешь спать? Или покажешь класс прямо здесь? А то давай вместе, в темноте, по разным кроватям. Ничья мораль не пострадает?
- Еще одно слово, и я действительно засуну тебе в рот кляп из собственных носков.
- Пошел ты, - бурчит Сэм, перебираясь на свою кровать.
С минуту Дин все еще сидит на постели, напряженный, готовый к чему угодно: к слезам, подвываниям, проклятиям, - даже к тому, что мелкий снова соскочит на пол и бросится на него, чтобы задушить в медвежьих объятиях. Но Сэм кажется вполне мирным. Молча залезает в постель, отворачивается, укутывается одеялом по самые уши. Кажется, все утряслось. Дин облегченно переводит дух.
Господи. Пронесло на этот раз. Его все еще трясет от напряжения, волнения, возбуждения. И насчет Пизанской башни мелкий оказался прав. Вот ведь... Он же чуть не кончил от какого-то бестолкового, слюнявого поцелуя! Только потому, что это был Сэмми, только потому что чувствовал его жар, его голод, его запах, его гибкое, сильное тело... родное, черт побери, тело!!!
Дин укладывается на кровати, чувствуя, как колотится сердце. Не учащенно, но как-то... аритмично - так, что каждый удар отдается внутри глухим эхом, прокатывается от горла до живота, будто он не живой человек, а пустая металлическая топливная канистра. И с каждым ударом заново накатывает волнение - такое противное предвкушение, от которого рад бы избавиться, да никак.
Завтра Сэмми будет болезненно кривиться и корчить из себя самого разнесчастного ребенка на свете. Или подростка, которому не дала первая в его жизни девушка, и теперь он обижен на весь мир и зарастает комплексами по самые уши. Чертов маленький засранец! И ведь добьется своего, ведь заставит его, Дина, прочувствовать всю степень своей вины! Ему всегда это удается, удастся и теперь, это лишь вопрос времени. Но ведь Дин ничего не может поделать, правда? Как он и сказал, есть грани, которые не переступают. Инцест - одна из них. Дин прав. Может, не всегда и во всем, как он любит поддразнивать мелкого, но здесь и сейчас - точно. Дин шокирован произошедшим... Не самим поцелуем, не обрушившейся на него возможностью переспать с Сэмми. Он шокирован страстью, неистовством младшего. Он, конечно, не знал, как мелкий ведет себя с девушками, но почему-то казалось, что сегодняшнее его поведение далеко от образца. С Сэма сталось бы месяц присматриваться, страдать, возводя грустные оленьи очи к звездам и полной луне, часами мечтательно пялиться на дождь за окном и вздыхать от избытка чувств, потом набираться сил и приглашать в кафе. В случае согласия еще месяц таскать по всем кафеюшням, которые только можно отыскать, гуляя под той же полной луной, предлагать помочь с контрольными по математике, месяц делать за пассию все уроки вплоть до домоводства, а потом, на сто первом по счету свидании, вытянув губы в трубочку, мокро чмокать несчастную избранницу в щеку. Страшно краснеть и в панике убегать, перепутав входную дверь с дверью платяного шкафа. Впрочем, Дин подозревает, что до "потом" дело еще ни разу не доходило.
Ладно, может быть, он увлекается, приписывая мелкому столь бесславный стиль поведения, однако приписать сегодняшний вообще невозможно! В Сэмми будто бес вселился.
Дин медленно выпрямляется на постели. Рука инстинктивно тянется под подушку за ножом.
Стоп.
Сэмми никогда не повел бы себя так. Да, он эксцентричен и подчас неуправляем, но в таких вещах он как раз наоборот, осторожен! Откуда взялась его нелепая уверенность в том, что Дин испытывает к нему что-то помимо братской любви? Дин себя выдал? Когда? Не было такого! Он ручается за себя! И - да! Сэма не было в номере, когда они с отцом вернулись. Могла ли зодчая выманить парня, пока их не было, а потом занять его место? Да с пол пинка! Ей бы даже не пришлось напрягаться: прикинуться бабулькой и попросить перевести через дорогу, обернуться потерявшимся малышом, едва не угодившим под машину - и мягкотелый Сэмми сам вышел бы к ней из номера: и через дорогу перевел, и сумку донес, и родителей нашел, и даже снабдил деньгами на мороженое.
Дин чувствует, как на коже выступает липкая, холодная испарина.
Да, вляпался, Винчестер. Отец неизвестно где, сотовый сломан, а на соседней кровати лежит кто-то... или что-то... вполне возможно, вовсе не его надоедливый младший братишка. И Дин даже не знает, как убить эту тварь. Что за пули были в отцовской Беретте? Серебряные? Или простые? С начинкой-сюрпризом? Или окропленные святой водой?
- Кристо, - шепчет Дин пересохшими губами.
- Я все слышал, - бурчит Сэм. - На фоне сексуального расстройства у тебя загнивает мозг.
Дин резко перегибается через край кровати и выдергивает из-под нее свою дорожную сумку. Втаскивает на постель, пачкая пододеяльник пылью и грязью с пола, расстегивает молнию. Сэм уже сидит и с любопытством смотрит на него. Потом щелкает выключателем, и на тумбочке загорается ночная лампа.
- Что-то ищешь?
- Уже нашел.
Дин достает из сумки пистолет. Дезерт Игл, калибр 44 магнум, 3.88 фунта,10.2 дюйма. Девять патронов.
- Ты не Сэм, - говорит он, поднимаясь с кровати. Со стороны выглядит, наверное, бесподобно: в трусах и с пушкой.
- Да? А кто? - осторожно спрашивает Сэм.
Дин внезапно теряется. У него язык не поворачивается произнести вслух то, что казалось таким логичным в мыслях. Ляпни он сейчас: "Зодчий!" - и первым же покатится со смеху.
- Это ты мне сам скажешь.
- С чего ты взял? - Сэм не рискует делать резких движений, но и не выглядит напуганным. Скорее удивленным.
- Слишком странное совпадение: одинаковые тайные желания. Невероятно, чтобы быть правдой. Если я еще могу оказаться долбанным извращенцем, то Сэмми не такой. Он и девчонку-то закадрить не может: сразу краснеет, заикается и блеет что-то о погоде.
- Эй, думай, что говоришь! - вскидывается Сэм.
- Он всегда мечтал о спокойной жизни, а на днях даже решил поступать в колледж. Он бы бросил нас с отцом и уехал, наговорив напоследок гадостей, - вот это было бы похоже на его тайное желание!
- Откуда ты знаешь? С чего ты вообще решил, будто знаешь меня настолько, чтобы разбираться в моих желаниях?
- Он говорил мне... - начинает Дин.
- Я говорил тебе, придурок! Да, я думаю о колледже, и в этом нет ничего тайного. Но ЭТО... Это другое.
- Настолько другое, что ты готов был меня завалить?
- Я не собирался заваливать, я просто хотел... черт, Дин, это уже не смешно. Опусти пистолет.
- И не надейся. Я сейчас позову отца, он придет, и мы разберемся вместе.
Сэм закатывает глаза и смеется.
- И что ты скажешь папе? Что я - это не я, а зодчий? И в качестве доказательства расскажешь, как я пытался тебя изнасиловать?
- Когда мы пришли, Сэма не было в номере. А потом появился ты. Ты мог успеть сюда раньше нас, выманить его и занять его место.
- Дин, ты вообще думаешь, что говоришь? - Сэм крутит пальцем у виска. - Я сидел здесь весь день, вышел, чтобы купить чипсов. А ноутбук? Он был включен задолго до моей "подмены". Можешь проверить, я накачал этих файлов два дня назад, там даже даты стоят.
Дин не собирается так быстро сдаваться.
- Ты - не Сэм, - твердит он упрямо.
- Должен быть способ это проверить. Позвони папе. Спроси.
Сэм берет с тумбочки свой мобильный и протягивает его брату.
- Давай.
- Я могу просто задать несколько личных вопросов, - Дин не двигается, продолжает целиться.
- Ага. Например, как ты выглядел, когда подглядывал за мной в ванной несколько лет назад?
Как пыльным мешком по затылку. Дин ловит ртом воздух, глядя в холодно прищуренные глаза брата.
- Ну... и... как я выглядел?
- Как будто дерьма наелся. Слушай, Дин, что бы я ни рассказал, ты не поверишь. А я хочу спать. Звони отцу, - Сэм настойчиво пихает ему телефон.
Дин все еще колеблется, но уже жалеет, что затеял все это. Не нужно было так, грудью на танки. И что если это действительно Сэмми? Что если у него очередная паранойя? Сначала Сэмми хватает что-то с потолка... И, кстати, о том, что в городишке орудует зодчий, Сэм тоже догадался, не имея ни единой стоящей зацепки. У парня потрясающая интуиция.
- Ладно, - Дин делает осторожный шаг, чуть отводя пистолет в сторону и протягивая руку, чтобы взять мобильник. - Я спрошу...
Выпад поистине молниеносный. Движение, удар, боль - и выбитый из руки пистолет отлетает к самой двери и с грохотом врезается в стену. Сразу за этим рывок за другое запястье. Не успев взвыть от досады, Дин заваливается лицом на кровать. Сэм оказывается сзади, хватает его за запястья, выворачивает... но Дин уже пришел в себя.
- Ах, ты, урод!
Дин с рыком разворачивается, и, поджав ноги, спружинившись, как кошка, вскакивает... лишь для того, чтобы получить тяжелый удар в челюсть. Снова опрокидывается навзничь. В голове расцветают красочный кляксы боли, и пока он пытается проморгаться, Сэм наваливается на него сверху. Вжимает своим телом в матрац, вдавливает предплечья коленями в покрывало так, что Дин оказывается лежащим под ним, вытянувшись в струнку.
- Успокойся, ты, придурок! - Сэм тяжело дышит и опирается руками на кровать по обе стороны от динова лица.
- Слезь с меня, сволочь! - рычит Дин сквозь зубы, но положение у него, так скажем, не завидное.
- Чтобы ты снова пошел размахивать пистолетом?
- Я убью тебя, зараза, только дай... Я тебя на кусочки порву за Сэма и за то дерьмо, через которое ты меня протащил...
Сэм изумленно моргает.
- Окстись, Дин! Сколько раз тебе повторять: я не зодчий!
- Черта с два! Сэмми так не дерется!
- Да что ты заладил: Сэм не то, Сэм не се. Может, ты меня плохо знаешь, а? Может, ты просто выдумал себе какого-то абстрактного Сэма? Или пропустил последние несколько лет? А может, здешняя атмосфера... или все те же пресловутые тайные желания, будь они неладны? Дин, - Сэм наклоняется, вглядываясь в его лицо. Кончики отросших волос вот-вот коснутся щеки. - Я твой брат. Скажи, что веришь мне, и я тебя отпущу.
- Я тебе не верю, - выдыхает Дин.
Но его слова уже ничего не значат. Его щеку обжигает чужое дыхание, и противная вязкая слабость разливается по телу. Глаза у Сэма огромные, притягивающие, как два темных магнита, а губы обветренные, с засохшей корочкой на нижней. Все сомнения и страхи вылетают из головы, и хочется податься вперед и попробовать эти губы на вкус, ощутить во рту их сладость... или горечь... или соль... и выпить поцелуй до дна. И провалиться в адскую бездну, потому что вторую битву за этот вечер Дину Винчестеру уже не выиграть.
- Сэмми, - бормочет он. Проклинает себя за просящий тон, даже не пытаясь понять, о чем просит.
Зато Сэм, кажется, понимает. Тычется носом ему в щеку, в ухо, в колючие волосы на виске, возит губами по коже, чувствуя пробивающуюся щетину. Это так необычно и так чертовски интимно, что мысли мутнеют, и от сдерживаемого желания начинает ощутимо, безжалостно трясти. Сэм уже не держит его, по-прежнему втискивает в кровать, но Дину стоит лишь поднапрячься, чтобы скинуть его.
Нет. Он слишком устал. За три этих дня вымотался так, как иной раз и за месяц не выматывался. Бороться с собственными демонами - с теми, что угнездились в глубине подсознания, - оказывается, куда тяжелее, чем с адскими тварями. Потому что собственных демонов нельзя убить. Их можно только принять. Или загнать назад в бессознательное... хотя на последнее Дин, увы, не способен.
Сэм не торопится. Все еще трется об него щекой, глубоко вдыхая запах кожи и только что выступившего свежего пота. Странно, почему теперь, когда Дин признает свое поражение, ему так трудно решиться?
Дин выдергивает руки из-под его коленей, и в распахнутых глазах младшего мелькает испуг. Но с Дина хватит сражений. Он обхватывает лицо брата ладонями и накрывает его рот своим. Глаза закрыты, а губы у Сэмми такие жадные, шершавые, обветренные, сухие... Дин облизывает их кончиком языка, и Сэмми стонет. Они целуются, и на обоих, наконец, накатывает облегчение и головокружительный, пьяный восторг. Дин забывает значение слова неправильно, когда их слюна перемешивается, а поцелуи, все более раскованные, безудержные, голодные, раззадоривают так, что остановиться уже невозможно. Дин многое забывает: и отца, который порежет его на кусочки охотничьим ножом, если что-то заподозрит; и то, что Сэму всего семнадцать; и тварь по имени зодчий, и то, что еще пять минут назад он готов был поклясться, что она подменила его брата; и проклятые воспоминания о детстве, доводившие его в последние дни до тупой головной боли; и даже то, что, возможно, вот в эти самые мгновения ад разверзает перед ним свои гостеприимные недра, дышащие гарью, пеплом и серой. Но чего он не в силах забыть, так это кровного родства. Как ни странно, как ни безумно - он помнит, что в их жилах течет одна кровь. И перекатываясь по кровати, обнимая Сэмми, терзая открытые навстречу губы, срывая с них стоны и умываясь ими, как прозрачной родниковой водой, он помнит. Стаскивая за резинку трусы, сдавливая вспотевшими ладонями бедра и ягодицы Сэма, - помнит. Сжимая, лаская, целуя... помнит.
И когда Сэмми потрясенно вздрагивает, изливаясь ему в ладонь и на живот, он останавливается. Утыкается мокрым от пота лбом в его шею и чуть прикусывает кожу над ключицей, чтобы не застонать, не захрипеть изранено. Заглушает, давит, заталкивает боль назад в бешено колотящееся сердце, чувствуя, что еще чуть-чуть - и оно разорвется, разлетится на кровавые ошметки. Ибо этой боли слишком много для одного человека. Она щемит, царапает, вонзается занозой, и, наверное, впервые, он может произнести ее имя... нет, не вслух. Мысленно.
л.ю.б.о.в.ь.


10.

Из тяжелого небытия Дина выдергивает телефонный звонок.
Он всю ночь не сомкнул глаз: так и пролежал в кровати, уставившись в потолок, наблюдая, как причудливо скрещиваются тени, как они блекнут и исчезают с наступлением утра. Сэмми спал, тихонько посапывая во сне, что-то бормотал и крутился. А Дин не шевелился. Перевернулся на бок только спустя несколько часов, когда спина и шея затекли, а ребра начало резать от неподвижности. Спать не давала совесть. Дин не проклинал себя, не занимался самоуничижением, не искал пути выхода из сложившейся ситуации и даже не думал, как утром посмотрит в глаза отцу. Нет. На какие-то логические размышления и поиски оправданий уже не хватало сил. Дин просто тупо глядел в потолок и варился в собственном соку. Если сравнить совесть с пищеварением, то он сейчас был в ее желудке. Окунулся с головой, позволил инерции затащить себя, сложил руки и просто чувствовал, как желудочный сок разъедает ткани, как тягучая, жадная боль заглатывает его все глубже и глубже, затягивает в пучину безразличного, безоговорочного, самоубийственного признания вины.
Так мерзко ему не было уже лет сто. Такого жгучего стыда он не испытывал, наверное, ни разу в своей жизни. Он прикоснулся к тому, до чего нельзя дотрагиваться. Покусился на то, что свято и неприкосновенно. Нарушил запрет, наложенный моралью, законом, совестью. Простит ли его Сэмми... Поймет ли... Да, Сэм хотел этого, даже просил об этом, но черт возьми, Сэмми - еще ребенок! Он много чего хочет и много о чем просит! Он не знает ответственности, потому что всегда отвечал лишь за собственную жизнь, за собственные стремления и капризы. А Дин? Семнадцать лет в роли няньки, наставника и примера для подражания. Отец далеко, а Дин - вот он, близко. И что он сделал? Какой пример подал?
Дин не знает, засыпал ли он этой ночью. Вполне возможно, просто плавно погрузился в прострацию, наполненную все теми же болезненными отзвуками совести.
Телефон разражается скрипучей полифонической мелодией.
- Сэм, возьми трубку, - не размыкая тяжелых век, просит Дин. Голова у него гудит, как церковный колокол.
Никакого ответа. Телефон продолжает надрываться.
- Сэм, - уже громче просит Дин и, наконец, открывает глаза.
В комнате пусто, зато из ванной доносится шум воды. Все ясно.
- Да, - бурчит Дин в трубку, с силой протирая пальцами слипающиеся глаза. - Папа? Сэмми в ванной. В чем дело?
- Собирайте вещи и быстро ко мне, - говорит трубка плохо узнаваемым голосом Джона. - Пятый номер. Постучите в окно, чтобы я вас у видел, иначе не открою. Все ясно?
- Да, но... что-то произошло?
- Нет времени, сын, объясню, когда будете здесь. И еще. К окну подходите вместе.
Щелчок и короткие гудки.
Дин тупо смотрит на телефон. По крайней мере, он проснулся.
- Сэм! - встает с постели, натягивая на ходу футболку. - Сэм, ты слышишь? Выруби воду, есть разговор.
Дверь ванной приоткрывается, и Сэмми высовывается в комнату: мокрые волосы залепляют глаза, кожа блестит от капель воды.
- Я занят, Дин, хоть раз приготовь себе кофе сам.
Дин старается не замечать этой нарочитой небрежности в его тоне.
- Отец вызывает к нему в номер, говорит, срочно, - быстро говорит он, засовывая ноги в джинсы. - Велел собрать вещи и через десять минут быть на месте.
Сэм хмурится, почесывает ногтем бровь.
- Ну... ладно, дай мне пару минут.
И захлопывает дверь.
Зато не пришлось дарить ему утренний поцелуй, с тоской думает Дин. Внутри снова воцаряется мутное, тошнотворное ощущение собственной вины.
Когда Сэм появляется в комнате - встрепанный, распаренный, раскрасневшийся, в одежде, натянутой на все еще влажную кожу, - Дин уже собран и засовывает за пояс свой Дезерт Игл.
- Думаешь, это понадобится? - с сомнением спрашивает Сэм, кивая на пистолет.
- Не знаю, что и думать. Голос у отца был взволнованный. Ты тоже возьми на всякий случай.
Сэм кивает и вытаскивает из-под кровати дорожную сумку.
- Вещи все брать? Одежду тоже?
- Он не уточнял. Просто велел собраться.
- Ясно, - Сэм исчезает в ванной и спустя пару минут появляется оттуда с небольшим ворохом белья.
- Не успел выстирать, - оправдывающимся тоном говорит он.
- По дороге из города заедем в прачечную, - Дин надевает куртку и перекидывает ремень сумки через плечо.
- Ну, готов?
- Готов, - Сэм завязывает шнурки и выпрямляется.
- Папа сказал постучать в окно. И непременно вдвоем, - Дин делает шаг к двери. - Ты идешь?
Сэм мнется.
О, нет. Только не это. Только не сведенные в болезненной судороге брови и умоляющие глаза.
- Дин?
Он оборачивается. Просто приструни его, Дин. Просто скажи, что сейчас не время, что у вас есть дело, что ты сволочь и признаешь это, но лучше не начинать этот разговор вообще. Но он молчит. Смотрит в теплые карие глаза и не может вымолвить ни слова.
- Все в порядке, - произносит Сэм и несколько раз коротко кивает. - Правда. Я просто хочу, чтобы ты знал.
Спасибо, Сэмми... Черт, не могу вымолвить это вслух, не могу выдавить из себя. Но ведь ты умный мальчик, ты поймешь и без слов. Прочтешь по глазам, правда?
Чувствуя себя последней свиньей, Дин разворачивается и дергает на себя дверь.
На улице сыро. Нечему удивляться, верно? Если на улице вдруг станет сухо и тепло, это будет означать, что солнце упало на землю и подожгло ее.
Импала припаркована у дороги, но, оглядевшись, они решают не подходить к машине. Зачем, если до номера "пять" всего тридцать шагов? Дождь мелкой сыпью оседает на кожаной куртке Дина, а Сэмми и без того мокрый, чтобы на нем были заметны эти жалкие капли. Он только выше поднимает воротник своей куртки и придерживает его на шее рукой, прячась от промозглого ветерка.
В окне номера "пять" горит свет. Дин шагает прямо по скользкому, по-осенне неухоженному газону, останавливается возле окна и заглядывает внутрь. Сэм тут же оказывается рядом.
- Папа там?
Первое, что они видят, это кривую дорожку соли, бегущую по подоконнику. Джон стоит у стола, держа в руках револьвер и вставляя в открытый барабан пули. Дин скребет короткими ногтями по стеклу, и Джон вскидывает глаза.
- Наконец-то, - говорит он без приветствий, распахнув дверь. Впускает сыновей в номер и тут же быстро захлопывает дверь и запирает на замок.
- В чем дело, папа? - Дин спускает с плеча тяжелую сумку.
Джон выглядит взволнованным. Старается казаться уверенным и спокойным, но Дин не вчера родился, и ему давно знаком весь спектр отцовских эмоций: и настоящих, и поддельных. Взгляд у Джона бегает, словно избегая останавливаться на какой-то одной точке. Лицо сероватого оттенка, глаза кажутся ввалившимися, а тени под ними - серо-красновато-синими. Морщины на лбу прорезаны глубже и блестят от пота, будто он уже несколько часов безостановочно хмурится.
На столе разложены все те же знакомые баночки и пакетики, только уже открытые, и в комнате стоит одуряющий запах каких-то кореньев, масел и трав.
- Шаманишь? - Дин приподнимает бровь, подходя ближе к столу. - Для чего все это?
- Она пришла за мной, - невпопад отвечает Джон.
- Кто? - подает голос Сэм.
- Еще вчера, - Джон не обращает внимания на вопрос. Наверное, как обычно, думает, будто сыновья умеют читать мысли или догадываться обо всем по скудным обрывками выданной им информации.
И на этот раз Дин действительно понимает. Или думает, что понимает.
- Зодчая?
Джон качает головой.
- Если бы это была зодчая, папа бы ее убил, - неуверенно произносит Сэм.
- Тогда кто?
- Мэри, - Джон защелкивает барабан и отворачивается, а дальше говорит совсем тихо. - Попросила впустить ее. Я подумал, это она, тварь. Распахнул дверь и выстрелил. Она упала. А через час пришла снова.
- Так что это был? - взволнованно выспрашивает Дин. - Если не зодчая, то...
- Галлюцинация, сын. Морок. Один из тех, которые возвращаются к людям в образе погибших или пропавших родственников и любимых. Один из тех, что сводит с ума.
- То есть, ты хочешь сказать, если она появится вновь, мы ее не увидим?
- Она и сейчас здесь, - Джон кивает. - За окном. Стоит и просит впустить.
- Черт, - выдыхает Дин от избытка чувств. - Какой-то долбанный Солярис.
- Ты читал Лема? - удивляется Сэм.
- Фильм смотрел. И что нам с ней делать? Можно ее как-нибудь убить?
- А как, по-твоему, можно убить галлюцинацию? - снова встревает Сэм. - Она бестелесна!
- Призраки тоже, но они боятся соли...
- Призраки привязаны к материальным вещам, Дин. Сожги их останки - кости, или волосы, или пятина крови на матраце, - и они исчезают. А галлюцинации - это порождение мозга. Нельзя уничтожить галлюцинацию, не уничтожив при этом мозг.
- Предложи вариант, умник, - бурчит Дин.
- Лекарства, - тут же выдает Сэм. - Действующие на зрительный центр в подкорке, блокирующие галлюциногены в крови и не дающие их молекулам попадать на рецепторы постсинаптической мембраны.
- Чего? - глаза у Дина вылезают из орбит.
- Такие лекарства в обычной аптеке не купишь, - говорит Джон, по-прежнему не оборачиваясь. - Поэтому здесь, в этом городке, и процветает психиатрическая лечебница. Людей доставляют по два-три человека в день. Я видел, когда наблюдал за больницей.
- Значит, нужно наведаться в больницу, - твердо говорит Дин и уже поднимает сумку, чтобы снова закинуть на плечо. - Сэм, оставайся с отцом, я сейчас съезжу...
- Не все так просто, сын, - перебивает Джон. - Тебе не приходила в голову мысль, почему стены больницы еще не треснули от такого количества пациентов?
Дин замирает, пытается что-нибудь придумать и не находит ответа.
- Они умирают. На самом деле сходят с ума и умирают. Ни один еще не вылечился.
- Но почему?
- Потому что зодчему… или зодчей нужна жизненная сила, - предполагает Сэм.
- Он пьет их безумие, - объясняет Джон. - Это просто теория, у меня нет никаких доказательств. Но первичная галлюцинация - не больше чем толчок к помешательству. В больнице у пациентов галлюцинации то появляются, то исчезают, психика расшатывается, провоцируется агрессия, которую потом успокаивают седативными... Примерно так. Это замкнутый круг. И пока зодчий рядом, люди будут сходить с ума.
- Это не Солярис, - говорит Дин. - Это какой-то Содом и Гоморра.
- И что ты предлагаешь? - спрашивает Сэм. - Будем сидеть и ждать, отправимся на поиски или...?
Джон отвечает не сразу.
- Я нашел кое-что, - и достает из сумки толстую, тяжелую, потрепанную книгу без обложки.
- Черная и белая магия, - читает Сэм, подходя ближе. - Что там? Какой-то ритуал? Есть способ заманить тварь?
- Я не знаю, подействует ли. Здесь речь идет об обычных астральных лярвах, а эта...
- Не обычная, - констатирует Дин. - Что дальше?
- Она придет, если создать условия, атмосферу. Негативную. Злую. Просто кошмарную.
С минуту сыновья смотрят на него без единого намека на понимание в глазах.
- Как это? - наконец, озвучивает Сэм. - Нам что, нужно кого-то убить? Или разругаться?
- Вызвать из подсознания то, что она пытается оттуда достать.
- Тайные желания, - скептически произносит Дин.
- Точно. Отпустить их на волю. Дать им реализоваться.
- Ты понимаешь, о чем просишь? - лицо у Дина каменеет. - Что... что я могу вызвать... я даже не знаю...
Сэм кидает на него встревоженный взгляд.
- Думаю, вот это поможет, - Джон поворачивается, держа между большим и указательным пальцами склянку с какой-то зеленоватой кашицей. И улыбается. Черт его побери, улыбается своей доброй, светлой отцовской улыбкой.
- Какой-то наркотик? - неуверенно спрашивает Сэм. - Колдовской отвар?
- Не буду говорить, что. Не суть важно. Я навел справки - рецепт верный и действенный.
- И что дальше? - сквозь зубы цедит Дин.
- У зелья есть побочный эффект: оно вызывает кошмары. Но в остальном...
- В остальном?! - взрывается Дин. - Черт возьми, папа, я не хочу жрать эту отраву! Как нам может помочь то, что мы все разбежимся воплощать какие-то бредовые фантазии?
- Сэмми, - отец смотрит на Сэма. У того на лице смесь недоверия, страха, смятения. - Ты мечтаешь высказать мне все, что думаешь, уже несколько лет. Дин, тебе тоже есть, чем поделиться. У каждого накопилось в душе столько злости, что ей просто необходимо дать выход.
- Ты забыл упомянуть себя, - замечает Сэм.
- Разве я не сказал? Я не буду пить.
Дин выхватывает из-за пояса пистолет и снимает с предохранителя.
- Ты не наш отец!
- Опять двадцать пять, - стонет Сэм.
- Ты просто хочешь нас отравить!
- Для чего? - спокойно - на этот раз действительно спокойно! - спрашивает Джон. - Зачем травить, если можно просто пристрелить?
Дин сжимает и кривит губы, в глазах плещется ненависть, боль, отчаяние.
- Опусти пистолет, - просит Джон. - На объяснения слишком мало времени, но я стараюсь, Дин!
- Ты еще ничего толком не объяснил.
- Нужен кто-то, кто будет стрелять. У меня свой, персональный кошмар, и когда вы с Сэмми впадете в транс, я дам ему волю. Поверь, сын, я пройду через ад вместе с вами. Неужели ты думаешь...
- Что за транс? - осторожно спрашивает Сэм.
- Неужели вы думаете, я отправлю вас воплощать фантазии в реальность? Прямо вот так, с порога? Этот наркотик, - Джон снова поднимает пузырек на уровень глаз, - вызывает видения. Остается только надеяться, негативные колебания получатся достаточно сильными, чтобы зодчий почувствовал их и клюнул на приманку.
- Не очень-то ты в этом уверен.
- Я ни в чем не уверен. Это теория, Дин.
- Но с чего ты взял, что он придет? Он ведь не приходит к каждому в лечебнице, чтобы потянуть из него жизнь?
- Думаю, он ведет учет своим жертвам. Ставит их на очередь, как-то запоминает. Он должен их контролировать, иначе кто-то бы обязательно сорвался с крючка: уехал или вылечился.
- Значит, - начинает Сэм, - наши эмоции получатся...
- Лишними. Вызванными посторонними причинами. И он не упустит возможность выяснить, кто это устраивает для него такой пир.
- А ты уверен... - Сэм облизывает губы, - что он не догадается о ловушке? Ты уже пытался его убить.
- Может, и догадается, - Джон пожимает плечами. - Только это ничего не меняет. Он все равно придет.
В комнате воцаряется тишина. Джон косится в окно и равнодушно отводит глаза, но Дин знает: он видит там ЕЕ. Маму. Погибшую семнадцать лет назад Мэри Винчестер. Каково это, слышать ее умоляющий голос, просящий впустить? Каково видеть родное, любимое лицо, вызывающее тысячи болезненных воспоминаний, и знать, что это не более, чем галлюцинация? Каково мучиться той застарелой, давно впитавшейся в кровь тоской, отчаянно желать... и не сметь... тянуться... и напоминать себе раз за разом, что ее больше нет, что она умерла. Каково видеть живое воплощение твоего самого большого кошмара - и самой глубокой, самой сумасшедшей надежды?
Сейчас, глядя в измученное лицо отца, Дину вдруг становится невыносимо стыдно. За все. За все, что было сказано между ними, за сомнения и ненависть, порой вспыхивавшие в его мыслях, за желание избавиться от отца, порвать с ним, вырваться из этого замкнутого смертельного круга охоты, за полное обиды и злости: "Сволочь!" - порой срывавшееся с его языка. За неверие. За сомнения в том, что отец действительно любит.
Слабак. Разнесчастный извращенец. Целую ночь плавал в канализации, выстроенной собственной совестью, захлебывался так какими-то душещипательными соплями, страдал, упивался своим страданием.
Перед твоими окнами не стояла мама. И не просила впустить. Вот тогда бы ты узнал, что такое настоящая боль.
Дин опускает пистолет, вытирает дрожащей рукой холодную испарину со лба.
- Хорошо, - произносит он. Сглатывает. - Я согласен.
- Я тоже, - эхом отзывается Сэм. Мрачный, решительный. Дин неожиданно думает, что он просто ждал его реакции, чтобы поступить так же. Сэмми всегда на стороне брата.
Еще один повод для благодарности.
Еще одно невысказанное "спасибо".
- Я начерчу защиту для вас, - говорит Джон. - Вот здесь, под кроватью. Сядете сверху, возьмете амулеты.
Сэм вопросительно поднимает бровь, и Джон объясняет, не дожидаясь вопроса:
- При достаточно сильном всплеске эмоций зодчий может высосать жизнь целиком. За раз. Нужно быть защищенным от такого исхода.
- Слушай, - бормочет Сэм, пока отец с Дином отодвигают кровать и рисуют мелом на полу какие-то странные символы из книги, раскладывают травки и крошечные свечки. - А как это может выглядеть? Ну, когда мы с Дином провалимся в кошмары? Я имею в виду, мы никуда не убежим в таком состоянии? Не начнем делать всякие вещи... ну, в этой реальности? Тебе не придется бороться еще и с нами?
- Ты просто боишься, что съедешь с катушек и наговоришь гадостей, а папа вышвырнет тебя из дома, - усмехается Дин без тени веселья. У него внутри все каменеет и ноет от напряжения.
- Я не знаю, как это подействует. Но Бобби сказал, двигаться вы вряд ли сможете.
- Бобби?
- Старый знакомый.
- Понятно.
Через несколько минут все готово. Дин поднимается с колен, отряхивая пыль с джинсов. Отец чиркает спичкой по полоске серы на коробке, подносит огонек по очереди к каждой свечке. Потом они осторожно, чтобы не погасить пламя, задвигают кровать на место.
- Надеюсь, мы действительно не станем прыгать на матраце. Не хотелось бы подпалить задницу, - привычно шутит Дин. Сэмми кидает на него настороженный взгляд. - Ну, если это все...
- Вот, возьмите, - Джон вынимает из кармана рубашки две металлических пластинки. Дин вертит свою в руке, хмурится, напрягая зрение. На пластинке с обеих сторон выцарапаны какие-то знаки, похожие на буквы неизвестного языка: выцарапаны явно второпях то ли гвоздем, то ли кончиком ножа.
- Это поможет, - Джон кивает головой и снова мягко, с грустью улыбается. Молча кладет Дину руку на плечо, сжимает плечо Сэма.
- Все в порядке, папа, - Дин улыбается в ответ. - Давай уже покончим с этой тварью. Сэмми, выше нос. Ты ведь не боишься кошмаров, мелкий?
- Нет, - натянуто отвечает Сэм.
Дин берет из рук отца пузырек, откручивает крышку.
- Ффу-у, - морщит нос, - бе, не уверен, что мы вообще до них доживем. Как это выковыривать? Пальцем?
- Дай сюда, - Сэм выдергивает склянку у него из рук и вытряхивает содержимое себе на ладонь. По комнате тут же расползается едкая, тяжелая вонь. - Пахнет травой, болотом...
- И тухлыми яйцами, - добавляет Дин, отделяя пальцем половину липкой зеленоватой кашицы.
А потом кладет себе в рот. Перед носом откуда-то появляется стакан воды - это Джон подоспел вовремя: если бы не он, Дина бы вывернуло.
- Ну, - говорит Дин, откидываясь назад, опираясь на прямые руки. - Подавись, тварь.


11.

В глазах темнеет раньше, чем зелье тошнотворным комком докатывается до желудка. Крепко зажмурившись, Дин трясет головой. Потом, проморгавшись, поворачивает голову и глядит мутным взглядом на Сэма. Тот словно проглотил что-то большое и круглое, и оно застряло в глотке: сидит, вцепившись обеими руками в горло, и выглядит не очень. Глаза ошалелые, дыхание рваное. Дин протирает кулаками слезящиеся глаза и все моргает, пытаясь избавиться от противной пленки, которая мешает смотреть.
- Сэмми? - обеспокоенно. - Ты как?
- Нормально.
- Уверен?
- Где отец?
Дин озирается. И правда, отца нет.
- Ничего не понимаю, - он поднимается с кровати и идет к столу, на котором по-прежнему разложены вонючие ингредиенты дьявольского месива, которое теперь переваривается в их желудках. Ноги слабые, и комната как-то странно раскачивается из стороны в сторону, будто корабельная палуба, а лампочка в плафоне на потолке мигает.
Дин останавливается и внимательно смотрит на мигающий свет. На улице светло... или нет? Когда отец позвонил им, и они пришли, было раннее утро, разве нет? Теперь занавески задернуты, и трудно разглядеть, что там, по другую сторону оконного стекла.
- Сумка на месте, - комментирует Дин, наклоняясь и разглядывая вещи, торчащие между краями расстегнутой молнии. Зрение его подводит. - Оружие, одежда... не вижу. Черт, я что, слепну?
- Дин, - зовет Сэм.
- Постой, нужно разобраться, куда он делся. Я только успел проглотить эту дрянь, голова закружилась, и вот его уже нет, а я ни черта не вижу.
- Дин, - снова зовет Сэм. - Вернись на кровать. Отец велел сидеть и не шевелиться. Ты вышел с территории защитного знака, а зелье вот-вот начнет действовать. И где твой амулет?
Дин озадаченно охлопывает себя по карманам.
- Наверное, обронил... - и поворачивается к Сэму. - Эй, ты чего так смотришь?
Под пристальным взглядом брата мгновенно становится неуютно. Глаза у того пронзительные, острые, такие... сумасшедшие. Сэм проводит кончиком языка по нижней губе и прикусывает самый краешек зубами. Тут же некстати всплывает воспоминание о прошедшей ночи. О том, как чувствовались эти мягкие, обветренные губы под его губами, как они раскрывались для него, впуская нетерпеливый язык, как прижимались к его коже на шее.
Низ живота наливается томительным возбуждением.
- А ты? - хрипло спрашивает Сэм. - Иди на кровать, пока не началось.
Он хлопает ладонью по покрывалу рядом с собой, и Дин понимает, что идти не надо. Комната все раскачивается: пол стоит на месте, а стены словно живут отдельной жизнью. Если прислушаться, можно даже услышать скрип отдельных досок, из которых они состоят. И гул ветра в проводах электропередачи там, за закрытой дверью.
- А что мы вообще здесь делаем? - Дин ерошит короткие волосы на затылке, пытаясь вспомнить.
- Помогаем отцу поймать... кого-то... - неуверенно отвечает Сэмми.
- Да? Я плохо помню.
- А я помню, что он велел нам подождать здесь.
- И не взял оружие?
- Ну...
Оба взгляда устремляются к столу. Отцовская Беретта действительно лежит на краю стола.
- Посмотрю в ванной, - говорит Дин и идет к прикрытой не до конца двери, за которой не горит свет. - Пусто.
- Нужно сесть, - сообщает Сэм. - Мне кажется, это важно.
- Зачем сесть? Я хочу разобраться, в чем, черт побери, дело, - Дин начинает раздражаться. Опять ушел и ничего не сказал! Просто бросил их, не дав инструкций.
Дин дергает входную дверь за ручку.
- Заперто. Да что происходит... - он отдергивает занавеску...
Та не двигается.
- Что за чертовщина... - дергает снова. Четко видит, как ткань сбивается в гармошку и отъезжает на скрипучих металлических колечках в сторону, а через миг она снова закрыта и нетронута.
- Проблема? - Сэм, наконец, встает с кровати.
- Кажется, - бормочет Дин. Ему нехорошо.
- Могу помочь?
Что-то в голосе младшего настораживает, и Дин встревоженно поворачивается.
- В смысле? Помочь мне открыть занавеску? Я еще в состоянии с этим справиться, чувак.
- Ага, я вижу, - Сэмми ухмыляется и подходит ближе.
- Если только ты не крутой фокусник и не экстрасенс, способный объяснить мне, во что мы вляпались на этот раз.
- Во что-то, - Сэмми хихикает. - Кажется, уже действует.
- Что действует? - настораживается Дин.
- Твой... - Сэм высоко поднимает плечи, сжимает губы и искривляет их в дугу. Постояв так с десять секунд, явно забыв, что собирался сказать, предполагает:
- Твой маг... магнетизм? - и снова хихикает.
- Сэмми, ты в порядке?
- Не уверен.
Дин снова сосредотачивается на занавеске.
И замирает, чувствуя затылком горячее дыхание.
- Сэмми?
- Свет сейчас погаснет, - зачем-то сообщает Сэм.
- С чего ты взял?
- Так всегда бывает в кино.
И свет действительно гаснет.
- Черт! - в один голос вскрикивают Винчестеры.
- Накаркал, - Дин хватает занавеску, отдирает ее от окна, тащит в сторону.
- А окошко заколочено...
- Заткнись!
Но пальцы нащупывают шершавое, грубо отесанное дерево.
- Ай! - Дин отдергивает заноженную руку. - Дай пройти... подвинься, мне нужно найти сумку, там фонарик.
- Дин?
Дин не различает в темноте ничего. На ум приходит ужасная догадка: у него выколоты глаза? - и страх: только бы Сэм не озвучил ее, только бы не решил пошутить. Холодные пальцы хватают его за запястье так метко и уверенно, словно Сэм действительно видит в этой кромешной тьме.
- Мне страшно...
Голос из прошлого. Голос из предыдущей жизни.
- Дин? - плаксивый, тонкий, готовый сорваться на рыдание.
- Все в порядке, Сэмми.
Ощущение дежа вю.
- Дин, а папа скоро вернется?
- Скоро. Ложись, Сэмми. Когда проснешься, папа уже будет дома.
- А я хочу сейчас.
Дин мысленно стонет.
- Почему ты не сказал мне тогда?
- О чем, Сэмми?
- Пастор Джим звонил. Папа тяжело ранен: упал на охоте и напоролся на осколок камня. Или на торчащий из земли корень. Поэтому его нет, а мы заперты, не можем выйти, и здесь темно.
- С отцом все в порядке, - пересохшими губами произносит Дин. Не нужно было врать. Сэмми еще совсем малыш, но понимает куда больше, чем кажется на первый взгляд.
- Лучше засыпай, Сэмми. Пойдем, я отведу тебя к кровати и помогу раздеться.
Пока они идут, на него накатывает тоска - угольно-черная, удушливая. Колючая влага переполняет глаза. Отец бросил их, оставил его одного с маленьким братишкой, который постоянно просит с ним поиграть, не понимает, почему ему нельзя в песочницу на детской площадке, которая видна из окна, не желает есть макароны и отнимает у него одеяло. А еще мелкого приходится купать, вытирать ему нос, объяснять, как он появился на свет, и учить писать в унитаз.
- Дин?
Он сердито вытирает со щек текущие сами по себе слезы, прежде чем ответить:
- Ну, что еще?
- Мне страшно, - шепчет Сэмми.
Дин нащупывает края футболки в темноте, и Сэм послушно поднимает руки, позволяя стянуть ее через голову.
- Ерунда, - притворно бодрым тоном произносит Дин. - Ты ведь не боишься темноты?
- Мне за папу страшно.
- С ним все будет в порядке, Сэмми. Вот увидишь.
Сэм ловит его запястье, прижимает к своей груди. Дин напрягается, чувствуя под пальцами шелковистую кожу, обтекающую едва наметившиеся кубики мышц, проводит по ней раскрытой ладонью до самых ключиц, замирает у яремной впадинки.
- Сэмми?
Широкая ладонь обнимает его за шею и тянет на себя.
- Сэмми, стой...
- Ты сегодня подглядывал за мной в ванной, Дин.
- Нет...
- Хорошо. Три года назад ты подглядывал за мной в ванной.
- Я не специально!
- Зачем, Дин? Зачем ты снова врешь мне?
- Сэмми, господи... - Дин выдергивает руку из его пальцев и хватается за голову. Отступает на шаг, пятится, шепчет сдавленно, - прости, Сэмми, прости...
- А за сегодняшнее тоже простить?
Комок прокатывается по горлу, потому что он не отошел ни на фут. Он все еще стоит прямо напротив Сэма, чувствуя кожей жар его тела даже сквозь одежду.
- Как давно ты хочешь меня, Дин? С того случая в ванной? Или, может, еще с детства? Спроси себя, Дин. Все здесь, в твоей голове, в твоем подсознании... Ни единого воспоминания не ускользнет, сейчас ты можешь вспомнить все... Все...
Вспоминать нечего. Нечего. Дин сжимает зубы, зажмуривается, упрямо наклоняет голову, отгоняя наваждение из десятков... нет, сотен мельтешащих картинок.
Сэм касается его ладонью, обнимает за талию, притягивая ближе, и от его прикосновения хочется стонать: как давно... как же давно я хотел... Сэмми... Сэмми... прости меня... прости меня, маленький... Наверное, он произносит это вслух, потому что Сэм шепчет одними губами на самой грани слышимости:
- Шшш, тихо, тихо, все хорошо. Иди сюда, иди ко мне.
И Дин опускается за ним на покрывало. Ржавые пружины старой гостиничной кровати скрипят и стонут под весом двух тел, темнота вязкая и почти осязаемая, и в ней плавают запахи: мыла, пота, пыли, старой кожи и застиранной джинсы, машинного масла, пороха, прогретого солнцем пластика в салоне Импалы, дезодоранта, крема для бритья. От запахов кружится голова, низ живота обжигает, точно кипятком, и Дин в отчаянии обхватывает горячее, податливое тело брата руками, втискивает его в себя, вдыхает глубоко-глубоко такую родную, такую сладкую смесь запахов. Сэм целует его в губы и как-то жалобно стонет.
- Дин, давай... сразу... - шепчет он, и Дин думает, что его лицо сейчас, должно быть, мучительно искажается от стыда. И это заводит... дьявол, так заводит, что Дин нетерпеливо рвет с него джинсы за ремень вместе с трусами, переворачивает на живот, наваливаясь сверху всем телом. Путается пальцами в собственной ширинке, дергая за собачку заевшую молнию, сдавленно чертыхается сквозь зубы. Тело под ним горячее, молодое и сильное. Капельки пота выступают в длинной, узкой ложбинке между крепкими, напряженными мышцами спины, и Дин собирает их губами. Прикусывает плечо, не в силах поверить, что это происходит с ним и происходит так... Похоть скапливается в паху - болезненная, пульсирующая, - и вышибает из головы последние жалкие капли рассудка. Рассудок? А был ли он когда-нибудь вообще? Где он сейчас, когда его пальцы нетерпеливо вторгаются в запретную глубину, царапая неровно обрезанными ногтями нежную кожу? Куда он провалился, когда Дин толкается в дрожащее от боли тело, зажимая ладонью искусанные до крови губы брата, пока тот не начал кричать и биться в судорогах? Сейчас все как тогда... тогда... несколько лет назад... тогда... да... боже, как хорошо, как сладко, как невыносимо... ведь есть еще одно воспоминание... почему оно осталось за кадром? Почему вспыхивает в воспаленном, пропитанном насквозь каким-то наркотическим безумием мозгу только сейчас под ритмичный скрип кровати и задушенные стоны из подушки? Сэмми, вышедший из ванной в одной футболке... Дин тогда напился, наверное, впервые, и отец выговорил ему... а потом ушел, и они с Сэмми остались одни. Малыш - сколько ему тогда было, лет тринадцать? - забыл взять белье и вышел из ванной, накинув на плечи футболку... Голые ягодицы под краем футболки отчего-то сильно раззадорили пьяного Дина, в одурманенном алкоголем мозгу закачалась шальная мысль, возбуждение нахлынуло, как волна прибоя на прибрежные камни, и Дин просто пошел в ванную и сделал это... а потом его рвало... и он уже ничего не помнил...
До теперешнего момента.
- Сэмми, - глухо стонет он, - Сэмми, Сэмми... мой... маленький... теперь мой...
Как тесно, боже... как горячо... как сладко... Оргазм разрывает тело на тысячу осколков, и они разлетаются сумасшедшим фейерверком, и медленно опадают, и гаснут. Сэм все еще стонет под ним, как-то хрипло, ранено, и Дин понимает, что тот давится сухими рыданиями.
- Что тут происходит?
Резкий, острый, как бритва, луч света врывается в комнату, когда входная дверь неожиданно распахивается, и на пороге появляется Джон.
- Сэм? Дин? Я, кажется, просил вас сидеть на этой кро... Что... Что ты с ним сделал?!!
Это не отцовский голос, это грохот, гром - все грозы, все тучи, все ураганы разом обрушиваются на ошарашенного Дина, который не успевает выскользнуть из содрогающегося от боли тела брата. Последнее, что он видит, это кровь и что-то прозрачное, белесое... А крови слишком много... Общей, одной на двоих...
- Что ты наделал? - орет отец. - Ты порвал его?! Ты не мой сын... ты дьявольское отродье... Убирайся! Проваливай к черту! Нам лучше без тебя! Ты лишний! Лишний! Ты здесь лишний!
Кровь заливает простыню и покрывало, стекает с постели на пол вязкими, вытягивающимися в нити каплями... Кровь Сэма... Кровь отца... Его кровь... Одинаковая... Родная...
Путаясь в спущенных джинсах, Дин спотыкается, когда отец отшвыривает его от Сэмми, и летит на пол. Разбивает локти и подтягивает к груди колени, не пытаясь встать. Сжимается в комок, рыдает, дрожит, бормочет "прости... прости... прости..." и еще "лишний... лишний... лишний..." Дину пять, ему страшно в новом доме и он не может привыкнуть. Отца нет. Дину семь, и в школе его дразнят тощим чмом. Отцу не до него. Дину десять, и он привыкает к дорогам и к тому, что лучший кусочек нужно оставлять брату. Отец одобряет. Дину тринадцать, и он ненавидит отца, а потом плачет, чувствуя себя виноватым. Отец все прощает. Дину шестнадцать, и он в тайне от отца показывает Сэмми, как стрелять. От отца влетает. Дину двадцать один, и он... он...
Он с хрипом втягивает воздух в горящие огнем легкие. Насквозь пропитанный потом, с мерзким привкусом во рту, от которого тошнота подбирается к самому горлу. Свет обрушивается на него и ослепляет, а в воздухе пахнет серой, дымом, плесенью - в воздухе целая какофония запахов. И от грохота выстрелов закладывает уши, словно какой-нибудь древний языческий бог трясется по небесным колдобинам в своей колеснице и отвешивает громы и молнии направо и налево.
Рядом, на той же кровати, корчится Сэм. Живой, невредимый. Ни капли крови вокруг, если не считать целую черную лужу, растекающуюся под судорожно подрагивающим телом парня, лежащим у окна.
- Срань господня, - вырывается у Дин.
- Черт, - хрипло восклицает Сэм.
Отец подходит к поверженному человеку, не убирая пистолет. Осторожно пинает носком ботинка под ребра. Нажимает сильнее, чтобы перевернуть. Кровь уже не течет, вместо нее выходит странное голубоватое свечение и рассыпается десятками и сотнями крошечных огоньков до тех пор, пока они не становятся слишком малы, чтобы восприниматься человеческим глазом.
- Я знаю его... - ошарашенно выдавливает Дин и сглатывает, силясь сдержать подкатившую к горлу тошноту. - Я играл с ним в покер в самый первый вечер. Еще подумал, что это какой-нибудь медик из местной больнички.
- Да... - устало, измученно выдыхает Джон. - Тут ты оказался прав. Он действительно работал в лечебнице, я видел... даже разговаривал.
Дин обшаривает комнату глазами.
- Значит, все это... было просто кошмарами... Значит, сработало?
Он смотрит на Сэма, который тяжело поднимается с кровати, морщась от каждого движения и держась за живот.
- Меня сейчас стошнит, - проникновенно сообщает он.
Потом под шум воды из ванной доносятся характерные звуки, а Дин сидит на кровати, упершись локтями в колени и сцепив пальцы на затылке. Пытается оправиться от потрясения, вызванного наркотическими видениями. Джон все колдует над телом твари: посыпает какими-то порошками, сжигает травки, зачитывает тексты на латыни... Он будто вознамерился применить весь арсенал доступных охотнику средств упокоения заблудших душ или запечатывания демонов. Дин не спрашивает, что он пережил, пока они с братом валялись в отключке. Дин только надеется, что отец окажет ему ту же услугу и тоже не спросит.
Шум воды в ванной затихает, но Сэмми не выходит. Дин нервничает. Его шок - это гудящая пустота в голове, в которой лениво, с гигантскими усилиями ворочаются мысли. Если попробовать сконцентрироваться, накатывает длительная, слабая, но от этого не менее мерзкая тошнота. Кровь еще не до конца очистилась от наркотика, тело ватное, голова кружится.
Куда все-таки провалился Сэм?
Дин смотрит на отца, тот возвращает ему усталый взгляд. Хочет побыть один? Подумать, придти в себя? Вытереть слезы так, чтобы никто не увидел?
- Пойду, посмотрю, как там Сэм, - Дин встает на ноги. Черт, не ноги, а кисель! Кое-как добирается до ванной комнаты.
- Эй.
Здесь душно, и глаза слезятся от отраженного белым кафелем света. Запах характерный, но Дин заставляет себя не обращать на него внимания. Сэм сидит, сильно ссутулившись, согнув спину колесом, положив правый локоть на край раковины, и вяло перебирает пальцами под тонкой струйкой воды. По мокрому лицу стекают капли. Глаза покрасневшие, но не понятно, от слез или от кошмаров. Челка тоже мокрая и свисает прямо на глаза отдельными отросшими прядями.
- Сэмми? - в горле пересыхает от неожиданно нахлынувшего волнения и страха. Да-да, страха, что это был не просто его отдельный, персональный кошмар. Что это действительно было где-то в иной реальности... и для Сэма тоже... именно так...
- Ты ведь не станешь допытываться, да? - спрашивает Сэм тихо.
- Ну... - Дин запинается. - Это же ты у нас вечно ноешь, что поговорить не с кем.
- Никаких соплей, - говорит Сэм и смотрит на него исподлобья. - Да?
- Как скажешь.
Сэм кивает. И еще некоторое время сидит молча с расфокусированным взглядом, устремленным куда-то сквозь лениво журчащую струйку воды.
- Все закончилось, - наконец, шепчет он.
- Теперь уже наверняка, - осторожно поддакивает Дин.
- Наверняка... это вряд ли... Если ты понимаешь, о чем я.
Дин понимает. Даже если дело не в наркотических кошмарах, остается еще предыдущая ночь.
- Мы можем считать, что ничего не было, - предлагает он, не вполне уверенный в реакции брата. Он даже в своей реакции сейчас не может быть уверен.
- Нельзя так: было, не было... - Сэм вынимает руку из-под водяной струйки и проводит ладонью по лицу. У него лихорадочно горят щеки, словно воспаленные, а губы запеклись, покрылись темной корочкой... крови?
Дин молчит. Больше всего на свете ему хочется обнять брата и, наверное, в тысячный раз попросить... нет, вымолить, вырвать прощение. Закричать, сажая связки, заорать на весь дом, чтобы дрогнули стены, зашатались доски, и штукатурка посыпалась с потолка. Прости. Прости меня. За то, что люблю тебя слишком сильно и буду любить именно так... болезненно, до помешательства.
Но руки безвольными плетьми висят вдоль тела, а губы не шевелятся. И Дин лишь снова - в который раз! - надеется, что брат услышит его отчаянный безмолвный вопль. Ведь Сэмми умный мальчик, он поймет: Дин не умеет иначе.
- Я тут подумал, - бормочет Сэм, - насчет Стэнфорда. Юридический факультет. Как считаешь?
Ты имеешь право, Сэмми, ты заслуживаешь лучшей доли, чем кочевая жизнь охотника. И если ты хочешь убежать... скрыться... не видеть меня после всего...
- Мой брат - юрист, - с усмешкой говорит Дин. - С ума сойти! Будешь пробивать нам с отцом фальшивые удостоверения?
Сэм смотрит на него серьезно, даже укоризненно, но уголок рта у него подергивается.
- Это значит, одобряешь?
- Ну, могло быть и хуже, - философски замечает Дин. - Ты мог податься, скажем, в космонавты и однажды вообще отбыть с этой грешной земли.
Сэм легонько пихает его локтем в бок.
- Придурок.
- Пойдем, пора двигать отсюда.
Дин берется за ручку двери.
- Дин...
Голос из кошмара...
Нет. Просто голос Сэмми.
- Да?
- Прости меня.
Дин поворачивается, не в силах скрыть всю гамму разноречивых эмоций: изумление, непонимание, сомнение...
- За что?
- Было одно воспоминание... из детства... Я вспомнил о нем сейчас, в том кошмаре.
Дин молчит, внимательно сощурив глаза.
- Я просто хотел сказать, мне очень...
Сэм не договаривает. Кривится, опускает глаза, сжимая губы в тонкую полоску.
- Да, - медленно кивает Дин. - Мне тоже, Сэмми.
И выходит из ванной.
Мне тоже.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.