Мальчик, который оступился

Дину было четырнадцать, когда он влюбился впервые.

В девушку, с которой никто не разговаривал, в девушку, что в каждой комнате садилась в углу, пытаясь стать невидимой, девушку с неряшливой прической и в неряшливой одежде, всю неряшливую. В девушку с одинокой улыбкой.

Дин хотел ее, потому что ее не хотел никто другой.

Сначала она не обращала на него никакого внимания, ни о чем не догадываясь, ни о чем не подозревая. А когда наконец обратила, то начала его избегать. Как чумы. Как чего-то непонятного, чего она никак не может разгадать. А потом Дин как-то догнал ее, когда она возвращалась со школы. Взял ее книги и помог донести. Заправил прядь волос ей за ухо и улыбнулся. Он рассказал ей о маленьком Сэмми, который никогда не затыкался, никогда не отступал, никогда не делал того, что ему говорили. Сказал, что ему нравится ее походка, похожая на танец.

Они царапали коленки, забираясь на высокие-высокие деревья. Учились падать. Смеялись друг другу в губы и зубы, целуясь. Держались за руки, переплетая пальцы, и клялись, что никогда друг друга не отпустят.

Она уехала со своей семьей в конце лета.

А Дин бежал, и бежал, и бежал. Пока бежать было больше некуда.

*

Дину было семнадцать, когда он влюбился во второй раз.

У него было улыбчивое, открытое лицо, предвещавшее неприятности. Он носил поношенные рваные джинсы, пахнущие бензином, машинами и приключениями. Мужчина со все-на-свете-попробовавшей улыбкой, которая никогда не увядала, со всезнающими глазами, которые никогда не переставали смотреть, искать. Мужчина с сильными руками, привыкшими брать, с длинными пальцами, которые не ведали недостижимого.

Он рассказывал миллионы историй о миллионе людей из миллиона разных мест. А Дин рассказал ему о мечтах, на которые он не имел права, о другой, иной жизни, которую он, может, и не хотел, но уж точно не имел права хотеть. Дин рассказал ему о Сэмми, который не говорил, не слушал и никогда не отступал.

Они занимались любовью на заднем сидении машины – липкая, горячая кожа, пот и сперма. Они занимались любовью на диване – Дин кончил от одних его пальцев, а он забрызгал все диново лицо. Они занимались любовью у стены, и кончили в тишине. А Дин вцепился в него крепко-крепко, потому что мир вращался слишком быстро, когда он был рядом.

Он уехал в конце весны, и Дин стал еще одной из его историй.

Дин вернулся домой и сорвался на Сэма, которые не понимал, не мог понять, за что.

*

Дину было двадцать один, когда он влюбился в третий раз.

Она носила модную одежду, идеальный маникюр, идеальную укладку, идеальное все. Женщина, что дымила, как паровоз, но чьи губы оставались идеально красными, хоть она и оставляла кроваво-красные отметины на каждом фильтре каждой сигареты. Она была каждой одинокой женщиной, которую Дин когда-либо видел. Той, которую никто никогда по-настоящему не любил, потому что красота существует для секса, не для любви.

По ночам она рассказывала ему свои секреты, снимая повседневный макияж, что не мог бы сделать ее более красивой для Дина. Она рассказывала, как мечтает о доме, и собаке, и ребенке, и хорошем человеке, которые гладил бы ее по голове, убаюкивая. Рассказывала о всех тех неподходящих ей мужчин в кого влюблялась, в неподходящих местах, в неподходящее время. А Дин рассказывал ей, что знает только мужское тело и никогда не знал женского. Рассказывал об оружии, что использовал, о крови, что пролил, о саже и пепле, и грязи. И его голос прерывался, ведь он не рассказывал никому раньше. Он рассказал ей о Сэмми, который вырос, и вырос в человека, которого Дин думал, что знает. Сэме, который упаковал вещи, и уехал, и ни разу не написал, ни разу не позвонил.

Они занялись любовью, рассказав друг другу все свои секреты. Она показала ему все мягкие, скрытые, потайные местечки своего тела. Он подарил ей ту часть девственности, что еще не успел потерять.

Она уехала в конце зимы, когда поняла, что быть любимой сложнее, чем ей казалось.

И Дин хотел бы заорать, но Сэм уехал, а отец был на охоте, так что он просто. Не орал. Не мог. Не знал, как. Плакал.

*

Дину было двадцать шесть, когда он влюбился в последний раз.

В мальчишку с сумашедшей прической и нежной улыбкой. В мальчишку, который никогда не затыкался, никогда не отступал, никогда не делал того, что ему говорили. В мальчишку, который не говорил, не слушал. В мальчишку, который вырос слишком быстро, вырос за пределы всего, что Дин о нем знал, в мальчишку, который упаковал свои вещи и уехал, и ни разу не позвонил, ни разу не написал. В мальчишку, который превратился в мужчину с иной улыбкой, и иным блеском в глазах и иным … сердцем, которое Дин не мог разглядеть.
В малыша Сэмми, в Сэмми, в Сэма.

И, наверное, ему больше нечего было сказать. И не было деревьев, на которые можно было бы взобраться, и историй, которые можно было бы рассказать, и любви, которой можно было бы потребовать. Так что говорил в основном Дин. И рассказал Сэму об Анне, девочке, которая лазила по деревьям и мечтала стать невидимой, что целовалась неловко и влажно. Рассказал о Сете, прожженном путешественнике, который сверкал золотом, но не был им, который умел рассказывать истории и обучать любви. Рассказал о Джудит, прекрасной женщине, которая забрала все его секреты, и слабости, и то, что осталось от его девственности, но не смогла выдержать его любви.

И Сэм, что, казалось никогда не слушал, слышал. Потому что, когда Сэм целовал его, сладко, и неторопливо и нежно, то шептал ему в губы – Я хотел бы быть твоим первым поцелуем. И когда Сэм вошел в него, сладко, и неторопливо, и нежно, то шептал в его шею – Я хотел бы быть твоим первым. Потому что, когда Сэм открылся ему и принял внутрь, сладко, и неторопливо и нежно, то шептал в щетину на его щеке – Я хотел бы быть первым забрать все твои секреты, все твои слабости и всю твою любовь.

И однажды ночью, темной и сырой, и слишком, невыносимо теплой. Однажды, после поцелуев, после секса, после любви. Однажды, перекинув ногу через бедра Сэма, положив руку ему на сердце и чувствуя ртом пульс на его шее, Дин сказал:

- Будь первым, кто останется.

© since 2007, Crossroad Blues,
All rights reserved.